– Грязно тут!
В коридоре что-то звякнуло. Голос был жалобным, почти испуганным. Опять что-то звякнуло, звякнуло, покатилось, упало, звон разбитого стекла, наконец, стало тихо.
– Типично – прошелестело в ответ откуда-то из самого дальнего угла маленькой вселенной.
Через минуту они нашли друг-друга. Точнее, один нашел другого.
– Принес?
– Принес. Серый ты какой-то.
– Дурак. Это моя тень. Я рядом.
Он перевел взгляд по направлению звука, посмотрел с минуту и повторил:
– Серый ты какой-то.
Пьяная поляна образовалась непосредственно в комнате, на двух табуретах, и стены
тут-же с отвращением стали впитывать запахи кислой капусты, несвежего лука, черного от старости хлеба и спиртных луж.
– И все же серый ты какой-то.
– Типично.
Голос хозяина тоже был серый, с признаками расцветающей плесени.
– А тебе жена изменяет?
– Изменяет.
– А ты ей?
– Я не изменяю. Я пью.
– Плохо. Давай.
Несколько бульков в стаканы. Тосты и чоканье уже ни к чему. Несколько тяжелых секунд на работу челюстями, и вот уже пепел с сигарет падает на стол, на пол, в тарелки, просто зависает в воздухе.
– А ты компот из майонезных банок пил?
– Чего?
– А я пил. А молодые сопляки не верят. Они не застали. А раньше в столовках стаканов не было и компот в банках майонезных давали. И я пил. А щас, гляди-ка, водку по благородному из стаканов пьем, и закусь есть. Давай.
Сообщество тараканов предвкушало предстоящее пиршество. Их усы напоминали эрегированные антенны. Казалось, что шевелятся сами стены.
– А тебе жена изменяла?
– Нет. Но я пил. И пью.
– А может хватит уже?
– Что?
– Ну, это… пить.
– Ты пьешь – тебе изменяет. Я пью – мне никто не изменяет. Не вижу причины бросать пить.
– Так ведь сдохнуть можно. Ты и так уже серый весь.
– Сдохнуть? Можно. Даже нужно. Только я пьяным сдохнуть хочу.
– Зачем?
Пауза, повисшая после этого вопроса, палец, указующий в потолок и общая атмосфера за столом указывали на то, что сейчас прозвучит самое что ни на есть сермяжное и вечно нетленное.
– А-НА-С-ТЕ-ЗИ-Я! Давай.
Терпение тараканов лопнуло. Забыв про страх и наплевав на осторожность, стая вышла на охоту.
– А вот за тыщу рублей ты бы сдох?
– За тыщу рублей нет. Мало.
– Точно. Я бы с десятки торговаться начал. За десять тыщ сдох бы. Запросто.
– Сказанул! Да за десять тыщ каждый сдохнет. Даже Севка – придурок, уж на что дурак, и тот сообразит, что на десять тыщ месяц бухать можно, да еще и на закусь хватит. Любой бы сдох.
– Чубайс бы не стал.
– Чубайс не стал бы. Он в день наверно больше пропивает. А все равно сдохнет. А я бы хоть щас.
Иногда разговор спотыкался и умирал. Создавалось впечатление, что собеседники спят. Однако, каждый раз, когда пауза грозила перейти в глубокую летаргию, что-то происходило, по телам пробегала живительная судорога, и тараканы принимали стойку «опасность».
– Как там на улице?
– Картошку посадили.
– А темно почему?
– Дождь. Или ночь.
– Ночью все люди серы. Давай.
– Я спать.
– А я помирать.
– Кто быстрее?
– Как хочешь. По последней, покурим, и, кто быстрее.
Выпили, покурили, один встал и пошел. В коридоре послышался хруст битого стекла.
– Надо завтра убраться.
– Не надо – донеслось из пыльного угла вселенной.
На утро молодой врач скорой помощи брезгливо стряхивал с халата пьяных тараканов, аккуратно констатировал летальность ситуации, с некоторой долей удивления слушал, как в коридоре кто-то собирает пустые бутылки, и с присущим его профессии оптимизмом думал о том, что жизнь продолжается.
Типично…