ТОСКА ПРЕДКОВ
Однажды рабочий решил не лицемерить, не быть квазипослушным, и не делать то, что не положено. Непосредственный начальник удивился и наказал его, лишив премии. Тот стал добиваться справедливости, доказывая, что премии лишать не имели права. Узнав о том, что дела его плохи, все рабочие депо оставили рабочие места и собрались у здания администрации. Вышел начальник депо, и они сказали ему, чтобы премию рабочему выдали, а непосредственного начальника наказали. И только тогда они приступят к работе. В этот момент рабочий проснулся и подумал, что никогда такого не видел. Всегда все наблюдают, как человек борется в одиночестве, и даже потешаются над ним при неудачах.
Механик сказал, что рабочим платят меньше десяти процентов зарабатываемого ими на самом деле. Такое положение охраняется законом.
Сердце экономики – это трудящийся человек. В каком он состоянии, такова и экономика. У плохого охотника плохая собака, у плохого фермера плохая лошадь, у плохого директора плохой рабочий, у плохого президента плохой парламент, у плохого народа плохой президент. Рабочему было стыдно за себя и за свой народ.
Во время обеденного перерыва он сел на рельсу и смотрел на растения. На жёлтые цветы перед ним садились пчёлы. Прилетела оса и в долю секунды, как мелкий камушек, выпущенный из рогатки, по ней ударила слёту пчела. Обе упали на землю, и завязалась смертельная схватка. Они вцепились друг в друга, и пчела выпустила изо рта длинный хоботок. Она хотела пустить его в шею противнице. Вскоре оса вырвалась из пчелиных лапок и улетела, оставив соперницу неподвижной. Стало понятно, что она умерщвлена ядом. Рабочий взял её за крылышко и, поднеся к кончику носа, ощутил нежный аромат. Затем он положил пчелу и смотрел то на небо, то вдаль, то на неё. Прилетела ворона с орехом в клюве и приземлилась неподалёку. Она клала орех возле шпалы, снова брала в клюв и снова клала, выбирая подходящее место, где удобно можно было его разбить. Выждав, когда ворона положила орех, рабочий спугнул её, и она улетела без ореха. Такого, наверное, с ней никогда не случалось раньше, как и с рабочим. Он съел орех. Ему было и смешно и грустно. И в то же время ощущалось что-то величественное. Направившись к забору, он оцепенел от неожиданного резкого шума. В шести-семи метрах от него выскочил заяц и, сделав несколько прыжков вдоль забора, исчез, проскочив сквозь отверстие. Рыжеватый оттенок под цвет сухой травы и опавших листьев и то, что заяц крупный, осталось в памяти. Опомнившись, рабочий подбежал к железобетонной плите забора и, подтянувшись к верхней кромке, осмотрел всё, что видно. Заяц бежал уже далеко вдоль этого же забора в противоположную сторону, и быстро скрылся. Рабочий снова подошёл к железной дороге и сел на рельсу. Ветер играл травинкой. Травинка бросала тень. Над вагонами выглядывали жёлтые верхушки тополей. Зелёные листья осокорика деформировались и стали похожими на жестянки консервов, которые только что вырезали ножом. Так они встречали холод. Они ещё плясали удивительный танец теней, а шум их становился иным. Ветер играл на них свою музыку, которая имела бесконечность оттенков. А облака двигались и двигались по синему небу, меняя формы, то, закрывая солнце, то вновь его открывая. Всё перекликалось и было взаимосвязано. Прилетел сухой листик и сел возле ног рабочего. Это поразило его. Он почувствовал, что к нему подлетело живое разумное существо, и смотрел на него, а внутрь и наружу расходились лучи, вызванные неожиданным ощущением. Но листик полетел дальше, подхваченный новым порывом ветра. Маленькая грань одного из гранитных камешков между шпалами излучала сияние необыкновенной красоты. Она сверкала, отражая солнечный луч прямо в глаза. Но этот луч был настолько украшен внутри кристалла, что образовывалась связь между ним и человеком, утрата которой вызывала печаль. Хотелось смотреть и смотреть, как на огромные волны, бросающиеся на каменный берег. Рабочий взял этот камешек, и увидел, что это пыльный, обыкновенный кусочек гранита, ничем не отличающийся от тысячи других. Но так только казалось. Он стал медленно поворачивать его, желая найти отражение вблизи. И вскоре нашёл. Сияние то попадало в глаза, то уходило в пространство. Его излучала чёрная маленькая грань.
На следующий день зайца под забором не оказалось, а ворона, вновь прилетевшая с орехом, села на заборе поодаль. Увидев рабочего, сидевшего на том же месте, она улетела. Прибежала собака и спрятала между ветками и травой под осокориком кусок хлеба. Рабочий ушёл к большой насыпи гранитных камешков и до конца обеденного перерыва наблюдал, как излучают кристалы гранита разного цвета. И красивее сияний чёрных его кристаллов не обнаружил.
Он возвращался вдоль стенки, на которую солнце лучилось под хорошим углом для прогрева. Её построили из красного кирпича. В траве возле неё кипела жизнь. Он взял божью коровку и положил на ладонь, но она притворилась мёртвой. А потом поползла и улетела с кончика пальца. Поймал продолговатого кузнечика. Неподвижность его, прижатого пальцами, вызвала странное чувство. Проявления жизни были скрыты, как у удава, лежащего в клетке террариума без движений. И только немигающие открытые глаза возбуждают и страх, и восхищение, и уважение, и величие, и мудрость, и, в конце концов, то, что и объяснить себе не умеешь. Рабочий освободил кузнечика, тот прыгнул, и трава его спрятала. А сам прилёг и посмотрел на землю с близкого расстояния, с которого никогда не смотрел. Ползали самые мелкие насекомые, которые ещё был способен выхватить глаз. Секунды в этом мире были короче, но для его обитателей такие же длинные, как человеческие для людей. Но проникнуть в этот мир он не мог, хоть верил в то, что такая возможность в организме у человека есть, но таится, и её непросто достать.
Дома у него двухлетняя кошка родила троих котят. Третьего нашёл случайно его сын, когда пошёл ещё раз осмотреть то место, где она рожала. Они ползли вдоль стены и громко мяукали. Такое с кошкой случилось впервые и, может быть, она не знала, что делать. Сидя на скамейке, она не обращала на них никакого внимания. Котят занесли в комнату и положили в картонный ящик на подстилку. Вошла и кошка, но к котятам не подходила. Тогда поднесли к ней котят, а её положили рядом, и всё получилось. Сын ходил вдоль стены по доскам и деревянному хламу и, наступив на одну из них, услышал, как запищал котёнок. Он принёс его в комнату. На мордочке сбоку виднелась кровавая полоска, а на животе торчал кусочек пуповины, который сразу отрезали.
Котята развивались нормально, и наблюдать за ними и кошкой было очень любопытно с первых же секунд. Они отличались друг от друга настолько, что рабочий удивился. Не различие расцветки поразило его, а личная индивидуальность. И выражение мордашки у каждого отличалось. Первым начал питаться помимо материнского молока, который и сосок материнский нашёл первым. Зато двое других больше играли между собой и проказничали, а тот оставался в одиночестве. Из игравших один любил дёргать подстилку, шнурки обуви и всё, свисающее со стола. Он же дёрнул провод электроплитки и сделал короткое замыкание. Через несколько дней начали есть подкормку все котята, но один из них, серый в полоску, от хлеба отказался и только понюхав его, отошёл в сторонку.
Когда котятам исполнилось по два месяца – двоих забрали люди. Третий остался при кошке и чувствовал себя очень хорошо. Он не скучал. Играл с камешками, щепками и падающими листьями. А когда приходила кошка, он шустро и напористо лез к ней пососать молока. Она позволяла ему это чаще тогда, когда сама сначала поест.
Но однажды наступил вечер, когда рабочий котёнка не увидел. Его кто-то забрал. А через две недели жена рабочего пошла к соседке, позвонить по телефону, и та сказала ей: «Забирайте своего котёнка, а то он у меня хочет прижиться. Мне не надо, у меня кошка есть». Но котёнок оказался больным. Заболел он не у соседки, в тот день он прибежал к ней от кого-то другого, где и заболел. Жена принесла его домой. Он выглядел вяло, не ел. Пришла кошка, и он тут же направился к ней, но она его ударила. Тогда он пытался к ней приближаться медленно, подкрадываясь, и всё равно она его не подпустила. Ребёнок узнал свою мать, а она его не признавала. Хотя, может быть, он пытался бы приблизиться к любой кошке. Знал ли он, что это та самая кошка, которая родила его – для рабочего осталось загадкой. Мяуканье его назвать таковым уже было нельзя. Это был звук ниже обычного, и было похоже на козье или баранье «ме-е», только хриплое. Котёнок пытался кушать, но потом судорожно отрыгивал, то ли хотел проглотить, а у него не получалось. Он немножко попил, но всё равно делал эти конвульсивные движения шеей. Вскарабкивался к сыну на колени, когда тот готовил уроки. Прыгал уцепиться за халат жены, пытаясь влезть к ней, когда она готовила кушать. Его положили на кресло и поставили перед ним еду. Он к ней не прикоснулся. Через два дня он ослаб окончательно. Поднимаясь на лапки, долго стоять не мог и падал на бок. Глаза его заблестели, и стало ясно, что он умирает. Его вынесли и положили на доску в том месте, где он появился на свет, чтобы он умер там. Но он оттуда вылез. Затем нашёл в себе силы и через двор побежал к воротам, а перед ними упал, не удержавшись передними лапками, посунувшись по инерции. Потом лежал на животике в кошачьей позе, поджав под себя все лапки. Он переместился за ворота и в той же позе лежал на улице. Мимо пробежала собака. Она посмотрела на него и, казалось, понимала, что к этому котёнку подходить не стоит. Появилась кошка, но заметных чувств не выразила, а прошла в комнату, желая еды. Котёнок смотрел вперёд, но видел ли что-нибудь, понять уже было трудно. Поле, окружавшее его, было настолько сильнее и пробежавшей собаки поля и поля, проскользнувшей в комнату, кошки, что завладело человеком, вытеснив прочее. Что это было, рабочий так и не смог себе объяснить. Котёнок переместился за угол, где куст сирени, осенние цветы кувшинчики и немного мяты, а дальше трава. Рабочий вошёл в комнату, а через некоторое время пришёл сын и сказал, что котёнок умер. О том, что его мог спасти врач ветеринар, никому не пришло даже в голову. Он прожил чуть больше трёх месяцев. Вечером рабочий вышел и посмотрел на котёнка. Неподвижное тельце его лежало в траве на боку. Взяв совковую лопату, он отнес на ней его во двор к туалету и выбросил на кучу мусора возле переполненного мусорного контейнера. Этот котёнок был именно тем третьим котёнком, которого нашёл сын, наступив на доску. Этого же котёнка рабочий однажды побил в наказание за то, что он влез на стол, где обедают. И даже не подумал тогда о том, что котёнок мог влезть не с целью стащить что-нибудь вкусненькое, а просто так, из любопытства. Да бил так, что котёнок стал кричать, опасаясь за свою жизнь. Теперь и мусор и мёртвого котёнка скрыла ночная темнота. Неискупаемый осадок влез в душу рабочего ещё раньше, когда у котёнка заблестели глаза, но теперь он ощутил его особенно остро. Грех оставался, и за него нужно будет платить кому-то другому, но не котёнку. «Куда всё девается?» - повторял художник Саврасов, возвращаясь к себе в мастерскую, чтобы рисовать увиденное в природе. А туда и девается, откуда вернуть пока ничего невозможно. Грустным и мрачным рабочий возвратился домой.
Через некоторое время после противного трудового дня он уснул и снова увидел сон. Американец говорил русским певцам и певицам, называемым звёздами, а так же их спонсорам и всему русскому шоу-бизнесу, бизнесу и правительству: «Ваши видеоклипы подражательны. Поймите, развитым людям смотреть их просто смешно. В этом вам незачем на нас равняться. Посмотрите на своих людей, которые трудятся. Не стыдно ли вам процветать, когда они в таком положении? Мы понимаем, что всё на них держится, и только после того, как они хорошо живут, строим развлечения. Там, где на вас смотрит весь мир, вы показываете, какие вы умные – обыгрываете всех в шахматы, лучше всех играете в хоккей, а внутри у вас ничего ценного нет. Ваши рабочие зарабатывают по восемьдесят долларов, а наши по две с половиной тысячи. У нас каждая семья имеет компьютер, соединённый с Интернетом. Нажав несколько кнопок, на дисплей можно вызвать любую, интересующую вас информацию. Ни одна страна не видела такого умопомрачающего грабежа, как ваша. Вы ограбили всех простых тружеников, забрав у них денежные сбережения, которые они хранили в государственном банке. Задерживать зарплату хотя бы на один день - в высшей степени непорядочно. Вы же задерживаете на четыре, пять, шесть… месяцев. И всё делаете не то что без страха, но без малейшего чувства вины. Страны, как отдельные люди. А что говорил один из мудрецов Сетон-Томпсон? Он сказал вот что: «… чем я старее становлюсь, тем яснее понимаю, что главное-то внутри, а не снаружи. И следует отсюда вот что: когда стараешься из-за того, что внутри, те, кто снаружи гребёт, всё равно меньше тебя имеют». Слушайте ещё любопытный отрывок из книжки Сетона:
- Вперёд! – крикнул английский офицер, и его солдаты бросились на мост.
Однако защитники стреляли непрерывно, и бегущие к мосту спотыкались о тела товарищей.
- Вперёд! – Доблестный английский капитан первым прыгнул на среднюю балку моста, размахивая шпагой.
Тотчас образовалось три колонны – каждая перед своей балкой.
Лишь пятьдесят ярдов отделяли их теперь от бруствера и пятьдесят ружей, нацеленных на мост. Первым с пулей в сердце упал капитан, и его унесла река. Но три колонны продолжали двигаться вперёд, навстречу беспощадному граду свинца. Словно овцы на бойню, они целых полчаса продолжали идти вперёд ровным шагом. Ни один не повернул назад, не остановился, хотя все знали, что идут они на верную смерть. Никому не удалось добраться до центрального пролёта, и вздувшийся от осенних дождей Саранак уносил раненых. Сколько сотен мужественных людей было принесено в жертву в этот день, не знает никто. Тот, кто приказал идти в атаку, был убит, и тот, кто заменил его, и заменивший заменившего – и вода в реке покраснела. Кровавым Саранаком стали называть её с той поры. Полк был уничтожен, и штурм на время прекратился. Рольф стрелял, как и все вокруг, но у него сердце сжималось при виде бессмысленной гибели стольких храбрецов…» Мы воевали за то, чтобы англичане не грабили наши корабли и не забирали наших матросов к себе на службу. И смысл гибели англичан, ускользнувший от Рольфа, был в этом. Так как после войны англичане нас больше не трогали. Мы добились конкретных результатов, которых хотели. Всякая наша борьба венчалась какими-то достижениями для простых трудящихся людей. И с каждым достижением людям становилось легче. Вы же провели по мосту миллионы людей, и те, которые шли по этому мосту, и всё-таки уцелели, имеют напоследок одно желание: им хочется плюнуть в ваше лицо.
Рабочий проснулся, и спать дальше не смог. Во сне переплелась прочитанная книга с его собственной жизнью и жизнью его страны. Ещё немного, и снова нужно будет вставать на работу. А когда уже шёл, то было ещё темно. И он проговорил, глядя в темноту над Землёй, индейскую песню пляски духов: «Сжалься надо мной, Ваконда. Моя душа изголодалась. И нет для меня утоления. Я брожу во мраке. Сжалься надо мной, Ваконда!» К затылку подступили мурашки. Он проследил мысленно за преображением силы на небольшом участке: человек пришёл на электростанцию и включил генератор – генератор толкнул по проводам электроны – электроны, пробегая по спирали лампы, зажгли её – свет лампы упал на дерево – дерево бросило тень на дорогу – тень попала ему в глаза.
Фонарь на столбе рядом с деревом создавал широкие тени листьев. Им оставалось висеть недолго. И в это время года они всегда имеют самые мудрые мысли. Их тени уже не пляшут, как летом под солнцем, но от света фонаря медленно передвигаются под ногами, непостижимо волнуя. Лёгкий ветер колебал их посреди темноты, а вверху о чём-то перешептывались те, кому они принадлежали. Рабочий остановился. Ему показалось, что он видит, как приближается холод, его движение, его самого. На мгновение он ощутил то видение, о котором толковал Дон Хуан Карлосу Кастанеде. Сзади раздался шум машины, и рабочий пошёл дальше.
Дед его деда был обедневшим дворянином. Жена этого дворянина была турчанкой. Отец прабабки, которую рабочий хорошо помнил, был итальянцем. А мать отца рабочего была цыганкой. Что его подтолкнуло, вспомнив это, умножать на два, он бы не ответил, но стал умножать, размышляя так: У меня есть отец и мать и это равно двум. У них тоже есть отцы и матери, умножаем на два и получаем четыре. У тех тоже есть отцы и матери, умножаем на два и получаем восемь. Взяв промежуток между рождениями отца, сына, внука, правнука и так далее – двадцать лет, он стал умножать дальше всех пап и мам у себя. Углубившись в шесть столетий в прошлое, он получил более пятисот миллионов предков, непосредственно приведших к его рождению. Потом подумал, что промежуток может быть в тридцать и более лет, и во всех случаях может быть разным. В слияниях и разветвлениях мысли спутались. Но именно в этом он видел объяснение того, что всё население Руси, конечно же, не имело тогда численность пятьсот миллионов. Получался удивительный факт: все, без исключения, населявшие тогда Русь, оказывались его родственниками. Но, подумав о том, что такой математике подвержен каждый живущий ныне, он удивился ещё больше. Все до единого, живших тогда, являются одинаковыми родственниками каждому, живущему сейчас. Он захохотал, как сумасшедший и даже не думал, что кто-нибудь может услышать. Мудрость сказания о происхождении людей от Адама и Евы стояла перед ним во всём величии, и на мгновение всё затмила.