Смерть можно будет побороть
Усильем воскресенья.
Б.Пастернак. «На Страстной»
В те месяцы, когда тебя во чреве
носила, уподобившись матрёшке,
хранительница нот и очага;
во времена космических кочевий,
едва копытца, коготки и рожки
прорезывались (как овечий гам
восточного базара – прорезает
надсадный вздох внезапного молчанья
и лопается звонкой пустотой:
торжбы, обманов, выкриков тарзаньих,
чужих наречий, плотного качанья
не воздуха, но – суеты густой):
* * *
…а в космосе твоём – темно и мокро,
но ты ещё ни сухости, ни света
не ведал – оттого такой покой:
и тесен мир, и страсти меч Дамоклов
ржавеет в ножнах, и соблазна вето
не тяготит, и солнце над рекой
угадывается неощутимо
(как после будет – Бог), но столь бесспорно,
что – время и пространство. (Спи, дитя, -
ты есть и нет, но ты уже любимо
и всех родней.) Так прорастают зёрна –
в тепле и мраке. Так – века летят!
* * *
Не торопись, продли пределы срока,
Природой установленного. – Не до
тебя ещё Земле, и иже с ней.
Ведь никуда не скрыться от упрёков
промозглости предутреннего бреда,
прямоугольной утлости теней
фонарного раскосого дыханья,
натужного проржавленного скрипа
заезженного колеса судеб –
тяжёлых волн глухое колыханье
сбивает мокрый мрак в тоску Эдипа
(Ах, уберечься от неё тебе б!)…
* * *
Опустим жизнь как умноженье общих
примет, и мест, и фраз, и снов кудельных –
но вслушаемся в темь шаршавых стен,
где льётся колыбельной для усопших
(ну разве, чуть резвее колыбельной)
зазубренный до паузы – Шопен.
[далее – молчание,
равенствующее быть первым криком]