С бутылочкой пива и томиком стихов он ехал после смены домой. Забившись в хвост рыжего микроавтобуса, посасывал горлышко бутылки и пытался сосредоточиться на стройных многоэтажках стихов.
Рядом длинный парень в аккуратной джинсе. Опрятно выбрит, коротенькая бородка нелепо топорщится, блуждающий взгляд нашаривает чью юбку поднять. Вроде пьяный. Напротив свободное сидение, а рядом сидит дядька с широкой заплывшей мордой, высовывающейся из-за обширного рюкзака. Наверно, с дачи едет. В перпендикуляре сидит девчонка со светлыми волосами, задранной ногой в белых брюках, заслонив лицо раскладной трубкой. Симпатичная? Фигурка, судя по ноге, вроде ничего. На том же перпендикуляре через проход восседает вертлявая тетенька, внимательно разглядывающая мир и иногда поглядывающая в брошюру в цветастой обложке с много обещающим названием из серии «юмористический детектив».
Вдоль входа в салон пустые сидения, чувствующие мир серым дерматином, ожидающие попы пассажиров. Дальше миниатюрный водитель, не нашедший на свой перпендикуляр попутчиков, слушающий громкие ритмичные шумы из радиоприемника с признаками одноголосья. На зеркале, пялящемся на салон, болтается мягкая игрушка, православный крестик и иконка. Водитель, перебивая шумы из динамиков, постоянно выкрикивает: «Поехали! Никто не выходит на следующей остановке? Платить будем? Кому выходить на конце следующего дома?» Он постоянно кивает головой, вероятно, в такт четвертому цилиндру. Пьяный что ли?
Здания стихотворений при первом рассмотрении красивы, но они содержат жильцов, которые неплохо выглядят, но ничего из себя не представляют. Толпа обывателей в густонаселенном муравейнике. И это классика. Многие восхищаются этой туфтой. Что-то не громко стукнуло. Вертлявая тетенька, завесив книжку на воздухе, обшарила салон.
- У Вас зажигалка упала! – сообщила она широкомордому дядьке с рюкзаком. Из-за рюкзака высунулась лапа и нашла зажигалку.
За этими многоэтажными метафорами не видно смысла. Сказка «колобок» намного поэтичнее и понятнее. Здесь же, черт знает что! Вроде, как знакомый язык, но доносящий иностранную тарабарщину. Неужели нельзя писать проще и понятнее. Символ громоздится на символ, заслоняя красоту и ясность, и обзывается, наверное, символизмом.
Какой у этой белокурой девицы противный голос! Даже не хочется увидеть ее лицо.
- Катенька, звонок по другой линии. Я тебе перезвоню, мама звонит, переключаюсь. Алло! Здравствуй, мамочка! Как вы там отдыхаете? У меня все нормально. Я еду в маршрутке. Сдала госэкзамены на четыре.
Все-таки интересно посмотреть на ее черты.
- Теперь вряд ли мне поставят за дипломную работу пять, зарежут. Накрылся красный диплом. Я тебе люблю, мамочка. Нет, я ему не звонила. Да, мне тоже жутко неудобно. Сейчас мне то одно, то другое. Я была у нее на дне рождения. Мы все обсудили. Свадьба послезавтра. А дядя Володя звонил? Как у него дела? Мамочка, а как вы отдыхаете? Нормально, да? Нет, я ему позвоню. Погода не очень. С утра дождик какой-то капал, а сейчас солнышко. Нет. Нет. Нет. Мамочка я тебя люблю.
Мимо пролетали залитые солнцем многоэтажки, вырастающие из салата свежей весенней зелени. Опа!. Да, что, блин, за водитель! Я чуть не вылетел в лобовое стекло через голову длинного соседа. Где мой резиновый шлем? Здравствуйте, девушка! У Вас красивые длинные ноги, и юбка почти отсутствует. Дерматин дождался хорошей попки. Вы разве не в курсе, что девушки, когда садятся, ноги держат вместе, и не показывают всем свои белые трусы? Сосед потерял голову под Вашей юбкой. Вы не чувствуете что у Вас на трусах выросли глаза? А сиськи у Вас ничего. И лицо симпатичное. Так, что нам говорит об этом поэзия? Ни хрена. Описание хаоса. Может действительно, так и надо? Достаточно понять мировой хаос, и тогда такая поэзия станет доступнее? Формы хаоса не содержат смысла. За этим нагромождением слов нет сюжета, одни образы. Мир. Маршрутка. Какой все-таки противный голос у белокурой.
- Катенька, это я. Ну, рассказывай, как у тебя дела. Я в маршрутке. А что еще делать? Мне мама звонила, я переключилась. Слушай, вчера укурилась в хлам. Приехала, а девчонки уже ждут. Я вообще не курю. А здесь в первый раз. Мы поехали туда, туда, туда. Оттянулись нормально. Я дома была в четыре, а у меня экзамен в девять. Мне в семь по любому встать надо. А я только в четыре пришла. Будильника не слышала вообще. Просыпаюсь, уже семь двадцать. А мне в восемь выходить, а я раскладная, п…ц!
Буду выходить, посмотрю ей в лицо. Ну, водила – гонщик! Так недолго и кувыркнуться. Входит изрядно выпивший мужичок, короткая стрижка, лицо в шрамах, юркие руки… Садится рядом с белотрусой. А маршрутка врезается в пробку. Впереди длинный хвост, состоящий из автотранспорта. Опять надоедливый голос белокурой курвы, разбивает никчемную поэзию. Когда же ты заткнешься? Это же мобильный, платить надо! Дорого!
- А я варианты меньше девяти тысяч не рассматриваю. Если, конечно, ее муж содержит, тогда ладно, можно и шесть.
Белотрусая подала голос:
- Остановите на следующей остановке!
- Не остановлю! – кричит водитель. – В объезд поеду. Пробка! Хочешь, счас выходи.
- В объезд? Хорошо. У девятого дома, шестая парадная, седьмой этаж.
- Ублюдок, б..! – возникает юркорукий мужичок.
Маршрутка ныряет во дворы и помойками, пешеходными тропинками, газонами режет пространство.
- Ублюдок, б..! – опять замечает юркорукий.
Пробка не попадет под колеса. Объехали.
- О, как хорошо! – заявляет вертлявая.
- На остановке останови, - говорит юркорукий.
- Девятый дом! Чуть дальше… Здесь! - светится белотрусая. Маршрутка экстремально тормозит.
- Ты козел, ублюдок! На х… так делать? Я бы десять минут в пробке поторчал! Я водитель! Понял ты?! Б…! Я тоже работаю. На х… так делать?! Я, б…, тебе счас по е… настучу.
Белотрусая девица вытащила юркорукого и повела в девятый дом, показывать седьмой этаж, а водитель отложил монтировку и, в такт киваниям головы, надавил на рычаг скорости.
- Поехали!
Лобового стекла сейчас не будет. Я уже почти коснулся его своим мозгом. Все сильней и сильней надоедал однопалый Бетховен, наигрывая на мобиле свой известный концерт. Из-за рюкзака высунулась лапа с телефонной трубкой неимоверных размеров.
- Алле. Да, я еду в маршрутке, скоро буду! Что ты привязалась? Неужели не понятно? Все! На х… пошла!
Стихотворение «Потоп». Ничего не понятно. Неужели у них такие мудреные души, мозги, чувства? Почему, интересно, тогда не утонули все?
Не водитель, а летчик истребитель – такие виражи закладывает. Какая тут поэзия, когда строки летают по салону, да еще за дорогой следить надо. Здравствуйте, дяденька, засаленная рубашка, рваные сандалии, затертые джинсы.
- Алле, - говорит нововошедший в голосоприемник своего мобильника. - Ты приходи завтра, к трем часам. Нет, напиваться не будем, послезавтра всем на работу. Сыну четырнадцать лет. Приходи с семьей. Жду. Привет, Пух. Сыну четырнадцать лет. Паспорт получает. Приходи. К трем часам. Не обижай его. Все, пока. Здорово, Леха! Выспался уже? Говорю, выспался? Я тебя, жду завтра к трем часам. Не дай бог не придешь. Не кидай меня! Я тебя знаю! Пока!
Бах родил на телефоне старую мелодию. Вертлявая закончила книгу. Нововошедший наприглашал бухариков на день рождения к сыну. Длинный парень достал попсовый диск и начал прослушивать его глазами. Широкомордый захрапел, уткнувшись в рюкзак. Белокурва продолжала скрести воздух мерзким голосом. А он сказал: «Остановите здесь!» «Где здесь?» - не понял водитель. «Прямо здесь», - ответил он. Микроавтобус резко затормозил. Он, держась за горлышко недопитой бутылки, прошел по салону и вывалился из маршрутки, так и не оглянувшись. Хлопнула дверь. На сером сидении остался лежать томик стихов.
- Поехали! – воскликнул водитель, и микроавтобус продолжил свой путь.