Изя Маневич
Ярко светило солнце. На бульваре работали женщины в оранжевых жилетках. Они мели мётлами сухие листья, поднимая пыль. Одна из них, толстая и смелая, дерзко взглянула на сидящих на скамье мужчин.
-А ну, мужички, примите ножки, а то замараю,- баба рассмеялась, показывая ровные и белые зубы.
„В деревне выросла. Вон, какие зубы. Вода колодезная, не водопроводная,“- мельком взглянув на неё, машинально подумал Изя Маневич.
Баба всё не уходила, крутилась возле. Её загорелое, немытое лицо лоснилось от пота. Она призывно поглядывала на мужчин - то на одного, то на другого, затем, не чувствуя внимания с их стороны, нехотя отошла в сторону.
-Петровна, чё ты там копаешься? Иди сюда!- крикнула ей пожилая сухая баба, видно, старшая.
-Так вот,- продолжил прерванный разговор Изя.- Ты, Стас, зря это затеял. Если бы на самом деле было, тогда можно, а так пусть сначала заплатят...
Стас Левин с наслаждением вытянул сильные ноги, зевнул и откинулся на спинку скамьи. С удовольствием огляделся. Да, давненько не сиживал он на Чистопрудном бульваре... Всё-таки Москва его родной город, хотя и в Филадельфии он устроился неплохо.
-Ты понимаешь, Изя. Вот, хочется почему-то...- Стас намного моложе, но Изя его родной дядя, так что можно говорить на „ты“ и без церемоний.
-Ты подожди. Я к нему схожу, выясню, что - к чему. Не хочется мочить, кого попало. Видел я его в Измайлове, молодой он для этого,- проговорил Маневич и посмотрел вслед ушедшей бабе. „Чумазая, но можно отмыть. Такие как раз в постели ого-го! И без претензий!“- подумал он и вспомнил свою Фаину. Ему стало грустно.
-Да какая мне разница! Хочется и всё тут! К тому же, он не наш,- Левин встал и расправил плечи.
Это был высокий крепкий мужчина с сероголубыми глазами и тщательноподстриженными рыжеватыми волосами.
-Ну, и что? Не наш, но и не тот. Хотел бы я с теми повстречаться... а кого попало... нет,- Изя тоже встал.- В общем, не пори горячку. Я разбирусь и скажу.
Он, напротив, невысок и полноват с лысеющей головой и чёрными блестящими глазами.
Они неспеша двинулись в сторону Мясницкой. Изя поймал себя на мысли, что про себя называет эту улицу по-прежнему Кировской.
-Давай зайдём в Главчай, а то в Америке я чаю хорошего так и не пил,- предложил Стас.
-Чтоб я так жил!- воскликнул его дядя.- Давно же ты в Москве не был. Уж сколько лет, как чайный на ремонте!
-А...-неопределённо протянул племянник.
Они сели в машину „Волга“.
-И что ты её не сменишь?- небрежно бросил Левин.- У меня „Форд“. Хочу сменить на БМВ, как у жены. Классная машина!
-Чтоб ты знал! У меня „Волга“ новая! Разве не видишь? Привык я к нашим...- Маневич поморщился.
-Скажешь тоже, „нашим“,- Стас рассмеялся весёлым, беззаботным смехом.
Изя косо взглянул на него, но промолчал. Больше они за всю дорогу не проронили ни слова. Левин смотрел на хорошо знакомые дома Бульварного кольца и чему-то улыбался. Да, приятно встретиться со старыми знакомыми! Здесь почти ничего не изменилось. Прикрыл глаза и в его воображении замелькали картинки прошлого. Вот, он прогуливается по бульварам с Танюшкой. Интересно, что с ней сталось? А вот - с Олей... с ней тоже расстался ещё задолго до отъезда в Америку. У женщин всегда имел успех, но не женился, как чувствовал, что встретит свою Джейн...
Они въехали во двор большого дома. Маневич поставил машину у подъезда, под старым тополем. Также молча направились к лифту.
Дом был старым, дореволюционной постройки, с толстыми стенами и высокими потолками и, явно, требовал ремонта – лепнина на фасаде местами отвалилась, массивные двери потрескались и покосились. В лифте дурно пахло разлогающейся мочой.
-И как ты здесь можешь жить?- поморщился Стас.
-Не все же могут жениться на богатых американках- огрызнулся Изя.-Чтобы провести ремонт и завести консьержку, надо сначала расселить коммуналки. Сейчас серьёзные люди этим занимаются, но не всё сразу... Район-то хороший и сам дом тоже.
Они поднялись на четвёртый этаж. Маневич открыл двойную стальную дверь и пропустил вперёд племянника. Просторная квартира обставлена дорогой старинной мебелью. На стенах висят картины известных мастеров. Но не прибрано, везде следы запустения, пыль.
Левин сразу направился на кухню, но вскоре вернулся.
-У тебя и пожрать-то нечего,- разочарованно протянул он.
-Ты же знаешь, Фаина в Малаховке, на даче, а мне некогда этим заниматься,- поморщился хозяин квартиры.
-Ну, тогда пойдём в ресторан, хоть пожрём, как следует,- предложил племянник.
-Иди один, а у меня срочная работа,- Маневич повернулся и ушёл в дальнюю комнату, служившую ему мастерской.
Работал он в стоматологической поликлинике зубным техником, „инженером человеческих челюстей“, как любил шутить в кругу друзей. Кроме поликлиники, подрабатывал дома, что и служило основным источником существования для него и семьи. Сейчас, слава богу, времена меняются, можно работать спокойно. А раньше того и гляди наедут и привлекут за „нетрудовые доходы“... Это у него-то „нетрудовые доходы“? Попробовали бы сами корячиться с зубными протезами! Участковый сколько раз приходил! Всё вынюхивал, на лапу вымогал. Еле-еле откупился. Теперь проще, а с налоговиками или с братвой всегда можно договориться... И с материалом тоже стало легче, можно покупать в открытую, не таясь. Дороже, правда, получается, но пусть клиент платит. Это не его проблема.
Так незаметно, за работой прошёл день и наступил вечер. За окном стемнело и зажглись фонари. Вдруг раздался стук в дверь. Маневич вздрогнул, машинально выключил настольную лампу и обернулся.
На пороге стоял Стас и довольно улыбался.
-А ты всё корпишь?- его зрачки расширились, отчего глаза стали казаться темнее.- А я неплохо посидел в ресторане.
-М-м...- Изя ещё не оторвался от работы и своих мыслей.
-А ты в своей Америке на шее у жены сидишь?- вдруг язвительно спросил он.
-Ну, зачем? За компьютером сижу.- Левин поскучнел.- Первое время было трудно, ни языка не знал, ни компьютера... А потом ничего, освоился.
-То-то и оно...- многозначительно заметил Маневич.
-В Америке знаешь, сколько бы ты зашибал на своих зубах?- вновь оживился племянник.
-А конкуренция? Там, небось, таких, как я, хватает...
-Да, это верно,- опять поскучнел Стас.- Если бы не деньги жены, не скоро бы я смог купить наш дом или пришлось бы выплачивать всю жизнь...
-Ну, вот. А здесь у меня клиентура прикормлена.- Изя встал из-за рабочего стола, размял руками поясницу.- Вот, съезжу к тебе в гости, посмотрю, что к чему...
-Ты знаешь,- глаза Левина посветлели и в них заплясали весёлые огоньки.- Я в ресторане классных тёлок снял!
-Что за тёлки?
-Да, всё нормально! Я им свой американский паспорт показывал!
-А это зачем?
-Ну, на всякий случай. Иностранца побоятся кидать!
-Ты думаешь, побоятся?
-Ну, да. И телефончик есть,- племянник похлопал себя по карману.- Можно вечерком сюда позвать. Фаины, всё равно, сегодня не будет!
-Небось, тёлки из тех, у которых ноги из-под мышек растут?- Маневич почему-то вспомнил толстую бабу, которую они видели сегодня на бульваре.
-В роде того. А что?
-Ты знаешь, я таких не очень... Да и устал сегодня, весь день пахал.
-А жаль...- разочарованно протянул Стас.- Могли бы неплохо развлечься.
-Ну, что теперь поделаешь... Не мой это вкус.- Изя двинулся на кухню.
-Ну, ты прямо деревенский русский мужик. Я знаю твой вкус, тебе бабы с „товаром“ нужны ,- с иронией бросил ему вслед Левин и отправился гостиную смотреть телевизор.
На следующий день Маневич позвонил художнику Пахтину, о котором шла речь на бульваре, и сказал, что хочет посмотреть его картины. Кто-то напел племяннику, что этот Пахтин не то сам бывший энкавэдэшник, не то его отец. И надо, мол, его замочить. Есть-де люди, которые этим занимаются и ищут желающих среди пострадавших. Изя всерьёз к этому не относился. Он знал, что про настоящих энкавэдэшников ничего не известно. Когда это было! Скорее всего, подставляют человека. Но у Стаса чешутся руки, так что проверить надо. Не хочется мочить, кого попало... А если это на самом деле, то пусть племянник делает...
Пахтин жил на Мясницкой, около чайного магазина, в большом красном доме в глубине двора. Изя хорошо знал эти места, бывал здесь не раз по разным делам и сразу заметил перемену. „Что же тут было?“- задумался он, глядя на пустой постамент, стоящий посреди двора.- „Ах, да. Бюст Ленина! Быстро подсуетились, однако.“
Дверь открыл сам художник. Это был высокий ещё нестарый человек с начинающей седеть бородой и немного восточным спокойным лицом.
„Молодой для этого“- подумал Изя.- „Хотя, может быть, отец?“
Маневич бросил быстрый взгляд по сторонам: „Ясно, коммуналка“.
Стены коридора, в котором они стояли, увешаны разношёрстной старой одеждой. И кругом двери с замками. Много дверей! И этот незабываемый дух общей квартиры! Изя его хорошо помнил – сам вырос в коммуналке.
Пахтин пригласил в свою комнату и предложил чаю.
-Чаю? Можно,- согласился гость.
Художник вышел из комнаты, а Маневич внимательно осмотрелся.
Это была маленькая комнатка, не больше 12-13 квадратных метров, вся заставленная картинами. Потолок высокий, сразу видно – дом старинный, дореволюционный. Вдоль одной стены - самодельный стеллаж, уставленный картинами как книгами. На другой стене от потолка до дивана висят картины. У окна мольберт. А посередине комнаты - низкий и длинный столик, служащий, видимо, обеденным.
„И всё? А говорили, здесь какие-то богатства, награбленные не то самим хозяином, не то его отцом!“- усмехнулся Маневич.
Вскоре пришёл хозяин с горячим чайником и чашками. Изя мельком взглянул на дешёвые аляповато расписанные чашки: „Да... Сервиз, явно, не из дворца...“
Попили чаю, поговорили о том, о сём и Пахтин начал показывать свои работы, устанавливая их поочерёдно на мольберте.
Маневич имел вкус к живописи, особенно к русской, но такого стиля ещё не видел.
-У Вас какое направление?- осторожно спросил он.
-Наив. Русский лубок или, лучше сказать, развитие лубка,- с нескрываемой гордостью ответил художник.
-А краски такие яркие! Они что, довоенные?- опять осторожно прощупывал почву гость.
-Довоенные? Откуда! Меня же тогда ещё не было!
-Ну, может, от отца остались,- вел свою линию Изя.
-От отца? Что Вы! От него одни фотокарточки остались. Он на фронте погиб. У него ничего не было,- искренне удивился Пахтин.- А потом, главное не сами краски, а их сочетание. Комбинация тёплых и холодных цветов – вот основа живописи.
Маневич не мог сказать, что такая живопись ему нравится. Скорее, она ему непривычна. Но что-то во всём этом было. Настроение, увлечённость или ещё что-то пока непонятное, но на холсты хотелось смотреть. Картины повышали настроение. Особенно привлёк его внимание холст, на котором изображён бульвар, похожий на Чистопрудный. Ну, конечно – те же скамейки и так же растут деревья, только зимой. Изя пригляделся – всё завалено снегом, на скамье сидят бабы в валенках, тёплых толстых платках и оранжевых жилетах. Деревянные лопаты торчат из сугробов рядом. Женщин трое. Та, что посередине, смеётся, показывая белые и ровные зубы. Ба! Да это же она, та самая! Его бросило в жар. „Что это я? Не мальчик же, в конце концов!“- пронеслось в голове.
Маневич проглотил слюну, солидно откашлялся.
-Это что, Чистопрудный бульвар?- внешне спокойно спросил он, кивнув на картину, и вытер платком лоб.
-Ага.
-А сколько Вы за неё хотите?
-Двести.
-Чего двести?
-Рублей.
„Действительно, наив. Настоящей цены не знает“- подумал Изя.
-Хорошо. Я сейчас не при деньгах, но на днях позвоню и заеду. Вы картину придержите на всякий случай,- равнодушным тоном проговорил он.
Гость встал, поблагодарил за чай и направился к выходу. В коридоре он обернулся и кивнул на прощание.
Во дворе в глаза брызнуло солнце. После сумрачного коридора всё казалось светлым, ярким и радостным. „Какое это НКВД?“- промелькнула мысль.- „Ясно, подставили дурака. Как есть наив!“
Его потянуло на Чистопрудный бульвар, благо рядом. Проходя по двору, ещё раз бросил взгляд на пустой постамент, где ещё совсем недавно стоял бюст Ленина, и подумал: „Как всё оказалось просто! А сколько сначала коммуняки наломали дров!“
Изя вышел на Мясницкую у одетого в леса чайного магазина, перешёл на углу на другую сторону и оказался на бульваре.
Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось. Так же светило солнце и пели птицы. Люди спокойно прогуливались, сидели на скамейках, шутили и смеялись. Лето! Маневич направился к Чистым прудам, невольно вглядываясь в прохожих. Нет ли её? Но её нигде не было! У воды он остановился, посмотрел на величаво проплывающих мимо лебедей и повернул назад. Какая-то сила толкала его именно туда, где вчера сидели они вместе с племянником и видели её.
Всё произошло так быстро, что Изя в первое мгновение растерялся. Навстречу шла она! Или не она? В нерешительности он остановился. Прямо на него две бабы в оранжевых жилетках толкали мусорный бак на колесах, доверху наполненный сухими листьями. Одна из них – та самая, белозубая! Но что с ней произошло? Лицо женщины было мрачновато, слегка отёчно, а под левым глазом красовался синяк!
„Эге...Да у нас „скандал“ под глазом!“- мелькнула догадка.
-Здравствуйте!- улыбнулся Маневич и отступил в сторону.- Вы меня узнаёте?
Женщина остановилась и оценивающе его оглядела.
-А поправиться, мужчина, не найдётся?- по её лицу невозможно было понять, помнила ли она его.
-При мне нет, а дома найдётся,- солидно ответил Изя и тут же заискивающе добавил.- Я тут недалеко живу, на машине пять минут.
Женщины о чём-то оживлённо зашептались.
-Небось, дома жена со скалкой ждёт?- весело рассмеявшись, проговорила белозубая.
-И семеро по лавкам,- в тон ей добавила напарница.
-Никого нет, я один,- и опять он поймал себя на том, что заискивает.
„Что с тобой?“- подумал Маневич.-„Сам ведь знаешь, кто ты и кто они!“
Бабы опять зашушукались, прыская со смеху.
-Ну, ладно, мужчина, пошли,- белозубая отделилась от бака с мусором и направилась к небольшому вагончику, стоящему в стороне.
Изя – за ней. Женщина скрылась в вагончике и через несколько минут появилась вновь, одетая в легкое летнее голубое платье в белый горошек. Она больше не казалась слишком толстой. „Это всё оранжевый жилет“- мелькнула мысль и он рассмеялся. Женщина бросила быстрый взгляд, в котором читался вопрос.
-А как Вас зовут?- Изя больше не удивлялся своему заискивающему тону.
-Людмила...- она отчего-то смутилась.
-А меня Изя...
Как он и обещал, доехали до дома за пять минут. Во дворе никого не было и они проскользнули в лифт никем не замеченными.
-Вы сходите в ванную, помойтесь,- предложил хозяин.- А я пока соберу на стол.
Сказал, а сам подумал: „Не обидется ли?“
Но женщина не обидилась, а даже, напротив, обрадовалась.
-Вот, хорошо! А то у нас в общежитии уже второй месяц, как отключили горячую воду,- она скрылась в ванной.
Через минут двадцать Людмила появилась в лёгком халате Фаины, который несколько не сходился на ней, обнажая белую и крепкую грудь. На шее отчётливо видна линия загара.
„Так я и знал, она не толстая, а крепкая“- мельком взглянув на неё, решил хозяин, накрывая на стол.
Он открыл шпроты, тушёнку, нарезал хлеб, достал из холодильника лук и бутылку „Столичной“, которая сразу запотела, покрывшись чистой и холодной слезой.
-Ну вот, всё готово!- Маневич хлопнул в ладоши.- Прошу.
Он указал женщине на стул и налил ей первой рюмку водки.
Людмила села, отчего халат ещё больше разошёлся на её груди, и с сомнением посмотрела на рюмку.
-А стакан у тебя есть?- она смело посмотрела ему прямо в глаза.
-Ну, конечно,- Изя суетливо достал из кухонного шкафа стакан и стал наливать в него водку, вопросительно поглядывая на женщину.
Когда стакан наполнился на две трети, Людмила остановила его движением руки. Из солидарности налил себе тоже в стакан, но немного, на донышке.
-За нас,- он поднял свой стакан и улыбнулся.
Женщина ничего не ответила, взяла стакан и запрокинула голову...
Изя смотрел на её гладкую загорелую шею, пока она всё не выпила, затем поднёс ко рту свой стакан...
Ела она быстро, аппетитно похрустывая луком, затем сама налила себе три четверти стакана и залпом выпила. Он смотрел на неё как зачарованный. Людмила раскраснелась и даже синяк под глазом стал менее заметен. Наскоро закусив,
Маневич решил, что наступил подходящий момент, встал из-за стола, взял женщину за руку и увёл в спальню...
Ей оказалось тридцать два года. Тело её было молодым и крепким, как он и предполагал. Но больше всего удивило его то, что в постели она была тихой, нежной и даже робкой.
„Вот, тебе и сюрприз!“- думал Изя.- „Такая бой-баба по жизни, а в постели – трепетная козочка“. Впрочем, это нравилось ему ещё больше. Бесстыдных баб он не любил.
Незаметно наступил вечер. Людмила собралась и ушла, а Маневич отправился в ванную. Поливая себя из душа, он думал о том, как славно всё получилось, как хорошо, что не связался с ресторанными тёлками и не ошибся в Людмиле.
За этим занятием и застал его Стас. Он заглянул в ванную, на его лице читалось разочарование.
-И что ты мурлычешь, как сытый кот?- сдержанно спросил племянник.
-А что-о?!- Изя решил ничего не говорить о своём приключении.- Просто хорошее настроение.
-У тебя кто-то был?- не отставал Стас.
-Да, так...Один знакомый. Ты не знаешь... мой старый клиент.
-Знаем мы этих клиентов... вся постель смята.
-А ты где болтался так долго?- дядя решил перевести разговор на другую тему.
-Да... с этими ресторанными шлюхами. Оказались обычными проститутками. Никакого снисхождения к моему американскому гражданству.
-Ну вот, видишь. Я же говорил,- самодовольно заметил Изя.
-Что ты говорил?
-Ну, когда ноги из-под мышек растут...
-При чём тут это?
-И сколько содрали?- Маневич вытерся и надел халат.
-Ну, стольник...
-Баксов?
-Ну, да,- Левин сплюнул в раковину.
Они вышли из ванной и устроились в гостиной. Изя сварил кофе, а племянник включил телевизор.
Сначала долго молчали, пили кофе, каждый думая о своём.
-Ты знаешь, я был сегодня у этого художника... Пахтина,- наконец, проговорил Маневич.
-Ну, и как?
-Никакое это не НКВД, подставили дурака.
-Ты думаешь?
-Конечно. Те так не живут, у них другие интересы, да и молодой он для этого.
-А отец?
-Говорит, на фронте погиб. Кто это может помнить? Давно было!
-Но кто-то за всё это должен отвечать?- Левин напрягся и смотрел перед собой невидящим взглядом.
-За что „это“?- дядя, казалось, не понимал, о чём идёт речь.
-Ты что забыл деда, который получил „десять лет без права переписки“?
-Он, между прочим, мне отец!- Изя тоже напрягся и в упор посмотрел на племянника.
-Ну вот! Говорят, такой человек был! Из воздуха мог бабки делать! Нам до него – ой, как далеко!
-Знаю, но при чём здесь этот придурок?
-Он не наш!
-Чтоб ты знал, в НКВД много наших служило, начиная с Ягоды и Агранова и ниже.
-Их всех расстреляли...
-Ну, не всех, но этих – да. Кстати, Ежов был русским, Берия грузином и тоже расстреляли...
-Можно сделать символически, за деда, за всех пострадавших!- Стас разгорячился и рубил руками по воздуху.
-Ну, и что от этого изменится?- Маневич тоже возбудился и пролил на стол остатки кофе.
Оба внезапно замолчали и уставились на грязно-коричневую лужицу на белой скатерти так, как будто это была кровь.
Так ни до чего не договорившись, они отправились спать – хозяин в свою спальню, а гость постелил себе на диване в гостиной.
Рано утром следующего дня дядя уехал в поликлинику – надо отдать сделанную работу, а племянник всё не вставал, нежился, лёжа на диване. Его сильное тело требовало работы, но в голове не было никаких мыслей, кроме как пойти и грохнуть этого художника – уж больно прост. Таких только мочить! Доступная жертва всегда манит!
Наконец, он встал, собрал постель, несколько раз отжался от пола, походил по комнате на руках, старательно обходя мебель. Затем тщательно побрился, принял душ и сварил кофе, привезённый из Америки. Попил с рогаликом из бывшей булочной Филиппова.
Ну, всё – пора! Левин набрал номер телефона Пахтина.
-Ало?- ответил чей-то глуховатый голос.
-Нэлоу!- заговорил Стас с лёгким американским акцентом.- Говорит Стас Левин. Я могу поговорить с художником Пахтиным.
-Я Вас слушаю.
-Мы с Вами виделись в Измайлове. Я хотел бы посмотреть Ваши работы.
-Пожалуйста.
-Спасибо. А когда Вам удобно?
-В любое время.
-О´Кей! Сегодня в семь вечера Вас устроит?
-Хорошо. Договорились. Запишите адрес...
-Ну вот, а ты боялась – даже юбка не помялась!- пробормотал Левин, повесив трубку, и спрятал в карман листок с адресом.
Он вышел во двор и стал бродить, что-то приглядывая. Двор был довольно захламлён, но нужного найти не удавалось. Стас остановился и огляделся по сторонам. Ага, вон там - стройка. Он направился туда, вошёл во двор, заваленный стройматериалами и всяким строительным мусором. Вокруг – ни души. Неподвижно стоял одинокий подъёмный кран. В куче щебня, досок и проволоки Левин увидел короткий кусок трубы, покрытый ржавчиной. То что надо! Осторожно с помощью носового платка он взял обрезок и завернул его в газету. Весело насвистывая, вернулся домой и сразу прошёл в дядину мастерскую. Нашёл гладкую голубую изоленту и обмотал ею трубу поверх газеты. Ну, вот! Теперь, если есть чьи-то отпечатки пальцев на ржавчине, то сохранятся, как в сбербанке! „Но только не мои-и, только не мои-и“- напевал он на мотив какого-то мюзикла.
Стас вытер платком изоленту и спрятал обрезок трубы в карман пиджака. Всё готово! Теперь можно сходить в ресторан, посидеть, но только не в тот же, чтобы не встретить вчерашних тёлок. Всё было нормально! Но не хотелось их больше видеть и всё! Остался какой-то осадок. Он очень гордился своим американским гражданством и надеялся на большее почтение, что ли... А этим всё равно – гони бабки и все дела!
Жаркий летний день плавно переходил в душный вечер. Парило, собирался дождь.
Левин бродил по Чистопрудному бульвару, нетерпеливо поглядывая на часы. Ему было жарко и душно. Ещё бы! Весь день париться в пиджаке! Но ничего не поделаешь! Согласно его плану, так надо! Он потрогал обрезок трубы под пиджаком. Всё на месте! Честно говоря, он здорово волновался, можно сказать – трусил. Одно дело - теория, „восстановление справедливости“ и всё такое, а другое дело – самому мочить. Не занимался он этим никогда! И главное, не было внутренней убеждённости, что это - та самая справедливость. Но раз решил – надо делать. К тому же, риск минимальный – уедет к себе в Америку и – ищи свищи!
Он ещё раз взглянул на часы – пора!
Вошёл в пустынный двор, проскользнул в подъезд и поднялся на второй этаж, позвонил. Дверь тут же открыл Пахтин, видно, ждал. Провёл в свою комнату, предложил чаю. Получив согласие, ушёл на кухню.
Левин сел на диван и ждал, рассеянно поглядывая на картины, висевшие на стенах, стоящие на полу и мольберте. „Здесь нельзя! Вдруг кто-то видел, как я входил в квартиру? Да и соседи могут услышать. Стрёмно!“- думал Стас, заметно волнуясь.
-Как у Вас жарко!- сказал он вошедшему художнику.
-Да. А окно открыть нельзя – комары съедят!
-Комары?
-Ну да, подвальные. Дом-то старый, ещё дореволюционный. Там такие подвалы – чёрт ногу сломит. Никто не знает, где они кончаются, всё залито водой! А комары – просто звери, ничего не боятся, ни табачного дыма, ни смога. И зимой есть, но, слава богу, меньше.
„Такие подвалы – это хорошо!“- решил Левин, но тут же остановил себя: „Не потащишь же ты его туда?“
Он смотрел на холсты, которые показывал ему Пахтин, бросая быстрые взгляды в окно – не стемнело ли?
Наконец, выбрал две небольшие картины – подешевле и везти удобно, и вновь взглянул в окно - cтемнело. Пора!
-Господин Пахтин, Вы проводите меня?- проговорил Стас опять с американским акцентом.- А то уже стемнело, а я здесь плохо ориентируюсь. Заодно поможете мне донести картины.
-Охотно.
Они вышли во двор. Фонари не горели, кругом темно и – ни души! Только тускло горела лампочка в дальней арке, ведущей на освещённую Мясницкую. Пахтин уверенно пошёл к арке, а Левин, идя следом, сунул руку под пиджак и сильно сжал обрезок трубы.
-Стас!- раздался вдруг чей-то громкий возглас.- Ну, что ты там копаешься? Стас Левин! Ты меня слышишь?
Левин, поражённый, остановился. Он узнал голос Изи Маневича, своего дяди. Привыкшие к темноте глаза различали в сумраке двора очертания „Волги“ и мужчину в светлом костюме.
Ясно, Изя поднял шум, чтобы привлечь внимание. В темноте никто ничего не увидит, но услышит и может запомнить. „Фу, чёрт!“- в сердцах воскликнул Стас и отдёрнул руку от обрезка трубы.
-Ну, ладно. Давайте картины, дальше я сам,- глухо проговорил он.- Я, может, Вам ещё позвоню. Пока.
Левин взял картины и направился к машине, где Маневич продолжал громко возмущаться долгим его отсутствием.
-Ну, что ты разорался? И откуда ты узнал, что я здесь?- недовольно проворчал племянник, садясь в машину.
-Сорока на хвосте принесла!- ответил дядя и включил зажигание.
Через несколько дней Маневич пришёл к Пахтину и купил четыре картины.
-Эту себе оставлю,- быстро проговорил он, указывая на „Работниц“, а на этих трёх хочу наварить. В Америку собираюсь. Говорят, там сейчас спрос на русское искусство. И ещё... подставляют Вас...
Изя вышел во двор. На душе у него было покойно и светло. Вряд ли этот наивный художник понял его, но он сделал всё, что мог, и был доволен собой.