У нее шикарные белые волосы с одним длинным локоном – двусмысленным, надо сказать. И еще большие добрые голубые глазищи. Она белка. Она моя тезка.
Я встретила ее, когда ей было очень тяжело. Ничего у нее тогда не клеилось. Мне в первый раз в жизни показалось, что это любовь. Но такая – спокойная любовь, неторопливая. Без моих обычных лихорадок. Поэтому-то мне и показалось. Ведь всё на этот раз случилось не так, как всегда.
Я пришла к ней в больницу, в кризисное отделение, где она тогда находилась. Ее долго не было – ушла куда-то. Но потом я увидела, как она бежит ко мне по коридору. Прибежала – и крепко-крепко обняла меня. Мы сидели так – обнявшись - очень долго.
Ну что потом? Потом были полунамеки – красиво-неприличные, были объятья в темноте – под строгими взглядами медсестер, еще были песни, прикасания друг к другу и едва заметные поцелуи.
Я шла из больницы легкая и светлая, как будто она сняла с меня всё земное притяжение. Я ждала, я надеялась. Я наконец-то верила в эту жизнь.
Но потом всё растворилось в обыденности, в нормальности существования. Мы больше не оставались наедине – наверное, она так хотела.
Мы часто виделись. Но встречи эти были пусты и конечны. Она не умела врать, а я не хотела ни о чем думать. Я просто наблюдала за ней, затаив дыхание.
И всё-таки пришел день, когда она, как бабочка, вспорхнула с моей ладони и улетела.
Ей больше не было плохо – разве только грустно. Но это было так, поэтическая грусть. Ничего страшней стихов из-за нее не бывает.
Она сказала: «Ты мой отдых. Ты часть моего счастья. Моя маленькая гениальная девочка…».
Я не знаю, было ли мне больно или нет. Знаю, что было нестерпимо грустно, и она это заметила. И искренне не выразила своего превосходства, милая моя… Она ушла от меня спокойно, без рвания души на части.
Я даже почти не заметила, как снова осталась одна. А теперь я бесконечно ее благодарю – за то чувственное спокойствие, которая она, уходя, подарила мне…