Реестр болезней, предлагаемых опасным сексом весьма пестр, он знал это и раньше. Но только теперь, когда он потерял близкого, важного для него человека, вот только теперь Тед понял остроту ощущений этого дела в полной мере. Первая любовь, удовольствие, приходящее под руку со смертью, ...конец в начале.
Его ощущения после пережитого? …Полное разочарование? Нет, всего лишь психический срыв. По крайней мере, так определяли его положение врачи.
Он считал себя таким же, как все. Он считал, что всё в норме. Окончил школу «звездных мальчиков», перекочевал в «престижную» гимназию, пережил развод родителей и в завершении юных лет поступил в колледж, чтоб овладеть «хорошей» специальностью. Ему даже удалось применить полученные там знания «в деле». Даже заработать на шумных (по словам прессы) двух бракоразводных процессах «неплохие» деньги (которые чуть позже молодой юрист спустит с величайшей легкостью, это случиться после смерти его друга).
«Психический срыв»…нездоровье души.
Он словно маньяк выспрашивал у каждого, кто из сострадания пытался разговорить его. Друзья, знакомые, малознакомые, ну и конечно родные - многие приходили к нему, зажатому в узком пространстве собственных раненных мыслей, чтобы прекратить затянувшееся затворничество его, а так же чтоб отогнать мрачное созерцание призрака смерти, что он искал в себе. Лоренс вдруг прерывал говорившего с ним, и, вперив взгляд «в неповинного», выспрашивал свой ответ. Его как будто другой не интересовал. Ему эти «да-да», «нет-нет» - не нужны были. Сам он уже знал ответ. Единственный ответ на однозначный вопрос. Он чувствовал правоту его воспаленными от бессонницы нервами. Но всё говорили, щадя разум его, кто «да-да», опустив глаза, кто - «нет-нет», вглядываясь в него, будто пытаясь угадать, не усугубили ли ответом болезнь его. Никто не сказал ему того, что жило ответом в его надтреснувшей душе - сосуде. И этот ответ – он не шел в такт ответам всех. Тед всё будто ждал того, другого ответа, то есть «своего». Он мучил его, этот единственный, нужный ему и для него однозначный ответ.
Вопрос: "Так вы считаете, что безопасный секс в наше время это секс с трупом ребенка, умершего от родовой травмы?", - приводил постороннего в состояние замешательства. Люди, отвечавшие полу безумцу, будто соглашались, что святого и чистого на земле больше не осталось. Что сосавший материнскую грудь ребенок – это уже часть общества «потребителей», это уже новь, грязь хлебнувшая.
А он – Тед Лоренс не соглашался с ними. Его всегдашняя легкость, его чувственность, его нежность – результаты многих правд и ошибок воспитания - протестовали против небрежения светлого в мире. Он потихоньку безумствовал, но верил: есть свет и будет. В болезни своей он считал, что вместе со всеми вошел в плоскость «черного квадрата» и страдал оттого, что кроме него никто не замечает малюсенькую точку в объеме за ним. Отверстие, через которое он видит свет, пронзительный свет, пробивающийся слепящим лучом сквозь тьму трех измерений. Эта мечта о чистых людских желаниях, о доверии держала его на плаву. «Ведь есть любопытство, есть увлечения, есть, в конце концов, нормальная потребность - тщеславие, что тоже само по себе является хорошим желанием, откуда же лживое дерьмо прёт? Из дыр лезет чистоган расчета, а он всё верил в чудесное выздоровление общества людей.
А ведь он тонул, точно тонул, теряясь в оставленных позади счастливых днях. Сначала мать, потом хорошие друзья, наконец, Мерфи отгородили его от безумств живого мира. И вдруг оказалось, Мерфи, в которого он верил, которому доверял, как никому, вдруг оказался единственным факелом для него. И того не стало. Тед ударился раз, упал после подножки, столкнулся с нечистоплотностью, с предательством и встал на колени. Но мечту его о том, что доверие, чистота, ответственность – тот свет, что переборет страх, ужас недоверия, нечистоплотности отношений и враньё растоптали в нём не до конца. Он будто затаился со своей мечтой среди теснящей его лжи. Будто терпеливо ждал, когда же разойдется видный ему «свет» кругом, не позволив себе пропасть. Что не его всосут темные стороны человеческих желаний, а он сначала разбавит, раззижит черноту похоти, фальши и неверия в людях, а потом обесцветит их и навсегда, потому что так правильнее.
Ему было двадцать пять. Его считали «мальчиком», так и звали, а он всё видел, чувствовал и не стеснялся и дальше оставаться ребенком, наблюдая и плохое и хорошее, и, не пытаясь что-то менять силой, жил ощущая свою правоту: он и сейчас готов был к любви, желал счастья и верил в то, что оно придёт.
Тед улыбался гостю. Чуть шире, чем обычно, раздвигая губы и будто заглядывая в глаза такому же, как он, ребенку, отвечал на свой вопрос сам (как правило, уже забывшему его слушателю): «Не печалься. Наслаждение пришло и никогда не уйдет из жизни. Всё есть и будет. В смешанном ли, в смешном ли виде, будет: и любовь, и близость с чудом, и наслаждение без страха. Всё есть и будет. Свет жизни, такое чудо как свет жизни никогда не исчезнет. Вот только жаль, что из владений его уходят лучшие люди. Френк - он был лучшим».
Врачи, безусловно, верили в то, что его психическая нестабильность – явление проходящее, что оно будет преодолено им самим, только забудется трагедия, произошедшая с его другом. Они заверяли родных Лоренса – людей в городе известных, состоятельных и прогрессивных, что Тед вполне самоконтролируем. Они обещали скорое его выздоровление. Нужно лишь терпение, говорили они, время, чтобы он окончательно пришел в себя. И близкие и неблизкие верили им, вот только б, думали они, заставить, убедить его, не смотреть, так пристально, будто сквозь стены, сквозь людей. Взгляд его их пугал. Они стеснялись и даже стыдились его. Его глаза, когда Тед задумывался, будто стекленели. Огромные, печальные, будто чуть выкатившиеся из распахнутых покрасневших от напряжения век, глаза вперивались взглядом в границу реальности и вымысла, в поисках «света человеческих желаний».
«Не давайте ему замыкаться в себе: пойте, рассказывайте жуткие байки, анекдоты, - требовали врачи, - пусть смеется, плачет. Пусть делает, что хочет, ест, что желает, идёт, куда стремиться». Но сами они по-видимому так и не понимали, чего же он хочет, чем желает насытиться. Куда их пациент стремиться проникнуть взглядом своим, уставясь на них - таких умудренных опытом – они не понимали. И продолжали лечить «здорового» человека, зная (вот как раз это прекрасно зная!), что даже очень высокий счет за лечение будет оплачен.
"Горячо", "холодно", плохо", "хорошо", "можно", "нельзя" – элементарные понятия и в столь угрюмом состоянии им воспринимались здраво. Он поглощал пищу, он по-прежнему был чистоплотен, не кидался в людей словами, не плакал от одиночества и испуга. Ни один врач не мог уловить в нём раздвоенности. Ничуть не светилось в его ответах на тесты врачей паранойей. Взгляд его был ненормален, да, но мысли оставались разумными, ответы адекватными, а собственная болезнь воспринималась им, как черта.
Смерть его друга разделила не жизнь в куски: на «до» и «после», а отношение его к ней. До смерти Френка Мерфи – была «жизнь», после – «пост-жизнь». Мерфи не стало, не стало однозначности, что всё в мире благополучно. Пропала вера, что дальше будет только лучше. Теперь его держала только надежда. Он говорил: «Была радость». Его спрашивали: «Она будет?», он отвечал: «Возможно». Он утверждал: «Я был счастливым человеком». От него допытывались: «А хочется, что б снова, хочется снова быть счастливым?». Он отвечал, будто потеряв ощущение счастья: «Не знаю». Волнуясь, врачи допытывались: «Может быть, жизнь кажется ненужной, конченной?» Он, клея выпуклые сферы ярко-голубых глаз к стене дня, отвечал, будто с конца длинного коридора, который преодолевала его мысль: «Скорее, не полной». И опять он вслух внушал себе, будто боялся забыть: «Но не надо грустить. Наслаждение - было, есть и будет. Оно неизменно во времени. Блекнут сокровища, теряют новизну чувства, а оно – наслаждение – вечно, так как оно есть цель всех человеческих устремлений. Оно есть и будет». После слов таких и пациенты, и врачи начинали качать головами: «Ой, нет», - опровергали одни. – «Как будто да», - будто бы соглашались другие.
Мнение врачей – вес всех мнений – взяло верх. «Ну, какой же он больной? Он – человек вдруг оступившийся, не рассчитавший здоровья нервов. Ему нужно прийти в себя». Его чуть подлечили и выписали из больницы.
Он снова дома… «жил» - слово не то, он «был» в доме.
Теперь день за днем молчаливое копание в собственной душе, желание поймать себя на лживости чувств, вернее, на искусственности печали по ним привело его в состояние сна. Он спал подолгу, а, просыпаясь, с постели почти не вставал, «гулял», получая информацию о новом дне лишь от посетителей своей спальни.
И нет-нет, да пытался выяснить у гостей, а не изменился ли мир за то время, что он спал? «Увы, нет, - отвечали ему. - Люди замыкаются на выгоде; чувства мельчают; искусство становиться вычурным и неразумным, наука корыстной и провокационной. Что было «запретным», то стало «разрешенным», что было «возможным», то стало недоступно «дорогостоящим». И тут же ему предлагали: «Пошли с нами!», а он, уставясь в угол, отвечал, опять же, чуть растягивая слова и произнося их тихо, будто из-за густого тумана: «Вы не заметили главного: желание - всегда возможно».
Чего он желал сам: возвращения Мерфи? Обретения стабильности? А может только покоя? …Никто не понимал. Покружат по просторной спальне его, сольют печали и радости на его голую грудь и …в мир, восвояси. Из энергичного (но мягкого, бесконфликтного) человека он превращался в калеку жизни. К нему приходили успокоиться, ощутив, что им ещё ничего в сравнении с ним: то есть, счастливые, считали его познавшим счастье, обиженные - познавшим беду.
Так он и жил…месяц за месяцем.
Кое-кто думал, время достаточно, человек поправился. Но снова всплеск эмоций заставил врачей заглянуть в дом, где жила маленькая семья действующего мэра.
В дом, что был пустым влезли грабители. Брали бы, чего хотели, в доме были лишь Элиза, Тед да девушка служанка. Девушка спустилась в кухню, чтоб приготовить себе бутерброд, чтоб веселее было смотреть ночной фильм, её захватили первой, заткнули рот, связали и усадили на стул. Но девушка продолжала сопротивляться, она раскачала стул, на котором сидела и упала, создав шум, который в большом доме никто бы и не заметил. Но Элиза, пошла принимать ванну и в гулкой комнате ванной шум услышала. Прямо в пеньюаре, она прошла мимо спальни сына (Тед что-то читал) и спросила: «Какой-то шум, …не ты?»
Тед пожал плечами.- Нет. – Он продолжил читать журнал.
Элиза улыбнулась, кивнула сыну и вышла в коридор. Стояла тишина. Подумав: «наверное девчонка всё-таки приводит кого-то на ночь», - но разбираться со служанкой ночтью- было выше её сил. Элиза пошла назад, к себе в комнату. Но какой-то шорох внизу заставил её пройти к лестнице и взглянуть вниз. И она увидела, как двое в маках перебегая с места на место, прячутсяв нижней гостиной. Элиза закричала так, что у Теда отвисла челюсть и выпал из рук журнал….
Когда неприятности кончились, то есть приехала служба спасения, полиция, «скорая», и …пожарные, Теда нашли в шкафу. В шкафу его спальни. Пока девушку били, чтоб не сопротивлялась, пока матери его затыкали рот и разбивали нос, двадцатишестилетний мужчина голым сидел в бельевом шкафу, прячась между сотней деловых костюмов….
-Миссис Лоренс, тут мужчина…
Полицейский растерялся. Он замер будто под гипнозом будто светящихся голубых глаз испуганного Лоренса.
-Это мой сын! Это мой …Тед?! Тед, всё в порядке, всё…
Мать обняла сына, прикрыла его наготу. Увела его, уложила в постель. Полицейский помог ей расцепить пальцы Теда. Он выбирал номера телефонов, …записанных им ещё при жизни Мерфи. Может быть, поэтому к дому его собрались и его друзья, и друзья Френка, и отец, его телефон Мерфи тоже порекомендовал Теду держать под руками.
Он был «успокоен» парой уколов успокоительного, он ничего не слышал из того, что говорила мать, отец, полицейский чин в штатском. А ведь его хвалили даже, ему пожали даже руку, бандиты, что решили поживиться, уже не первый раз совершают такой набег, а тут …такая успешная операция по их захвату…
Прошел год, пошел другой.
Тед продолжал ждать свой «свет», …питаясь отражениями жизни. Средства семьи (счета его и матери) истощались. И все удивлялись, «как же, на что же они так …легко живут?!»
***
Элиза Лоренс после рождения Теда, в отличие от многих женщин ее достатка, всю себя посвятила воспитанию сына. В ущерб претензиям и капризам богача мужа, в ущерб своей привлекательности и сексуальности, она тратила светлейшие годы своей жизни на обустройство маленького существа. У кого-то был бизнес, у кого-то успех, у кого-то куча любовников, у неё - подрастающий сын Тедди - «маленькая собачка», не тявкающая, чистоплотная, но капризная и привязчивая. Да собственно и мужа – то она оставила из-за сына, когда почувствовала, что её «милый Тедди» не особо нравится своей тихостью энергичному папаше. Только прослышав о претензиях мужа: почему сын растет неженкой, почему не спорт, а болтание по выставкам и аукционам, почему он не встречается с девушками, этот парень, он что, спал в его спальне? - Элиза тут же подала на развод с мужем. «Спокойствие сына выше радости видеть тебя», - ответила она Артуру Лоренсу, когда тот посмел заявить, что «они поженились по любви».
Её игра в воспитательницы длилась долго. А прекратилась как-то враз. Совпали два как бы не связанные друг с другом события: Лиза вдруг влюбилась в приятеля своего бывшего мужа, а тут ещё оказалось, сын подрос. Влияние на него матери, а главное интерес к ней, заметно ослабели. Тедди стал впитывать в себя ещё и любовь других, так же тесно окружавших его людей. Это были компании его друзей. Чаще чисто мужские компании. Тедди и там слыл «чистюлей и неженкой», но, к счастью, имел покровителей могущественных и верных, отстаивавших при необходимости его интересы. Ему, как считали, на друзей везло.
Элиза просто-таки заболела его «возрастом», его «любовью» (да не одной!). Начались конфликты, которых не желал ни Тед, ни она. «Я тебе не муж», - тихо напоминал сын в случае настойчивого участия матери в его личной жизни, - «Я твоя мать!», - напоминала ему женщина, изящно расплакавшись на его плече.
И вот, эта вторая любовь спасла Элизу от хандры и долгих спорных разговоров с сыном парочкой кругосветных путешествий. А главное, эта её отлучка из дома, из тесного контакта с сыном позволила им в последствии остаться друзьями и не возненавидеть друг друга за годы посвященные друг другу. Тим Тейлор – бывший губернатор штата Калифорния - увлёк её - свою приятельницу политикой, угадав в ней отменного иммиджмейкера. Элиза долго (целую неделю) прощалась с сыном, не зная как объявить ему о том, что билет на океанский лайнер для неё любовником уже заказан. Тед, в конце концов, напрямую спросил её, уже вполне шившую белым по серому: «Ты хочешь удрать от ответственности?» «Ага», - ответила ему, улыбнувшись, счастливая женщина. И они простились.
Тед стал пропадать из дома. Он всё-таки обиделся на близких (всех, включая и отца, вытаскивающего его, тогда ещё подростка, из сомнительных компаний), на самых близких «предавших его ради собственных удовольствий». Родной дом (его Артур Лоренс во время развода не «делил», отдав во владение сына), стал казаться Теду слишком большим. Пустым казался после отъезда матери. Продать его, чтоб купить подходящую квартиру, Тед не решался, но и жить в нём одному, ему становилось всё труднее.
Лоренс вдруг стал слишком часто болеть, чего с ним не случалось даже в раннем детстве, захандрил, стал «скрытным плаксой» и так бы и зачах, если бы в его жизни не появилась такая сильная личность как Френк Мерфи. Тот «плюнул» на свой роскошный дом-музей и, не смотря на злые языки, поселился в доме своего друга, то есть стал жить с Тедом в его доме.
Именно с этого момента Лоренса реально стали считать геем, что по горячему мнению Френка не соответствовало действительности (но кто поверит гею Мерфи, стал бы тот «просто жить», дружить с парнем на семь лет младше себя, таким «хорошеньким душкой»?!).
К большому удивлению самого Мерфи Тед, уже имевший связи с женщинами, не стал отрицать разгулявшегося мнения друзей Френка. И последний рискнул предложить ему более тесные отношения.
Тед Лоренс стал последней любовью известного в городе человека. Известного бизнесмена, эксперта по ювелирному делу, человека, не столько богатого денежными запасами, сколько богатого вкусом, связями и обладателя огромной коллекции драгоценностей. Именно Мерфи вдел в ухо Лоренса знаменитую алмазную стрелку, изготовленную из элементов испорченной временем броши Лукреции Борджиа. А когда его друг пожаловался, что та «мешает ему спать», собственноручно «испортил» исторически ценную вещицу, сделав украшение ещё более бросающимся в глаза своей неповторимой эффектностью и современным видением роскоши. «Любимое» правое ухо Лоренса стало «драгоценностью», из-за которой он чуть не лишился его однажды. Пережив оскорбительное похищение, длившееся благодаря связям Мерфи лишь три часа, Тед впервые попал в психиатрическое отделение одной из частных клиник. Мерфи «выходил» его своим ежедневным, не смотря на занятость, участием всего за пару недель. И их жизнь снова наладилась. Правда, с тех самых пор Тед не носил на себе драгоценностей, хотя принимал их в качестве подарков, с огромным удовольствием примеряя и хвастаясь ими перед друзьями. «Тедди – моя лучшая модель», - говорил про него, светясь отеческим удовольствием, довольный ювелир. Больше его радовало, что Тед не был жадным человеком: его мальчик видел в подарке только подарок.
Лоренс всё-таки надел серьгу. Скромную с вида поделку. В память по другу, умершему на его руках.
Эта серьга была сделана им из той самой «реликвии семейства Борджиа». Вещь снова была искалечена. На этот раз ещё и непрофессиональным ювелиром. Тед сломал изящную вещь, сам на станочке у знакомого ювелира, «стесал» все алмазы со «стрелки» и смастерил из иглы пружинку в два небольших по диаметру кольца. Ту под наркозом намертво всунули ему в прокол в ухе. Если не приглядеться, то вещицы можно и не заметить.
Тед так и ответил медсестре в клинике, видимо видевшей на нём когда-то знаменитую «алмазную стрелку от Борджиа»: «Не заметила? Вот и хорошо. Я столько выстрадал, чтобы она стала незаметной».
В клинику, кстати, его отправил приятель. Элиза путешествовала, отец попытал удачи в политике (неспортивный сын гей ему на период выборов был не нужен), слуги разбежались (остались двое, есть случаются преданные долгу люди в домашнем сервисе).
Да и гостей в доме Теда после похорон Мерфи заметно поубавилось. Это понятно, все считали, Лоренс потерял «вес в их обществе». Многие посчитали, что теперь «малыш» постесняется так высоко залетать без своего покровителя. Но они ошиблись. И не чувствовалось наглости в парне, что по-прежнему являлся и делал ставку, или заказывал столик в ночном клубе, или просто ходил в одиночку по тем выставкам, что считались «открытыми» лишь для немногих.
Сорок дней….Сорок прожитых им без Мерфи дней…
Кто бы мог подумать, Тед в те дни «упражнялся в поэзии». Правда, именно так: упражнялся. Он почему-то посчитал, что обязан написать на память друга стихи. А они всё не выходили.
Последнюю неделю перед «сдвигом», он просидел (полуголодный и почти без сна), уставясь в угол своей спальни. Вокруг валялись обрывки из блокнота. Всё сплошь неудачные строчки. И вот к нему пришел приятель (из числа немногих, что не кинули его) и увидел замершего взглядом, вдруг страшно (в часы!) похудевшего Лоренса, а в руках его был клочок с парой строчек:
«Как колокол, тебе звеневший,
Умолкну я в чужих руках».
Парень тут же разорвал бумажку и вызвал машину «скорой помощи». «Тедди свихнулся», - было передано по светскому телеграфу.
Тед снова попал в клинику некого доктора Крафта.
И чуть было «не пошел по рукам». Крафт и главврач, уже почувствовавшие, что «лакомный кусочек ничей», не только лечили своего пациента, но и, утешая, пытался заменить ему потерю.
Тед не сопротивлялся малоприятным ему людям, а когда абсолютное неприятие перебороло страх смерти, совершил попытку суицида.
Его спасли случаем: медсестра пришла раньше, чем обычно, чтоб поставить ему укол. Девушка спешила закончить ночное дежурство, торопилась уйти по своим личным делам. Ей удалось толково вынуть его из петли. Глупая, от радости, что он жив, она подняла шум. И то был услышан прессой, когда была найдена предсмертная записка сына мэра города. «Мама, отец прав, я слабый человек. Он вдвое прав, мне нужно было заниматься тяжелой атлетикой, а я, дурак, стал брать на себя дела и тела. Прости. Скажи ему, родная, я всё понял. Ну, или почти всё. Ваш Тед».
А тут ещё всплыли связи Мерфи. И полетели головы….
В город из «дальних» странствий, то есть после годового пребывания на Тибете неожиданно вернулся в родные места давний приятель Мерфи. Поговаривали, в своё время он был соперником Ювелира, «вторым претендентом на задницу Лоренса».
Звучало грубо, пошло, но доля правды в малоприятной для Теда фразе была. Столкнувшись в симпатии к одному парню, два интересных и сильных человека разойтись, не разбив лбов, не могли. Не Тед выбирал. Мерфи оказался сильнее в интриге. Он наплел на соперника, сфабриковал «дело» против Стаффорда – так звали сына нефтяного магната - любителя Тибета и тот вынужденно скрылся в Непале. В Калифорнии бы ему не за что не доказать свою непричастность к грязному, раздутому против него делу. А вот теперь он объявился и начал угрожать открытым судебным преследованием «хамам и негодяям в белых халатах».
Самому Лоренсу было всё равно, что о нём пишут, что и кто говорит про его удачное возвращение с того света за утренним кофе или за карточным столом по ночам. Даже то, что у него вдруг снова ожил дом от «вспомнивших» его друзей и служащих дома - и это ему было уже не в радость.
Его, едва спасшегося от смерти, перевезли в другую клинику, к другим врачам-специалистам. У него появилась новые «няньки», появились и деньги.
Он будто уже перестал думать о смерти, о своей, чужой, «как об единственно правильной дороге в жизни». Он как будто стал поправляться. Но настойчивые ухаживания Стаффорда сделали и недоброе дело, меланхолия Лоренса перешла в депрессивное состояние. Ему стало всё равно, кто «поправляет ему больничную подушку»: родной отец, просто друг или такой друг, как Джо Стаффорд. Он желал, чтоб их всех рядом с ним не было. Говоря: «Уйдите все», - он был искренен, он не хотел участия и благ, хотел остаться один. Но эти «все» знали, что состояние полного одиночества, остаться один на один - это для него, для Лоренса смерть (в своём болезненном отчуждении Тед не чувствовал даже голода), и потому, как ни плакал он, моля их, как ни кричал, махая на них худой рукой, его не покидали. В том числе и Джон Стаффорд.
Сказать о Джонатане Стаффорде, что это известный богач и бывалый гей, не сказать ничего. Большие деньги и репутация «заметного любителя мальчиков» не испортили вкус этому человеку, и к счастью не покрыли ржавчиной его душу и мужское достоинство. Он был женат, имел дочь. Его супруга оказалась не столько верной, сколько привязчивой женщиной, потому не оставляла мужа не смотря на его корректные намеки на развод. Дочь, повзрослевшая на глазах заботливого отца, обожала своего папочку, не смотря на его «закидоны». Он был успешен, помогая в бизнесе отцу, ещё крепкому старику, сколотившему деньги на своей и чужой нефти, он считался порядочным человеком. То есть, Стаффорд был мужчиной, который не предавался любви как единственной страсти на свете. Доморощенный художник, но талантливый эксперт по искусству импрессионистов, «советчик» одного из известных модельеров Америки, …да где только не светился умом и талантом этот поседевший без времени пятидесятилетний мужчина,… и вот надо же, потерял крепкого друга (Мерфи) и покой из-за не поделенного с бывшим любовником мальчишки!
Джон ошибался, пытаясь наверстать упущенное, усиленно развлекая больного и лично заботясь о нём. Став своей настойчивостью Теду ещё противнее, чем Крафт (от радости, что «судьбою выиграл приз» он как ослеп, не замечал ухудшение самочувствия и, главное, настроения своего протеже), Генри упивался тем, что мог, держа одной рукой парня за руку, другой, лаская его, часами рассказывать об импрессионистах…и тибетских монахах. Но на счастье дочь подсказала ему об его ошибке. Пятнадцатилетняя девушка догадалась о чувствах Теда, посетив несколько раз друга своего отца в клинике, и Джон опомнился,…«отступился». Занялся другой «стихией» - бизнесом. Но …предусмотрительно оставил стражницу - дочь в качестве няньки Лоренса.
Никто не знал, какие цели преследовал нефтепромышленник, но машина Амалии Стаффорд пару раз в неделю останавливалась на парковке рядом с клиникой, где лежал Лоренс. Девушка добросовестно посещала больного, привозя ему одежду, фрукты, цветы и свежие журналы.
Но вот уже через месячишко до Генри дошли слухи, что его дочка стала бывать в клинике без передаваемых отцом подарков Лоренсу, но зато…«чуть ли не каждый день».
И не то от ревности, не то испугавшись сильнейшей харизмы «душки Тедди», Стаффорд отправил дочь в Европу. Он настоял, что «европейское образование для девушки из высшего общества ценное приобретение для будущей невесты». Сам же, разделавшись с делами, стал бывать у Тедди чаще. Но, уже не надоедая парню ласками и россказнями о монахах. Ему, как когда-то и Мерфи, очень нравились прогулки с Тедом по свежему воздуху. Стаффорд - единственный, кому удавалось вытянуть его из больничной палаты. А на воздухе, в парке, что был разбит за зданием клиники, темы цеплялись к их разговору сами собой. Тед же, прогуливаясь по аллеям из серо-голубых кипарисов, вспоминал (молча), как они с Мерфи любили гулять по берегу пляжа. Никогда голова их не пухла от бесконечной болтовни, упав в песок, они и лежа, глядя в голубое небо, не уставали рассказывать друг другу о сущем и не сущем, вовсе не задумываясь о тех, кто видел их с расстояния в двести метров, просиживая часами в привезшей их на пляж машине.
С Джоном Тед не ощущал защищенности. Будто карлик с титаном, он время от времени заглядывался на крепкого господина, сверял расстояние между ним и собой и чуть-чуть отходил в сторону, увеличивая его.
Мерфи, именно он внушил ему, что «мир полон тех, кто считает себя твоим клоном».
Отзвуки истории болезни сына, наконец, дошли и до Элизы, путешествующей по океанам и странам уже более полугода. Испугавшись столь бурных изменений в жизни сына, та кинула «политику к чертям», любовника с его «путешествиями» и срочно вернулась домой.
Грустно иронизируя, в разговорах с сильно изменившимся сыном (исключительно её мнение, для других даже болезнь не изменила Теда, если не считать его внезапно открывшейся тяги к замкнутости), она почти искренне …задумалась о пострижении. Выбрала монастырь, все продумала, посоветовалась с настоятелем, и, наконец, осторожно призналась в своем желании выздоравливающему сыну.
Тед внимательно выслушал мать, долго рассматривая её с низкой больничной кровати. Глаза его сонно мигали. Он будто сто лет не видел эту родную когда-то женщину, вдруг снова окутавшую его лаской и заботой. Снова похорошевшую, вдруг снова посвежевшую и милую его сердцу родню. Оглядев её всю, он спросил: "Мама, а это помогает, когда очень хочется замуж?"
Спросив, он отвернулся, больше не сказав ей ни слова. Он уснул. Взаправду уснул, отвернувшись к стене, окрашенной в голубое (за почти полгода он как будто и привык к больницам, к их стенам, шорохам, запаху).
Элиза смутилась вопроса сына и после, когда бывала у него, не возвращалась к разговору о монастыре.
Она действительно встретила человека, который сильно понравился ей. Встреча с Генри Майлзом была неожиданной и …страстной. Но любящая мать понимала, этот мужчина никогда не поладит с её сыном.
Новым увлечением Элизы был военный человек. Это было неожиданностью для такой «богемной натуры», как она.
Впервые они встретились в клинике, где лежал Тед. Именно так, в первый же день её приезда к сыну, она увидела Майлза сидящим в коридоре. Он ждал возвращения с процедуры одного из пациентов клиники. Генри посещал здесь родственника. Элиза была поражена его «впечатлительной суровостью». Однажды, когда машина Элизы сломалась, Генри помог ей добраться до сервиса. Они сидели в кафе, пока осматривали её машину. Он долго рассказывал «очаровательной женщине» про одиночество старого вояки, после проводил её до дома. Каких-то пара недель и они были уже по уши влюблены друг в друга ощутив родство одиноких душ. Были минутки, когда они внезапно начинали обдумывать свою дальнейшую совместную жизнь.
Смутные желания покинуть общество, спрятавшись от его всё более ужесточенных соблазнов за высокими стенами женского монастыря, тут же чуть отошли для Элизы Лоренс в разряд «мыслей перед зеркалом». Но совершенно всё же не покидали её головы, ещё хорошенькой, ухоженной, пусть, что не по годам мечтательной.
Увы, Майлзу не нравился её сын. Лично они с Тедом знакомы не были, но светская «болтовня» о «милашке и бедняжке Тедди», изредка достигавшая и его сурового уха, утомляла действующего полковника авиации своей однозначностью.
Побившись о раздвоенность чувств, испытываемых к обоим мужчинам, Элиза перестала заикаться о монастыре в присутствии сына. Она снова стала ухаживать за «жизнью кольцевого червя» (это не слова матери, это усмешка сына), перевезя его домой. На звонки своего друга она перестала отвечать категорически. А Майлз, напротив, чтоб не потерять красивую, интересную, возвышенную женщину, решил смирить их разногласия по поводу жизненных ценностей её сына, и встретился с «лежачим» («горизонтальным») «душкой Тедди». Встретился с ним, чтоб попытаться понять, что там за «голубые мечты у её мальчика по поводу вселенского счастья»?
***
Майлз представился Теду другом его матери.
Он принёс молодому мужчине баскетбольный мяч с настоящим автографом Майкла Джордона. Он подарил ему последний диск самой современной группы, той, что у всех на слуху. Он попытался понять философию сына своей женщины: «жизнь - желание, если нет - нет и жизни, а всего лишь пост-жизнь». А для уяснения, что такое есть это «последнее» он пытался втянуть Теда в разговор, да только тот не очень получался, пока последний вдруг не спросил его: «Генри, вы любили когда-нибудь женщину?»
Полковник не привык говорить на тему любви, тем более с мужчинами.
-Какое это имеет значение? Сейчас я испытываю чувство симпатии к Элизе. Мне кажется, и она тоже…э…испытывает такое чувство ко мне. Мы могли бы быть счастливы вместе.
-А по отдельности?
-Что значит «по отдельности»?
-«По отдельности», значит уметь быть счастливыми и порознь. Вы, значит, только «вместе» умеете быть счастливым. А в «частности», значит, сразу превращаетесь в несчастного?
-Я не совсем понимаю, …но…э…получается, что вместе с Лизой нам лучше, нам…э…удобнее быть рядом. Вместе мы, да, счастливы.
Голос Теда был тих, как всегда. Но, как всегда, тоном он указывал акценты. - Вы сейчас уйдете отсюда, …несчастный вы человек, и никогда не придете сюда лишь затем, чтоб стать счастливым. Вы понимаете меня?
Майлз вскочил со стула. - Но как же?! Э…не понимаю! Какое право, …собственно вы…э….
Крепко загорелый вояка чуть спустил пары. Тут, он понимал, не полигон, тут ему на вытяжку, вскинув крепкую руку ко крепкому лбу, никто не доложит о «пост - жизни». Увы, никто Он вдруг осознал, что говорит с человеком, которого вот только пару недель назад перевезли из клиники, из отделения психиатрии. Майлз выровнял дыхание и поморгал глазами, подрастерявшими от грубой жизни голубоватый цвет. Он разглядывал бледное лицо молодого человека, прикрытого до груди атласной простынёй и несколько минут молчал, оборвав фразу. Потом закончил её. При этом он вовсе не хотел обидеть парня. Генри всего лишь пытался защититься от его «выталкиваний»: «Тед, вы же мужчина, вы взрослый человек, вам двадцать семь лет …э…вы, …кажется, юрист? …А если ваша помощь потребуется матери, неужели вы и тогда не подниметесь с постели?»
Тед не кивнул в ответ. Хотя да, несколько лет назад он блестяще окончил юридический колледж. Наверное, как юрист, он вполне смог бы защитить близкого ему человека. Он отыскал бы такие буквы, такие слова закона. Но воевать против людей – он не хотел. Даже если это были «плохие люди».
Он смотрел на полковника, тот - на него.
-Как взрослый человек, Тед, как …воспитанный человек, вы просто обязаны заняться каким-нибудь делом. А как мужчина…
-Я должен пойти защищать мир. - Тед покачал головой, будто соглашался, но лениво. Потом посмотрел в сторону окна, позволявшему ему замечать смену дня и ночи. Сейчас сквозь уже год немытые окна ярко светило солнце. - …Я «должен»… «интересы родины». Впрочем, военными, слова «защитить мир» и чьи-то «интересы» - понимаются равнозначно. И я должен это понимать, раз я – мужчина. Ага, …эту …и вашу идёю я понял. - Тед быстро расправил губы в улыбку, и тут же она исчезла с его бледного, чуть вытянутого от худобы лица. - Не вы растолковали мне её мерзость. (Картинка перед его вдруг замершим взглядом: он и Мерфи у плаката «Югославия просит помощи». Ощущение такое будто в тебя тычет пальцем до зубов вооруженный янки: «Ты должен ей помочь!», - говорит плакат. Френк поворачивается к Лоренсу говорит ему: «Добрый мужикелло, не находишь?»).
Майлзу перебили мысль. Правильную, честную мысль. И он не хотел, чтоб «такое» слово Лоренса о мужском достоинстве было последним. - Вы хотите помешать мне…нам с Лизой. Почему?
-Потому что вы не приемлите «иных», отличных от вас людей. Ваш мир их отторгает. Вы ошибаетесь, считая, что мать тоже … «ваша». Две недели, полковник, вы не в те места на ней заглядывали. - Тед укладывался, его тело шевелилось под простынёй, в поисках другой удобной позы. – А я, да, я законченный эгоист, и кредо домашнего тирана здесь – это моя прерогатива. Вам я её не уступлю.
-Но ведь это же …какая-то паразитическая концепция. Вы не чувствуете, что вы слишком задержались здесь, возле матери? В вашем возраст все имеют своё жилье, работу. Свою жизнь, наконец.
-Вы военный, я понимаю. Но мне тоже повезло, что там «на конце» - я тоже видел. Но я надеюсь, увидеть начало, мистер Майлз. Я верю, мы все важны, нужны и потому будем. Со всеми нашими бзиками – будем. Что касается дома, работы и прочего, то придется вам полюбить бесприданницу, здесь всё моё. Да и саму «бесприданницу» лучше искать не здесь, я не благословлю мать на брак с вами. Ей мой деспотизм осточертел, а тут ещё и ваш…военный образ. Это слишком. Нет. Возвращайтесь в ваши казармы, полковник. Воюйте с вашими «частными несчастьями».
-Но наши чувства с Лизой…
Тед снова перебил его. Поднял голову, заглядывая в лицо полковника. – Чувства? А почему вы боитесь произнести слово определяющее их.
Майлз кивнул. Прошелся по спальне.
Тед следил за ним взглядом кошки, был настороже, будто предупреждал воровство.
Полковник поиграл стулом, чуть приподнимая его и крутя. - Я …понимаю, о чём вы, Тед. Но я не привык бросаться высокими словами. Многие произносят слова «я люблю тебя», как театральную реплику.
-А чем плоха эта реплика?
Майлз пожал крепкими плечами. - Но ведь многие, произнося слова, вовсе не любят. Даже не пытаются.
Про то, что там, за стенами этого дома «не гладко» - Тед уже слышал. Его утонченные черты лица чуть дернулись, изобразив скуку. И он не играл физиономией, нервным напрягом сердца он чувствовал разницу в ценностях пришлого гостя и хозяйки этого чуточку запущенного дома. – Пусть так. Но слова теплые. Они и без правды греют. А вы их, полковник, произнести боитесь.
Тед зевнул, взял со столика диск, вернул его, настойчиво сунув в руку человека в рубашке цвета хаки. И уже, было, решил повернуться к стене, да …уснуть (его напоминания о не на сущем не волновали), но вдруг…его гость заговорил иным тоном. Не тоном вояки.
-У вас нет личной жизни, Тед. Вы одинокий человек. Потому ваши мерки не верны. Одинокий, зациклившийся на чужой смерти человек не может поверить в то, что двое смогут, за пару недель сплетясь вместе, стать счастливой парой. Я думаю так же, что не я, а вы – несчастный человек. Хотя да, я тоже одинокий человек. Увы, ощутивший это только теперь, когда служба моя …подходит к концу, когда близкие разъехались или умерли. Когда стали уходить друзья, любимые женщины….
Майлз прокашлялся. - Я, правда, слышал, что вы….Впрочем, ваши ориентации меня не касаются. Я только хочу сказать что, …э…я за то, чтоб люди не мешали жить другим своими …ориентациями.
В ответ на признание старого вояки снова прозвучал вопрос Теда, …да, тот самый о «сексе и младенце».
Мужчина стоявший, чуть опешил, уставился на того, что лежал и не хотел подняться. Генри смотрел на него так, будто проверял на вменяемость. Но видимо военная дисциплина, образованность дали ему возможность чуть абстрагироваться от обстановки и личного неприятия человека, задающего непристойный вопрос. Майлз задумался над самим вопросом, вернее над проблемой «загрязненности» мира.
Полковник прокашлялся. Сел на стул, снова положил отсвечивающий платиной диск на столик возле кровати выздоравливающего больного. - Да, я тоже часто ворчу о том, что всё стало иным. Всё будто стало поверхностным, более искусственным, продажным…более, даже кажется менее человечным. – Он вздохнул. - Мне почти вдвое больше лет, чем вам, Тед. Но… - он опять вздохнул, посмотрел в глаза, Лоренса. Тот лежал к нему вполоборота. Генри продолжил: «…Но даже я не берусь судить мир. Грязь появилась с появлением человека. Возможно, с ним она и схлынет. Мне кажется, нужно привыкать жить в такой обстановке. Но, … расчистив место вокруг себя лично. Сделав жизнь красивее, честнее, чище для себя, …для себя и тех, кто тебе дорог.
Тед, чуть приподнявшись, опершись на локти, смотрел ему прямо в глаза. Он будто взвешивал слова его. И Майлз впервые отметил для себя, что у парнишки искренний и вдумчивый взгляд. Взгляд, который бы он охарактеризовал, как оценку психически больного, познавшего от своей болезни некую истину, не доступную трезво разумеющему человеку.
Тед же, выслушав и обдумав слова о «расчистке», чуть улыбнулся и тихо спросил, не отводя взгляда: «Вы готовы сделать это и для моей матери?»
-Да. Я готов.
Тед улыбнулся шире. Будто ему был приятен ответ полковника.
И улыбка его тронула седовласого господина с военной выправкой.
Эта лоренсовская улыбка понравилась тому, кому не нравился сам Лоренс. Майлз будто залюбовался этой доброте, даже как будто нежности. И улыбнулся в ответ.
Странное чувство испытал Майлз, проникнувшись чистоте ясных глаз парня, искренней доброте его улыбки. Перед ним, под свежеотутюженной простынёй, на прибранной постели голым лежал молодой мужчина. Как офицер, Майлз бы принял такую позу и такую улыбку Теда с неприязнью, но как человек, вот так, разглядывая его чистое, светлое от бледности лицо, его выразительные глаза, совершенно машинально, он заинтересовался им всем. Он начал оглядывать его всего. Взгляд поплыл, Майлз посмотрел на прямые обнаженные плечи молодого человека. Посчитал, что окрепнув, те вполне бы могли оказаться надёжными. Грудь Теда, она не показалась ему чахлой. Она всего лишь была слишком, до неприятного белой, как незагорелые женские груди. И вдруг Майлз осознал, что потерял границу неприязни к этому человеку. Он будто заблудился в мыслях: симпатиях, не симпатиях, всего лишь раскрыв глаза и увидев явную грациозность и красоту чистого мужского тела. Это чувство вдруг покоробило его. Суровое лицо дернулось гримасой, и Майлз, будто застеснявшись, отвернулся. Ему вдруг стало не хорошо, будто его намеренно соблазняли, и он поддался. Было стыдно. Но вместе с тем, полковник понял, не смотря на это, чаша оценочных весов чуть-чуть тронулась вверх – «за Лоренса». Полковник не признался бы никогда в том, …что Тед Лоренс заинтересовал его.
А вот Тед, уже прекрасно знавший значение такого взгляда в свою сторону, прищурился и подытожил встречу вопросом: «А я, значит, с ориентациями своими, та самая грязь, что вы бы хотели счистить возле себя и…получается, возле моей матери?»
И он отвернулся от человека военного, чуждого ему уже потому, что сам он выпячивания «воинственности» даже в мужчинах не приветствовал.
Гость, щеголявший выправкой и манерами вояки (Майлз, как пришел, долго говорил о жизни и силе, расхаживал возле постели Лоренса, не присаживаясь, без разрешения последнего), он показался ему умным, возможно надежным, но …временно, то есть, по обстоятельствам надежным. Тед, разглядывая «топтания» Майлза, думал так: «Вот я «долго» люблю свою мать, а Майлз, увы, будет любить недолго. Профессия ли, устой ли - всё равно проявит в нём солдата. По молодости, может, и можно стать такому спутником, но мать уже не молода. Привыкла к «своему» ходу мыслей. К своим притяжениям. Не выйдет у них. Думаю, нет». Он не видел мать рядом с человеком, который, выйдя в отставку (до отставки оставалось не более двух лет), может превратиться в ворчуна, полковника – отшельника. «И запрет он «небесную Лизу», обосновавшись где-нибудь в Южной Америке, …подальше от светской болтовни, спрячет её …почище того монастыря. Нет, не получится у них. Смысла нет, убеждать себя, что это-начало».
Посмотрев в спину отвернувшегося от него человека, господин военный произнес про себя: «Невежа», - развернулся к двери, и четким шагом пересек границу «сонного царства Лоренса».
Баскетбольный мяч, так и не побывавший в руках Лоренса, закатился в пыль под кровать.
Но, выйдя из дома вообще, Майлз испытал (снова испытал новое!) странное чувство незаконченности. Будто он что-то или кого-то оставил в этом доме. Будто они не договорили с хозяином его. Майлз чуточку озлился. «Будто даже не так надо бы сказать, возможно, даже не о том говорить. Я же хотел спросить о «пост - жизни». Или он имел в виду старость? …Нет, как же? …Да нет, не старость, конечно. …А что? Одиночество после долгой счастливой жизни? А она у него была? У этого, у «лежачего»?! Как он спросил? Что-то про секс с младенцем…я что-то не так понял, наверное. Я думал, он про пошлость в людях. …А он что имел в виду? Что он хотел услышать на свой дурацкий вопрос?»
Куча вопросов. И Майлз решил, что завтра же вернётся сюда. Вечером снова позвонит Элизе, и если та ответит, пригласит их обоих к себе домой. «Да, я покажу ему,…ей дом настоящего мужчины». И тут же, уже отъехав от дома, он снова задумался: «А если он опять не поднимется?…Хорошо, я приеду сам. Да что за такое, в конце концов! Я дивизию поднимаю, а тут какой-то! ...Как он улыбнулся мне….Зачем? Проверка на вшивость? …Зачем он так улыбнулся, приподнявшись на локтях, будто потянулся ко мне, зачем?» - Майлз нажал на педаль акселератора, мотор взревел, и машина помчалась по прямой дороге.
Полковник любил быструю езду. «Я найду слова, которые поднимут этого бездельника!»
***
Когда Элиза поинтересовалась, что за гость был у них в доме, пока она посещала салон парикмахерской, Тед ответил, больше не задумываясь о Майлзе: «В перспективе – опавший ядерный гриб. Впрочем, нет, просто старик».
На округлившиеся глаза матери, а та не ожидала такой прыти от своего «полковника», Тед уточнил: «Мама, честное слово, твоя мечта о монастыре…- это больно. Лучше попытайся вернуть отца. Он же так и не женился, кажется. И, наверное, всё так же пишет тебе старомодные стихи в письмах. Как ты говорила, он тебе написал к рождеству?»
Тед закинул руку за голову и продекламировал:
«Пустынно без тебя в моем жилище,
Безветренно, печальны паруса»... - Ма, «паруса»…в «жилище»? …Дай ты ему надежду… на волю. Выйди замуж. Но чтоб без балды. Или, в конце концов, откажи ему напрочь. Не морочь голову словами «вернуть прошлое – я не в силах, поднять будущее – не по силам никому». Отдайся настоящему, мам. Третье морское путешествие тебе пошло бы на пользу. Предложи ему совместный отпуск. Бывает же отпуск и у мэра города, …нет?
-А ты? Ты с нами?
-С собой.
-Но мне кажется, мы с Артуром привыкли радоваться …если не свободе, то…жизни без проблем друг друга.
-Вот и замечательно: вы познаете новизну в отношениях. Я слышал, за пару недель можно «сплестись». Возможно, и вы познаете, какого это. А проблемы, …да черт с ними, мама. Объективная реальность.
Элиза присела на кровать сына. Хотела оправить на нём чуть сползшую простыню.
А тот, напротив, сел, свесив белые длинные ноги с кровати.
Элиза посмотрела на худое, показавшееся ей длинным тело сына.
Вообще-то Тед не был высоким, рост его был чуть выше среднего. Просто ему всегда была присуща горделивая осанка Нарцисса. И ещё её сын никогда не суетился по поводу диеты. Тед вообще мало ел. Теперь же был худ от недоедания, был бел от тяги к крепкой крыше над головой. Был тих, от того, что пытался угадать, что интересно узнать о нём другому, и как бы не спугнуть его болтовнёй, да побольше узнать, что он принёс, что, вернее, носит в себе..
Его тело было гибким, жилистым, но вовсе не болезненно худым. Вот, правда, бледность его была болезненной. Бледность тела лица.
-На тебе одни глаза, Тед. Хочешь, праздник живота устроим? Я могла бы сделать заказ из ресторана.
-Нет. Если есть огурцы и хлеб, я б поел. Нет, тогда просто воды. Пожалуйста.
Тед обнял мать, положив ей на плечо руку. Та её даже не почувствовала. А вот его поцелуй – он был ей приятен. Она и другую щеку подставила.
-Тебе нужно побриться. Ты встаёшь?
-В туалет.
-И всё?
-Я ж сказал – я червяк. Рот и жопа, ма. Мне ничего больше не нужно, да и нет ничего …больше. – Он махнул на дверь, вспомнив о Майлзе. - У всех …то же самое: одним жрут друг друга, другим ...удобряют жизнь тому, кого не сожрали.
-Тед, ты так не думаешь.
-Просто не хочу.
Он вздохнул, укрывшись простынёй, поднялся и прошел босым до двери ванной комнаты. Обернулся и, облизавшись, подмигнул и улыбнулся матери: «Не печалься, милая. Я ведь не против…военных. Только замуж ты за него не ходи, ладно?»
Элиза хмыкнула и кивнула. – Какой ты худой, Тед. Я всё-таки сделаю заказ.
Взяв из-под подушки телефон сына, Элиза пощелкала по клавишам и стала разговаривать с менеджером ресторана.
Тед ещё раз облизав сухие губы, отвернулся и пошел в ванную.
Долго он разглядывал себя в зеркале после того, как принял душ и побрился.
Его лицо было интересным из-за почти идеальной симметричности. Возможно, красоты особой и не было, именно она – симметрия его лица, да яркие выразительные глаза - это – то и притягивало к нему первый взгляд незнакомого человека. Тед был из сорта тех мужчин, что всегда выглядят юношами. Даже если он был серьезен, на его лице не проявлялись злые морщины, просто взгляд его чуть стекленел от сосредоточения мыслей.
Тед накинул пижаму.
Одежда, что он носил, … он даже не помнит, когда он себе её покупал. Может, и было пару раз, купил …галстук понравившийся, ботинки, а вообще, всё покупалось для него другими людьми. Мать его, бывало, раскроет шкаф один, другой, …потом тот, что с обувью и…распорядиться погрузить все, откинутое ею в сторону на машины, отвезет знакомым для распродажи или вовсе поменяет «европейский хлам» на пару костюмов или ботинок для сезона у какого-нибудь американских кутюрье. Только и у неё был вкус, отличный от вкуса Теда. И вся эта куча вкусов рядила его, будто куклу. К счастью, он отдавал предпочтение деловому стилю, потому не сильно и выглядел «ряженой матрешкой». И удивительно, подходила ему дарёное, будто «другие» знали его размеры и параметры неплохо. Будто лучше, чем даже он сам, угадывали нужный цвет и крой. Но что знал про себя сам Лоренс, так это то, что ему очень идёт белое. Он любил белое. А поскольку не был «мальчишкой грязнулей», ему всегда удавалось вернуться чистеньким. В детстве его ставили в пример другим мальчикам. Это заставляло его краснеть. Краснел он как девчонка, то есть горели не скулы, и не всё лицо разом, а именно алели щеки, чуть впалые, покрытые дивным «персиковым» пушком. И вот когда он повзрослел, чтоб такого не слышать больше («вот посмотри какой Тедди аккуратный»), он перестал носить быстро пачкающуюся одежду. И «белое» стало появляться на нём всё реже и реже. Появилось голубое, маренго. Вот как раз эти цвета, хоть и шли ему, к его темным волосам, светлой коже, к его стройности, но лично ему они не очень нравились. Но, видно, «другие» так не считали, и серо-голубое в его шкафах с одеждой встречалось часто.
Пижама, которую он надел, была из черного атласа. Он запахнул её, завязал широкий пояс и вышел из ванной комнаты.
Мать позвонила ему снизу по внутреннему телефону. Он спустился в столовую и вместе со служанкой Мэри (прямо втроем) они и закусили ужином, привезенным из ресторана.
И вот как раз в тот день, вернее уже ночью и произошло ограбление их дома.
***
Тед снова был в постели. Снова казался жутким, больным. Но «больным», хорошо, разумно осознающим стыд своего положения.
Все разъехались, выяснив, что ничего не пропало, что «убитых» нет. Все успокоились и разъехались. Даже мэр, подержав за руку сына, бывшую жену, сослался на дела и уехал, сказав последней: «Я позвоню. Нет, я приеду…к вечеру. Возможно, сегодня. Я …береги сына, Лиза. Он …пока …болен».
Уехал и Стаффорд с дочерью. Дочь его, приехавшая погостить у родителей, уже давно напрашивалась на визит к Теду, но без отца посещать его не решалась. Возможно именно потому, что он был с дочерью, Джон и уехал так быстро. Вообще-то вид Теда сильно взволновал его. Он бы остался при «больном».
Но и он уехал,…потому как семья.
Элиза плакала. Она перебралась из своей спальни в спальню сына. Сидела на его кровати в халате и одном тапочке, снова плакала, держа Теда за руку. Та казалась ей безжизненно худой.
-Что за люди? Ведь красть нечего….
И тут она нахмурилась. Она вспомнила, что муж сказал ей о счете, на который перевел несколько тысяч» и …о пачке налитых, оставленной Стаффордом на столике в гостиной.
-Ой, там деньги, …деньги Джона. – Она шмыгнула носом, пальцем тронув его кончик. Я сейчас.
Тед придержал её рукой, когда она попыталась встать. – Не уходи.
Сидя в темном шкафу, выбирая в слепую, наугад номера телефонов, он всё повторял одну фразу: «Её сейчас убьют. Пожалуйста, пожалуйста, помогите». Он слышал, как кричала мать, слышал звуки, от шныряющих по дому чужих людей. Он слышал, как открывалась дверь в его спальню. Но грабители, по-видимому, решили, что эта спальня женщины, Элиза ведь оказалась неподалеку (его спальня действительно чем-то напоминала женскую, в ней было много зеркал, приятно пахло цветами, яркие шторы прикрывали два высоких окна). И грабители не стали швыряться по шкафам. Они ушли. Но Тед слышал их. Их дыхание, их шаги рядом. Он испугался. Нет, он заставлял себя подняться, стыдя и ненавидя собственную трусость, но с той же силой, какие-то внутренние установки требовали от него молчания. Требовали от него иного действия.
-Бог с ними, с деньгами, побудь со мной.
Мать укрыла сына плотнее. Заметив, что он дрожит, Элиза быстро прошла к шкафу, достала одеяло, укрыла им Теда. – Всё хорошо. Всё будет хорошо, молния дважды не бьет в одно место.
-Кто это сказал?
-Понятия не имею, но мне нравится, что это так.
-Мне тоже нравится, но ты, пожалуйста, проверь, всё ли закрыто. Хотя, какая разница…
-Тед, милый, уже светлый день. Утро. Я сейчас принесу тебе кофе.
-Нет! Нет, не уходи. Я не хочу кофе. Не уходи.
Лишь когда сын уснул, она смогла высвободить свою руку из его руки и уйти.
А тут ещё приехал Майлз.
Полковник всё-таки вернулся. Элиза не хотела его видеть. Но Генри настоял. Он уже тоже прослышал о попытке ограбления дома Лоренсов. Цветы в его руках казались в свете этих тягостных событий нелепостью. Элиза с некоторой неприязнью смотрела на алые розы в его руках.
-Это тебе.
Она будто не слышала, но смотрела на цветы.
-Это тебе, Лиза.
-Да, спасибо.
Она не взяла цветов. Но она больше не повторила: «Не нужно было сейчас приезжать», - и он зашёл в дом. Отдал цветы служанке со словами: «Поставьте…где-нибудь».
Даже Мэри - служанка поглядывала в его сторону с подозрительностью во взгляде, когда наливала ему чай, всё косила в его сторону. По-видимому, и ей он не казался вписывающимся в жизнь лоренсов. Полковник смущался того, что его визит не ко времени, но, упрямо хмурясь, не уезжал. Не покидал дома.
-А как Тед?
-Тедди? Хорошо. Спасибо, ему лучше. Пей чай, Генри. Наша Мэри всегда …умеет сделать отличный чай.
Элиза не замечала, что Майлз внимательно следит за её пальцами, подрагивающими на чашке.
-Его можно увидеть?
-Нет, Пока нет. – Элиза улыбнулась, но как показалось её гостю, несколько нервно. - Он уснул.
Майлз, сожалея, отвел взгляд от руки Элизы.
-Лиза. Тогда может, мы прогуляемся с тобой, пока он спит?
Элиза быстро ответила: «Нет-нет. Я бы не хотела покидать …дом».
Полковник Майлз кивнул. – Понимаю.
Хотя он не понимал. Не понимал эту женщину. – Лиза, может хотя бы тут, возле дома. Пока Тед спит. Тебе нужно развеяться, отпустить дурные мысли. Вот, …девушка бы нам сообщила, когда он проснется. – Майлз посмотрел на Мэри.
Молодая женщина, насупившись, кинув в него быстрым недовольным взглядом, хмыкнула, дернув носом в бисере конопушек, и быстренько отошла от стола. Встала за спиной хозяйки дома.
Элиза, уставясь в чуть потускневшее столовое серебро, упрямо повторила: «Я бы не хотела покидать его».
Пока Майлз изображал, что пьет чай, она думала о сыне.
***
Она всю жизнь заглядывала в глаза сына.
Элиза, глядя на него, даже стала забывать истинное лицо мужа, которого любила в своё время безумно. Она лишь твердила всем, показывая на мальчика Тедди, как на манекен: «Это его глаза, его волосы, его губы. У него взгляд Артура, правда, со своим внутренним "я - Лоренс"». Любовь её к сыну носила странный характер. Элиза могла не вспоминать о нём долгое время, кидала его на нянек, приходящих в дом учителей, воспитателей. Но, вдруг вспомнив, вдруг загрустив о нём, где бы ни находилась, в каком бы конце света, чем бы ни была увлечена, кого бы в данный момент ни восхищала, сопровождая в пути, всё кидала и буквально мчалась к Теду. Будто превозмогала угрозу ностальгии. Будто молитву твердя весь разделявший их путь: «Лишь бы он был здоров, лишь бы ничего не случилось с ним». Она выискивала его, находила и, с кем бы тот ни был в данный момент, «монополизировала» своей любовью, отдавая парнишке всё своё свободное время. «Мой сын, мальчик мой», - никто не смел, настолько она была искренна в своём чувстве, посмеяться или запротестовать, заговорив о «свободе подростка». Сын же, казалось, просто привык к таким всплескам её материнской любви. Он, извиняясь, перед компанией, перед друзьями и подружками, уходил с ней со школьного вечера, с футбольного матча. На удивление всем, он считал, что ему и с матерью не бывает скучно. Она махала рукой на его неуспехи в школе, учила его водить автомобиль, одноместную яхту; учила языкам, учила слушать музыку и узнавать близкое в искусстве. Суррогат не мог оказаться культурой, но Теду было и интересно, и в то же время жаль мать. Он впитывал всё, внушаемое ему молча, и считал, что «любить её ответно» - это хорошо. Это достойно.
Мальчиком, росшим без где-то рядом живущего могущественного отца, Тед, конечно, не получил сбалансированного воспитания. Не помогли и увлечения Элизы бейсболом, автомобилями и прочими «мужскими» увлечениями. Повзрослев лет до семнадцати, Тед, просто устав от женского участия в своей жизни, требовал наличие крепкого человека рядом. Подростку Лоренсу был нанят Элизой учитель - наставник. Сначала это был японец, учивший подопечного побеждать в себе чувства и эмоции, не выставляя их на показ. Затем был китаец, давший парнишке навыки «содержания в здоровом теле здорового духа». И, наконец, перед подготовкой Лоренса к учебе в колледже в доме появился еще один учитель - англичанин, давший парню понять, что «уроненное в грязь достоинство уже не восстановимо в ранг достоинств». Из воспитательного винегрета получилось нечто, являющееся великолепным рвотным средством. С терпением, приняв его, Тед вынес для себя тягу к глубокому анализу, и манию выжидания. Он научился взвешивать чувства, слова, эмоции. Это отнимало у него яркость жизни, пришла глубина мыслей, но ушла веселость и беззаботность. И всё же он не вырос в зануду. Умел посмеяться, когда смешно, умел прикольнуться, только не зло, не обижая.
И все-таки многое осталось в нём с тех самых лет, что именуются чудо - детством. В нём будто затаился «мальчик», затаился и не покидал души его.
Два ярких примера.
Френк Мерфи появился в жизни сына на её глазах. Нет, при ней его не было видно в доме Лоренса. Мерфи был крупной фигурой, и при матери Теда он при своём фаворите не появлялся. Тедди при нём и Элизе мог бы показаться кому-нибудь …его сыном или, вернее, пасынком (Френк был светло-русым, а Тедди был ярким брюнетом). Мерфи был бы такой неточностью очень огорчен.
А вообще-то, они уже запросто бывали вместе во всех людных местах. И Элиза тоже уже знала кто при этом человеке её сын. Услышав от знакомых, каким «тоном», говорят о её сыне в их обществе, она осторожно спросила Теда: «Ты не ошибаешься, выбрав такой путь?»
-Это не путь. Это желание, мама. Да, оно у меня есть. Я люблю Френка. И он меня.
-Я рада, …конечно. Но…неужели это та самая любовь, что до глубины сердца? А как же …семья, дети? Как же счастье, Тед?
Сын ответил ей, что «семья», это не всегда «счастье», и что он лично никогда не будет иметь детей. – Я не хочу быть плохим отцом своими детям, и ещё худшим – чужим.
-Так стань хорошим!
-Это уже не возможно, мама. Я - продукт времени. Прости, не нужно больше об этом. Радуйся хотя б тому, что я не таскаю твою косметику.
-А зачем тебе моя косметика?
-Все считают, что я «должен» начать пользоваться косметикой. Но я не чувствую себя «женщиной». Даже при Френке. Мы просто друзья, ма. Никто этого не понимает, но это так. Бывает же так, что у мальчишки появляется взрослый приятель. Друг с опытом. Вот так и смотри на наши с ним отношения.
-А как это объяснить другим?
-Зачем? Многие не понимают, что они частички одного целого. Им кажется, что такие, как я – это «другое». Но это не так. Мы часть – всё того же целого. Не пытайся объяснять, не желающим понять. Знай сама. Я люблю тебя, ты – моя мама. Знай, и живи этим.
И другой пример.
У Мерфи был «маленький» юбилей. Ему исполнилось сорок лет. В роскошный ресторан он пригласил и её, и Теда. И там ей, наконец, удалось оговорить с этим человеком. С человеком, которого сын упорно называл другом.
-Френк, как вы считаете, мой сын избалован?
-Вы про его нежность?
-И про это. Меня многие обвиняют, что в моем сыне мало мужского.
Мерфи долго смотрел в свой наполненный бокал (Элиза заметила известный ювелир и коллекционер мало пил, она была более пьяна в тот вечер), потом, так же долго он смотрел ей в глаза. И лишь потом, улыбнувшись ей, ответил: «Мало «мужского», разве это плохо, когда в нём много от человека. Не переживайте за чужую глупость, Элиза. Вы воспитали достойного сына. Он любит вас, очень любит. «Очень», это значит, так, как любят только, …только малые дети. У взрослых сыновей этот инстинкт обычно притупляется, или даже вытесняется эгоизмом. Заменяется на долг. Тед не считает, что должен вам. Он любит и всё. Вина эта его или ваша - не мне судить. Мальчишка. Ну и что? Вам плохо оттого, что сын так и не подрос до уровня мужского эгоизма?
-Нет. Как будто нет.
-А уж как я рад, что мне повезло встретиться с ним.
Ей тогда вдруг стал не неприятен, а неловок его взгляд, брошенный на Теда, тот танцевал с какой-то девушкой, пригласившей его. И она опустила голову и чуточку отодвинулась от Мерфи. А как только к ним приблизился Тед, улыбающийся, счастливый, веселый, она вовсе отошла в сторону.
Ей стало неудобно, будто она стояла третьей между двух влюбленных.
Когда она вернулась, оборвав своё второе путешествие, Мерфи уже не было в живых. Ему было всего сорок один, он умер от СПИДа в свой день рождения.
Элиза узнала, сквозь какие испытания пришлось пройти её сыну, пытавшуюся даже собственному отцу доказать, что Мерфи не «заразил его мерзостью, потому что никогда мерзостью не был».
Она последней узнала о том, что Тед чуть было, не потерял рассудок, потеряв друга. Может быть, на её счастье сын уже поправился к тому времени, разбавив свою меланхолию за счет участия в его горе друзей, родного отца и Джона Стаффорда. Он был уже почти здоров, когда она впервые его увидела, вернувшись домой. Иначе, она бы заболела сама.
А ещё, уже в дом к ним приезжали те, кто работал с Тедом в юридической конторе. Это тоже помогло её сыну обрести покой, вернуть здравие разума. Эти визиты, консультации и ей, и другим говорили о том, что Тед Лоренс «выжил», что он «вернулся» в общепринятые нормы.
Но она понимала и другое. Сын лгал, играл в попытку вернуться к работе. Терпеливо выслушивал коллег, даже клиентов (по телефону), читал длинные «рукописи» дел по тяжбам коммерсантов, склоки бизнесменов, сплетни разводящихся супругов и требования наследников. Но ему было жаль раненую душу. Брать и такое в неё, он пока не только не был в силах, не желал даже брать. А без желания он не делал ничего. Она - Элиза понимала, пока ему тяжело слышать про «чужие беды».
Кто вылечит его от боли насовсем? Как будто некому. Нет рядом человека, который, не задумываясь над частностями, мог сказать, махнув изящно рукой на всю эту серость жизни: "Оторвись и посмотри на них со стороны летящей вороны. Посмейся, пусть тихо, про себя, но посмейся. Тебе станет легче, и ты останешься незлым человеком. И, пожалуйста, не задумывайся, свихнешься! Ты помни, это всего лишь работа. Работа, деньги…- пустое, Тедди. Помни и не бери к душе". Некому теперь подкинуть его до высот "летящей вороны". Вот только теперь она поняла, кто был при её сыне Мерфи.
Элиза плакала, что не смогла стать первой при сыне, Мерфи был выше.
И всё же медленно, час за часом Тед сам пытался подняться. Сам, не спеша, не торопясь, пытался настроить себя на желание вернуться к жизни среди людей. А не среди стен.
Снова жизнь и ситуации повергались её сыном взвешиванию на разумность, рациональность, приемлемость. Но к работе он считал возвращаться ещё рано. Ему было больно браться, разрешать чужие проблемы, за труд юриста исключительно разумом. А душа пока была нездоровой. И случившееся вот только что в доме, и ему доказало, что он пока не в форме. По крайней мере, не в форме лица, юридически ответственного за чужое спокойствие.
Элиза понимала, пока ей на сына в материальном плане не положиться. Им приходилось жить скромно, честно, но чаще на подачки бывшего мужа и действующего друга. А ещё на «крохи», которые она, под час нагло драла с профанов, желавших поучиться у неё европейскому языку перед поездкой за океан или с родителей «элитных чад», приезжавших к ней на навороченных авто в сопровождении охраны и персонального водителя. Элиза когда-то (она говорит, что «лет сто назад») преподавала в университете французский, испанский, немецкий и итальянские языки. Слава её преподавательских способностей кормила её саму и её взрослого сына. А главное, поддерживала реноме их состоятельности и независимости. К тому же Элиза настойчиво скрывала от всех, что её Тед болен. «Он отдыхает в Ницце» - легко лгала она всем интересующимся.
И всё же она радовалась, живые люди приходили к её сыну и теперь. Шли и с помощью и с сопереживанием. Двери дома были открыты для всех, кто вспоминал о ней, о её сыне.
Были и такие, кто случаем, от знакомого узнавал о его трагедии. Такие тоже спешили сюда, в дом, с сочувствием, с сожалением о его потере. Но, как правило, эти люди были как легко принимаемые его сердцем, так и легко выводимые из него. Он пожимал плечами, когда такие люди, придя раз, покидали его дом навсегда, и без обид говорил: «Так, просто знакомый. Удивился, что меня давно не было там-то, вот и зашел».
Что было ему приятно, приходили из коллегии адвокатов, из юридической конторы, где он некоторое время работал. Заглядывали, пытаясь узнать причину внезапного исчезновения с горизонта (но чаще звонили) «мировые» судьи, из числа тех, с кем Теду непосредственно приходилось контактировать. Наведывался родственник мужа (внеся переполох в душе Элизы) - окружной прокурор. «Это интересующийся, – говорил Тед, успокаивая мать, переживающую по причине известной в доме (и выставлявшей перед гостем для угощения лишь чай с домашним печеньем). – И не пьющий. Не грусти, что коньяка не нашлось. Он же по велению долга заехал, а не души».
Увы, не привился к душе сына и Джо Стаффорд. Вот об этом Элиза сожалела, не понимая причины. Он многое мог сделать для её сына, и Элиза понимала это. Это господин - Человек Не Равнодушный мог многое дать ему в жизни, стать добрым другом, оказывая помощь, содействие, в том числе, он мог бы обеспечить и некоторую безопасность Теду. Но что-то было не так в их отношениях, Элиза это чувствовала, не желалось это «участие» самому Теду. Оказалось, не мог Джон Стаффорд заменить ему Мерфи, а собственное лицо Джона, по-видимому, не казалось Теду важным. Даже деньги, всегда оставляемые им, Тед тратить не хотел. Тем, кто приходил к нему в гости (если те не успевали зайти раньше Элизы), Тед отдавал их без сожаленья и оглядки на необходимость. Просто раздавал, или незаметно всовывал «чужие» деньги в «чужие» карманы (когда был уверен, что их не вернут). Кстати, еще Мерфи говорил ему: «Если бы ты не был ловким юристом, ты мог бы стать толковым карманником».
Элиза припомнила, как-то, как все, ответив «не так» на вопрос сына о «сексе и ребенке», она процитировала: «Мир будет спасен любовью».
-Когда, мама? – тут же спросил её сын и вдруг рассмеялся громко и весело. – Красота. «Красота спасет мир», это Достоевский сказал. Только он со временем не определился. А на счет любви…не знаю.
Тед долго молчал, задумавшись, потом продолжил давать свой ответ на свой же вопрос.
-Зато я знаю одного человека, …он обратился ко мне в кафе. Этот парень был пьян, вот и выговорился. Мне в плечо. Не думаю, чтоб он мог рассказать это кому-нибудь, будучи трезвым. Он признался, что умеет любить. Он любит женщин. Когда они в его руках кричат. И ничего тут такого: человек не жестокий, нет. Обычный с вида человек. Уверен, он не жестокий человек. Но вот такой высоты чувство …как любовь, …возникает у него лишь тогда, когда женщина испытывает испуг, боль, когда она кричит и рвется из его рук. Он семейный человек. Жена, дети - всё такое. Он мне даже фото показывал. Обычная семья, я думаю. Все друг друга любят. Но вот чтоб испытать именно «его» любовь, ему приходится обращаться к проституткам. К профессиональным девкам. – Тед вздохнул. - Мама, я понимаю людей, которые произносят слова «я тебя люблю» не реже, чем «здрасьте». Они пытаются объяснить всем, что они нормальные. Но всё равно им не верят. Говорят, что они просто как птицы, вторят телевизору: я люблю, я люблю. не верят жены, не верят дети….А почему? Ведь они же не лгут, говоря, что умеют любить.
И вот тогда она рассказала ему про Тима Тейлора. Про его приглашение к путешествию.
-Тим, ты помнишь его? Сокурсник отца. Помнишь, он советовал тебе продолжить юридическое образование в нашем университете. Даже помощь предлагал. Так вот он пригласил меня на ежегодный бал Красного Креста в Монако. Он состоится через три месяца, а до этого мы с ним ...в составе комиссии представителей Красного Креста едем на юг Индии. Там произошли волнения. После сильной засухи часть людей вдруг кинулись выяснять между собой отношения. И столько ни в чем не повинных жертв: дети, старики, женщины…
-Мама, ты поставила в ряд неповинных категории людей, как правило, и являющихся причинами всевозможных столкновений. Люди, взявшиеся за оружие, всегда активно подстрекались и стариками, и женщинами. А во имя детей совершилось войн больше, чем во имя господа бога.
Она тогда поперхнулась крошкой от гамбургера, услышав такое. А когда прокашлялась, спросила: «Так ты не против, чтоб я улетела с ним в Монако?»
-Летай, сколько хочешь. Монако, Индия…хорошо, не смотря на тамошние конфликты. Только лично себя береги.
-А ты?
-Я тоже умею летать. Меня Френк научил.
-Что?
-Я лечу с ним в Берлин. У него выставка.
-Ты доволен, что он берет тебя в качестве юрисконсульта?
-Да. Теперь я получаю из его рук деньги, и мы оба при этом не краснеем.
-Френк Мерфи краснеет?!
Тед так посмотрел на неё тогда, что она снова поперхнулась. Больше она не говорила о Мерфи, как об инопланетянине.
Её разговор об Индии продолжился с Тедом уже после их встречи дома. Она тогда купила ему в подарок диск с фильмом «Война миров». Они оба посмотрели его, а потом долго, сидя у столика с опустошенными кофейными чашками, разговаривали о войне, о людях в ней и о человеке в частности.
К слову, она сказала сыну, что хотела бы увидеть мир. Сказала, что Тим Тейлор уходит в отставку и зовет её в путешествие. - Я бы хотела отдохнуть, Тед. Я увидела столько горя там, в Индии, хочу, чтоб глаза и душа отдохнули, увидев мирное и прекрасное.
Тед как раз в то время завершил дело. Ход процесса весьма широко отражался в прессе, и не только «желтой». Сын её был горд, что его клиент остался доволен. Разумеется, и Тед был доволен заплаченным ему гонораром. Хотя посмеивался (не зло опять же), вспоминая о беседах с клиентом. Им был запутавшийся в любовных интригах двух молодых особ старый сноб, к шестидесяти годам сколотивший состояние на аферах с закупочным мясом. Старый ловелас удивлялся, как ловко Теду удалось «отвязать» его от двух молоденьких «зараз», ведь, казалось бы, человеку, не имевшему тесных контактов с дамочками трудно понять их стервозную психологию. Тед ответил старику притчей, делая акцент на то, что хорошему делу и пустое служит. Он и её рассказал ей - Элизе.
«Много лет в кувшин сыпался только песок, потому как он был грязен от пыли, потому как стоял чаще у самого входа в жилище, сначала как украшение, а потом как вещь не нужная и забытая. Именно поэтому, может, о нём, как о кувшине и вспоминали позже всех посудин, когда уже приносили воду в дом в других кувшинах. Но однажды в дом вошла нищенка и спросила воды. Той в доме как раз не оказалось. Тогда молодая хозяйка, заметив у двери ненужный кувшин, предложила его нищенке. – Вот, возьми кувшин. Ручей недалеко. Наберешь воды, напьешься. Взяла кувшин нищенка и пошла к ручью. У неё не было дома, не было и хозяйства. Время - вот что у неё было вдоволь. Она долго мыла доставшийся ей кувшин, осторожно держа его крепкими жилистыми руками. Набрав воды, она напилась из него воды, а потом пошла на базар. И, предлагая воду желающим, заработала себе несколько монеток, которые обеспечили ей ночлег. Она, поев еды, данной ей взамен свежей воды на рынке, легла спать. И тут она услышала, как кто-то у дверей дома, где она ночевала, просит воды. Не поленилась женщина, взяла кувшин, снова сходила за водой. Но уже с тем человеком, что просил напиться у дверей постоялого двора. Так она стала хозяйкой и кувшина, и мужчины. А тот стал ей защитником и другом в пути».
Услышав притчу, Элиза обрадовалась. Идея ей понравилась. А ещё, как мать, её обрадовала мысль, что как тот кувшин, её сын может когда-нибудь тоже начнет «новую» жизнь, кого-то утешив, сам, избавиться от одиночества.
Она обратилась за помощью к мужу, она не постеснялась напомнить любовнику о том, что тот когда-то обещал оказать содействие, и настояла на том, чтоб Тед поступил в университет на юридический факультет. Чтоб сын продолжил учиться, получив высшие юридическое образование. Как и Мерфи, Лиза верила в назначение сына разрешать людские конфликты. «Ты глубоко чувствуешь, ты не обижаешься, не отворачиваешься, даже если встречаешь ложь». – Говорила она сыну, настаивая на получении им степени юриста.
Тед действительно казался ей тогда счастливым человеком. Она с недоверием относилась к Мерфи, но что-то светлое от него шло к её сыну. Тед говорил, возвращаясь домой то заполночь, то к рассвету, каким-то взъерошенным, усталым, но веселым: «Мир, …господи, какой же красивый наш мир. Какие же мы счастливые, мама, что живем в нём! Мы так мелки, но у нас такие большие возможности – мы, не смотря на нашу мелкость, можем увидеть целый мир. Познать его с высоты науки, с высот человеческого любопытства. Он красив. Он прекрасен, мама. Я так счастлив, что целый месяц мне удалось слышать сердце огромного океана. Мы на целую неделю на корабле отправились с Френком на один из островов в Океании. Он хотел увидеть украшения тамошних аборигенов. Искал новые идеи в давно забытом. Какие красивые места, мама, вот где видна реальная связь с космосом. Там, у ног океана, ты можешь почувствовать себя малюсенькой частью целого земного мира. Я, правда, пугался тамошних людей, а он…пил с ними водку. Ты представь! Я отругал его. Кругом красота, а он - в спор. Френк когда выпьет, любит спорить. Только мне удавалось не довести разговор до рукопашной. А тут кучка людей, образом жизни похожих на дикарей. Они едва понимали наш язык. А он пьяным лез к пьяным спорить, уверяя, что «их концепция растительного существования - есть родовая сентиментальность». Он тыкал пальцем в ясные небеса и говорил им: «Парите! Парите, черти!» А те, что-то там не так себе переводили и махали палками на него: «Вот возьмем да тебя и запарим!». Но всё обошлось. Я объяснил, слава богу, нашел нужные слова. Нас не «запарили», и мы счастливыми вернулись домой. Френк даже идеи там…ювелирные «подцепил». А я рад, что без конфликтов обошлось.
-Да, мой мальчик, причины конфликтов, прежде всего, в невежестве людей. В неумении понять образ жизни и мыслей другого человека. Мерфи не нужно было приучать этих людей к пьянству.
-Он не пьяница. Просто у них так принято, угощать приехавших своим алкогольным напитком, и они ждут «подарка» от гостя. Вот и получилось, что непьющий Мерфи перебрал. А мысли их, мысли их он понимал. Только не мог не высказать в слух, что не принимает их. Ему, вкусившему прелесть цивилизации, ещё пока не отравившемуся ей, всё кажется, что «их» общество вульгарно, «наше» - культурно. Возьмет вещицу, украшение, любуется, восхищается ею, её изящной простотой, тщательностью работы, а сам про создателей её говорит: «Ну, как же они уродливы! Улыбки беззубы. Что за лица у них, когда они смотрят в небо – черные маски устрашения. Жуть что за руки, страшно посмотреть – черные жилы. А отношения между полами: девочки ещё, а смотрят на тебя так, будто голодные ****и. Страшно, Тед? И мне. Дикость, печально. И радует, далеко мы от их мира живем, и миры наши не враждуют между собой». Ему всегда было трудно промолчать о своем несогласии. И не только там, на этом красивом острове. Он говорил, что никогда не будет заниматься политикой. «Занявшись таким делом, я стану таким же «суперчеловечком», как тот и этот болтун «наш господин президент».
-Да, и мне он показался словоохотливым человеком. Впрочем, многие люди, я тоже, бывает, не могу удержаться, чтоб не похвалить своё в присутствии другого человека. Наверное, все люди невежды. И, возможно, больший невежда, да, пожалуй, может добиться успеха в политике.
Она тогда подумала о своём муже.
А вот Тед не согласился с ней. - Ложь. Императоры Рима, Тамерлан, Наполеон, кайзер Вильгельм не могут считаться невежами родивших их обществ. Это политики, это герои своего народа. Герои, вырвавшиеся из круга скуки. Я считаю, все от скуки, мама. От жадности и любопытства. А после насыщения скукой, облаченной в красивые фразы про лучшую жизнь для своего народа, в человеке деятельном просыпается стремления к превосходству во всем мире. И мало кто готов с таким сознанием к компромиссам. А переговоры я вообще считаю лицемерием. Игрой высокого актера. К ним приходят, когда лидер уже выявлен и осталось лишь дипломатично разобраться, без лишней крови, "чье кому". Войны были, есть и будут в человеческом обществе. По сути, мы те же звери, пометившие свою территорию и живущие по своим собственным законам. Мы все невежды, только один не боится обидеть, сказав, что думает, другой молчит, думает, действует согласно задумке и потому оказывается в фаворе. Не люблю я тамерланов. Войны, конфликты - боюсь. А вот Мерфи, не смотря на его запальчивость, ...люблю. Честно, ма, я не стану героем, потому что не желаю им быть. Мне нравится жить при герое. При своем герое. …Ты не очень обиделась, что твой сын так мелок, мама?
***
Майлз уже несколько раз начинал разговор, да только видит, Лиза не слушает его, и замолкал. Она думала о чем-то более важном для неё, чем он. Ему стало стыдно, что он бессилен отвлечь её от тяжелых раздумий.
Он пил уже вторую чашку чая, всё поглядывал на дом, на окна высокого двухэтажного здания (его угощали под деревом старой груши, в садике, разбитом за домом ещё молодыми Артуром и Элизой), он пытался заметить хоть какое-то движение за окнами. Но дом будто был пуст. Где-то окна были закрыты ставнями, на многих висели плотные шторы.
Тогда он спросил у служанки о Теде, вообще об обстановке в доме. Ему показалось, у Элизы с этой девушкой лет двадцати были доверительные отношения.
Кстати, он заметил, что и седовласый, сутуловатый мужчина, по-видимому, садовник из соседнего дома, тоже весьма хорошо знаком и будто бы даже приятель Элизе Лоренс. Мужчина этот, поздоровавшись, угостившись чаем (только стоя, на ходу), чуть косясь на него (как на чужака), пошел к клумбам (вот единственное, что не казалось запущенным здесь, так это садик Лоренсов), и низко согнувшись, стал вытаскивать садовый инвентарь из сумки и занялся работой. Этот мужчина, не сказавший ни слова при встрече, показался ему подозрительным. - А это кто? – Спросил он опять же у Мэри.
-Это? Это садовник. Когда-то он работал здесь, потом пошел, нанялся к соседям. Но он, как и многие из бывших слуг, ждет лучших времен. Тут многим нравится больше. Скоро снова все вернутся. Уже приходили, спрашивали.
Элиза как очнулась, услышав голос Мэри. – Да, это Пирс. Это отец Мэри. Пирс Боди. Знаешь, Генри, а ведь мы с ним учились в одной школе. Он только выглядит стариком. Печальная жизнь у человека. Родители разорились, отец застрелился, мать спилась, а он, ему было лишь одиннадцать лет, оглох. Ничего не слышит. Стал садовником. Как-то случайно мы встретились с ним, лет двадцать назад. Я его даже не узнала, он меня узнал. Рассказал о себе. Артур уговорил его работать у нас, мы тогда этот дом купили. Сейчас, когда в доме нет наличных, нечем платить и ему, я отпускаю его в другие дома, а он всё равно сюда приходит. Говорит, «земля ему наша нравится». Да и дочь здесь. Мэри живет в доме постоянно. Выросла здесь. …Всё здесь быстро растет. Всё, …увы, сорняки тоже, работы ему полно. Пирс боится, что сад затянет травой при такой хозяйке, как я, вот и разрывается между долгом и желанием. Я не умею ухаживать за садом. Глупо, вредно даже: люблю цветы вокруг, а сама в жизни не цветочка не посадила. Тед с Мэри пытаются, у них …руки. А мои…- Элиза печально вздохнула, посмотрела на свои руки. Единственное колечко на левой руке сверкнуло давним семейным благополучием. – А мои ….- Она махнула рукой в сторону. - Работы …много, пока ему она нравится, пусть приходит.
-Да, садик у вас…замечательный. Вот даже эта старое дерево, - Генри потрогал кривой ствол груши, - как красиво цветет. Дивно цветет.
Все трое снова залюбовались белым густым цветом над их головами. Гудели пчелы, вокруг голубело небо…
И вдруг распахнулось одно из окон. Стукнула створка.
Тед не выглянул. Он просто толкнул створку рамы.
Его разбудил настойчивый звонок телефона. Стаффорд очень хотел с ним увидеться. Тед, как мог, отказывался, но Джон настоял на встрече.
Стаффорда неожиданно пригласили посмотреть частную коллекцию рисунков Пикассо. Коллекционер приехал в Сан-Франциско, привез картины на выставку, а рисунки он не выставлял, просто привез для частного показа специалистам и коллекционерам. Джон очень хотел поехать туда с Тедом. Толи для него, чтоб увидел то, что никогда без него не увидит; толи для себя, может, хотел похвастаться красивым другом, как когда-то это любил делать Мерфи.
Но как уговорить, Лоренса подняться? Тем более после ночного нападения на дом.
Желание поехать с Тедом перебороло такт и сочувствие, Джон настаивал на встрече, желая уговорить Теда ехать вдвоем с Элизой.
Кстати сказать, Джон Стаффорд нравился Элизе больше, чем Мерфи. Может потому, что умел быть обходительным не только с мужчинами, но и с женщинами. У Мерфи в словах о женщинах всегда слышалась ирония, под час едкая. Он считал их всех без исключения, (то есть и свою мать) скучными и глупыми созданиями. Считал и не скрывал этого, что женщина создана лишь для услужения мужчине. И настолько в этом был убежден, что отказывал служить себе …мужскому полу. В его фирме, в её офисах, в его собственном доме служили только женщины.
Машина, на которой приехал Стаффорд, остановилась возле парадного входа. Но что-то подсказало Джону, что кто-то устроился на заднем дворике, возможно, он заметил направленный взгляд садовника, работавшего в саду. И машина Стаффорда свернула к патио.
Тед так и не показался в окне. Но он стоял и смотрел и на сидевших за столиком, и на вышедшего из машина Джона.
Мать показалась ему задумчивой. Как-то по особенному она смотрела на приближающегося к ним Стаффорда. Будто она любовалась им.
Тед припомнил, когда мать впервые заговорила с ним о женском монастыре, он тут же рассмеявшись, заметил ей, что она любит «глазами». Есть женщины, таких Тед знал, что любят «ушами», его мать страдала иным недугом. Ей нравились не просто красивые места, красивые мужчины, она любила физически устойчивые явления. В том числе и крепких, обладающих могуществом мужчин. Не таких, как её сын. Теду казалось, что ему она прощает нелюбимый ею недостаток. Что как мужчина, он бы её никогда не взволновал. Тогда он заметил ей: «Твой мир как раз спасет любовь, мама. Любовь именно земная. А то, что предлагает тебе отец Бернуче из монастыря - это всего лишь моральная и материальная поддержка любви неземной, то есть всего того, что нам всем предстоит прочувствовать после отбытия с этого света. И главное, не зависимо от нашего желания, встретить и принять разновидность этого чувства – неземную любовь. Так что прими пока то, что попало тебе соринкой в глаз. Владей и плачь, люби земное».
Все четверо посмотрели в сторону его окна. Тед. заметив внимание, отошел от него подальше.
Но, как не кружилась после лекарств его голова, ложиться в постель он не стал. Пошел в ванную.
«Джо что-то задумал. Шептал в трубку про какие-то рисунки. Пикассо? …Изящная девочка, желающая устоять на шаре….Хорошо, пусть так. Но с ним мне идти к ней не хочется».
Тед лежал в ванне, приготовив её сам (он не стал отвлекать Мэри от ухаживания за гостями дома).
Почему-то ему припомнился последний день работы в офисе юридической конторы.
Его секретарём делопроизводителем была молодая женщина по имени Сюзанна. Она всё мечтала о замужестве, но никак ей не удавалось дотащить жениха до алтаря. Все соглашались с ней просто «жить», без юридических взаимоотношений. А она всё мечтала именно о законном браке.
***
Вода в ванне всё прибывала, а он вспоминал, …будто вовсе забыв про гостей, собравшихся увидеться с ним сегодня. Именно сегодня.
----------
-Что вы говорите такое, Сюз? Вы с утра счастливы?
Секретарь Лоренса просто светилась счастливой улыбкой. Заметив сонливые признаки в утомленном будто бы бессонницей лице босса, молодая женщина снизила степень своего сияния.
-Может просто оттого, что мне так везет сегодня.
-Утренняя газета назвала вас мисс Лос-Анджелес? …Нет? Вы выиграли приз "Самая смешливая девчонка Калифорнии"? Что, снова не угадал? …А…а, понял: Джордж Ли, наконец, соизволил надеть колечко на грозящий ему пальчик?
Все было сказано Лоренсом с пробивающейся сквозь улыбку мягкую иронию.
Молодая женщина, раскладывая бумаги перед боссом, никак не могла скрыть цветения своего счастья. - И вовсе нет.
Молодая женщина знала, что для босса "личное я" - святое дело. Потому, занимаясь своим секретарским делом: раскладывая на столе документы: направо «срочное», «налево» - не очень, она уже без всякого смущения, отвечала на его вопрос. - Утром я действительно получила новость из газет - мой ненормальный жених Ли дал - таки объявление о нашей помолвке. Это первое. А второе вот что…
Она оправила длинные пушистые кудри за спину и выпрямилась.
Лоренс поглядывал на неё снизу вверх, сидя за столом.
«Рыжесть» Сюзанны ему нравилась. Его часто окружали именно «рыжие» женщины: и мать у него шатенка, служанка в доме – Мэри – вся усыпана золотистыми конопушками, и вот – секретарь – делопроизводитель – его непосредственная помощница – женщина веселая, рыжая.
Сюз продолжала хвастаться своим везением. - Во-вторых, за завтраком, в булочке, что я покупаю у Джонсонов, мне попалось золотое колечко миссис Джонсон. Я позвонила ей, чтобы сообщить об этом. Та же, узнав, что я не испортила себе зубы, а колечко готова вернуть ей без вознаграждения, согласилась всю неделю привозить мне к завтраку булочки бесплатно. И в третьих…
Лоренс тихо хохотнул: «Что, ещё и третье счастье имеется?»
Молодая женщина, улыбаясь, кивнула. - Когда я ехала в контору, как всегда попала в пробку, но не успела я, как следует, потужить об этом, как тут же она рассосалась, и я даже раньше, чем обычно приехала на работу. Вы представляете, я и не опоздала на работу!
Лоренс слушал своего секретаря, уже перебирая руками бумаги, что лежали на правой стороне его служебного стола. На лице его играла полу улыбка. Он потирал гладкий подбородок левой рукой и слушал женщину. А еще мечтал отрастить мягкую щетину, как у нотариуса Ли.
Джордж – жених этой болтушки Сюз, не столько следил за модой по части мужских щек, сколько весело проводил время накануне рабочего дня. А поскольку его электробритва вечно сбоила, ему приходится щеголять весь день небритым. На завтра все повторялось. И Теду не раз приходилось удивляться, как нотариус, работавший с ним по соседству, к концу недели остается всё-таки без бороды.
Но за Сюз Тед был рад. Ли давно уже крутит головы всем свободным дамам конторы. «Значит, выбор им, наконец, сделан. Принесет ли он хохотушке Сюз счастье? Хотя к чему делать из столь эфемерного чувства резину? Может быть и прекрасно, что у человека есть в жизни день, два вот таких, как нахваливает Сюзэн?"
Лоренс кивнул на очередные словоплетения своего секретаря.
-Вы согласны, это неожиданно, когда тебя уж точно подловили за превышение скорости и тут же, отдав приветствие, полицейский вас отпускает?
Да, он согласен. Впрочем, и со всеми другими "счастьями" смешливой шатенки, заглянувшей к нему в кабинет и после ленча.
Сюзэн рассказывала ему о счастье за ленчем, о счастье за обедом, …за чашкой кофе, за разговором с подругой и женихом... все было счастье, счастье....День длинный. Особенно он кажется таковым, когда ты сидишь на работе.
"Это скольких же она обобрала, присвоив счастье целого дня?" - Думал Лоренс и улыбался, говорившей и говорившей о себе женщине. А сам всё же занимался делами, заглядывал в конверт одной из папок, что была отложена Сюзэн на завтра. Это конверт с компроматом жены на мужа. Мерзкие фотографии: вот муж усаживает в свою машину миловидную брюнетку, вот они выходят из машины. Вот зашли в какой-то дом, вот начались поцелуйчики, …легкое нижнее бельё на худеньких плечиках…. Тед сунул пачку фотографий назад в конверт, слушая о том, какое может ожидать Сюзанну счастье, когда она выйдет из конторы.
Та рассказывала о нём, закатив глаза. -…Он неожиданно предложил мне два билета! Вы представляете, мистер Лоренс, мне?!
Лоренс вскидывает брови, тем самым выражает очередное удивление на "счастье" своей секретарши и после шести вечера.
А та, светится и светится всё продолжающимся счастьем дня. - …Так что мы едем с Джорджем прямо сейчас в оперу. Боже мой, если б я знала, я бы надела свое вечернее платье прямо в офис!
Сюз подложила на самый вид пакет. Она вытащила оттуда диск, на котором был фильм про «несчастного мужа и его брюнетку". - Это новенькое, мистер Лоренс. Сейчас только привез из офиса Брукса наш агент. – И в том же самом тоне, она продолжила. - Так вот, если б я знала, что он пригласит меня прямо после работы, я бы...
Лоренс терпеливо, улыбаясь, слушает о зеленом бархатном платье. О том самом, что Сюз, опять же по счастливой случайности не надела сегодня в офис, так как на нее вдруг обрушился дождь, когда она возвращалась в обед из кафе. Кстати, это тоже оказалось счастьем, «так как дождь - это полезно для её цветочков перед домом».
Тед отложил в сторону кассету с фильмом, взялся за очередную пачку бумаг. Те касались ответчика. Муж, теперь он сообщал, что «женщина, на которую намекает его жена, всего лишь её работница. Что та манекенщица, а он – де фотограф, что они занимаются работой, создают «образ для показа нижнего белья». А вот его жена, в самом деле, «путается с редактором французского журнала, и он может найти свидетельницу, которая подтвердит это».
"Сюжет "веришь - не веришь". Забавно», - подумал Тед и, перечитав всё, убрал бумаги в сторону.
К концу дня его секретарь, светящаяся от счастья, снова заглянула к нему поделиться радостью. Тед вполуха слушал заключительный акт оды счастливому дню Сюз. Но уже сосредоточенно вчитывался в ещё один, вероятнее всего достоверный документ против его клиентки: письмо жены босса. Та утверждала, что «муж часто задерживается на работе и …подвозит на машине свою сотрудницу, уверяя её, что у той снова сломалась машина».
Тед задумался о «клубке». Ему конечно больше нравился бедолага муж, но, увы, его клиенткой была обиженная женщина. Жена того, кто развлекался с брюнеткой.
-Сюз, вы меня простите, но мне нужно посмотреть вот это. - Тед указал пальцем на кассету.
Но и в комнате, где стояло оборудование для просмотра «личных фильмов» юридической конторы, Сюз продолжала вещать о своём «нескончаемом счастье». – Мне позвонила подруга, она недавно с приятелем ходила на этот спектакль, так она сказала, что тогда играли актеры «так себе». А мы с Джорджем такие счастливые, ведь мы увидим самого Марка Аракса! Он будет играть главную роль в этом спектакле.
-Да что вы говорите?
Тед смотрел на то, как мило развлекался недотепа муж и думал: «Счастливые люди. Они живут взлетом одного из богатейших своей палитрой чувств - любовью. А я? Что я? Я живу в обнимку с одним из богатейших своей палитрой комплексом – боюсь оторваться от сильных мира сего. Боюсь упасть и пропасть без них. Что если меня разлюбит Мерфи? Бегать за ним, умалять, угрожать расправой, махать пистолетом, как любовник Версачи….Нет, так я не умею. …Френк, мой милый Френк. Уйдешь ты, и я как невольница, тихо сойду с тобой в могилу».
Лицо Теда передернулось. Он вздрогнул даже от страшной мысли, что змеёй вползла к нему в душу под нашептывания песенки о «вечном счастье». Он тут же перебил секретаря. – Сюз, извините меня, но не могли бы вы найти для меня газету «Мюрор» за тысяча девятьсот семьдесят седьмой год. – Он подумал, вернее, изобразил, что задумался, и уточнил. - За второе сентября. Это важно и срочно. Пожалуйста.
Сюзанна опешила. Ей было не понятно, как события сегодняшней жизни мужичонки, занимающегося производством собачьих консервов и трахующегося со всеми брюнетками, чьи титьки больше, чем у его жены, связано с событиями тысяча девятьсот семьдесят седьмого года? - Хорошо, мистер Лоренс. Я сейчас, …я найду копию.
Тед остался один на один со своими мыслями.
Мыслями о том, как помочь мужчине не обидеть своей любовью свою любимую жену. «Надо бы выяснить, только ли «титьки» интересуют парня, или жена в чем-то действительно перед ним виновата? Уверен, первопричина всё-таки в женщине».
А вечером того счастливого для Сюз дня он узнал, что Френка Мерфи пригласили для серьезного лечения в известную европейскую клинику.
Его другу оставалось совсем недолго быть счастливым. Самому быть счастливым и делать счастливым его – Теда. Все полтора года, что они жили бок о бок в доме, Френк умирал от СПИДа. Тед вот только об этом узнал.
Ох, как же он тогда позавидовал этой глупышке Сюзэн. …Позавидовал, умирая вместе с ним, умирая, от невозможности повторения такого счастья в себе, в нём.
Мерфи бы так не сказал ему о болезни. Но уехать просто так, он не смог. Видимо на это не хватило сил у сильного человека. Он в тот самый, «счастливый» по понятиям Сюз, день приехал проститься.
Тед, почувствовав, что что-то не так, как ребенок стал просить, взять его с собой.
Мерфи вдруг стал неожиданно несговорчивым. Он решительно говорил ему: «Нет! На этот раз нет, Тедди!». И прятал глаза. И тот сразу понял, с ним прощаются. А поскольку это совпало с дневным предчувствием, самая настоящая паника охватила его. Он стал умолять любимого человека не разлучаться с ним. Он встал перед возлюбленным на колени, обхватил его колени и сказал, что «пойдёт по следу». Мерфи требовал, он даже стал лгать ему, что едет в Европу ненадолго. Но Тед уже понял всё: всё, это значит, что с ним прощаются навсегда.
И тогда тихий мальчик перешел с плача на дикий рык: «Я не дам тебе кинуть меня, как бабу, Френк! Не дам тебе перешагнуть через меня! Я в силах не дать тебе забыть меня. Ты слышишь, Мерфи, у тебя не выйдет!».
А потом всё равно был плач. Заплакал сильный человек.
Задрав его голову, взглянув в безумные глаза своего «мальчика» Мерфи, по-видимому, испугался за парня, а чтоб выбить его желание клином, признался, что болен. Что болен уже давно, что уже давно знал о болезни, уже полтора года.
Ни слова проклятий он не услышал от человека, с которым делил постель. Была ли мысль в его упрямой голове, что и Лоренс мог пострадать за это время? Не было такого разговора, никто не выяснял с ним «отношений». Теда это не интересовало.
По-мужски они оба собрали чемоданы, самое необходимое для жизни в стенах клиники и – ходу! Там же в Швейцарии Френк умер у него на руках. Умер со словами: «Я не в чем не виноват перед тобой. Это не было ложью, Тед. Я любил тебя. Любил по-настоящему».
***
Тед очнулся. В дверь стучали. Тед поднялся из воды. Вокруг была вода, она выливалась из переполненной ванной. Он «топил» нижний этаж своего дома.
Когда двое крепких мужчин выбили дверь, он уже выключил воду, стоял, в переполненной ванне (разумеется, голый) и смотрел в их сторону.
Элиза кинулась к сыну, обволакивая его белоснежным полотенцем. Мэри кинулась за травяным успокоительным чаем. Майлз, растерявшись, стоял в выбитых дверях и оглядывал наготу Лоренса.
А Стаффорд, совершенно потеряв голову из-за страха за парня, целовал Теда в мокрую голову, в темечко. - Дурашка, ай, какой же ты дурашка, Тедди. …Жизнь, она такая прекрасная. Ты будешь любим, ты любим, всё ещё повториться, всё будет. Вот дурачок, зачем?
Тед отстранился от него. Рукой отодвинул от себя мать и сам, придерживая полотенце, вышел из ванны. Произнес тихо, но настойчиво: «Вы что, совсем свихнулись. Я просто задремал. И всё».
Майлз выдул испуг и тихо пробурчал: «Да, действительно, что это мы все…напугали человека. Он просто задремал в ванной. Бывает».
Он всё сделал, чтоб Элиза никак не увела Теда назад в спальню. Он и Стаффорд сами одевали Теда, натягивая на его влажное тело бельё, брюки, рубашку. И главное, выталкивали его из спальни в дверь, тянули его за руки, как непослушного мальчишку вниз, из дома, на солнце. В весну.
Лоренс прищурился, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, спускаясь по лестнице дома, он рассматривал солнечного зайчика, играющего на стене в нижней гостиной.
Тед в последнее время так редко сходил по лестнице днём, что сегодня та показалась ему пусть знакомой, но обновленной, необычайно светящейся, а играющий солнечный зайчик на стенах - бесконечно родным.
Его буквально «вытолкали» из парадных дверей. Светлый день просто ударил по нему ароматами чудесного света цветущих деревьев, яркостью красок всего дворика.
Он щурился от яркого света, стоял, навалившись на теплую деревянную колонну галереи заднего дворика дома, и смотрел на пушистые облачка в лазоревом небе. Смотрел на цветы, на чистый гравий дорожек. Сверху, из немытого окна спальни ему всё казалось не таким, не таким чудесным. Он даже не заметил наступления весны, хотя ему да, многие говорили о ней. Сейчас же, смешавшись с запахом земли, многое изменилось вокруг. И эти изменения забили ему сознание. Он как Пирс, будто оглох от переполненных его чувств, он ничего не слышал. Ему говорили: «Пойдём!», - а он будто приклеенный, не отходил от колонны, таращился на мир, который любил и снова захлебывался своим восхищением: «Как красиво! Весна. …Это действительно, весна».
Элиза не могла справиться со слезами. На этот раз, со слезами радости.
-Ему нужна панама. Мэри, …господи, да где же Мэри?!
-Да несу, несу уже. Вот бейсбола. – Она нацепила её на голову Теда, стоявшего у колонны, словно приставная статуя. -…Какую «панаму», скажите тоже. Они едут в Сан-Франциско.
Элиза проморгалась. - Кто едет?
-Да мистер Лоренс же и едет.
-Да что вы такое говорите, Мэри?!
Стаффорд попытался «отклеить» Теда, приобняв его, он потянул его в центр патио. - Да, она права, Элиза. Я еду к приятелю и беру с собой Теда. Это такая выставка, а ещё рисунки, рисунки частной коллекции.
Джон посмотрел на Лоренса. Тот явно сопротивлялся ему. Тянулся обратно, спиной «клеился» к колонне.
–Ты должен это видеть, Тед. Пикассо, его последние годы жизни, творчества. Это столько страсти, такое насыщение…
Тед не отошел от колонны. Тогда Джон стал апеллировать к Элизе. - Он должен это видеть, Лиза!
-Вы с ума сошли, Джон! Только не сегодня!
Майлз, полковник Майлз поспешил на помощь Стаффорду.
Он откровенно, как ребенка ухватил Теда за руку и повел его под цветущую грушу.
-Да нет же, Лиза, он прав! Теду нужно «подняться». В конце концов, ты же сама мне говорила, такому энергичному человеку нельзя, вредно долго находиться в замкнутом пространстве. Жить без участия в жизни - нельзя. – Майлз надавил на плечи Теда и усадил его за столик. - Так зачем же его держать в кровати, будто он неизлечимо больной. …Пикассо, я мало что понимаю в его творчестве, но на мой взгляд, и это полезно. Сама прогулка на машине – полезна ему, Лиза.
И тут Лоренс поднялся. Он сделал шаг в сторону компании из трех человек: стояли Элиза, Стаффорд и Мэри. Он подошел к Стаффорду.
Тот сглотнул, глаза его расширились, он понял, Тед хочет сказать, что-то важное.
-Джон, я…поеду…
-Слава богу...
-Нет, не ему, Джо. Я не поеду с тобой, - Тед облизал губы, темные, очерченные, будто вишнёвым, - я не поеду с тобой, как с …как с Мерфи.
Сил в эту фразу он вложил много. Ноги его подкосились.
Стаффорд поддержал его крепким захватом. - Я понимаю, Тед. Я понимаю.
-Я хочу признаться тебе, Джон. Я …подыграл тогда Френку. Подыграл против тебя. Он дал мне схему, а я набросал документ, по которому против тебя тогда закрутилось это дело с фальшивыми картинами. Я знал, что ты не виновен, Джон. Я знал, но сделал это. И не Френк в том виноват. Я. Я, Джон. Я не хотел ваших перетягиваний. Это сделал я.
Стаффорд стиснул челюсти. Взгляд его, устремленный на Лоренса, несколько поменялся. Стал менее сентиментальным, но ещё более глубоким по чувствам. Для него это признание было неожиданностью.
Он и Френк Мерфи до встречи того с Лоренсом были не просто крепкими приятелями.
Джон сглотнул, дернув острым кадыком, пошевелил слепленными губами и, так же продолжая глядеть в глаза Лоренса, произнёс: «Ты только из-за этого, Тед? Только из-за этого не хочешь, …не хочешь сейчас…со мной?»
Голова Лоренса стала чугунной. Она звенела и стала тяжелой, будто колокол. Но он не опустил её, она так и оставалась чуть откинутой назад. Лицо его было устремлено к высокорослому господину. Только дыхание выдавало в Лоренсе дрожь, предательски зазвеневшую во всем его натянутом теле. – Ты неплохой человек, Джон. Ты не желаешь мне недобра, я это чувствую. Я поеду с тобой, но чтоб и ты понял, я изменился. Я стал другим в отношении тебя, я честнее стал. Но я хочу, чтоб ты знал и другое, …Френк был и будет во мне. И мне его по-прежнему хватает, Джон.
Стаффорд отпустил его. Тихо произнес: «Что мне до твоей честности, Тедди, …мальчик …- Руки его упали вдоль тела, и Тед, освободившись от них, чуть качнулся. Но он продолжал стоять перед ним, уже вполне твердо. - Разве такое дело может быть справедливым, Тед? Оно не бывает на равных. Раз с Мерфи, значит, не со мной».
Они по-прежнему смотрели в глаза друг друга.
А все смотрели на них. Элиза, вся перепуганная, но нахохлившаяся, чтоб защитить в случае чего сына, стояла, сжав кулачки. Полковник Майлз, готовый выразить сильнейшее недовольство «совратителю» (в этой ситуации он целиком был на стороне Лоренса) не сводил взгляда со Стаффорда, он почему-то был уверен, что этот человек если не ударит, то тряхнет Теда крепко. Мэри, замерла с чашкой отвара в руках. Она всей застывшей динамикой тела показывала, что готова вот-вот выплеснуть отвар на высокого гостя в белом костюме. (Лично она против него ничего не имела, зато бесконечно жалела Лоренса младшего, впрочем, она и старшего жалела не меньше). И даже Пирс, не понимающий, но вполне осознающий остроту какой-то разыгравшейся истории – всё стоял и смотрел на пару мужчин, навсегда выясняющих отношения.
-Другим, Тед? А разве можно поменять суть? Цвет сердца.
- Оно не меняло цвета, Джон. Все ошибались. Только Мерфи и знал, не тот смысл был в наших отношениях. Не тот. Мы любили друг друга, Джон. И нам было всё равно мужчины мы или женщины.
-Я так не смогу, Тед.
Стаффорд, ни на кого больше не взглянув, пошел к своей машине. Его чуть покачивало. Он был в сильном волнении. Ему в эти мгновения хотелось схватить мальчишку в кулак и сжать его. Сжать, чтоб соки, последние соки из него вышли. Он хотел его убить, он хотел видеть его мертвым в эту минуту.
Водитель его вышел, распахнул перед ним дверцу.
Но уже у машины Джон оглянулся. Рукой он держался за открытую дверцу, и смотрел на молодого мужчину, отказавшему ему.
Тед так и стоял, так и смотрел на него. Взгляд его был печальным. Глаза были яркими, как небо сегодняшнего дня.
Тед вполне осознавал его чувства. Особенно после его признания. Но кидаться на колени перед человеком, когда-то преданного им, более того, когда-то подставлено им под удар и случаем спасшегося от него (репутация Стаффорда была бы испорченной, Тед это осознавал), чтоб выпрашивать прощения за прошлые грехи, нет, он не пожелал.
Он только смотрел на человека взглядом виноватого, и встречающего вполне им допустимый его ответный удар. Но ни как не просил прощения.
Стаффорд постоял, посмотрел на него издали, шумно захлопнул дверцу и снова подошел к Лоренсу.
И снова один смотрел, задрав голову, другой, будто обвинял, глядел вниз, - на него.
Светило солнце, мир жил своим настоящим временем. А эти выясняли будущее.
Наконец, что-то в суровом лице Стаффорда дрогнуло. Он сглотнул, скрипнув липкой слюной в горле. - Тед, …хорошо. Хорошо. Ты…как думаешь, за это время ты …справишься, я о твоём нездоровье, дорога дальняя. Я на машине. В полдень нужно быть там.
Майлз почему-то не верил, что нефтепромышленник от заботы интересуется здоровьем Лоренса. «Как это, сначала «поехали» и о здоровье не спрашивал, а теперь?»
Теперь Майлз уже не хотел, чтоб сын его женщины ехал с этим человеком в другой город. - Тед, а может всё-таки…
Элиза дернула своего приятеля за руку. Уж она-то понимала значение этой поездки для сына.
Майлз замолчал. Только хмуро посмотрел в сторону женщины, указывающей ему, как себя вести.
И только вся раскрасневшаяся Мэри, теребя белый передник, произнесла, встав вдруг между двумя мужчинами: «Господа, а может, вы все сядете. Джу – соседка наша - помогла мне с оладьями. Как вы на счет повторить по чашечке чая под оладьи? Заказывайте джем, я любой найду. У нас его запасы, свой джем, без балды, точно!»
Мэри не рассчитывала на успех. Ей просто хотелось снять напряжение, пусть даже глупым приглашением. Но, как не странно первым сел (вернее, тяжело умостился) на стул, Джон Стаффорд.
Он расстегнул пиджак, достал из кармана большой носовой платок, вытер сначала лицо, затем влажный затылок. Потом, подняв голову, он посмотрел на бледного, как мел, Лоренса, и сказал: «Да, пожалуй стоит, перед дорожкой. А, Тедди? Давай, перекусим и в путь.
***
Несколько дней под солнцем. Он почти не замечал, как летит время. Зато Тед замечал другое: солнечный свет (это общее понятие, тот будто освещал и его вечера, и занятые делами и событиями ночи), он сумел спрятать в тень пустое, и напротив, будто бросал ему под ноги, в глаза то, что было лекарством для него. Правом на счастье под небом.
Сегодня впервые за долгое время своего выздоровления, Лоренс захотел съездить в офис конторы.
Нет, он вовсе не хотел вот прямо сегодня взяться за работу. У него ещё было много других дел: нужно было восстановиться на учебу в университет, он так и не получил степень бакалавра в юридических науках; нужно было заняться делами Мерфи, тот обязал его, Тед был его поверенным в деле о разделе наследства. Отец требовал, чтоб он обязательно повидался с ним, мэру было важно, чтоб избиратели видели, в его связи с сыном стабильность.
Дел было много, но это желание перебороло все. Отодвинуто всё на второй план.
Он приехал в офис.
Лоренса там приветствовали с радостью и удивлением. После попытки суицида, после двух серьезных отлёжек в клинике, он снова решил взяться за дело?
Его кабинет быстренько освобождал тот, кто был немного рад когда-то, что он в него попал.
-Тед, я рад. Но …сам знаешь, кабинетов в офисе не так много.
-А может, пока вместе …посидим?
Шутка прозвучала мило. Кто стоял рядом, остолбенели от тона, с которым Тед её произнёс. Был какой-то подвопросик в его вопросе.
Мужчина, к которому обращался Тед, вдруг икнул. Но, видимо всё-таки до него дошло, что адвокат шутит, и он, пожав плечами, улыбнулся, ответив: «Да что ты, Тед, нет, конечно. Я найду место. Есть тут места, есть. А потом, потом можно освободить какую-нибудь очередную кладовку. Нормально, я привык к кладовкам. Вытряхнем из одной бумаги и …».
Лоренс смотрел на нотариуса Ли. Тот действительно напоминал ему кота, шныряющего по кладовкам. Но вот борода его так и не выросла. Джорж как всегда был чуть-чуть небрит.
-А где Сюзанна? Вы всё-таки поженились?
-Нет.
Ли сгружал в коробку свои папки и канцелярские принадлежности, освобождал стол.
-Нет, мы не поженились. Не успели.
Тед, будто предположив нечто печальное, произошедшее с его секретарём «счастливчиком», уставился на круглоголового нотариуса. – Что-то случилось, Джо?
Ли не ответил. Ответила та девушка, что была принята вместо Сюзанны. – Она родила девочку и больше не захотела здесь работать.
Тед выслушал свою новую помощницу, оглядел её, подчеркнув про себя её внешний «деловизм» и снова обернулся к Ли. Тот, придерживая подбородком вещи, тащил их в кабинет напротив. Там кто-то ушел в отпуск. Он решил пока занять его место.
-Джордж, ты, что, кинул нашу «солнечную» Сюзэн?
Девушка, наклонившись к боссу (она была выше Теда на полторы головы), ответила вместо смутившегося Ли. – Это не его девочка. Он хотел жениться на Сюз, но, узнав, что она беременна, забрал вещи из их квартиры и ушел. Сюзэн вышла замуж за того, чья девочка. Там всё в порядке, мистер Лоренс. …Что, уже нести папки с делами? С какого вы бы хотели начать? Есть бракоразводные.
-Нет.
Тед был задумчив, разглядывая Ли, уносившего (снова уносившего свои вещи) из кабинета.
-Я, пожалуй, сам. Сам выберу. Давайте, пригласите первого, кто там ждёт приема.
-Это не «первый» а «первая». Миссис Сэлижд. Её муж, он итальянец, захотел лишить её прав видеться с ребенком. Её лишили родительских прав полгода назад. Она сильно пила. Её лечили. Теперь она решила отстоять свои права видеть мальчика. У них сын.
-Вот и давайте, давайте защищать женщину.
Он пытался отвлечься от грусти по поводу Сьюзен. Уж он-то знал, что она любила Ли, как школьница. Уж он-то знал, если и была та «школьница» беременной, то только от этого бестолкового жениха – нотариуса Ли.
"Надо становиться «счастливым» даже если это счастье никак не хочет упасть тебе в руки. Сюз, думаю, главное обрела – семью. И тем опять счастлива. Вот и мне надо попытаться. надо научиться выковыривать счастье из щелей жизни. Возьмем сегодняшний день. Итак, я встал....Вот! …Я проснулся здоровым! Без кашля, синусита, боли в спине. Без всяческих признаков нездоровья. Тепло. …Уже тепло, ура»
Тед открыл рот и радостно хлопнул обеими руками по пустому столу.
И опять же молча, он продолжил рассуждать: «Да я оказывается с утра счастливчик! Вот оно счастьице - то мое! Тащи его, тащи за хвост! Что было дальше? ...Я принял ванну....Боже мой! Да как же я не заметил?! Я же вышел из нее живым! Не поскользнулся, не захлебнулся, не вывихнул себе плеча, не сломал спину. Да я - баловень судьбы. Пора считать себя счастливым человеком. Пора!».
Тед тихо, почти беззвучно посмеялся, подергивая плечами и откинувшись на спинку кресла, оглядел свой кабинет. Здесь он проработал только один год. Даже не полный год.
Место это он получил сам. Он и теперь так считает, хотя узнал, после того, как его приняли, что звонок – таки был. Только не откуда-то сюда, а отсюда – куда-то. Вот кому был звонок, Мерфи ли, отцу ли или друзьям его матери – это он не знает до сих пор. Но босс его им как будто был всегда доволен. Он – им, в общем, взаимотерпение.
Взгляд Теда замер, остановившись на чуть выцветшей фотографии в рамке.
Нотариус так и не кинул её в ящик стола, пока работал здесь, а спрятал от глаз на подоконник.
Тед поставил её на стол, справа, то есть там, где Сюзэн обычно клала «важное».
Мерфи не любил фотографироваться. История этого снимка такова: он махал рукой на журналистку. Она стала снимать известного человека, когда тот разговаривал по телефону. Как потом сказал Мерфи, он говорил с ним - с Тедом. Лицо его выражало удовольствие. Мерфи выглядел веселым. А тут он заметил журналистку. И, всё продолжая улыбаться, он махнул на неё рукой.
Сейчас, Теду показалось, что Френк советовал ему махнуть на все печали изящной ручкой.
"Мерфи умел находить удовольствие в вещах отнюдь не веселых. Равно как и моя верная Сюзанна".
Лоренс потянулся к внутреннему телефону. Его нового секретаря-делопроизводителя (в отличие от дурнушки Сьюзен девушки весьма привлекательной внешности), звали Анной. Имя, кстати, по мнению Лоренса ей очень шло. Было во внешности этой подтянутой красотки что-то от «чистюли Гретхен».
-Анна, пригласите, пожалуйста, миссис Сэлидж.
В кабинет Теда вошла молодая женщина. - Добрый день. Моя фамилия…
Женщина поискала взглядом стул.
-Садитесь, где вам удобно, миссис Сэлидж. Меня зовут Тед Лоренс. В качестве адвоката я буду представлять ваше дело в суде.
Женщина будто растерялась, разглядывая ряд стульев.
-Садитесь ближе. Вот тут вам будет удобнее. И начнём…
***
Элиза отказала всем: мужу, пригласившему её в кино; Майлзу, позвавшему её загород отдохнуть. Она наблюдала за мойщиком окон, приглашенным ею в дом, и «торчала» у телефона.
Сегодня её сын первый день на службе. Тед не вернулся домой, как обещал. И вдруг позвонил и сказал, что на службе.
Мать переживала: «Господи, пошли ему приятное дело. Приятных людей. Приятную проблему….Господи, да что же это я, проблему для него прошу! Какая я глупая! Сейчас намолюсь, накаркаю дурное». – И тут же она крикнула мойщику окон: «Молодой человек! Теперь второй этаж, пожалуйста. Да, да, как договорились. Я понимаю, высоко, но мой дом - не Эйфелева башня, так что не мучьте меня просьбами о прибавке. Нет и нет! Мы договорились, и именно это я вам заплачу. Без разговоров! Да, начните во-он с тех двух. – Она указала на окна спальни Теда. И снова посмотрела на телефон в форме пудреницы, лежавший на столике для чая (того, что под грушей). Потом, вздохнув, она обратилась к садовнику, отдыхавшему рядом с ней в плетеном кресле в тени дерева. – Пирс, милый, срежь букет цветов. Да, я отнесу их Теду. Те-е-ду! Да, ему.
Садовник кивнул, поняв, что букет нужно приготовить для Теда. Это значит, нужны нежно пахнущие сорта цветов. Элиза любила резкие запахи. Даже от ландышей её голову не кружило. Тед же даже от роз «увядал». Пирс сделал букет из цветов «душистого горошка». Передал букет Мэри. Та отнесла его в дом. В комнату Лоренса.
Оглянувшись на дверь, молодая женщина незаметно сунула маленькую шоколадку под подушку на кровати Теда. Бантиком к той шоколадке была привязана её рукой выполненная открытка. На той красным фломастером была нарисована собачка. Сделала надпись: «Первый день - усталость прочь!»
Тед оценил вирши и старания служанки.
Вечером, когда его спина чертовски устала, он пригласил Мэри помочь ему принять ванну. Девушка получила удовольствие, натирая ему спину махровой варежкой и сдувая пушистую пену с его плеча.
Тед, сидя в ванной, получал удовольствие …от её удовольствия. - Мэри, вы хотели бы иметь детей?
-А вы?
-Нет.
Молодая женщина выпрямилась. На её лице было выражение удивления. – А почему?
Тед улыбался. - Мэри, не увиливайте, я вас спросил.
-Я…хочу.
Лоренс осторожно забрал мочалку из её рук. – Вот и идите, Мэри, и займитесь этим делом. Я сам. Сам, спасибо.
Мэри, будто на деревянных ногах, вышла из ванной комнаты.
Тед весело рассмеялся, когда за ней тихо прикрылась дверь.
Мэри закусила губу, улыбнулась и шутливо погрозила закрытой двери кулаком. Потом, отряхнув подол, она пошла, готовить ванну хозяйке.
***
Он не спал. Сидя в ванной, он думал о своём «счастье».
Но почему-то вдруг припомнил о «чужом».
«Это было в Швейцарии. Это было тогда…
Кровать, на которой лежала молодая женщина лет тридцати, была застелена белым. Я до дрожи напрягался, будто впитывая в себя боль от страшного вида вытянутого узкого тела женщины лежавшей под белой простынёй.
-Привет, Эви!
Мерфи пожал руку больной. Та попыталась улыбнуться. Затем перевела взгляд глубокой тоски в сторону свежего лица, то есть меня. Видимо и Мерфи ожидал, что я наклонюсь и тоже пожму ей руку. А я как вкопанный, стоял у двери одноместной палаты и не подходил к кровати вообще.
«Это Лоренс. Мой друг Тед Лоренс. Ты не знала его? Хороший парень, познакомься».
Она мне кивнула, таращась зелеными глазами, будто из бутылочного стекла, при этом она раздвигала белые губы уродски огромного рта в резиновую улыбку. Улыбку - боль.
Я не знаю, чем эта женщина занимается теперь. Умерла ли она тогда. …Нет, не думаю. Кем она была до этого, Френк позже рассказал мне. Её звали Эвелин Мойз - актриса варьете. Самая высокая из девочек кабаре "Бошон". Я просто не обращал на неё внимания, когда посещал это кабаре. Одно время она работала в салонах – делала развлечение мужчинам, но не проституткой, а что-то вроде пуси- массажа, возбуждала касаниями. После она работала стриптизёршей. Танцевала всё больше под классическую музыку. Потом пропала куда-то. Говорили, что она вышла замуж, найдя, наконец, парня по росту. Но через некоторое время она опять вышла на сцену, уже в кабаре. И снова это был «классический стриптиз».
И вот ...больничная койка. Угроза неподвижности, возможна ампутация по колено правой ноги. Всё тело истерзано ранами. Мерфи сказал, она попала под лавину. Любовник, привезший её в горы, тут же скрылся.
С больной снимают простынь. Я чувствую, что у меня начинают подкашиваться ноги. Смотрю на тело женщины пережившей два часа под толщей снега. Хватаюсь за косяк двери. Врач что-то говорит, ассистентка что-то показывает, тыча в тело женщины пальцем. Мерфи улыбается. Кивает, будто с чем-то согласен. Наконец, сеанс жестокого стриптиза закончен. Простынь закрывает бывшую актрису до подбородка.
Мерфи подписывает чек, жмет пылающей ладонью холодную ладонь будущему инвалиду – женщине, которая от боли и страха перед угрозой ампутации уже второй день на наркотиках. Он поднимает длинную руку её, целует: «Детка, денег дал кучу, пусть только не поднимут. Держись».
Сегодня состоится первая операция. И судя по тому, что Френк заплатил за «полное» выздоровление этой пациентки известного профессора, возможно, двухсотая и тысячная поможет-таки встать ей на ноги. На свои собственные ноги. Действительно самые длинные ноги Лос-Анджелеса.
Процессия поворачивается к текущим глазам женщины спинами. Мы выходим.
Я почти бегом, первым выскакиваю из её палаты.
Мерфи курил. Ему разрешил врач. Ему уже можно и это. Меня тошнило. Меня выворачивало всего. Я смотрел в собственную блевотину, и думал: а) если попаду в катастрофу и будет угроза остаться инвалидом - застрелюсь; б) заболею чем-то неизлечимым - то тоже на остатки от скромных похорон, сделаю как Мерфи, подарю что-нибудь людям (Тед мечтал купить участок парка, думал, заплатит за его благоустройство и пусть там гуляют беспокойные мамы с их беспокоящими детьми) и тоже застрелюсь!
Как пришел немного в себя, я рассказал про свои «а» и «б» Френку. Тот ударил меня по лицу. Наотмашь, по щеке щелчком. «Дурак! Ты видел её?! Ты видел?! Она только одного и хочет, что снова пойти и сделать стриптиз. А ты, ты людей из трясины вытаскивать будешь. Тебе богом дано адвокатом быть, ты ж везучий ловкач, Тед! Слышишь, не смей думать о смерти. Это не аксиома, что человек только тот, кто на двух ногах и с парой рук. Жить по-человечески можно и безногим! Главное, жить с сердцем, Тед. С желанием жить!»
Лоренс очнулся. Вода снова вытекала из ванны на пол. Он лихорадочно стал закручивать краны. На губах его была улыбка. «Вот мне от Мэри-то достанется…»
Приятная усталость тянула в сон, он снова улыбался, развалясь в постели: «Прости Френк, прости за сопли. Обещаю, обещаю тебе, я найду эту девчонку. С ногами, «лучшими по всей Калифорнии». Я …разыщу её. Обещаю, я научусь у неё любить жизнь».
***
И снова свой рабочий день он начал с поиска «счастья».
"Нет, надо же, как мне сегодня везет, моя машина даже на секунду не была в заторе. А Паркиенс нашел по радио не раздражающую меня мелодию. Черт! Так ведь и песенка была о счастье! Ну-ка, ну-ка, что там было?...
"Я подарю тебе судьбы часы,
И к ним в придачу дам счастливый случай,
А вдруг меня понять захочешь ты,
И посчитать на свете самой лучшей".
А что было дальше? А дальше я беспрепятственно прошел стеклянную дверь. Дверь, …стеклянную дверь...".
-Анна, пригласите миссис и мистера Сэлидж.
-С мальчиком?
-С кем?
-Они пришли с ребенком, мистер Лоренс.
-Хорошо, пусть заходят с ребенком.
Лоренс осторожно оглядел мужчину итальянца с ног до головы. «Зачем этому сердитому господину потребовалась фамилия супруги и …этот мальчик?»
Взгляд Теда остановился на ребенке. Того оба родителя цепко держали за руки. Теду показалось, парнишке это не нравилось. Он, по-видимому, хотел освободить руки, но руки обоих родителей не желали отпускать его. По крайней мере, никто не хотел этого сделать первым. Наверное, поэтому они втроем стояли и не садились на стулья.
-Добрый всем день. …Мальчик пусть сядет сюда, ближе к столу. Вы, оба, прошу вас, устраивайтесь там. Отлично. Начнём с тебя. Как тебя зовут?
-Джузеппе.
Брови Теда вскинулись. «Парнишку отец научил произносить имя по-итальянски. Если бы он чаще был с матерью, ему привычнее было бы имя Джо».
Адвокат не улыбался, но ребенок всё равно видел что-то доброжелательное в его лице. Мальчик отвечал на его вопросы (Тед звал его так, как представился парнишка), сначала, глядя на него изподлобья, затем, он сел более свободно, и столь же свободно стал отвечать на дипломатичные вопросы юриста.
-Мне папа купил машину.
-Дорогую?
-Нет, сэр, вы не поняли. Не большую, конечно, ненастоящую. Я ведь ещё мальчик. Игрушечную машину.
-Ах, так. Понятно. И она тебе нравится?
-Да. Такой ни у кого нет.
-А ты многим её показывал?
-Да. Всем.
-А маме ты показывал эту машину?
-Нет. А зачем? Она не интересуется машинами.
-Разве твоя мама не водит машину?
-Водит.
-Так как же, …может, стоило бы показать твою хорошую машину …и ей. Уверен, ей интересно узнать, какую машину хотел бы водить её сын.
Парнишка задумался. Покосился на мать. Та, сморгнув, сомкнула губы.
Адвокат запретил родителям вмешиваться в его разговор с Джузеппе.
-Ладно, я покажу ей её. Сегодня…покажу. Сегодня я ночую у неё.
-Ты едешь в дом к маме?
-Да. Ненадолго.
-Тебе больше нравится дом отца?
Видимо это так и было. Но парнишка не посмел, глядящему ему в глаза адвокату, и при матери, уставившейся в его затылок, сказать правду ребенка.
Тед с радостью принял его ложь, кивком подталкивая его к ней, мальчик сказал: «Нет, мне и у мамы нравится».
Тед улыбнулся, будто похвалил его.
Итальянец, по-видимому, не заметил выигрыша, первой победы адвоката.
Тед решил, что есть смысл попытаться помочь женщине. «Я думаю, у меня получится. Получится убедить её мужа не кидать её».
-Мисс Сэлидж, вы с мальчиком можете пока прогуляться. Здесь есть неподалеку кафе-мороженое. Там вы можете пообщаться с сыном. А затем одна, где-нибудь через час зайдите ко мне.
Когда женщина, подав руку десятилетнему парнишке, вышла из кабинета, Тед пригласил итальянца пересесть на место, освобожденное сыном.
-Мистер Сэлидж, пересядьте ближе….Ваша супруга говорила, вы тут владеете обувной фабрикой? А кожа, я так понимаю, из Италии?
-Да, итальянская кожа – лучшая кожа в мире. Уж вы мне поверьте.
Лоренс улыбнулся. Перед ним был типичный эмигрант. «Такие тут живут всю оставшуюся жизнь, а всё равно считают всё наше дрянью, а то, что осталось на кинутой родине, …ну-да, как всегда, там всё лучше».
-Вы, я понял, при женитьбе взяли фамилию супруги. На мой взгляд, очень разумно. Вы ведь решили надежно здесь обосноваться?
-Я вообще человек основательный, мистер Лоренс.
Тед кивнул, будто именно так и считает….
День шел, дело продвигалось. Лоренс медленно, осторожно выводил клиента из состояния пренебрежения женой-американкой.
***
В конце дня Тед с удовольствием потянулся в кресле. Встал, прошелся по кабинету, разминая ноги.
Анна внесла документы, которые ему нужно будет рассмотреть завтра.
Тед присел на угол стола. Оглядел элегантность своего секретаря. Особенно взгляд его задержался на высоких ногах девушки.
Та, заметив его интерес, чуть прогнула спину и улыбнулась, стараясь одной ровной стопкой уложить документы на столе. – Это на завтра.
Тед кивнул. - Анна, я прошу вас уже с понедельника назначать встречи с клиентами после трёх часов дня.
Девушка выпрямилась перед ним. – Это …надолго?
-Да. Я буду посещать лекции в университете. Почти каждый день я буду занят до двух часов дня.
Тед улыбнулся, заметив вопрос в лице платиновой блондинки. – Вас неустраивает такой распорядок дня?
Анна поправила короткий пиджачок на плечиках, убрала умное выражение с лица и улыбнулась. – нет, всё в порядке. вы, значит, решили повысить квалификацию?
-А разве это мешает юристу?
Анна улыбнулась шире. Значит, …после трех.
Тед кивнул. – Да. А на сегодня всё.
Лоренс, выходя из офиса, развел руки в стороны и, приподняв их, не смотря на скрепленный с кистью руки кейс, потянулся всем телом.
Полицейский, дежуривший возле дверей юридической конторы, обратил на него внимание. Поняв, что человек радуется закончившемуся рабочему дню, улыбнулся. - До свидания.
Тед опустил руки, кивнул человеку на посту и в ответ на слова прощания сказал: «Надеюсь, сегодня вам дадут выспаться».
Полицейский видимо не совсем понял разыгравшегося настроения Лоренса. Но на всякий случай улыбнулся на его слова. – Да, надеюсь, и сегодня всё будет тихо.
Тед пошел к своей машине. Отстегнув ключиком наручник, он освободил руку, потер её, а затем, отодвинув ногой кейс с документами под сиденье, повернул ключ зажигания и нажал на педаль. Машина тронулась с места
Элиза ещё днём позвонила ему, сказав, что она - таки «пошла с Артуром в кино». Вчера состоялась премьера фильма, они бы пошли в кинотеатр под блики фотографов. Она отказалась пойти на фильм с мэром города. Сегодня, заскучав после дел по управлению домом, она сама позвонила Артуру. Сегодня мэр посетит тот же кинотеатр, но уже в качестве частного лица.
А Тед решил поужинать в ресторане.
***
Ресторан "Митчел Холл" светился приглушенными огнями.
Шорох платьев, шелест голосов. Не смотря на обычный день, посетителей хватает. Дамы красивы, мужчины элегантны.... Лоренс, остановившись у входа в зал, с удовольствием всех оглядел. Его ностальгическое настроение приобрело оттенок легкой грусти.
-Добрый вечер, мистер Лоренс. Вы хотели бы столик в кабинете? Быть может, отдельный в зале? На двоих? Вы приехали просто поужинать или развлечься? Может быть, позволить кому-то развлечь вас?
Лоренс вздохнул, улыбнулся мажордому, еще раз оглядел зал целиком и ответил.
-Отдельный, пожалуйста, в застенках зала. На одного. Но если кто-то из нежданных гостей меня устроит, и будет настаивать, не сдерживайте его желаний, мистер Одри, я сегодня свободен.
Мажордом наклонился ниже. - Мистер Лоренс, в качестве «гостя» вас интересует …
Лоренс чуть нахмурился. Посмотрел на мажордома, …опустил голову и, вздохнув, ответил: «Выбор небольшой, мистер Одри, - он снова оглядел играющий красками зал, - мужчина или женщина. Я так и не научился замечать разницы. Кто подойдет.
-Я понял вас. Приятного отдыха, мистер Лоренс.
Мажордом благодушно кивает постоянному посетителю, видимо, куда-то уезжавшему на время из города и кивком приглашает нужного официанта. Вместе они провожают Теда за нужный столик. Ведут его к тому самому столику, за которым часто сиживали он и Мерфи. А иногда к ним подсаживали пару веселых парней, пожелавших отдохнуть за счет чьего-то великодушия, или пару смешливых женщин, из той же «оперы».
Мажордом следит за суетой вокруг столика хозяйским глазом, предполагая причину исчезновения постоянного клиента с поля его зрения.
Город портовый, чужих, что тоже, при деньгах, много. Да только что от них толку? Неделя и другое лицо. Вышколенный любитель постоянных клиентов мог простить "не уровневый" ужин, но об уровне чаевых знают только местные посетители "Митчелла". Этот клиент, приветливо усаживаемый им за отдельный столик, полагаемый уровень знал всегда, не зависимо от инфляции.
Когда голова Лоренса исчезла в «застенках» зала, то есть за невысокими, увитыми искусственными лианами широкими кожаными перегородками, мажордом величественно повернул голову в сторону следующего, вновь прибывшего посетителя. Вновь вспыхнула его уважительная улыбка, значит, вошел еще один местный господин, из числа знакомых ему клиентов. День не воскресный, но это "Митчел Холл" - ресторан, лучший в Лос-Анджелесе!
На свежей скатерти появляется сначала миленькая рюмка с золотистой каемочкой на пару глотков "Бурбона".
Тед сделал один глоток. «Так, …на чем же я там остановился в моем счастливом дне? ...А-га! Пришел, значит, ко мне Фридман...."
Лоренсу в зеркальной глади стены хорошо виден зал ресторана, а перед ним, в брешь, небольшая сцена. «Тема творческого плагиата. Да ...ювелирная тема».
Тед стал припоминать историю, рассказанную ему, как адвокату, известным в городе ювелиром.
Сюжет статуэтки, созданной Максом Фридманом "Девушка, выходящая из воды" был выстрадан мастером-ювелиром и воссоздан с любовью. И вдруг, мальчишка - подмастерье сделал копию из бруска серебра и запросто подарил точно такую же «Девушку» подружке ко дню рождения. И прощай ..."эксклюзив", ставший пылесосом на полке в квартирке подружки подмастерья! По воле случая та оказалась знакомой дочери мастера - ювелира. Болтовня и хвастовство одной девушки, зависть и желание куска счастья, в виде красавца парнишки - подмастерья - другой девушки, привели к бессоннице ювелира Фридмана. Тед вспомнил, как дрожала рука потерявшего покой мастера, показывающего фото своего шедевра - платиновой статуэтки - девушки с золотыми кудрями, изумрудными глазками и капельками сапфиров по обнаженному телу. Эта статуэтка была выставлена Фридманом на конкурс "Ювелир года". А тут такой пассаж! Оказывается, такая статуэтка уже существует!
Лоренсу удалось примерить все стороны, не доводя дело до суда, в общем–то, никому и не нужного. Кучка бумаг: обязательств, гарантий, объяснений - дали покой всем. Парнишка на свободе, лишен лишь две трети жалования и забивает в лузу своей болтливой подружки серебряный шар. А мастер Фридман убаюкивает свою «Девушку…» - выходящую из ванны собственную дочку, убеждая ее в том, что титул "Лучший ювелир года", который он обязательно завоюет, даст ей возможность вместо бездельника подмастерья заполучить принца из дома бриллиантового короля.
«К-кой я умелый! Ах, какой я умелый....»
Тед хохотнул, покрутив рюмку за золотистую ножку. «Иногда моя работа мне кажется работой ассенизатора. Но иногда, вот при таком раскладе дела, я горжусь, что моя работа - это работа нейрохирурга, которому удалось связать разорванные нервы. Мой «пациент» остался не только жив, но и здоров".
Улыбка ушла с лица Теда, как только он припомнил сфабрикованное им дело против Джона Стаффорда.
Многие в своё время считали, что это «гладкая ложь любовника Мерфи против нефтепромышленника Стаффорда, оставившего его ради бойкой бабёнки». А ведь то удачное дело было слеплена из зла. Мерфи бесился, что его «променяли на глупость». Тед был свидетелем слёз его. «За что?! – Вопрошал сильный человек у слабого парнишки (Теду, когда они впервые встретились, было двадцать лет), - за что он так меня, или я не любил его больше матери?»
Лоренс не знал тогда, что кого-то можно любить больше, чем мать. И он не понимал, за что так убивается серьезный господин Мерфи?
Стаффорд уже тогда Лоренсу казался стариком: лицо суровое, с признаками каких-то внутренних болезней (у Джона была прободная язва), голос громкий, даже если он пытался шептать. А вот для Мерфи он был «лучше всех». И месть подняла Френка на вершину интриги. А молодой парнишка, ещё и колледжа не окончивший состряпал документы, да такие складные, что личный адвокат посоветовал своему клиенту убраться на время не только из города, из страны. Мерфи, Тед это понял позже, от восхищения результатом дела, пригляделся к парнишке получше. И вот, получилось, именно эта совместная ложь против невиновного человека спаяла их в любовный сплав.
Тед залпом выпил второй глоток коньяка.
На столе уже стояли закуски.
Он только смотрел на них.
И, скорее всего, он так бы и ушел, к ним не притронувшись, из-за сменившегося в нём настроения, но вдруг …счастливый сюрприз поменял акценты вечера.
Расставив блюда, официант наклонился к клиенту и вежливо зашептал: «Сэр, подошла дама. Приличная с виду и попросила разрешения сесть именно за ваш столик. Говорит, что знает вас, и возможно, вы знаете её. У нее желание пообщаться с вами.
-Друг мой, я ...на отдыхе.
Тед решил, что это не принятая им сегодняшняя клиентка (женщина опоздала на визит к нему, Тед уже занимался делом другого человека и попросил изменить день встречи, Анне с трудом удалось убедить клиентку не нервничать).
Но официанту видимо хорошо заплатили, и он старался прогнуться ниже. - Дама приличная, мистер Лоренс, выглядит вполне отдыхающей.
Тед задумался. Мысль его о Стаффорде и Мерфи ещё мутила ему ум. – Ну, хорошо, пусть ...отдохнет, прогуляется до сцены. Если я кивну ей, значит, она действительно отдыхающая, а если нет, значит, я - на отдыхе.
-Я понял. Благодарю вас, мистер Лоренс.
-Пока не за что.
Но что-то из беседы с официантом заинтриговало Лоренса. По крайней мере, усилило аппетит. Он принялся за закуски. Попробовал одно, другое.
Ещё Мерфи когда-то заметил ему: «Тедди, мальчик, ты кушаешь, как девушка, только всё пробуя». На что Тед ответил ему: «Френк, счастлив тот, кто не путается в сравнениях. Я ем так, как ел всю свою жизнь. А как едят девушки - мне по фиг».
Теду налили чуть-чуть красного вина. Он попробовал. Кивнул. Ему наполнили вино в бокал.
Он просто подержал бокал в руке, не пил, а любовался опробованным вкусом. «А еще я спас от грандиозного морального ущерба оскорбленную голливудскую знаменитость, а ее обидчика избавил от пары нолей в штрафе за словесную проделку....Какой я справедливый....Ну, правда, если она дура, а таковой она и мне показалась, как же, будучи обиженным тактом, не назвать вещь своим именем? ...Однако обижать женщин нельзя. Дура - то она, может, и дура, да только "выраженная мысль есть слово", а слова стоят деньги. Вот одно слово и обошлось парню в тысячу баксов. Пустяки....Помню мы с Мерфи в Лас-Вегасе...»
Взгляд Лоренса остекленел. Музыка заткнулась, зеркала замутились, закуска перестала аппетитно пахнуть ....
Он, грустно улыбаясь, вспомнил, как в последний раз посетил казино Лас-Вегаса.
«Хозяин, видимо, был из начинающих, потому запретил пользоваться кредитками. А мы крепко продули, вернее Мерфи "крепко", я так, средненько. Отец дал матери деньги на норковое манто ко дню рождения, а я выклянчил у неё эти деньги. И мы с Френком прошлись по всем, даже несущественным аттракционам. И вот в каком-то из «несущественных», нас весьма существенно «раздели». И заставили расплачиваться наличными, коих у нас уже не хватало. И тогда Френк преложил расплатиться машиной, его машиной. Пришлось резко обеднеть. Обратно возвращались «автостопом». Ха! Помню, расходились по домам и ржали, как два идиота. …В его бумажнике куча платиновых кредиток, на мне - костюм стоимостью в полказино!"
Лоренс зажмурил глаза, открыл их и тут же заметил молодую женщину. Брюнетку. Та красиво прошлась до эстрады.
Женщина двигалась плавно, чуть поглядывая по сторонам. Выглядело эффектно. Будто даже профессионально она двигалась, подавая себя всем, кто на неё заглядывался. Милое личико. И, скорее не американских стандартов, но запоминающееся, смазливое и задорное. Фигура её, будто выточенная на станке, притягивала взгляд. Хотя рост, конечно, подводил. Даже на высоченных каблуках она не казалась высокой.
Тед, поглядывая на неё, продолжал вспоминать о былом. «Весело было нам тогда, о боже, как же нам было тогда весело, ...и не только в Вегасе»
Брюнетка будто бы с интересом прослушала пару строчек песенки шоколадной Бетти здешней солистки, повернулась и без кивка, без подмигиваний, просто посмотрела в сторону Лоренса. Выраженье лица её отражало вопрос: «Кто там такой элегантно нахальный?"
Тед оценивающе прищурился. Потом усмехнулся и опустил голову. "Опять оцениваешь, мальчик? Никак слету не научишься брать лучшее, что имеется в этом мире. А пока будешь оценивать, да прицениваться, ...уйдёт счастьице, отвалится. …Постой, постой, а как же моя вера в удачу? Малышка Сюз дала мне фору во времени, и мгновение потерь еще не пришло. – Тед снова посмотрел на брюнетку. - Валяй, приветствуй чужую любовницу, что будет предлагать тебе до противного желанную взятку и пытаться вытащить из неприятностей своего дружка. Этого беднягу Фрица, что боится упустить кресло из-под своей задницы и в скорости без стеснения выкинет ее за дверь своего кабинета, взяв секретаршу, еще не засветившуюся в объективе киллера, нанятого крутой миссис Фриц. Ах, этот трижды перекупленный и перепроданный с барышом свет….Белый свет, всё это держится на нём, и смотреть на всё это, под час, смерть, как не хочется....Стоп! Не умирай! Ну да, он, мой милый Френки, он просил меня не умирать. Его просьбу о разделе наследства я выполнил с большим рвением. Эта…тяжела. Френк, честно, …честно, понятия не имею, кто эта женщина. Что-то,…а не ошибаюсь ли я, может, она вовсе и не та, не клиентка, что громко хлопает дверью, вместо «любезного: «Простите»?
Элегантная женщина, будто не найдя того, кого искала в зале ресторана, опустила голову и медленно пошла из зала.
Лоренс сморгнул, посмотрев ей в спину. Потом пальцем поманил официанта.
-Женщина, только что стоявшая у сцены, искала меня, но, по-видимому, не заметила. Если она еще не ушла, пригласите ее к моему столику.
-Понял вас.
Через несколько минут стройная брюнетка в вечернем платье цвета морской волны, абсолютно без украшений и с необычайно красивым цветом загара чистой кожи, не требующей дополнительных ухищрений, положила свою элегантную сумочку на край стола, где сидел Лоренс.
Тед незаметно, ногой отодвинул кейс от стула, возле которого она остановилась, затем наклонился и уже рукой прибрал его под свой стул.
Женщине не откажешь в манерах. Она не стала намеренно ждать его ухаживаний. Она не представилась ему стоя, потому не вынудила его встать из-за стола. Она тут же села, просто и по-дружески кинув ему: "Привет, я Стасси Гранд".
-Тед Лоренс.
Он, настолько залюбовавшись ею, убаюкался милостью её лица, что забыл хотя бы привстать, пока она ещё не села за столик. И когда представился ей, он тоже продолжал сидеть, всё разглядывая её с любопытством и интересом, будто припоминая, где он мог видеть это хорошенькую «миниатюрку».
Тед настолько увлекся разглядыванием женщины и передислокацией кейса (уже пожалел, что взял домой почитать бумаги перед сном), что потерял контроль над руками, он поднёс к губам пустую рюмку из-под коньяка.
Тут же подскочил официант. - Еще коньяк, сэр?
-Одну минуту.
Он остановил официанта поднятой рукой. А когда тот отошел на приличествующее расстояние, Тед спросил у дамы: «Простите, вы по какому-то поводу пожелали украсить мой ужин?»
Женщина ответила совершенно без кокетства: «На мой взгляд, это лучший столик в "Митчел Холле". Когда меня приглашал в этот ресторан мой друг, мы сидели именно здесь. Я сидела вот тут ...м…- Женщина показала обеими руками на место возле себя. - А он там, где сейчас сидите вы».
-Ай, яй! Значит, я сегодня занял место вашего друга? А...простите за любопытство, где же сейчас ваш друг? Забыт в ...
Женщина снова улыбнулась. И ответила на шутку легко, запросто. - Нет, не забыт. Просто его не оказалось дома. А я вот, по привычке, захотела поужинать и именно здесь. Мне сказали, что столик уже занят. Я решила взглянуть, кем. И я вас узнала. Мне кажется, и …вы меня, (Тед недоуменно покачал головой, не смотря на некоторое смущение дамы) мне казалось, вам знакомо моё лицо. Ну, может, вы …слышали моё имя?
-Имя...? Стасси Гланд….Стасси Гранд….Это так неожиданно. - Тед шутил. - К тому же, ранний склероз, простите, …а может уже и не ранний.
Милая, совершенно без заноз женщина Лоренсу понравилась. Настроение его, при взгляде на её миловидность располагало к доброй шутке. - Так что вы хотели заказать, наверно антрекот из отсутствующего друга?
Женщина улыбнулась Теду, как будто вовсе не обидевшись, что её не узнали. Она сама сделала официанту приглашающий жест и сделала заказ.
Тед предложил ей красного вина. Сразу предупредил, что угощает её.
-Стасси Гранд. Теперь я запомню. Хорошо, давайте знакомиться …под заказанную вами рыбу.
Они чокнулись бокалами и пригубили вина.
Стасси, оценив вино, жестом и мимикой показала, что и ей оно понравилось.
Лоренс, чуть похвастался: «Да, вот тут только и можно попробовать лучшее вино из Европы. Без балды».
-Как вы сказали?
Тед зажмурился, будто забыл, что есть на свете люди, не знающие местно-калифорнийского жаргона. - Так вы не здешняя?
Женщина скрестила руки, сцепив пальцы над столом, улыбнулась и произнесла: «Ну, если так, …тогда с самого начала».
-Да, пожалуй, лучше даже с того, что вы назовете имя вашего друга. Того, что …когда-то сидел за этим столиком.
«Красива и, кажется, не глупа», – думал Тед, уже не замечая никого и ничего вокруг.
Он слушал свою сегодняшнюю соседку по ресторанному столику и голова его разрывалась от желания вспомнить, откуда ему знакома её миловидность? Лицо, хорошенькое, обращает на себя внимание и не может быть скоро забыто. Оно явно было знакомо ему. Но вот в связи с чем, он помнил его – это никак не приходило в его сознание. Вернее, далекий свет шел из памяти, но пока, пока не высветил того, с чем связано имя этой женщины. «Духи….Как чудесно пахнут духи этого случайного сюрприза к моему ужину. …И ведь ест, будто действительно поужинать зашла. Просто ест, и как изящно жует. ...и не подавится от моей наглости и разглядываний ....Надо же! …Так кто же ты, кто же, Стасси Гранд? Стасси Гранд…Она права, имя тоже как будто знакомо. Но в связи с чем?..»
И вдруг он выпалил вслух, тихонько ударив по краю стола концом вилки: «Да что за черт! Никогда не страдал плохой памятью!»
Женщина тихо рассмеялась, и снова стала есть. Ни капли кокетства, ни претенциозности не было ни в жестах, ни во взгляде, которым она смотрела на своего соседа по столику.
-Стасс, я не испорчу вам аппетит, если задам волнующий меня вопрос?
-Нет, все нормально. Слушаю вас, Тед.
Тед кивнул в благодарность. - Я хочу проверить свои телепатические способности. Ну и заодно, подтвердить свою сегодняшнюю удачливость. Она меня сегодня просто маниакально преследует. Представьте, сегодня я – счастливый человек.
-Рада за вас.
Тед опять кивнул головой. – Да я сам рад, что родился.
Женщина улыбнулась и отпила вина. – У вас день рождения?
-У меня?! …Да нет, я о другом. Я о счастье, что живу на свете.
-Ах, так, …да, это здорово.
Тед тоже отпил вина. - Так вот, …сейчас я угадаю, как зовут вашего друга. Его зовут...- Лоренс широко улыбнулся. - Вилли Фриц!
Он настолько внушил себе, что угадал, что когда она произнесла другое имя, он продолжал довольно улыбаться.
-Нет. Его зовут Френк Мерфи.
Улыбка Теда стала болезненной. "ТАК НЕЛЬЗЯ!" – громом ударило по сердцу.
А ведь он как раз это и предполагал, шмыгая вопросами по закоулкам памяти. Но всё отвергал это, зная, как не любил Мерфи знакомиться с женщинами. А если и делал это, то в пику тем, кто считал его железобетонным геем. И уж во всяком случае, таких миленьких, которых считал ещё более «стервозными лгуньями», чем «уродин», он обходил вниманием. Даже сюда за столик в «Митчелл Холле», просто поболтать он разрешал усадить скорее действительно «голодных девок», а не красоток, ищущих наслаждений от общения с богатенькими.
Тед закашлялся, быстро потянулся к бокалу с водой. Комок у горла был продавлен, кашель ослаб. Слезы в глазах, правда, поблескивали ...злостью, а с тона слиняла нежность. - Вы были знакомы с ...мистером Мерфи?
-Да.
-Повторите, я забыл ваше имя?
-Стасси Гранд.
Женщина, как ни в чем, ни бывало, продолжала ему улыбаться и поглощать закуски. - Мы познакомились с Френком здесь, в этом городе. Он помог мне получить хорошую работу, работу у самого Джона Холдена. С подачи Мерфи я стала нью-йоркской манекенщицей. Теперь я живу в Нью-Йорке. Если он там бывает, я веду его в "Максим", если сюда приезжаю я, он ведет меня в "Митчел".
Она мягко хлопнула себя по лбу. - О, …Тед, я же не сказала вам, что мне известно, что вы и Френк – большие приятели. Даже, как он говорил, друзья. Мне почему-то показалось, и вы могли знать или слышать от него обо мне....В прочем, это не важно.
Тед отупело смотрел на неё. Он пытался понять: игра это или она говорит правду про ложь Френка. - И как часто вы заходили сюда с Френком …поужинать?
Стасс положила приборы, снова скрестила руки над столом. На лице её будто таяла, но так и не растаивала до исхода миленькая улыбка. Скорее не улыбка Лолиты, а взрослеющей дочери. Улыбка не сходила с её лица, даже когда она неторопливо пережевывала пищу.
Правда, сейчас она походила на школьницу, воображающую знанием этикета в школьной столовой: худенькая, понимающая, что она хорошенькая, и уже почти взрослая.
-И не только ужинать. Мы сюда и обедать заходили. Мы с Френком стали друзьями …по неволе. Однажды мы встретились …в одной клинике. Это малоприятное место, после таких случайных знакомств люди, как правило, не становятся друзьями, напротив, даже избегают последующих встреч. У нас вышло наоборот. Мы оба сдавали очень серьезные анализы. Мне показалось, он выглядел слишком грустным, обреченным даже. Я испугалась, что ему плохо. Сумела разговорить его, привести сюда в «Митчелл». Мне удалось сильно напоить его, чтоб он …хотя бы расшумелся, но ожил. Это было четыре года назад. Потом мы снова встретились …там же. Он уже, как мне показалось, не грустил, получив от своего врача пачку каких-то рекомендаций. А я настолько была счастлива, что, …что я здорова, что тут же снова пригласила его в «Митчелл Холл». У меня была радость. Но он отказался. Мы уже почти разошлись, но вдруг буквально через несколько часов встретились …вот тут. Он сидел за столиком, а я, как сегодня к вам, напросилась…после прогулки возле сцены. И вдруг он сам подошел к сцене, взял мою руку и, поцеловав, сказал: «А к чертям этот город! Знаете что, Стасс, а махнём-ка мы с вами в Нью-Йорк, к «Максиму»!» Я подумала, он шутит, оказалось, нет. А уж там, в Нью-Йорке я рассказала ему о своей проблеме, что я уже два года в поисках хорошей работы. Что я манекенщица, работавшая во Франции, но вот, не поладила с боссом. Она у меня, как сказал тогда Френк, …«очень уж женщиной» оказалась. …Да уж баба-молния, соглашусь. В общем, мы не сошлись с ней взглядами и скорее не на моду, а на формы отдыха манекенщиц, и она меня …выгнала. Круто выгнала, мне пришлось вернуться в Штаты. И как же я была счастлива, когда мой случайный спутник по клиникам да ресторанам объявил мне, что в силах мне помочь! Он кому-то позвонил, и меня тут же записали на кастинг, потом на съемки на «натуре» и…о, мой бог! я получила работу у самого Джона Холдена!
Она протянула бокал к Теду, видимо заметив, его чрезмерное внимание. – Выпьем, за мою удачу, Тед. Вы же говорили, что тоже удачливый человек.
-Да, мне так казалось…
Женщина, отпив вина, принялась за еду. Чуть взмахнув вилкой, она произнесла: «Ничего, это всем периодически кажется. И, к счастью, это не всегда бывает миражем, уж вы мне поверьте, Тед. А ...вы не знаете, где может быть сейчас Френк? Куда он мог пропасть? Я звонила ему весь день по его личному телефону, в офис, а мне какой-то чудак весь день и отвечал: "Нечего звонить. Я же сказал, такого нет". Боже, какие случаются идиоты! Или только мне везет? Ха!»
Стасси улыбнулась, отпила вина и снова принялась есть. – Хотя, от Мерфи можно ожидать! Он вполне мог к чертям бросить свое кресло ювелира и двинуть куда-нибудь...в Тимбунду. Подальше от суеты. Ох, и легкий он был на подъем!
-Да он мог, …он умел пропадать ….
-Так вы тоже не знаете, где он сейчас?
Улыбка её так была хороша, таким веселеньким был аппетит, что Лоренс не хотел всё испортить.
-Так вы были друзьями?
-Да. То есть, конечно, не как вы. Вы ж были «не разлей вода». Мы же виделись ну раз, ну два раза в год. Просто встречи были добрыми, запоминающимися. Так что я, да, пожалуй, скажу: мы были с Френком друзьями. Впрочем, а…почему «были»? – Она пожала плечами. – Мы друзья.
-Но его ...действительно нет...больше. Он умер, Стасс.
Тед старался осмыслить свои собственные слова.
Держал вилку так, чтобы она дрожала, как можно незаметнее, он опустил голову и уже начинал видеть, что было под тарелками, под скатертью, под столом, под грудой бетона и земли.… Лицо Френка.
Потерялось настроение, и напрасно он пытался улыбнуться женщине, замершей с вилкой у рта. Он снова смотрел на Стасс, хватался за ее необычно спокойную реакцию, как за соломинку. Старался удержаться в материальном измерении. Нежелание верить в сказанную им правду, выраженную на красивом лице женщины, удерживало его от прыжка назад, в ощущение вины за то, что живо «нытьё и боль», а «веселье и легкость» уже …в земле.
И снова защемило душу. «Вот же мы – кусочки души его. Жива она, оно в нас ...его веселье, его любовь, его легкость и участие. …Господи, да сколько же я буду кусать свой собственный пенис?! Какое же горе должно свершиться, чтоб погасить эту боль?! Затмить эту потерю, …сколько?!»
Он всё же взял себя в руки. Отпил вина. Хмелея, чуть успокоился.
-Вы ...не знали об этом? А вот... наш общий друг Френки приказал нам долго жить. Умер, гуляка, заразившись от удовольствия. А вы, значит, оказались более …счастливой. Результаты анализов, значит, вас обрадовали…(он сильно раскашлялся и снова выпил вина), так вы не знали, …что его - нет?
Он цеплялся остатками настроения за ее спокойный взгляд, то есть взгляд без слез и истерии, без слов сожаления и всхлипываний.
Стасс сделала жадный глоток, отпив вина. Протянула руку и коснулась ладонью похолодевшей руки Теда. Она сразу почувствовала, что ему плохо.
Он вздрогнул ...от человеческого тепла. От её касания и от сочувствия его горю. Сделал глубокий вздох, попытался улыбнуться. Но улыбка опять выглядела болезненной. К тому же пьяной.
Теду хотелось уйти, укрыться, спрятаться и заплакать. Он понимал, что всё это слишком заметно Стасс, что это видеть малоприятно.
А она подняла бокал и пригласила его выпить. - Тед, выпейте, выпейте вина. Просто для выхода паров, выпейте.
Он уставился на неё, на её бокал. Взялся за свой, поднял, и выпил остатки вина.
Поставил бокал, порадовавшись за то, что поставил его почти твердой рукой. «Счастливый бокал, в счастливой руке не бьётся»….И тут же он закрыл лицо руками, ему стало вдруг стыдно, что эта женщина может заметить «стекло» в его глазах.
Чувствуя его состояние, Стасс сказала тихо и без всяческой интонации. – Жаль. Он был хорошим парнем.
Они помолчали, затем Тед, отняв руки от лица, спросил: «А почему вы сказали, что я мог видеть вас? Вы посчитали, что Френк показывал мне ваши фотографии? Что он будет хвастаться знакомством с вами?»
Стасс, по-видимому, начала догадываться о не умершей ревности молодого мужчины.
-Это вовсе не обязательно. Есть известные журналы «Мода Америки», «Мисс Америка». Я там (ха-ха) почти на каждой странице. Но, - она снова улыбнулась (о, да как же она может?! думалось Теду), – правда, только в «маленьких размерах». Мой рост не позволил мне стать настоящей манекенщицей, с мировым именем. А вот как топ-модель, в журнальном варианте - я довольно хорошо известна в Америке. Ну, разумеется, тем, кто в журналы мод заглядывает, на показах я появляюсь редко. – И тут же без перехода и смены тоны, она произнесла. – Тед, я рада, что встретила в жизни такого человека, как Френк Мерфи. Он – достойный того, чтоб о нём вспомнили. Вы меня понимаете? …Не нужно жить умершими друзьями, Тед, даже если вам кажется, что они самые лучшие. Лицо жизни красивее лица смерти. И ещё, если вы не против, теперь я угощу вас. Но не вином. Я приглашаю вас в студию, на показ мод. Вы развеетесь. Я и сегодня в показе не участвую, но мне там назначена встреча, так что, думаю, нам удастся вместе туда попасть. …Тед, пожалуйста, поедемте, мне будет приятно показаться там с таким мужественным кавалером, как вы.
Она поднялась и протянула Лоренсу руку.
-Вы уверены, что я мужественен? – Лоренс кивнул официанту, ему налили вина, и он выпил его на одном дыхании (что совершенно не было ему свойственно, так как пил Тед и мало, и редко, и никогда не щеголял пьяной удалью перед женщинами). – Вы ошиблись в объекте, Стасс. Извините.
Он подозвал официанта, расплатился за ужин и, снова приковав себя наручником к кейсу, направился к выходу.
У гардероба он вдруг резко повернул налево к туалетным комнатам.
Его тошнило.
Он стоял над раковиной, разглядывая своё лицо, принявшее неземной, какой-то даже фисташковый цвет. А потом, резко вздрогнув, издав рык, он снова наклонялся над раковиной и облегчал желудок.
Вот так он наклонялся и наклонялся, и как-то случайно вылетел из его нагрудного кармашка пиджака ключик от кейса. – Во, блин!
Тед пытался уловить вещичку, но ключик лишь скользнул по его неловкой руке, звякнул по фаянсу и исчез в отверстии раковины.
Лоренс пьяно качнулся и уставился на прикованный к руке кейс. – Ужин удался. - Он выпрямился и вот только теперь заметил справа от себя девицу. То есть это была женщина лет под сорок, но разодетая и накрашенная под школьницу. - Вам помочь? - Она протянула ему в одной руке ароматизированную салфетку, в другой - мятную жвачку и произнесла зазывным тоном. – Я тутошний доктор. Помочь?
Лоренс ещё раз смерил служащую мужского туалета плавным взором, воспользовался предложенными средствами, а затем пожал ей руку, поблагодарив взаимной любезностью. – А я тутошний адвокат. Заходите, может, и я …смогу помочь.
Потом он ещё раз тупо посмотрел в раковину, в дыру, где скрылся его ключ. Качнул головой, будто простившись с ним. Стал одной рукой застегивать верхние пуговицы на рубашке.
Он всё не отходил от зеркальной стены. Посмотрел на кейс, тупо и вяло и, ещё чуть постояв перед раковиной, подумав и осознав, что ему уже лучше, что тошнота отступила, наконец, выпрямил спину, поправил галстук и пошел к выходу.
Когда он вышел из ресторана, швейцар любезно простился с ним.
Лоренс, по-видимому, всё ещё находясь в думах о потерянном ключике, вдруг пожал руку и швейцару (чего не было с ним никогда!). Даже похлопал ладонью по его золотистому галуну на плече.
–Прощайте.
-Отчего же прощайте, заходите, мы рады, мистер Лоренс.
Тед уже отошел от человека, но, услышав, что его четко определили по имени, вернулся и все-таки дал на чай. – Спасибо. Не сейчас.
Стасс уже стояла на площадке перед входом. Она явно ждала его.
Тед постарался пройти мимо, неумело изобразив, что не заметил ее.
-Тед! Тед, простите мне мою навязчивость, но ...вы мне, кажется, вы тоже не хотите, чтоб наше доброе знакомство закончилось вот так, забавным не узнаванием друг друга. – Она улыбнулась. Снова протянула Теду руку. – Не отказывайтесь. Вам нужно прийти в себя от этой правды событий. Идёмте со мной. Честно, если бы я не встретила вас, мне было бы очень грустно быть там одной. Я рассчитывала пойти на показ с красивым мужчиной.
Тед тупо смотрел на неё, выслушивая женскую словесную хитрость. Опустил голову. – Меня только что стошнило.
-Вот беда! Там есть такие наряды, что может и меня стошнит. Идёмте, посмеемся, …коллекция-то то нижнего белья, в том числе и мужского.
Она - таки потянула его за руку к открытой дверце такси.
-У меня машина.
-Но вы же пьяны, Тед и у вас...- Она показала на кейс.
-К черту!
Стасс решила, что лучше не спорить. - Тогда пошли. Где же ваша машина?
***
Смеху стало на двоих. Тед только отъехал от стоянки, управляя одной рукой, и тут же задел бампером паркующуюся машину (он всё ещё был в расстройстве и не мог четко оценить ситуацию, хотя водил машину неплохо, то есть дело было не в прикованной к кейсу руке).
Подошла дама - полицейский. Теда проверили на алкоголь. Вручили…квитанцию, где значилось, вместо штрафа он получил! три часа «общественных работ»!
-Что это значит?
-Это значит, мистер Лоренс: «работы на благо общества».
Тед грустно смотрел на темнокожую даму полицейского. – А может, лучше штраф? Нет, лучше поцелуй и колыбельную на прощанье.
-Нет, лучше пьяным за руль в другой раз не садитесь. А колыбельные вам пусть папа поёт.
Поблагодарив за приглашение на «обязательные общественные работы», он всё же грустно хохотнул на коловращение жизни. – Стасс, вы верите в судьбу?
-В счастливую - да.
-Мне придётся поверить в разную. Одна дама, которой было сегодня отказано в визите, сказала моему секретарю, что она «ещё обещает мне встречу с полицией». И вот…она состоялась. Ха-ха…Такси! Эй, …такси!
И вдруг прогремел голос. Кричала женщина. Низким контральто. Коим не кричат, а взывают: «Лоренс! Лоренс, черт тебя побери!!!»
Тед оглянулся на этот горн.
Возле роскошной машины, укрывая обнаженную спину норковым палантином, стояла дама. Вернее там, у машины было двое: заметная, видная женщина и малопривлекательный толстяк, призывающий её к спокойствию.
Стасс оглядев высокую яркую блондинку, игриво произнесла: «О, Тед, вы так популярны».
Тед узнал бы эту женщину …из тысячи. Из миллиона! «Красивые ноги. Ноги Калифорнии». Эвелин Мойз. Стриптизёрша попавшая в лавину.
-Бог мой! А я искал её через друзей в Европе…
-А она вот. Вы знакомы с Эвелин, Тед?
Перед ними остановилась машина такси. – Едем, господа.
Лоренс покачал головой. – Пока ждём.
Он взял под локоть Стасс и подвел ближе к парочке у ресторана.
При этом Тед отчетливо слышал, как толстый господин вежливо просил Эвелину «сесть в машину и не нарушать тишины».
Его дама была сильно пьяна. Она ругалась, совершенно не контролируя себя. И её не волновали чьи-то недомогания. - Лоренс! …Сволочь, как ты мог?! Как ты мог, лапуля? …Мерфи…я приехала, …а мне тут наплели…Суки. Я не поверила им, Тед. Не поверила этим сукам. Но он умер! Он действительно умер, лапуля, наш Френки, вот блин, сволочь, помани его душу, господи.
Она обняла Теда.
Картинка, конечно, была комичной. Но лишь для непосвященных. На две (да больше!) головы выше его, она цепко держала его огромными руками и целовала его макушку. – Бедненький. Осиротевший. Вот, сволочь. …Я про того, кто зацепил его заразой, будь она…Господи, помилуй нас всех.
Эвелина расцепила объятья. Но не выпустила Лоренса из рук. Она обняла голову Теда ладонями и низко наклонив к его лицу своё, закончила встречу фразой: «А и хрен с нами со всеми, правда, лапуля. Лучшие ушли, а мы – вот. Хрен с нами со всеми, аминь».
Она резко опустила руки и разрешила (резким кивком) своему джентльмену (это был её муж, известный миллиардер из Сан-Франциско) проводить себя до авто. – Береги себя, лапуля!
Тед тихо вторил: «Ты тоже, Эви».
***
Показ действительно подействовал на Лоренса благоприятно. Их, разумеется, не стошнило, хотя некоторые модели были аппетитно-забавными.
Какой-то мужичонка всё пытался оттеснить Теда от Стасс. Но Лоренс, сразу поняв, что именно за этим его и позвали, не покидал её, стоял рядом как оловянный солдатик. А к концу показа она вдруг сама куда-то скрылась от него, а в самое завершение – так же внезапно очутилась рядом, даже взяла его под руку.
Он провожал Стасс до гостиницы на такси.
В салоне, когда Тед вдруг снова загрустил, замолчал надолго, Стасс осторожно заметила: «Тед, а знаете, как говорил о вас Френк?»
Лоренс лишь свел брови, услышав ее фразу, но не повернулся.
-Он говорил, что в ваших отношениях он всегда боялся давить на вас. Он считал вас «скрипкой, ждущей мастерского смычка».
Стасс опустила голову. Может, от профессионализма, может, от каких-то глубинных привычек, но она не морщила лицо. Ее печаль и горечь от потери хорошего человека не выражались морщинами и закусыванием полных ровных, как две трубки губ. Главным отражателем её терзаемых чувств были выразительные глаза, те были синего цвета, укрытые при прищуре рядом густых ресниц (она временами красиво щурилась, это добавляло лучиков в сеточке морщин возле глаз, но делало взгляд озорным, ребячьим).
Тед повернулся к ней лицом. Его вдруг снова удивил запах яблоневого цветка. Видимо так пахли духи Стасс, вдруг в закрытом пространстве проявившиеся ярким ароматом. Лоренс дернул крылышками носа, чуть наклонясь к опущенной голове женщины.
Стасс быстро повернула к нему голову и выпрямилась.
Лица их были столь близки, что резало глаза. Тед сморгнул и вдруг покраснел. Боясь показаться смущенным, он не отвел взгляда, а наклонился и поцеловал Стасс в губы. Тихо, без страстей, просто коснулся её тела.
А женщина сказала: «Когда Френк рассказывал о тебе, вот именно таким я тебя и представляла».
Тед отстранился, выпрямился. Но не отвернулся от нее.
Стасс улыбнулась, ненадолго отвернулась к окну. Посмотрела на бегущий пейзаж. Потом снова посмотрела на Теда, тот сидел к ней вполоборота.
-Стаффорд показался мне несколько сухим. Я встречала его в Хьюстоне, Мерфи передавал ему через меня письмо или бумаги, я не помню точно. Ты же сразу поразили меня своими фантазиями и желанием превращать жизнь в игру. Мне кажется, ты не боишься растворяться в грусти или играть веселье, не пугаясь умереть от смеха. Мерфи говорил, что «это вынесет тебя из всех печалей».
-Это не обо мне, Стасс. Меня не «выносит», меня «заносит» пока.
Тед тихо вздохнул, посмотрел на макушку, приятно пахнущую нежными лепестками яблони.
-Я нытик. И Френк это знал прекрасно. Но его устраивало, что я умею сам себе наладить настроение. В ресторане я грустил, а появилась ты и вот, я забавлялся тобою. Честно! Но ведь я не могу быть всегда умным. Иногда приятно валять дурака. Или даже быть им. – Тед вздохнул - Только и дураком я постоянно быть не хочу. И забавляться - тоже. И мне тяжело одному. Уверен, я даже тебе кажусь потерянным.
Стасс подняла руку и тихо, нежно провела ею от уха, по щеке, скуле, шее и плечу мужчины.
-Ни чуточки. Но я рада, что ты поехал со мной. Мне это было важно.
-Этот тип, что клеился, он твой приятель?
-Нет. Менеджер. Просто пасет.
-А тот, с кем ты скрылась, тоже – «пастух»?
-Тот нет.
Стасс улыбнулась, ей, как и всякой женщине, была приятна легкая ревность в тоне Лоренса.
-Тот известный режиссер. Из Голливуда. Он сейчас снимает какой-то фильм. Я не совсем поняла суть, да и название какое-то странное «Луга заливные».
-Предлагал главную роль? Повезло. Другие всю жизнь за режиссерами бегают.
-Ты бегал?
-Да что ты! Боже упаси! Я про таких …как ты, временно приезжающих сюда, в Лос-Анджелес.
Тед хмыкнул. - Ты тоже, значит, актрисой станешь?
-перестань. Он предложил мне сняться в эпизоде. У меня и навыков нет торчать перед кинокамерой. Но попробую. Лишние деньги не помешают.
-Постельная сцена, конечно….
-Не-а! не угадал. Я буду одна из инопланетянок, убитых землянами.
-«Ромашка заливная», ага, понял, что-то вроде телятины.
-Тед, мне кажется, ты злишься, что я кинула тебя там.
-Я и не набивался. Хотя да, не скрою, мне было там неуютно. Эту публику я не знаю, она - меня.
-Тебя там знают. Знают, что ты был близким другом Мерфи. Они просто несколько удивлены, что ты был с …со мной.
Лоренс закрыл глаза и покачал головой. Потом посмотрел на Стасс. Тыльной стороной ладони он коснулся щеки женщины, погладил. Вздохнул и отнял руку. - Я не скрипка. Если не ты, то Френк выдумал это.
-Хорошо, ты не скрипка. Да, пожалуй, уже и я не вижу в тебе её. Теперь ты видишься мне…
Стасс быстро посмотрела за спину Теда. Машина проезжала по набережной. Небо темнело на глазах. Прятало вечернюю зарю. И уже звезды завоёвывали мир планеты. - Ты - океан.
-Что-о?
Тед внимательно посмотрел ей в лицо, а потом рассмеялся. – Ну да, вполне допускаю, что я показался тебе океаном. Непредсказуемая угрюмость, с бездонной тоской вместо дна и островами без названий в виде застывшей лавы печали. Да, ещё укрытых в слезливом тумане. Кажется, это все. Картина ясная…бредовая…нормально. Есть сходство, допускаю. – Но потом он ухмыльнулся. – Нет, правда, находишь сходство?
Стасс кивнула. – Очень похоже. Поцелуй меня ещё.
-Стасс, ты фантазерка. Я ж океан слюней, зачем ты…эх! - Лоренс отвернулся к стеклу в дверце с его стороны.
Как раз их машина остановилась. Таксист не нарушал их общения. Машина стояла, а он просто наблюдал за парочкой в зеркальце над лобовым стеклом.
-Такая же, как ты. Ты может даже больший фантазер.
-Да ладно! Лесть твоя цветна, как перья.
-Много ты обо мне знаешь, поэт!
-Да, тут ты права, ни черта я о тебе не знаю. А мне надо знать? …Хотя ладно, можешь представиться, я не против. Давай, валяй, это даже забавно.
Стасс кокетливо подвигала плечами. - Я могу сказать о себе так: я - река, несу из пустого в порожнее, сливаю в мужскую жилетку при случае, я - подземная река, вод моих не видно, волн не слышно. Зовусь рекой – и ладно.
-Ты врешь. Ты в силах заставить понять себя. Не каждой женщине это по понятию. Река…возможно и река. Главное, чтоб не пересохнуть. Источник тебе хороший однажды встретился. Ищи, может, повезет, встретишь другие.
Тед помолчал. Потом, уже менее шутливым тоном сказал: «Спасибо тебе за этот день, Стасс. Вот блин, я думал, моё счастье окончательно усохло к вечеру. Ан, нет. Эта встреча с тобой, с этой …«лапулей длинноногой» …Спасибо. День имел хороший конец.
Стасс улыбнулась. – Какой ты. А как же ночь? Бывают вечера со счастливым продолжением.
Лоренс снова повернулся к ней лицом. – Что-о?
Они смотрели друг на друга. Она улыбалась, будто провоцируя его на ответную улыбку.
Желал ли он улыбнуться? На такое предложение - нет.
-Нет.
Стасс вздохнула, не снимая улыбки с лица. – Ты уверен?
Тед кивнул и, протянув водителю деньги, вышел из машины.
Водитель высунулся из полураскрытой дверцы. – Вас подождать, мистер?
Тед кивнул.
Они со Стасс подошли к подъезду гостиницы.
И вдруг Лоренса осенило. - Черт возьми! Стасс – ты любовница фотографа Мак Дира - мужа Франчески Мак Дир! Она требовала от мужа возмещения морального ущерба за измену. Но я думаю, она просто хотела обломать мужу-козлу «рога», она вовсе не хотела разводиться с ним. Это ж моё незаконченное дело двухлетней давности! Стасс, …о, боже, как же я измучился, вспоминая, где я мог видеть твоё лицо!
Стасс удивленно расширила глаза, она решительно не ожидала такого поворота. – А причем здесь фотограф? Тед, я не понимаю, при чем здесь Жан?
Но Лоренса уже несло. - Про океаны, про речки подземные - всё фантазии! Реально ты - штучка, за которую зацепился французский фотограф – вот и всё! Я понял!
-Что?!
Стасс истощила запас таявшей улыбки. – «Штучка»? «Зацепка»? «И всё»? …Что это значит, Тед? Объяснись, я могу обидеться. Я умею обижаться, правда. Что ты такое понял?
Лоренс замолк.
Таксис вежливо подытожил встречу. – Вот и разобрались кто по чём. Может, поедем, мистер?
Стасс уничтожающе фыркнула в сторону водителя.
Тед тоже оглянулся на него, посмотрел как на фонарный столб. Снова повернулся к Стасс, взял её за руку, как бы отводя от машины, вернее – от конфликта.
Он заговорил тише. - Стасс, но это ничего не меняет. Я сказал, что благодарен тебе за сегодняшний вечер, так и есть. А этот – Тед кивнул в сторону машины, - он - просто «водило», человек, наблюдающий подъюбочную жизнь с глади зеркальца заднего вида. Не обращай внимания. И на меня, кстати. На возгласы мои, можешь - тоже …. Забудь. Ты приехала сюда за хорошим делом, у тебя интересная жизнь - я понял. Не обращай внимания на мои «отвороты». Это память, …вот зараза! Никак я не мог вспомнить, откуда мне знакомо твоё лицо….Запоминаемое лицо у тебя. Милое. – Но он уже не смотрел на её лицо, то, как будто, стало интересовать его меньше. - Кстати, я даже не знаю, кто заканчивал за меня это дело. Наверное, Фред Даги. Он бывает, скор на руку, думаю, он мог поспешить и развести их. А зря, я припоминаю материалы, фильм был, да, вы где-то там с Мак Диром целовались … в гостинице, …да всё это чепуха. – Он опять прямо посмотрел на Стасс. - Так они расстались?
Лицо Стасс стало скорее не серьезным, а неподвижным, оно по-прежнему не выдавало в ней протеста, но тот был. И она хотела, чтоб и Тед это почувствовал, она удивлена, даже возмущена таким «отступлением».
Потому говорила она настойчиво, не сводя с Теда глаз. - Тед, почему тебя это волнует? Я не понимаю. Хорошо, память, но почему …сейчас?
-Я – адвокат Мак Дир. Вернее, я начинал дело по её иску против мужа. Она поймала вас - тебя с ним, но нужны были доказательства его неверности. Наши коллеги из частного бюро достали нужные снимки с ваших тайных встреч, фильм. В общем, доказательств была куча, но дело не в них. Разговаривая с ней, я понял, она просто ревновала его. Сильно. Но чтоб вернуть его себе, она шла на собственное унижение. Но ей как будто не было стыдно, что его предпочтения выйдут наружу. Сразу на двух континентах! Ведь она была тогда очень известным кутюрье. Она в суд желала его затащить и пристыдить, напугать, но главное - вернуть его себе.
Тед взял Стасс за руку. Он понимал, что ей эти подробности вовсе не нужны, она не хочет их слышать. А он рад был, что вспомнил о незаконченном деле. И он искреннее сожалел, что не закончил его сам. Он считал, что не довел бы его до суда. Его клиентке не пришлось бы унижаться публично. Он считал, что нашел бы нужные слова, он бы убедил Мак Дира публично разорвать отношения с миловидной пассией, (и впредь быть осторожнее), раз так тесно соприкасается с крутизной состоятельной супруги, имеющей мировую известность и связи не с одним, а с десятками редакторов по миру.
Но Стасс, он видел, он чувствовал, она не понимала его радости, а главное его сопереживания супруге Мак Дира. Те ей были даже неприятны.
Он опустил руку, заговорил менее эмоционально, будто оправдываясь. - Вот глупость, правда: возвращать себе то, что будет убегать …и дальше, и чаще…. А ты говорила, «настоящая женщина», «молния». Какая «молния»…просто собственница.
-Ты видишь в ней свою клиентку. А я видела в ней босса и женщину. Она выгнала меня не только из своей студии, она сделала всё, чтоб я убралась из страны. Так жестоко мстительны только женщины.
-Я вижу в ней женщину?! Босса?– Тед снова начал говорить увлеченно. - Я лично знаю тысячу мужчин так же желающих вернуть себе своих сучар. Через суд, через, …да через любую грязь, только б вернуть свою собственность! Продавцы газет, холуйствующие секретари, …какие боссы?! Просто люди, Стасс. Что там говорить, даже моего малого опыта достаточно, чтоб заявлять: собственников – большинство. Мало великодушия осталось в людях, короли и те мельчают, устраивая автокатастрофы жене, если та слишком откровенно заявит о своей посторонней симпатии. Да что короли!.. Мне и дела до них нет, они - законченные собственники. Не боссы, Стасс, малые величины, величинки хотят обладать и ни с кем не делиться завоеванной любовью. Это во все времена ценнее денег и святости. Я - тоже…собственник. Будь у Мерфи два, три Тедди я переживал бы его смерть менее глубоко и не столь долго. Увы и ах, Френк не унижал меня сравнениями, если и были измены, я не знал о них. Чувства наши не были испачканы о чужие языки, не мешались тела, не липла грязь. Знаю, мне несказанно повезло встретить такую любовь. Верность, когда она без дыр, она приносит истинное наслаждение и истинную боль. Знаю, ты можешь возразить, что времени было маловато, хлебнул бы я и измен, и грязи, длись это не полтора года, а десять. Мне уже кто-то говорил про это, пытаясь сбить волну. Но нет у меня веры вашим словам, вы не знали того Мерфи, что знал я. Да доказать теперь никто не сможет, что так бы все и случилось. Как у всех. А теперь вот боль. Получается, ему легче теперь. Вся боль мне осталась. Но я …переболею,…я обещал ему жить. Вернее он хотел…
Тед резко замолк. Уставился на Стасс. Он понял, что говорил с ней, как говорил бы со стеной.
–Ну, вот видишь, теперь и ты видишь, моя болезнь не прошла. Нет, нет, я не потерял мысли нашего с тобой разговора. Я вспомнил теперь. Все детали того дела вспомнил. У Мак Дир было двойное гражданство, да, французское и американское. Она выглядела мегерой, но, прежде всего, она защищала себя и своё. Так значит, они расстались? А ты потеряла работу? Пришлось уезжать, …жаль. Жаль, что я тогда не дотянул это дела до завершения. Всё было бы иначе. Лучше – нет - не знаю, но, уверен, тебе не пришлось бы покидать Франции. Вы бы даже могли продолжать видеться с Жаном. Поверь, мне бы хватило ловкости урезонить ваши разногласия с мадам….
Стасс всё так же, широко раскрыв глаза, серьезно смотрела на мужчину, который буквально покорил её в один вечер своим «своеобразием». Но обидно было ей, что их встреча вот так вот нелепо заканчивается. Она не понимала, при чем здесь её романчик с фотографом? Мадам, ею давно забытая, причем? Но она чувствовала, Тед отнёсся к этой истории серьезно, потому что это тоже кусок, засевший в печенке. «Это болезнь? А я думала, дело только в Мерфи. А он вообще, о людях говорит. Вот жаль только, что обо мне всего лишь, как о «штучке». Жаль. Да что там, обидно, неужели за этот вечер я не показалась ему интересной? Конечно, высот Мерфи я не перешагну, но мне думалось, он заметил во мне живую женщину. Я не показалась ему сексуальной? …Жаль».
Это могло поломать их начавшуюся историю. А ей этого никак не хотелось. Она уж давно тамошний париж забыла, даже и «насморком не переболев», а он пошуршал в памяти и вот, снова заболел прошлым. «Он сожалеет, ему жаль ...мосье Жана, - думала Стасс, боясь выдать мысли выражением лица. Потому не меняла его, всё стояла да смотрела на Лоренса, будто удивленная и сильно. – Ему жаль-то, а мне? …Мне жаль?»
Она опустила голову. Темные волосы с чуть растрепавшейся прически упали на лицо. Она обдумывала, как вернуть себе настроение встречи, как развернуть мысли Лоренса в нужное русло.
Подумав недолго, она тут же выпрямилась. Откинув с лица пряди волос, она сказала: «Подожди, если это так важно для тебя, я скажу тебе, …ты не прав, ты снова не прав, Тед. Про Жана и меня, про то, что качаешь силы из прошлого. Зачем? В прошлом нет силы, уже нет и чувств…
Машина такси просигналила.
Стасс посмотрела на таксиста. Помолчала, а потом резко крикнула ему: «А ты уезжай! Нечего тут, …я не собираюсь юбки поднимать, уезжай!
Таксист всё же посмотрел на Лоренса, тот, внимательно оглядев лицо Стасс, чуть заметно кивнул.
Машина уехала.
***
Они остались вдвоём на пустынной улице.
- Нет, Тед, на ходу этого не понять. Пошли ко мне, думаю, мне удастся договориться с портье. - Стасс сделала движение к двери.
Лоренс не двинулся. Ничего не зациклилось в нём. Он был «жив», но он снова задумался. Задумался о том, что Стасс права, говоря, что он чаще смотрит в сегодняшний день «затылком». Постоянно оглядываясь на прошлое. До мелочей припоминая его, он начинает пропускать целые фрагменты дня сегодняшнего. Настоящего дня. «Потому будущее моё, если конечно, я не попытаюсь измениться, будет искаженным. Возможно, даже искалеченным. Так о чем она там говорит? …В гостиницу идти, к ней? …Зачем?»
Пока он, как всегда молча, размышлял, Стасс пыталась понять, а стоит ли ей ломать копья? Имеет ли вес эта встреча, значит ли та что-то в её личной судьбе? «Далеко ли уйдёшь с этим человеком? – думала она, вглядываясь во вдумчивые глаза Лоренса, в его поджатые губы, которые он покусывал, как ребенок. Она смотрела на его руки, худые, узкие с ровными аккуратненькими ногтями. На дурацкий кейс - вовсе нелепость при прогулке с женщиной. «Нет, нет! Что это я? Мерфи не мог мне солгать, он говорил о нём, как о мужчине в их отношениях. Он не говорил «миленький», не называл его «дружком», а всё: «Это лучший мой друг, очень хороший человек, поверь мне, Стасс». Как же так, Френк не мог ошибиться в его сути. Но этот Лоренс выглядит, он действительно выглядит чьей-то потерей, …мальчиком сорок шестого размера».
И Лоренс разглядывал её, рассуждая про себя, тоже и виду не подавая, что любуется ей: «Какая она манекенщица? Ах да, она говорила что «не настоящая модель», что у неё «не мировое имя». Топ…топ…топ…модель. А она мне нравится. Вот поэтому я и стою здесь. Выгляжу идиотом, но стою, не ухожу. К ней? …Я же забыл, как это делается, как ухаживать за женщиной. Пугаю её, как собственную мать, пугаю, разглядывая стеклянными глазами – вот и все дела. Нет. Смысла нет идти к ней. В еже больше мужского, чем во мне. …
-Я пойду, Стасс. - Лоренс вспомнил о матери: «Та наверняка уже звонила и в офис, и Анне и всем коллегам, выискивая, куда я пропал». – Мне нужно, я пойду.
Не сказав ей ни «до свидания», ни «прощай», он действительно развернулся, чтоб идти к дороге. Там можно было поймать такси. Время позднее. Он не герой, чтоб со служебным кейсом расхаживать по ночному Лос-Анджелесу.
Но у дороги он повернулся в сторону гостиницы.
Метров пятьдесят, Стасс прекрасно видела выражение его лица, его глаз. Он грустил.
Стасс не уходила. Она была гордой женщиной, но даже после всего лишь одного вечера знакомства она не смогла бы перешагнуть через этого человека, как через пустую бутылку на асфальте. Такая притертость характеров - это не так часто радовало эту женщину в жизни.
Она стояла и смотрела на него. Не звала, нет, она выжидала. И будто требовала молча, чтоб позвал он. Без кривляний и мольбы в лице, без многообещающей улыбки, без…балды, она хотела, она желала, чтоб этот вечер не закончился так грустно.
Стасс стояла и смотрела в его сторону. На него. Она ничего не потеряла бы, если б он ушел, ничего из своей прошлой жизни, но вот подсказывала ей сердце, она будет грустить, если не втянет этого мужчину, пусть «мальчика» в своё завтра.
Она обязывала его оглянуться. И не просто оглянуться, позвать её с собой. Она не желала, чтоб их встреча закончилась так, так глупо, так непонятно.
Только окрикнуть она его не хотела. Она ждала.
И он, подойдя к дороге, оглянулся на гостиницу. Именно на здание он сначала посмотрел, будто запоминал такую гостиницу. А потом посмотрел на неё, стоявшую у лестницы у первой ступеньки и так и не поднявшуюся на вторую.
Расстояние между ними было небольшим, она хорошо разглядела его потерянность, грусть в глазах. Она только не могла оттуда разглядеть его желания ещё раз посмотреть в её синие глаза, оглядеть её хрупкую фигурку, такую воздушную, такую, казалось ему, легкую, не смотря на серьезный характер носителя.
И все же она первой сделал этот шаг. И он, тут же, будто только угадав её движение, тоже сделал шаг навстречу. – Стасс?
Она быстро приблизилась к нему. – Ты что-то хотел мне сказать, Тед?
-Я? - Что именно он хотел сказать, он не знал. Может, просто ещё раз хотел произнести её имя. Стоял и смотрел на неё.
По тротуару прошлась компания переросших школьников, те пробасили в их сторону непристойностями.
Но парочка, поглощавшая друг друга глазами, не слышала их, или вовсе не заметила.
А, постояв так, в шаге друг от друга, Тед все же очнулся. - Стасс, время позднее…
-Тебя ждут? О, прости, я даже не поинтересовалась, ты женат?
-Я? …Ты с ума сошла, …ха-ха, как тебе это пришло в голову?
Он хохотнул, будто такое предположение ему показалось забавно смешным. Нелепым ему показалось предположение, что в его доме ему может открыть дверь какая-то другая женщина, кроме матери.
-Прости, на счет «с ума сошла», это я слишком. Я …болел долгое время. Мне трудно контролировать мысли. Иногда мне кажется, я думаю про себя, а получается, что говорю мысли в слух. И наоборот, то, что я хотел сказать, то, что нужно было сказать, я придерживаю в себе, ненароком, умолчав. Это началось после, …после того, как Френк умер. Я через некоторое время, …а может и сразу, не знаю, в общем, я заболел. Расстройство психики.…Мне было очень тяжело без него. – И вдруг Тед замер. – «Было»? …Ты заметила? Я сказал «было тяжело».
-Да ты так сказал. И это правда, Тед.
-Так ты не обиделась на меня, что я налетел на тебя с этими Мак Дирами? Вот … «сумасшедшей» тебя назвал, не обиделась? И правильно. Меня самого совсем недавно от меланхолии лечили. До депрессии вот не дотянул…
Она перебила его: «Не дотянул - вот и славно. Но ты опять как будто грустишь об этом?»
-Нет. – Он потянулся свободной рукой к её щеке. Но убрал руку, не коснувшись, не дав аванса. – А хочешь…
-Что? Я хочу, Тед. Что?..
-Я думаю, в гостиницу в час ночи неудобно просится. Давай, поймаем машину и поедем ко мне. Меня там, правда, ждут. Я живу в доме с матерью. Она, …она волнуется, когда я не говорю, куда уехал.
-А телефон? Разве у тебя нет телефона?
-Телефон? …Ну да, конечно, ...но я, …хотя может, она ещё не легла.
И он, позвонил домой, предупредил не спавшую ещё мать (ждущую его звонка, возвращения, любых известий от него), он предупредил, что едет домой «не один». «С другом».
***
Они развернулись лицом в сторону шоссе и пошли, но видимо ночь была такой, что именно в это место такси не заглянули. Они решили пройти чуть дальше от гостиницы.
И нарвались на ещё одну компанию бездельников, по-видимому, накурившихся какой-то дрянью. Они стояли на обочине дороги, когда им преложили «совместно развлечься». А потом, создав плотный круг, их начали теснить, развлекаясь словесно.
Стасс пыталась уговорить их, говорила спокойно, предупреждала осторожно, что те «нарываются на неприятности». Она говорила, что нет времени, что их ждут. Им отвечали: «А мы вас не отпустим! А мы вас любим! Вы нам понравились».
И всё это безобразие как будто шло оттого, что Лоренс оставался молчаливо пассивным, что он-то как раз молча переносил эти словесные баталии. Он выглядел «ищущим платьевой шкаф».
И лишь когда один из парней, попытался выдернуть из его руки кейс, а другой потянулся к груди Стасс, Лоренс вдруг резко и громко крикнул. Он крикнул, оглашая звонким эхом неширокую улочку. «Кин-Конг жив! Й-й-ё- хо, чуваки!» Его вскинутые вверх руки, особенно та, что с кейсом привлекли внимание.
Компания, а это длилось лишь несколько секунд, опешила, разглядывая кейс, скрепленный наручником с рукой мужчины. Все вот только заметили, что сам мужчина одет по служебному.
Казалось, секунды замешательства, но Теду их хватило, чтоб дернуть Стасс в свою сторону и выскочить в брешь распавшегося круга на проезжую часть. По ней как раз двигалась случайная машина.
Резкое торможение, крики водителя, смех, разбегающейся толпы насмешников - и это тоже было нужное для них время. Лоренс и Стасс быстро пересекли дорогу, и побежали в сторону улочки, по которой шел ряд развлекательных заведений. Тед остановился возле одного из них в месте, хорошо освещенном, и тут же вызвал такси по телефону.
Машина подъехала. Тед и Стасс, даже не взглянув на таксиста, не дождавшись его приглашения, быстро поместились на заднем сиденье. - На улицу Секвой, пожалуйста!
Тед кинулся вытирать пот со лба, но той рукой, к которой на цепочке был прикован кейс. - О, черт!
Стасс достала из сумочки платок и стала вытирать ему оцарапанную щеку. Какой-то из провоцирующих их мальчишек всё же зацепил его лицо, играя зажатыми в ладонях всего лишь игрушечным кастетом.
-Больно?
-Нет.
Тед действительно не чувствовал боли. – Что кровь?
-Ничего, до свадьбы заживет.
-До моей – точно!
Тед и Стасс улыбались. Но счастливее всё же улыбался Лоренс. Он снова вспомнил теорию Сюзанны о «счастье в малом».
Водитель осторожно поинтересовался: «На Секвой в начало или конец?»
-Сто. Секвой - сто, пожалуйста.
Водитель подозрительно покосился на Лоренса. на окровавленную щеку, на кейс, на сверкнувший наручник.
А Тед решил, что его узнали, как сына мэра. Он тут же стушевался и будто спрятался, тесно вжавшись в сиденье. Лоренс не любитель «пропаганды» и «рекламы». Впрочем, есть в кого, так поступала его мать, избегая шумих и фотовспышек, связанных с политическими выборами её мужа. Элиза кошкой кидалась на тех, кто вторгался в её личную жизнь без просьбы о вмешательстве с её стороны. Она «зашторивалась» получше арабки, не давая лицу полинять от «серых» страниц газет.
Стасс поинтересовалась: «А это далеко отсюда, Тед?»
-Сейчас. …Я тут, правда, никогда не был, в этом районе, но, думаю, не далеко. – Он посмотрел на Стасс, обеспокоено оглядывающуюся на район за стеклами машины.
Теду передалось её беспокойство, он обратился к водителю: «Скажите, далеко до улицы Секвой?»
Водитель развернулся к Теду вполоборота, быстрым осмотром охватил всю его щуплую комплекцию, оценил сверкающую галстучную заколку, и остановил взгляд на кейсе, стоявшем возле руки. И тут же перевел взгляд на дорогу. - Нет, тут не далеко. Близко, вот тут, свернём, – машина резко повернула с центральной дороги, – вот теперь сюда, …и вот…
Машина затормозила.
На Лоренса был направлен пистолет. При этом серьезной системы. Это был «Магнум». Тед когда-то держал такой в руках.
-А-ну, пижон, быстро кейс сюда!
-Что такое?
Стасс, уставившись на водителя, нащупывала рукой ручку дверцы. - Вы с ума сошли!
Лоренс рукой придержал Стас. – Не нужно, не кричи. Он блефует. Здесь черта города. Он не выстрелит.
Только Тед успел это сказать, как водитель резко, рукоятью тяжелого оружия ударил его по голове. Лоренс охнул и завалился на сиденье.
Стасс резко закричала: «На помощь! Помогите!!!»
Водитель не шутил, замахиваясь на неё. - А ну не ори, сука, пристрелю.
Стасс, увидев, будто на глазах расширяющееся дуло пистолета, сначала зажала руками рот, а затем, обняла Теда и прижалась к нему всем телом.
Тед, простонав, закинул голову, с которой на лицо текла кровь, и внятно проговорил: «Вы напрасно портите себе карьеру, водитель, я адвокат. В кейсе документы, для вас лично не представляющие ценность. Там нет денег».
Но водитель рассуждал иначе. Улица Секвой полна бездельников, там даже владельцы крупных магазинов не могут купить землю, насколько она дорога. Кейс, наручником прикованный – вещь не спроста. Не открывается, как он не пробовал – значит (рассуждал водитель), хранят в нём ценные бумажки. «Даже если сумма небольшая – сгодится безработному таксисту».
Лоренс попросил Стасс: «Не нужно, не шуми, ладно. Пусть забирает».
Он обратился к водителю: «Только ключа у меня нет. Я выронил его. Потерял».
-Сейчас найдется!
На Лоренса снова направили пистолет.
-Да нет же, я вам говорю, потерял я ключ. Выпал из кармана.
Водитель ругнулся, но ударить Лоренса второй раз не получилось, Тед увернулся. Мало этого, он выскочил из машины. - Стасс, беги!
Стасс выскочила из салона проворно, но водитель кинул в ноги Лоренса какой-то предмет, вынув его из-под сиденья, и Тед споткнулся, (кровь заливала ему глаза, он почти вслепую бежал) и упал.
Стасс кинулась к нему, крича, зовя помощь.
Кто-то из окна кинул в них пакетом, полным мусора, кто-то заорал, требуя тишины, кто-то всего лишь погрозился вызвать полицию.
Водитель срывал цепь, не жалея руку Лоренса. Бил каким-то железным предметом, пытаясь разбить её.
-Отдай ему кейс, Тед, отдай!
-Не могу! Я не могу, нет ключа!
Стасс кричала, потом развернулась и кинула сумочкой в чье-то окно. – Сволочи! Какие же вы все сволочи!!!
Кто-то высунулся из окна: «Какого хрена, вон от моего дома, я вызову полицию!»
-Так зови же, мать твою! Зови!
По-видимому, кто-то из наблюдающих более владел социальным интересом, чем остальные. Может как раз тому, кто не высовывался, а смотрел любимый телевизионный сериал.
Повизгивая сиреной, машина полиции таки показалась из-за темного поворота. Но ехала медленно, будто просто пугая хулиганов.
Нападавший водитель кинулся к машине, та, взвизгнув, скользнула резиной по треснутому дорожному покрытию и скрылась в темноте проулка. на последок водитель больно йдарил Стасс по лицу. Та вскрикнула и упала на тело Теда, лежавшего прямо на дороге.
Сирена гудела, машина приближалась.
Стасс держала голову лежащего на дороге Лоренса одной рукой, другой, платком, пыталась остановить кровь, заливающую ему глаза.
Тед устало превозмогал боль и хвалил её: «А ты молодец, ты смелая». – Потом вздохнул, увидев над своим телом полицейского.
-Так, что тут происходит?
Полицейский разглядел мужчину в крови, …женщину с испугом в круглых глазах заметил. Засёк помятый кейс, прикованный к руке лежавшего мужчины, …послушал переругивание жильцом из окон (обвиняли конкретно Стасс, что «эта пьяная девка орала и пыталась своей сумочкой выбить окно в доме») и, почесав затылок, полиция скомандовала: «А-ну-ка, давайте-ка по очереди, в машину».
-Какую машину, на нас напали?! – Кричала вскочившая на ноги Стасс.
-А вот мой сменщик с вами и разберется, я сдавать дежурство как раз еду. Некогда мне вас пересчитывать. Кто тут да кого. Садись, без сопротивления властям. Живо, живо. Там разберемся».
Полицейский командовал тихо, не перегибая палку в приказах. Он видел, «просто хулиганьё напало на парочку заблудившихся служащих», а ещё он переживал, что отпустил напарника пораньше, тому было по пути к дому. А он вот, ехал сдать дежурство, да машину. Зачем шуметь?
Лоренс вздохнул и поднялся. Пошел в машину.
А Стасс не унималась. - Ему нужна помощь, вы же видите!
-Ой, молодая, …красивая, а как нервничаешь? Давай, в машину. Там всё: и помощь, и протокол, всё по порядку всё будет, садись. В участок поедем.
-Вы ответите!
-Конечно. Непременно. Поехали.
Машина, с ветерком и свистом сирены поехала в полицейский участок. Человек с «чезеттой» и рацией на боку торопился к жене и уюту.
***
Наспех Теду перебинтовали голову. Залепили пластырем щеку. Стасс осмотрели синяк на щеке. Лоренс позвонил Элизе, сказал, что «пьян и ночует у друзей».
Как Стасс не пыталась высказать своё мнение в трубку телефона, Тед не дал ей этой возможности. Элиза только и поняла, что «веселье» действительно шумное. Она различила, что голос, мешавший Теду говорить, был женским.
Они дали показания. Тед предъявил свои адвокатские документы. Сержант не мог не позвонить своему начальству, чтоб не объявить об «отлове сынка мэра».
-Пьяный, говоришь?
-Да как будто, да.
-Как будто или трезвый?
-Да нет, вроде да.
Сержант кричал в трубку на недотепу, тот зло смотрел на тех, кто сидел за решеткой в камере.
Он позволил Лоренсу ещё раз воспользоваться телефоном. Сержант намекнул подчиненному, что «чтоб скорее повысится неплохо бы сделать себе обязанным мэру»
А Тед позвонил одному из приятелей, тот сказал, что выезжает. Нужно было подтвердить, что «Лоренс - это тот Лоренс» и внести залог. Ведь Лоренс и его подружка – хулиганы, была заявка от публики.
Тед и Стасс сидели на лавке. Свет в камере еле светил. Они тихо переговаривались.
-…А почему ты закричал про Кин-Конга?
-Не знаю. Первое, что пришло в голову.
-А почему вообще закричал? …Нет, я просто. Хорошо, что закричал, мы ведь убежали…от тех.
Тед, вздохнул, грустно улыбнулся хвалившей его женщине. – От тех да, убежали, …да.
Стасс вяло посмотрела на кейс. - Он так тебе важен? Что там?
-Там, …там может оказаться всё, что угодно. Например, любовные письма той же Мак Дир, своему мужу Мак Дирчику, которые мне нужно прочесть и понять. Я из тех адвокатов, которые не спешат к мировому судье за инструкциями. Если честно, не вижу в судьях Судей. Это те же люди. Знаю их слабости и очень хорошо замечаю в них человеческое. Оно затеняет от них свод законов. Делая некоторые буквы видными, а некоторые искаженными. Это опасно. А для меня самое невыносимое, когда человек оказался по вине моего клиента sub judis. Под следствием. Однажды со мной произошло такое, …это стыдно, оказалось…стыдно.
-Зачем же ты носишь с собой, не прячешь в сейф такие документы?
-Что нужно, чтоб лежало только в сейфе, то там и лежит. Знаешь, сколько мне обязательно нужно прочесть, чтоб исполнить несколько дел за день? А тут как раз то, что я могу читать лежа на диване дома.
- И всё про макдирчиков? …С ума сойти! - Стасс устало махнула рукой. – Ладно, проехали. Как голова?
-Трещит немного, но это, наверное, оттого, что я перебрал в ресторане.
-Да что там в тебя попало?! Ты просто переволновался …о Мерфи. А пил так, чуть-чуть.
-А мне мало надо. Для …крутости. – Тед опять улыбнулся.
Стасс, залюбовавшись его улыбкой, тоже улыбнулась и поцеловала его в оцарапанную щеку. – Крутой.
Это заметил полицейский. - Ну-ка без глупостей там! …Ласками занялись, ишь! Сейчас рассажу по отдельным камерам!
Тед хохотнул, а Стасс, обидевшись, что их подслушивали, вскочила. – Вы не имеете права нас держать здесь!
-Ваши права соблюдены. Вот его спросите, раз он адвокат. Вы нарушили общественный порядок, вот лично вы пытались разбить в доме окно. Вы знаете такой закон, чтоб разрешал стекла в домах бить? …Так просто вас отпустить я не имею права. Кто бы вы там ни были.
Тед болезненно застонал: «Ох, я ж забыл, мне ж ещё нужно будет три часа работать на благо… «общества».
-А что это такое?
-Это, …о, это тоже вещь смешная. Например, один стоит на углу многолюдной улицы и весь «срок» раздает бумажки, в которых написано: «Люби город! Не мусори!»; люди читают и выбрасывают пожелание. Второй, такой же «арестант» идет с веником и подметает этот мусор. Вот все и при деле.
Полицейский услышал сказанное и добавил: «Вот видите, мистер Лоренс, и вы оказывается - злостный нарушитель. Только под залог могу выпустить. Так что тихо там. Без претензий. Вот приедут за вами (он не посмел сказать, кто приедет)…и тогда идите. Мне не жалко.
Тед поманил Стасс от решетки к себе. Усадил за руку, обнял за плечи. – Ладно, посидим здесь. Обычно в таких местах многолюдно, нам ещё повезло, что мы здесь одни.
Они посидели молча. Потом Стасс, прижавшись к Теду, достала жвачку из сумочки.
-Возьми. Всё, что есть пожевать.
-Спасибо.
Они жевали, и, глядя в потолок, общались.
-Тед, а у тебя были в жизни любимые женщины?
Тед сразу подумал о матери. Но, вдруг покосившись на Стасс, вздохнул и тихо попросил: «Не нужно об этом, Стасс. Не моя тема».
Стасс поджала губы, подумала и спросила о другом. - Тед, а ты вообще хоть раз в жизни дрался?
-Нет.
-А тебя били?
Тед помолчал, вспомнив кое-что из личной жизни.
-Да. Били. На улице. И били, и … - он сделал глубокий вздох, вспомнив о собственном похищении, о трех часах сплошных унижений и страха, - …и вообще. – Он тряхнул головой, будто стряхивая мерзость воспоминаний, потом, помолчав, посмотрел на Стасс. - Но ты ведь не об этом. Ты хочешь спросить о том, почему я не защищаюсь?
Стасс опустила голову. Она хотела знать о нём многое, но оказалось, всё не так просто у этого человека. Не как у всех мужчин.
Тед наоборот, задрал голову, упершись затылком в стену, и стал рассказывать о том, как и кто, учил его в жизни драться.
-…Только я все равно из его учения вынес лишь теорию приемов и основное правило каратиста: «Если можешь избежать драки - действуй!»
-А Мерфи учил тебя драться? Он вроде забиякой становился, когда выпьет.
-Ты его часто таким видела?
-Раз, но мне хватило.
-Он не забияка. Он - протестующий. Да, Френк тоже приложил руку к моему обучению. Он любил пальнуть из ружья. Охотник. Я - тоже был не против охоты, …по тарелочкам. А в живую мишень - нет, это мне слабо. Даже если у того сердца такт подлости, не выстрелю.
Тед потер лицо рукой. – Тут недавно один вояка тоже, намекал, мол, «мать нужно защищать»…Нужно. Конечно, нужно. Только на словах весело защищается, а вот на деле…
Тед покосился на Стасс. – Вон у тебя какой синяк на щеке, а ведь твоё лицо - очень дорогая собственность. Этому таксисту, даже если его найдут, не в жизнь с твоим нанимателем не расплатиться.
-Я его сама раскрашу, только б ему руки связали.
-Ха-ха! Точно! Кто бы поймал, да кто б связал, мы б напинали! Ха-ха!
Стасс тоже рассмеялась.
Тед теснее прижал её к себе. – Прости. Прости и не думай, что я кейс защищал. – Тед опустил голову. - Зря ты связалась с таким не забиякой. С Мерфи было надежнее, я знаю. Сам этим пользовался.
Стасс посмотрела в лицо Теда. И сказала, как она считала в тот момент, искренне: «Даже если и так, кто сказал, что я должна считать его лучше тебя?»
Тед снял свою руку с её плеча. – Ты хочешь убедить меня, что Френк не нравился тебе как мужчина?
-Нет. У меня и мысли такой не было.
-Мак Дир лучше?
Стасс не ответила. Посмотрела на него как-то «не так» и поднялась с лавки, вышерканной тысячами задниц. - Эй, дайте воды!
Полицейский, от скуки прислушивавшийся к их разговору, лениво произнес: «Подождешь. Сейчас удостоверимся, что вы это вы и тогда…дома напьешься. – Посмотрев в сторону Лоренса, он более участливо поинтересовался. – Какого черта ты подставлял под его пистолет свою голову?»
-Так вышло.
-Из-за неё?
Тед промолчал, зачем человека путать?
А полицейского задело. - Ну, я понимаю, покрасоваться захотел, и вот что вышло. Не стоят они наших головушек, мистер адвокат. Помяни моё слово, не капли не стоят. Только деньги их интересуют.
Стасс фыркнула в его сторону и отошла от решетки. Села на лавку.
Тед посмотрел на неё, помолчал, потом, поднялся с лавки и, покачиваясь, пошел к решетке. – Послушайте, ну есть же у вас вода, дайте. Пожалуйста.
Полицейский, которому было лень снимать ноги с высокого стола, покосился на него, переместив зубочистку в другой угол вялого рта. – Да что ты напрягаешься из-за неё. Говорю…
Стасс крикнула, но не зло, наоборот, с вызовом и весело. - Заткнись рогоносец!
Полицейский махнул рукой. – Ну, вот видишь, а ты говоришь «воды ей». Обойдется.
Лоренс покачал головой. – Но ведь так нельзя. У вас могут быть неприятности из-за неисполнения инструкций о заключении подследственных в изолятор. Мне неудобно напоминать вам о правах подследственных, офицер…
Полицейский припомнил, кто там на него пялится голубыми глазками. Проворчав: «Подумаешь», - он всё-таки потянулся и достал из-под стола пластиковую бутылку с водой. Кинул её в сторону решетки. Потом хмыкнул, заметив, как ловко сынок мэра, вытянув руку, ухватил её у самого пола, у решетки.
Тед принес и отдал бутылку Стасс.
Та, сразу не взяв её в руку, смотрела на него, на его протянутую бутылку и думала: «Какой ты … не исусик вроде, но странный. Ведь не все же люди, кто похож на них, зачем расточать чувства, болеть совестью за прошлое? Странный …. Первый раз такого встречаю. Нет, твой Мерфи …слабее мне теперь кажется. Обычней. А может, и он это чувствовал? «Мой самый близкий друг», …а с виду никакой силы не видать, пацан с вида, мальчик – травка….Неужели не врет, не ужели не было у него женщины? …В наше время ...редкость. Просто нереально, чтоб он отшил всех желающих…. «Не тема»…это кто как настаивать будет».
Качнув головой, будто благодаря, она улыбнулась и взяла бутылочку. Выпив половину воды в ней, она отдала остальное Теду.
Тот не успел сделать и глотка, в участок одновременно привезли нарушителей общественного спокойствия: двух пьяных женщин, подравшихся из-за клиента. А ещё приехал приятель Теда и не один, а с Элизой и полковником Майлзом.
Шум утих только тогда, когда Тед и Стасс уместились на заднем сиденье машины Майлза.
-Какого черта они держали тебя там с разбитой головой? …Срочно в больницу, Генри. Прямо сейчас же! Я завтра же, …нет, я сегодня же позвоню мэру. Бардак, просто анархия какая-то! И чем там они заняты в мэрии? На какие дела идут наши деньги? То тот налог увеличат, то этот введут, а порядка - нет!
Элиза возмущалась, стараясь не напоминать окружающим, кто такой мэр и чем он сегодня был занят.
Майлз был несколько возбужден, он все выспрашивал Стасс, как было дело, а главное, как вел себя Тед. – …Разумно, очень разумно. Про Кин-Конга - это называется отвлекающий маневр, молодец, Тед!
Лоренс морщился.
Элиза причитала: «Какой молодец, что ты говоришь, Генри?! Ему разбили голову из-за пары бумажек - кляуз на соседку, использующую общий чердак под просушку белья.
Стасс, тут же обернулась к Теду: «Да? Это так? В кейсе только такие бумаги?»
Лоренс рассмеялся. И смеялся он долго. Весело хохотал, как давно уже не случалось с ним. Потом, заметив, наконец, что на небе уже вовсю хозяйничает рассвет, он перестал смеяться. Вздохнул и отчетливо произнёс: «Ну, вот и случилось. Мой день снова начинается со счастья. С веселья даже. Это хорошо».
Все примолкли. А он, оглядев компанию, продолжил, выглядя действительно счастливым человеком: «Тут главное правило: с первого мгновения дня, нужно понять, что ты уже счастлив. Я жив, все вы - живы. Мы вместе. Вот и поймите сразу, все мы - баловни судьбы. Мы - счастливые люди. Это факт. На остальное можно…изящной ручкой…». И он, в самом деле, махнул рукой в сторону ещё пока не помытых с ночи пыльных улиц.
сентябрь 1997 (изменения - июнь 2005) Пермь
mel5@list.ru