СОЗВОНИМСЯ
Обычно я говорю: созвонимся, с ударением на “он”. Вернее не обычно, а всегда говорю. Говорят, это неправильно. Даже, когда хочу сделать ударение, как надо, на “им”, до “них” дело так категорически и не доходит. Ударение по справедливости дос-таётся “ему” – он один-одинёшенек, а “их” – пруд пруди.
Что тут начинается с моими собеседниками всех возрастов и полов ( хорошо, что их только два ). Кто-то, терпеливо рисует генеалогическое древо злополучного слова. Кто-то начинает кричать матом, доказывая на примере оного, что матерное слово, оно всё стерпит, любую приставку с радостью примет, не страшны ему никакие падежи бе-шенства, никакие склонения. Но попробуй его оскорбить неправильно поставленным ударением… Во времена сомнений, во времена тягостных раздумий о судьбах моей ро-дины, ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный рус-ский язык. Не будь тебя…
Но то, что сделала моя сестра, простая руская женщина, закончившая простое русское училище, навечно должно войти в учебники лингвистики, филологии и педаго-гики для слаборазвитых детей. Она сказала: “Мальчик мой! Звонит колокол, а телефон – звонит. И уж точно происходит это слово не от составляющих – вонь, вонять, воню-чий. Не надо оваций.”
Если бы она знала как близка она к истине.
Её тугоухий меньшой братец с самого детства абсолютно не может воспринимать все мелкие, никчёмные и неинтересные звуки. Он просто не замечает их, они слишком ничтожны для его абсолютного слуха. Его тугое ухо востаёт против такой бытовщины. Звонок в дверь просто оскорбителен для него своей обыденностью…
Вот если представить, что все дверные звонки воспроизводит, одна за всех, та са-мая царь-пушка, которую никто никогда не слыхал и не услышит, потому что она только ему, а значит, мне стреляет. Ну и, конечно же, сразу же сбирается вещий Данил отво-рять неразумным хозарам. Их нивы сжаты, сёла голы – их, за дерзкий набег обрёк он мечам и пожарам… А для других, несчастных, дверной звонок существует.
Или, на худой конец, непонятно какими путями, звонок подсоединён на ночь к огромной, злобной, не поддающейся дресировке, овчарке… Ночь. Её запоздалый длиннющий междугородний звонок в дверь… Зверь ей с воем на своём, а я ему, восхищая её бесстрашием и непринуждённостью, на своём.
- Дай, Джим, на счастье лапу мне. Давай с тобой повоем вместе при луне. Как ты думаешь, дружище, она сюда ещё не приходила. – И уж совсем, снимающее все вопросы: - Мы с тобой одной крови. Ты и я. – это уже к ним обоим.
А про телефон, про этот мышинный писк, даже и говорить не хочется. До мышинной возни мы не опустимся. Но кто-то же должен к нему подойти. И желательно не ущемив при этом свою тугоухую гордость…
…Налетели поганыя на святую Русь, налетели безжалостной саранчой. Затми-ли собой свет белый. А Ярославна во Путивле кари очи не смыкает, слёзы льёт. Слёзы горючи. А татаровья уж под самыми да под стенами лютуют, русских жён да во полон угоняют. Ой, да некому за них заступитися, ой, да некому злого ворога заломати. Их мужья да братия, да старши сыны во сыру во землюшку полегли смертию храброю. А князья, каждый свою думу думает. Думу горькую да напрасную, да каждый, да по сво-ему. Стонет Русь! Плачет Русь! А во славном городе да во Муроме спит Илюшенька во сырой печи, спит детинушка богатырским сном. Беспробудным сном…Вечерний звон! Вечерний звон! БОМ-БОМ-БОМ Вечерний звон!!!
Вставайте люди русские!
Вставайте люди вольные!
За нашу землю русскую!
За нашу землю вольную!!! Вечерний звон! Вечерний звон!
И встаёт Илюшенька, встаёт красно солнышко. Расправляет он плечи могут-ные, берёт он меч обоюдовострый…
Вот и мне Вечерний звон да услышится. Перезвон колоколов телефонных.
Вечерний звон! Вечерний звон! И встаёт Данилушко, встаёт детинушка. И берёт он трубку обоюдовострую.
Созвоннимся.