Коцали следуют тенью...

 Охотник Иван Михайлович Двойников, в конце шестидесятых годов промышлявший в районе Третьего сплавного участка района имени Лазо, рассказал загадочную историю. Она настолько невероятна, что похожа на сказку. По соседству с ним охотился Петр Тимофеевич Кондрашов. Оба в незабвенный 37-й год были сосланы на лесоповал. После того, как культ личности Сталина был развенчан, они остались жить на Третьем сплавном участке: оба женились, обзавелись хозяйством. У Петра Тимофеевича супруга была из местных - в ней перемешалась нанайская и русская кровь: женщина выделялась особенной восточной красотой. Она не боялась одна ходить в тайгу, и потому её муж не особо удивился, когда однажды обнаружил её в своём зимовье. - Соскучилась, - сказала жена. - Пришла тебе помочь. Дома-то делать зимой нечего… Иван Михайлович однажды завернул к зимовью соседа. Женщина накормила его вкусной сохатиной, напоила чаем. Ничего необычного он не заметил. Только подивился: прежде яркая и весёлая, она выглядела как-то бледно и неохотно разговаривала. «Это от того, что она ребёнка ждёт, - объяснил Пётр Тимофеевич. - Нездоровится ей. На той неделе пойдём с ней домой…» В заплечный мешок жены сложили зайчатину, а муж взял добытые меха. Особо не перегружались, поскольку идти до поселка предстояло весь день. И на подходе к нему женщина вдруг свернула в сторону и спустилась на лыжах с крутого склона в заснеженные заросли. Пётр Тимофеевич, удивившись, ринулся за ней. Однако жену внизу не нашёл. Более того, её лыжня обрывалась у большой валёжины, дальше - девственная снежная белизна. На призывы жена не отвечала. До поселка было рукой подать, и охотник решил, что его супруга надумала опередить его. И правда, она ждала его дома. Но вела себя так, будто только что его увидела: «Как я соскучилась! И накормить-то тебя нечем: все припасы кончились. Ничего, сейчас картошки наварим…» Он напомнил: мол, зайчатина и кусок изюбрятины были в вещевом мешке. Жена удивилась: «Какой мешок?». Мало-помалу выяснилось, что ни в какую тайгу она не ходила, в зимовье не жила и, соответственно, домой вместе с охотником не возвращалась. Пётр Тимофеевич не знал, что и подумать, пока ему не объяснили: у беременных женщин порой случаются всякие причуды, и всё это называется психозом на почве гормональных изменений организма. Но сама жена так не считала. Она твердила: «Больше не стану о тебе думать, когда ты на охоте. Нельзя мешать охотнику. Не верила я, что коцали бывают на самом деле…». Что за коцали? Оказывается, это духи, мешающие охотнику или рыбаку. Причем их происхождение очень интересное. Они не что иное, как тень близкого человека (родного или знакомого). Тень по-нанайски «панян», что можно перевести как «душа». Панян, по народным поверьям, может «отрываться» от своего хозяина и жить самостоятельно. Краевед из села Троицкого Константин Бельды в восьмом выпуске «Записок Гродековского музея» опубликовал о коцали интересную статью. Он пишет о том, что паняны в качестве коцали могут пошалить, пошкодничать, хотя сами «хозяева» этих панянов не имеют даже мысли навредить охотнику. Желая успехов и удачи охотнику, уехавшему в тайгу, жена и дети своими мыслями (независимо от их воли) мешают ему. Паняны уходят в тайгу за теми, о ком думают люди, и чаще всего вредят промыслу… «По словам моего отца, известного в крае охотника Макто Бельды, и других охотников, с кем мне довелось промышлять вместе или по соседству, коцали могут перевоплощаться в животных, в частности, в собак или свиней, в птиц, в частности, в сов или кур, в другие существа, - пишет Константин Бельды. - По представлениям охотников, они ходят вместе с ними по путикам, проверяют охотничьи снасти - капканы, самострелы или другие настороженные орудия охоты. В редких случаях коцали остаются возле капканов и других ловушек, они отпугивают крупных и пушных животных от ловушек лаем, хрюканьем, гиканьем сов или голосами других птиц. Почему нанайцы связывают коцали с образами собак, свиней, сов, кур? В нанайском языке названия этих существ связаны со словами, обозначающими недоброе… Если ночью охотнику приснилась свинья, то днем у него произойдет что-то плохое. Эта примета проверена многими поколениями охотников, она сбывается не только на промысле, но даже в быту». Коцали может принимать образ домочадцев: жены, детей и других родственников. Поэтому, когда охотник находится на промысле в тайге, домашним запрещается часто вспоминать и говорить вслух об отце, муже и вообще об охотнике и его промысле. Народные поверья отразили некую незримую связь, существующую между людьми. Современная наука именует ее энергоинформационным обменом, реальность которого доказана экспериментами нашего выдающегося современника академика В. Казначеева. Но древние-то нанайцы ни о какой науке понятия не имели, зато уловили таинственную связь между, казалось бы, не связанными меж собой событиями. Потому когда охотник находится в тайге, его домочадцам запрещалось скандалить и ругаться. По словам промысловиков, домашние неурядицы таким гулом отдаются в их ловушках, что ни одно животное даже близко к ним не подойдет. Как предполагает тот же Константин Бельды, возникновение представлений о коцали обусловлено, вероятнее всего, тем обстоятельством, что порой у охотника наступала длительная полоса неудач, и, если никакие рациональные действия не помогали, он воспринимал ее как результат воздействия каких-либо духов, отпугивающих от него удачу. Охотник начинал делать различные изображения, чтобы мешающие ему духи могли войти - «прыгнуть» - в них. Существовал целый ритуал заманивания коцалей в фигурки-сэвены. И как только духи попадали в них, человек наказывал их - бил, ругал, ломал, крошил в мелкую труху и выбрасывал на улицу, приговаривая: «Вон-вон отсюда!». Если среди коцали были жена, любимая женщина или дети, охотник собирал символизировавшие их фигурки и, замотав, связывал и клал куда-нибудь, где не пришлось бы их часто задевать и трогать. Когда заканчивался промысел, охотник обязательно должен был освободить фигурки из тряпки и положить в укромное место. Считалось, что таким образом он освобождал души своих домочадцев, и теперь они могли уйти домой. Если же он забывал освободить фигурки и уходил домой, то, по представлениям нанайцев, люди, чьи души остались невыпущенными, начинали болеть. Потому охотник возвращался в тайгу, отыскивал сэвенов и «освобождал» их. Среди коцали есть один особый вид, называемый хаволи (хаволин). По поверьям, души думавших об охотнике и его добыче людей могли вселиться непосредственно в души зверей. В результате дикие животные становились очень чуткими и осторожными. Они чувствовали точное местонахождение капканов, самострелов и других ловушек и обходили их далеко стороной. - Те читатели «Мира неведомого», кто хоть немного интересовался магией, знают: в Европе, например, были свои «коцали» - восковые фигурки или тряпичные куклы, над которыми совершались определенные ритуалы. Их цель - управлять душами других людей. Нанайцы, независимо от европейцев, пытались сделать то же самое. Конечно, к поверьям можно относиться довольно скептически: темные, мол, и невежественные люди были. Но неудивительно ли сходство поверий народов, живущих на разных концах Земли? Трудно объяснить тот случай, с которого мы начали этот рассказ. Вполне возможно, что в рассказе И.М. Двойникова есть какие-то преувеличения. Но, с другой стороны, о сходных историях писал, например, журнал «Чудеса и приключения», упоминаются они и в работах серьезных исследователей неведомого. Может, мы все еще мало знаем об истинной природе человека?