Цхинвали реквием. Глава 5. Бой

Цхинвали (реквием). Глава 5. Бой. Христос и Бог! Я жажду чуда Теперь, сейчас, в начале дня! О, дай мне умереть, покуда Вся жизнь как книга для меня. "МОЛИТВА" (песня Т. Гвердцители на стихи М. Цветаевой) Спаси, Господи, и помилуй ненавидящыя и обидящыя мя и творящыя ми напасти, и не оставь ихъ погибнути мене ради грешнаго. (Молитва, Православный Молитослов) Пробуждение было внезапным и крайне неприятным. Что-то острое, со звоном лопнувшей струны, щелкнуло над самым ухом и густо просыпалось на голову. Еще толком не проснувшись, Сан Саныч ухватился руками за спинку кровати, резко подался в проход, по-собачьи встряхнул головой и плечами, избавляясь от густо усыпавших лицо осколков оконного стекла. И лишь потом, пробудившимся звериным чутьем, отметил близкие звуки автоматных очередей и сочные шлепки и рикошеты периодически залетавших в окна соседней комнаты пуль. - "7,62, два автомата", – машинально отметил он по характерной звуковой какофонии калибр и количество оружия, – "а у нас тут, на восемнадцать офицеров всего, что есть огнестрельного – кукиш в кармане" … Мысли майора разбегались, но тело уже действовало само, без участия сознания. Он сноровисто столкнул с кровати укрывавшее его одеяло, перевернул, придержав в полете за край и, убедившись, что оно достаточно развернулось и накрыло большинство рассыпанных по полу осколков, скатился прямо на него. Тут же на четвереньках, по-крабьи, метнулся к двери. Привстав, нащупал дверную ручку, рванул её на себя и, только после этого, вспомнил о своих соседях по комнате. - Не высовывайтесь, мужики! Я – за автоматом! Вспышки света за дверью ослепили майора, и он непроизвольно замер, приучая глаза к новому режиму освещения. Одна из шальных пуль, судя по всему, попала в проводку, и поэтому лампы дневного света в коридоре мигали в ритме сбесившегося дискотечного стробоскопа. Когда фигура офицера обозначилась в очередной вспышке в открытом дверном проеме, невидимые стрелки, не мешкая, перенесли огонь на неё ... Дверной косяк слева сухо треснул и одновременно с этим звуком майор ощутил как что-то хищное, неумолимо-твердое и острое впилось ему в шею … Голова, шея, а затем и вся левая сторона тела быстро отяжелели, онемели, и он, с ужасом ощущая наступающую одеревенелость и частую, разбегающуюся от раны, волну иголочных уколов, стал медленно заваливаться вперед. - "Ну, вот и всё!" – подумал он отстраненно. – "Убили! Господи, как же всё отвратительно, как глупо!" Уже упав, майор продолжил прислушиваться к собственным ощущениям. К его удивлению, в голове упрямо продолжали мелькать тени каких-то обрывочных, изрядно сдобренных матом, мыслей. Правым, прижатым к полу, глазом майор ничего не видел. Но левым, в очередной вспышке света, он вдруг удивительно четко разглядел ровный стык половых досок. С тремя огромными рифлеными гвоздевыми шляпками, окрашенными той же, почти стершейся, матовой темно-коричневой эмалью, что и весь остальной пол. - "Наверное, когда гостиничку строили, гвоздей не подвезли, – вот и бульбенили пол, чем придется, пока и до шиферных гвоздей не добрались", – отметил он про себя. И тут же опомнился: - "Умираю, а в голову, как последнему придурку, всякая срань лезет!" Нахлынувшая злость придала сил. Преодолевая слабость, он выпростал из-под себя левую руку и нащупал толстый хвост глубоко сидящей в шее щепки. Отколотый пулей деревянный сколок дверной рамы надежно затыкал дыру в шее майора, которую сам же и проделал. - "Как есть – срань, и действительно – в голове!" – Он ухватился покрепче за торчащий из его тела конец щепки и, пачкая пальцы обильно хлынувшей кровью, медленно потянул её прочь, … из себя … В шее, по мере вытягивания щепки, что-то противно скрипело и похрустывало. - "Только бы заноз и отслоившейся краски в ране не осталось", – мелькнула вдруг мысль, и майор с удовлетворением ощутил, что противная одеревенелость стала уходить из тела вместе с ритмичными толчками выходящей из него крови. - "Вот и не верь потом в знаки судьбы", – иронично подумал он, – "весь день комары именно в это место долбали. Как чувствовали! Или они с грузинскими ментами заодно?" В том, что обстрел ведет именно грузинская милиция – майор даже не сомневался. Осмотрев в очередной вспышке света вытащенную щепку, он с отвращением отбросил её в сторону и перекатился по полу вправо, прочь от дверного проема. - "Та-а-ак, сраные ёжики … Руки-ноги слушаются", – с удовлетворением отметил он и только потом заметил в конце коридора лежащего на спине солдата. В ярких световых вспышках лицо молодого десантника казалось таким же белым, как и стена, возле которой он лежал. Ствол торчащего у него из подмышки короткого десантного АКС-74 упирался в стену никчемным сухим сучком. - "Дышит", – присмотревшись, отметил про себя майор и, заметив расплывающееся по доскам темное пятно, понял, что солдат ранен. Отметив частое поверхностное дыхание молодого десантника, майор понял, что тот, судя по всему, уже совсем не боец, и, если не остановить обильное кровотечение, то и не жилец тоже. Свет в коридоре вспыхнул последний раз и погас окончательно. В наступившей темноте контур лежащего солдата едва угадывался. Майор на четвереньках переместился в конец коридора и склонился над ним. - Куда тебя, парень? Рану рукой зажать можешь? Десантник захрипел, замычал невнятно и неопределенно шевельнул кистью левой руки. Но попытавшемуся взять его автомат майору воспротивился с неожиданной в его положении силой. - Куда тебе попало? – повторил свой вопрос офицер и попробовал на ощупь найти место, через которое из солдата вместе с кровью выходит и его жизнь. Левая рука майора при этом попала в растекавшуюся под солдатом лужу. Обостренное восприятие сразу же подсказало некую неправильность, неестественность момента. Он мысленно сравнил еще свежие тактильные ощущения от собственной крови и крови солдата. Ощущения явно не совпадали. Майор поднес мокрую руку к носу, принюхался, рефлекторно-брезгливо встряхнул её и машинально вытер об "афганку" десантника. С молодым солдатом всё было в порядке. Всего-навсего не выдержал стресса мочевой пузырь … Бывает. Особенно с необстрелянными новобранцами. Офицер снова схватился за оружие. - Отдай автомат, сынок! Ты всё равно в таком состоянии – не боец … Отдай … - Нельзя … - Почему, ишак тебя задери, нельзя? - Ротный узнает – убьёт! - Не убьёт! Мы ему не скажем! Майор опять потянул автомат на себя. Безо всякого результата. - Нельзя! – продолжал стоять на своём солдат. - Ты что, воин, совсем охренел? – не выдержал офицер. – Сейчас они настреляются вволю и придут сюда живых добивать! Они тебе твою глупую башку живо тупым кухонным ножом отпилят! Трупы осетин в соседних дворах помнишь? Или тебя на экскурсию сводить? Прямо сейчас? Дай автомат, кому сказал!!! - На! – солдат разом разжал руки. - Вот и молодец! Я – быстро, ты по нему и соскучиться не успеешь … Перехватив оружие, майор, пригибаясь, вернулся к открытой двери своей комнаты. В неверном свете любопытствующей через разбитое окно неполной луны он укрепил на выставленном вперед колене автомат, откинул в боевое положение косой треугольник металлического приклада. Нащупал флажок предохранителя и перевел его в режим автоматического огня. Резко передернув затвор, дослал патрон в патронник, выждал паузу в обстреле и глубоко, как перед прыжком в воду, вдохнув – метнулся к окну. Под ногами хрустнули укрытые одеялом осколки стекла, но майор уже стоял на чистом участке пола, тесно прижавшись спиной к неширокому простенку. - Как они там? – зачем-то спросил он успевших переместиться под панцирные сетки своих кроватей капитанов. - Не ****и! – ответил один из них. Только сейчас подошвами босых ног ощутив выстудившийся за ночь пол, майор осознал, что всё вокруг ему не снится, а происходит НА САМОМ ДЕЛЕ. - "А ведь могут и убить!" – подумалось ему. И от этой мысли, от своего неуместного вопроса, от матерной реплики лежащего под кроватью капитана, от всего сразу – ему вокруг стало легко и смешно. Подумалось, что только что, перемещаясь к окну, он невольно скопировал манеру двигаться и прятаться от шальной пули героев многих набивших оскомину кинобоевиков. Белки глаз майора отливали в рассеянном лунном свете неестественной флуоресцирующей белизной. Его плотно стиснутые зубы обнажились в каком-то необычном хищном оскале и, не удержавшись, он каркающе рассмеялся, перемежая смех хриплым кашлем. Лежащим под кроватями капитанам показалось, что их сосед по комнате начал превращаться в огромную черную остроносую птицу, с каркающим клёкотом расправляющую свои огромные, черные, как ночь, крылья. То ли в ворона, то ли в черного орла. - Ты что, Сан Саныч? У тебя истерика! Пальни по этим гадам, чтобы разбежались! Поубивают же ни за хрен! Майор внезапно затих, соглашаясь кивнул и вдруг понял, что при такой потере крови вот-вот подступит предательская слабость. Слабость, которая не даст ему сделать что-то важное. То, что в сложившихся обстоятельствах может сделать только он, и больше никто другой. Что-то, к чему он уже не просто готов, а УЖЕ ВСТУПИЛ в предопределенное для этого свыше течение событий. И готов влить в них свою волю, свою ненависть, свое отчаяние и сокрушающую это отчаяние неистовую яростную веру в свою власть над собой и над разыгравшейся вокруг драмой. Сконцентрировавшись, майор внутренним взором представил сочащееся отверстие в своей шее. Напрягся. Собрал волю в кулак, стиснул зубы и взвыл: - Стоять! ... Стояяяять! … СТОЯТЬ!!! Послушный организм мобилизовался, вздувшиеся на шее жилы выдавили края раны навстречу друг другу, сблизили их, и кровотечение прекратилось. Краем глаз майор заметил испуганные лица своих соседей по комнате, но тут же забыл о них. Дождавшись паузы в обстреле, он спокойно, как на занятиях в тире, встал посередине оконного проема. Ствол автомата так и остался лежать на правом, не запачканном кровью, плече. Собравшись, майор мысленно представил виденные накануне вечером тела убитых жителей Цхинвали. Память жестокой кинолентой послушно прогнала впечатавшиеся в неё образы невинно убиенных: и молодых, и старых … Сосредоточившись, он выбрал самый страшный кадр из этого кровавого калейдоскопа: грудного младенца в испачканной бурым светло-голубой распашонке. Со светлым русым пушком на почти напрочь отрезанной головенке … Стервенея, прогнал его на внутреннем экране несколько раз. Остановил. Приблизил. Рассмотрел колыхаемый дворовым сквозняком светлый завиток возле неестественно бледного ушка ребенка, и возбужденно копошащихся на его губах и в уголках глаз неряшливых откормленных мух. … Вспомнил пряный запах уже начавшегося тления … Ненависть, помноженная на холодную ярость, яркой вспышкой пронзила сознание офицера, разлилась в каждой клетке его тела. Сделала его ловким и послушным. Он вдруг отчетливо понял, что только что виденного им осетинского ребенка убил высокий курчавый капитан. Грузинский милиционер. Это он сейчас стоит в темноте напротив и, не торопясь, меняет рожок автоматного магазина. Майор ощутил направленный прямо на него взгляд. Почувствовал возбуждение своего противника, его опьянение безграничной властью над находящимися в гостинице безоружными людьми. Он расширил ноздри и вдохнул в себя ночь за окном. Ночь пахла застарелым потом его врага. Стрелять наобум, только затем, чтобы спугнуть распоясавшихся "борцов за свободу" – было бы глупо. Надо дождаться, когда его противники откроют огонь снова и тем самым обозначат себя. Майор снял автомат с плеча и, прицелившись в темноту перед собой, стал ждать. Разыгравшееся воображение, прямо в створе прицельной планки, нарисовало ему одутловатое лоснящееся лицо с черными, закрученными на краях губ усами. Подброшенная фантазией картинка была настолько убедительной, что когда, прямо в перекрестии мушки и прицельной планки, запульсировала частая морзянка трассеров – майор не удивился. Он задержал на полувыдохе дыхание, сместил прицел немного выше пульсирующего огонька и плавно нажал на спусковой крючок. Три выстрела сравнительно малокалиберного АКС-74 на фоне сдвоенного лая милицейских АКМов прозвучали несерьезным дискантом. Сквозь канал разряженного воздуха, продавленный автоматной очередью между участниками огневого контакта, по характерному сопровождающему отдачу хрустящему эху, майор понял, что попал своему противнику в лобную кость. Воображение дорисовало два пулевых отверстия, как в замедленной съемке ассиметрично возникшие у переносицы грузинского капитана. Майор еще пару секунд постоял неподвижно, фиксируя в памяти подробности привидевшейся ему картинки, затем выдохнул оставшийся воздух и опустил автомат. - Ты что, Сан Саныч? – раздалось из-под одной из кроватей, – Шмальни еще пару раз! - Да, Саныч, добавь огоньку, чтобы конкретно обделались! А? - Всё, ребята. Завалил я его … - Кого? – изумились из-под кровати. - Кого-кого … капитана грузинского … прямо в лоб попал … Оба соседа майора вылезли из-под своих "укрытий" и, осторожно ступая по укрытому одеялом битому стеклу, приблизились к зиявшему пустыми глазницами оконному проему. - Какому капитану, Сан Саныч? Ни хрена ж не видно … - Действительно … Только макушки кустов, да кусок дороги виднеются … Темно, как у негра… Откуда стреляли-то? Майор перехватил автомат в левую руку и жестом правой показал направление: там и там … - М-да … – отозвался один из капитанов, безошибочно угадав точку, по которой только что отстрелялся их сосед, – Может всё-таки пальнёшь? Пару раз? По второму? В ответ майор только устало махнул рукой. - Куда? Его и след простыл … Не дай бог по какому любопытному осетину попаду … Он развернулся от окна, прошел между посторонившимися капитанами и уселся на свою кровать. - Первого точно завалил, Сан Саныч? – снова поинтересовался один из капитанов. – Может свет включить? Он было двинулся вслед за своим старшим товарищем, но, чертыхнувшись, остановился. Наклонился и поднял что-то с пола. Прямо из-под ноги. - Гильза! Ещё горячая … Вот чёрт! А по ощущениям так уже как с полчаса прошло … Так как насчёт света-то? Опять же сходить, посмотреть, – что там и как … - Сидите уж … Скоро рассветет – тогда и сходим. Сейчас, пока, давайте лучше оденемся. Один чёрт, до рассвета уже не уснём … В соседних комнатах зашевелились и стали перекликаться любители азартных игр. Судя по их относительно спокойным голосам, потерь среди постояльцев гостиницы не было. В проеме так и оставшейся открытой в коридор двери появилась фигура пришедшего в себя молодого десантника. - Товарищ майор, автомат отдайте … Ротный убьёт … Усевшиеся на одну койку капитаны, услыхав его, толкнули один другого локтями и деликатно прыснули в кулак. - Ты там обут, воин? – отозвался майор. – Тогда сам заходи и бери! Да, и ещё… Найди-ка нам где тут в кладовке веничек или щётку … А то стекла на полу – как грязи … Он поставил автомат на предохранитель и протянул его солдату. - Оружие боевое, заряженное. Поставлено на предохранитель. Майор Шевчук выполнял упражнение номер три по ростовой мишени. Цель поражена. При выполнении упражнения израсходовано три патрона … У присутствующих реакция на стандартный для занятий на стрельбищах доклад была различной. Десантник хмыкнул, а перенервничавшие капитаны заржали в полный голос … Один из них, прекратив смеяться, принюхался: - Там, кажется, эти … террористы … канализацию пробили … Майор спохватился, нащупал под кроватью кроссовки, вытряхнул из них осколки стекла и обулся. - Я сейчас … Вяло бредущего десантника он догнал уже в самом конце коридора … - Ты вот что, воин … Простирни сейчас свою "хэбэшку" в умывальнике. И исподнее – тоже. Просто возьми и раза три прополощи. Отожмешь покрепче – к утру будет сухое. А ротному и всем другим, если что, скажешь, что в коридоре пол протирал. А когда стрелять начали – на ведро нечаянно наступил, и упал … Понял? Солдат смутился, но кивнул благодарно: - Спасибо, товарищ майор! А с патронами как? Ротный у меня – зверь … - Видел я твоего зверя вечером … Разберемся! Не таким мозги вправляли! … Давай-давай, пошевеливайся! – майор подтолкнул солдата к туалетной комнате. – Да, и ещё … воин … как раз насчёт патронов … Там у тебя один так в патроннике и остался. Ты уж не забудь рожок отсоединить, а потом затвор дернуть. Прямо сейчас сделай, а то или сам, или твой зверь-ротный сдуру еще кого ненароком продырявите … - Не волнуйтесь, товарищ майор! Всё как надо сделаю. Вы уж простите … там … даже не знаю, что на меня нашло … Мозги совсем отключились … Показалось, что убили … - Не тушуйся. Я и сам чуть не обделался ... Десантник улыбнулся и недоверчиво покачал головой… Дорогу возвращавшемуся в свою комнату майору преградила открывшаяся дверь. - Саня! – обрадовался протрезвевший сосед-интендант. – Живой! Да ты, брат, ранен! - Где? – не понял тот. - Где-где! Да у тебя вся спина кровью залита! – интендант ухватил майора за руку, развернул и присвистнул. – И дырка пулевая в шее! Тебе в госпиталь надо! - То не пуля, Дмитрич … Щепкой зацепило … - А-а-а … – разом потерял интерес интендант. – Но ты всё равно сходи, помойся, дырку обработай и пластырем залепи. Не ровен час – заразу занесешь. Пять минут спустя молодые капитаны, соседи майора, заканчивали протирать его испачканную кровью спину. Они извели на эту процедуру все три своих полотенца, справедливо полагая, что, на фоне нанесенного гостинице ущерба, за испачканные в крови мокрые тряпки с них никто не спросит. Майор стоял голый, изредка кося взглядом на стоявшее в углу ведро. Брошенные поверх пустых бутылок окровавленные плавки выглядели в нем как отторгнутая роженицей плацента. Плавок было жаль. - Сильно болит-то? – спросил один из капитанов, почему-то отводя в сторону глаза … - Терпимо! Только голова немного кружится. И слабость, будто всю кровь выцедили … От туалетных процедур их оторвал телефонный звонок. В отворившуюся дверь заглянул неугомонный интендант. - Саня, тебя твой земляк к трубе желает … С нескольких фраз уяснивший ситуацию командир десантников пообещал быть перед рассветом и обеспечить, как он выразился "зачистку местности"… 1989-1991-й годы, хроника конфликта. Справка №6. Боевые действия сторон Первую вспышку грузино-осетинского конфликта, унесшую жизнь 6-ти человек, удалось потушить весной 1990 г. путем переговоров. Но, после убийства в Цхинвале двух сотрудников охраны З.Гамсахурдиа 12 декабря 1990 года, силовое разрешение грузино-осетинского конфликта стало неизбежным. Для контроля над обстановкой в город был введен батальон внутренних войск, но должной эффективности их действий во многом помешала позиция командовавших армейскими частями генералов Маслюшкина и Воронова, которая многими оценивается как протбилисская. Именно на них лежит немалая доля ответственности за неконтролируемую эскалацию дальнейшего кровопролития. "Мы их предупредили, – свидетельствует председатель ВС Южной Осетии Кулумбегов, – что имеем информацию о готовящемся нападении, но они словно не слышали нас". Кулумбегов пытался довести сведения об опасности сложившейся ситуации до высшего союзного руководства в Москве, в частности министра обороны Язова, предсовмина Рыжкова, спикера ВС СССР Нишанова, председателя КГБ Крючкова; и хотя с Горбачевым личного контакта не было, совершенно исключается, чтобы последний не был в курсе дела. "Вечером 5-го января, – рассказывает Кулумбегов, – я еще раз лично сообщил Маслюшкину, что в Гори, для вступления в Цхинвал, готовится спецконтингент из уголовников". В Цхинвале силовую акцию грузинских властей ждали. Осетины заняли посты у мостов на въезде в город. В опоры мостов была заложена взрывчатка, однако использовать ее не пришлось. 5 января 1991 года командовавший подразделениями внутренних войск МВД СССР генерал Маслюшкин заверил осетин, что слухи о движении отряда МВД Грузии в сторону Цхинвали беспочвенны и ждать собственно некого. Мосты были разминированы. Южная Осетия подставлялась под удар. Так союзное руководство ответило на выраженное осетинским народом стремление остаться в Союзе. В те дни в Южной Осетии заявил о себе ставший в дальнейшем определяющим для новой России тип поведения, аналога которому не сыскать, пожалуй, во всей мировой истории: силой, не останавливаясь даже перед жертвами и кровопролитием, гнать от себя не желающие расторгать исторический союз народы. В ночь на 6 января 1991 года, в сочельник православного Рождества, руководство Грузии, без уведомления властей Южной Осетии, ввело в её столицу разномастные подразделения милиции и национальной гвардии, общей численностью около 3000 человек. Православные грузины совершили жестокое нападение на православных же осетин. Характер их последующих действий доказывает, что это была акция по устрашению осетинского населения. Информация из нескольких источников свидетельствует об использовании в составе введенных подразделений недавно амнистированных уголовников. 17 осетин погибли в первый же день, среди них – и несколько работников правоохранительных органов. В ответ, 6-го и 7-го января, на все патрули грузинской милиции были совершены организованные вооруженные нападения. Ее отогнали к центру города, и все последующие дни, вплоть до их отбытия 26 января, грузинская милиция контролировала всего лишь Театральную площадь и дома вокруг нее, а также улицы, ведущие из центра города к Старому и Новому мостам (между этими мостами метров четыреста). Вокруг всего этого пространства в центре города участники конфликта возвели баррикады из мешков с песком. Пока грузинская милиция не оставила город, в нём шли бои. В городе сложилась патовая ситуация: осетинские отряды не могли выбить противника из центра города, а грузинская милиция не имела возможности расширить удерживаемую зону. На вооружении МВД Грузии находилось порядка одиннадцати БТР и БРДМ с использованием которых осуществлялись рейды по городу, в ходе которых производился отстрел мужчин призывного возраста. Внутренние войска МВД СССР ограничивались патрулированием на БТРах, для пешего патруля у них людей не было. БТРы останавливались там, где вспыхивала стрельба. Не было фактически и комендантского часа. На момент ввода призванной прекратить кровопролитие группировки российских войск имели место сообщения о скопившихся в городе и за его пределами тысячах (до 12 тысяч) грузинских боевиков. Весь период нахождения в Цхинвале грузинской милиции в городе утверждалась атмосфера террора, спасаясь от которого часть жителей - в основном старики, женщины и дети - пряталась на территории военных городков. Грузинская сторона начала производить обыски, аресты, убийства людей, грабежи, поджоги жилых домов и другие преступные действия по отношению к осетинам. Всё перечисленное совершались с поощрения грузинских властей и молчаливого согласия Кремля. В этих условиях осетинская сторона была вынуждена перейти к сопротивлению, первым шагом которого была задача раздобыть хоть какое-нибудь оружие. В этих целях цхинвальцы разоружили относительно лояльно настроенных к населению грузинских курсантов, ранее введенных в юго-осетинскую столицу. Это самовооружение и эпидемия пищевой токсикоинфекции, вспыхнувшей среди грузинской милиции, помогли к исходу 28 января освободить город. Отрядам самообороны удалось вытеснить грузинские войска из Цхинвала, после чего последние, закрепившись на въезде в город, начали карательные акции против сельских районов Южной Осетии, не оставляя попыток взять штурмом собственно Цхинвал. 26 января осетинские отряды заняли центр и мосты. Начали восстанавливаться учреждения, первые две недели жителям приходилось ликвидировать следы разгрома и отмывать брошенные грузинской милицией помещения от оставленной неимоверной грязи. На въездах в город со стороны Тамарашени и Никози конфликтующими сторонами были возведены баррикады из набитых песком мешков. Цхинвальские грузины, не покинувшие город, стали жертвами одного из мифов – мифа о том, что в Цхинвали грузин нет. На самом деле даже в начале апреля в городе, по различным оценкам, оставалось до нескольких сот грузин. Если до 26 января большинство жертв конфликта являлись одновременно и его участниками, то, начиная с 27 января, отмечается массовое появление раненых и убитых во время начавшихся грабежей пожилых осетинов и детей. В тоже время зона преступлений смещается в села Цхинвальского района. 29 января 1991 года, при прямом соучастии генералов Маслюшкина и Воронова и срочно прибывшего в Цхинвал полковника Павлюченко (предположительно – представителя ГРУ), Председатель Верховного Совета Юго-Осетинской Советской Республики Торез Кулумбегов был обманным путем вывезен из Цхинвала (якобы на переговоры с грузинским руководством). По прибытии в столицу Грузии, он прямо из Дома Правительства был препровожден в тюрьму, где подвергался пыткам и истязаниям. Только 29 декабря 1991 года Торез Кулумбегов был освобожден из грузинской тюрьмы и на вертолете переправлен на Родину. Парадоксальным образом в тюрьме Торез Кулумбегов оказался в одной камере с отбывающим заключение ярым грузинским националистом – Джабой Иоселиани. Иоселиани в начале следующего 1992 года, уже свободный, заявит в интервью грузинскому телевидению: "...Если в Цхинвали будут упорствовать, мы применим силу. И это будет настоящая война, а не то, что было до сих пор. Будет один, но окончательный удар". Грузинской стороной с 14 февраля, по ночам, город обстреливается из зенитных орудий, градобойных и противолавинных пушек. Огонь по неосвещенному ночному городу велся, как правило, не прицельно. Попадания приходились преимущественно на жилые кварталы. Вследствие этого имелись многочисленные жертвы среди мирного населения. По ночам происходили обоюдные обстрелы города и штаба МВД Грузии. 1 февраля 1991 года Союз независимых энергетиков Грузии отключил энергоснабжение Южной Осетии. В доме престарелых замерзло несколько десятков стариков (в том числе и грузины), в родильном доме, едва родившись, умирали дети. Энергетическая блокада Цхинвали привела к тому, что хирургические операции при свете свечей проводились не только в Цхинвали над осетинскими раненными, но и, по словам главного врача в больнице вполне лояльного к грузинским властям поселка Тквиави, куда вывозили грузинских милиционеров. Так блокада города грузинскими энергетиками наказывала и сотрудников МВД Грузии. Внутренние войска МВД СССР не предпринимали в то время активных действий – не было приказа. Лишь в начале апреля внутренние войска приступили к активным действиям. Сюда был переброшен только что сформированный отдельный батальон особого назначения (ОБОН), укомплектованный добровольцами из различных частей. Для проведения миротворческой операции во временное оперативное подчинение войск МВД СССР были переданы подразделения недавно выведенной из Афганистана дивизии ВДВ. Разгоравшееся по этому поводу среди личного состава десантных войск недовольство было преодолено заверениями о временном характере этой меры (профессиональных миротворцев в те времена еще не существовало ни де-факто, ни статусно). Упрямое желание Москвы изображать всё происходящее – как ВНУТРЕННЕЕ дело Союза, не позволяло впрямую применять регулярные войска МО для эффективного наведения порядка в автономной области. 3 апреля силы МВД Грузии были оттеснены и захвачена высота над городом, где находился штаб. Начались операции по разоружению противоборствующих сторон, сопровождавшиеся в основном столкновениями с грузинскими отрядами. Попытка Тбилиси использовать союзные силы для подавления осетинского национального движения провалилась. Апрельское вмешательство внутренних войск СССР было объявлено Грузией актом агрессии. Грузинские власти и средства массовой информации, а с их подачи и большинство населения, расценили эти действия как оккупацию. 8 июня 1991 года число сожженных осетинских сел достигло 70. 1 сентября 1991 года сессия Совета народных депутатов Южной Осетии отменила решения собрания депутатов всех уровней от 4 мая 1991 года как юридически неправомочные и не приведшие к стабилизации, упразднила Собрание депутатов всех уровней и восстановила статус Республики. С этого момента она получает название – Республика Южная Осетия. По официальным данным число жертв грузинского террора с 6.01.91. по 1.09.91 достигло 209 человек, ранено 460 мирных жителей, пропало без вести 150 человек (впоследствии выяснилось, что подавляющее большинство из них были убиты грузинскими национал-экстремистскими вооруженными формированиями).