Данный рассказ-миниатюра в печатном виде впервые опубликован в газете "Моя семья" №11(499) в марте 2010 года
Александр Иванович Муленко
Свитер
Говорят, сжигать старые вещи - хороший обычай. А я люблю их, в них уютно. Был у меня свитер: синий, в снежинках, недорогой. Подарили на день рождения, когда я закончил учёбу в школе. Свитер был чуть-чуть великоват, однако я не стремился выглядеть стильно. Родители внушили, что главная человеческая ценность - в душе. Сегодня я понимаю лукавство близких людей, воспитавших меня аскетом. Жили мы скромно, поэтому и одежда покупалась на вырост.
Я не сильно вытянулся за годы армейской службы, и тёплый подарок ещё долго сопровождал меня по жизни. Послеармейская молодость прошла в командировках. Четыре года отработал в отделе комплектации экспедитором. В холодные дни зимы поднимал шерстяной воротник свитера на уши в ожидании транспорта на дорогах, куда забрасывала нелёгкая служба. Угла я ещё не имел, первая квартира появилась вместе с сединой. Из парадного свитер стал повседневным.
Когда я работал на стройке каменщиком, мне было холодно даже в бытовке. Во время переодевания руки и ноги покрывались гусиной кожей, знобило, и в лютые зимние дни я, не снимая свитера, накидывал на плечи бушлат. Подпоясывался и трудился до сумерек, выкладывая из кирпича особняки богатым людям, часами ползая на коленках по холодным плитам перекрытий. Рос живот, я старился. Старился и
свитер. Когда у бушлата отрывались пуговицы, душа была нараспашку. Слабые шерстяные нитки свитера цеплялись за острые кромки керамического кирпича - дыра на животе обнажала рубаху. Каменными бусами на одежде висел застывший раствор. От горячего дыхания столбенел воротник, и крошилось на шее, покрытое инеем ледяное колье. Я его мял руками, но, как солома, ломались нитки. Так мой свитер стал окончательно рабочим.
В годы приватизации подолгу не выплачивали зарплату, и совсем не от хорошей жизни я уехал в Тобольск на заработки. На дорогу моя мама обшила свитер заплатами, как фартуком, - на уровне живота, где он чаще рвался, нарастила потрёпанный воротник, и более года я бичевал на чужбине, с головой утопая в тёплой одежде в минуты короткого отдыха на объекте. И пережил разграбление России.
- У меня больше денег нет, - сурово сказал однажды работодатель, - меня тоже обманули заказчики.
Я остался безработным, но ненадолго. На Орско-Халиловском металлургическом комбинате с пятимесячной задержкой всё же ещё выплачивали какие-то копейки рабочим и кормили голодных людей на молочные талоны в обед. Зимою мы по очереди разбирали кирпичную дымовую трубу и, поджавши колени к подбородку, коротали холодные дни у костра. Жгли деревянные поддоны. Сидя на ящиках, грелись, отмахиваясь от постреливающих в небо углей да от падающего снега - бытовки у нас не было. Мы бухикали и сморкались.
Периодически бригаду снимали на ремонты
мартеновских печей. «Это чтобы вы не околели от стужи», - посмеивались цеховые воротилы. И опять мой любимый свитер хранил меня - от жары. К этому времени он был сильно истрёпан.
- Не позорь участок! – оправдывая свою высокую должность, нравоучительно беседовал со мною лощёный с виду мастер и, зевая, удалялся отдыхать в служебную нору.
Я метал кирпич на транспортёрную ленту: за поддоном поддон, за тонною тонну. Когда становилось жарко, снимал с плеч лишнюю одежду и в одной рубашке лихорадочно выполнял задание. Тяжелые суконные брюки сползали с тающего живота на бёдра, я их подтягивал обратно, рубашка пропитывалась потом. В обеденный перерыв, во время короткого сна, она высыхала на горячем ветру, каменея на спине, и рвалась от небольших усилий, обнажая лопатки.
Ходят большие начальники по объектам, поглядывают сверху на работяг и делают им замечания... Как-то один из них пожалел меня и поинтересовался: почему, мол, рубашка такая рваная, а спина моя голая, не холодно ли?
- Ась?.. Я не слышу, начальник… - ответил я.
Громыхали мостовые краны, стуча по рельсам, перекатывались по цеху тяжёлые вагонетки с металлоломом.
- Спина-то как?.. – заорал он блаженно. - Не покрывается ли инеем? Зима ведь на дворе.
- Жарко...
Нашёл он мастера, поднял его из логова, пожурил
немного по-свойски. Тот обиделся. Когда мой заступник ушёл восвояси, ощетинился и накинулся на меня.
- Ты почему жалуешься вышестоящему руководству?
- Виноват, Александр Иванович…
- Ты не знаешь субординации...
Плюнул бы я тогда на руку себе – закипела бы слюна. Плюнул бы я в постылые глаза мастера – заволокло бы их льдом.
- Ты почему не переодеваешься в новый лепень? Не по форме одет…
Я говорил ему о времени, о вещах, что они дороги мне каждой заплатой. Что они хранители нашей истории – вещи и рассказывают о прошлом больше, нежели иной отутюженный поэт или прозаик. Но не понял меня мастерюга:
- Накажу! - и принял меры... После смены я обнаружил, что мои любимые вещи свитер и бушлат исчезли бесследно. Я ходил по мартеновскому цеху, разыскивая их, заглядывал во все металлические ящики - мульды, которых так много здесь на каждом ремонте, протискивался между наваленными в беспорядке строительными материалами и конструкциями, спотыкался о разбросанные повсюду обломки динаса, расспрашивал окружающих: не видели ли пропажу? Седой сталевар догадался, о чём я пекусь, и успокоил:
- Не ищи.
Мою старую одежду выкинули в мульду с металлоломом и отправили в печь. В этом огне сгорела часть моей жизни, а новый лепень я вскоре без
жалости выбросил сам, потому что он не грел мою душу. Бессердечные люди хотели, чтобы я его носил.
2005 – 2009 г.
СПАСИБО, ЧТО ПРОЧИТАЛИ!
Отзыв на этот рассказ из Германии:
Известно, что многие считают Россию страной дикой, всегда готовной к бессмысленному бунту. Но после прочтения рассказа я понял, что склонность к бунту именно бессмысленному, когда сжигались барские имения и.т.д. закономерен и обусловлен невероятной терпимостью русского мужика. Невыносимые условия труда, невыплата зарплаты, заносчивость и насмешки начальства. Да ещё посягательство даже не на частную, а на личную собственность. После прочтения рассказа я, человек считающий, что эволюционный путь развития для России более органичен, поменял одномоментно свои убеждения на революционные и руки невольно шарят в поисках булыжника - главного орудия пролетариата, а сам я преисполнен классовой ненавистью.