Белый яд

Рэм Панин
   Одиноко. Почему когда мне одиноко, я прихожу сюда? Ведь здесь нечасто встретишь человека, тем более в нынешнее время года. Я хочу убежать от людей, я чувствую себя одиноко, когда вокруг толпа ненужных, пустых лиц, я устал от них. Здесь же всё иначе.
   Конец октября. Деревья ещё не совсем утратили свой нарядный убор, но земля вокруг всюду покрыта ярким ковром из разноцветных листьев. Удивительная картина: зима уже наступает осени на пятки, хотя та и не собирается сдаваться без боя. Сверху солнечно-рыжий ковёр, как сеткой, покрыт белым снегом, таким непохожим на него. Необычаенное сочетание: ещё не остывший зелёный, жаркие красный, рыжий, жёлтый, и холодный, непостижимый в блеске этого искристого огня, белый. Я не мог оторвать взгляд, никогда в жизни мне не приходилось видеть подобного. Природа будто в шутку соединила такое непохожее.
   Серые облака стремглав летели по небу, и через рваные прогалины иногда проглядывали кусочки светло-голубой лазури. Я шёл и ни о чём не думал, просто любовался алмазным снегом на золотых листьях. Было совсем не холодно, разве что чуть-чуть зябко, как и всегда в это время. Мёрзли только руки, я спрятал их в карманы куртки, чтобы они не посинели, и мне не пришлось бы их потом отогревать.
   Порой ветер срывал с ветки какого-нибудь дерева хрупкий жёлтый лист и, ловко подхватив, кружил его между стволов. В такие минуты мне казалось, будто в лесу звучит флейта, нежно, с тёплой грустью об ушедшем лете… Она, пожалуй, прекрасней всех его звуков, их захватывающей, пьянящей бури, они мимолётны, но память о них звучит в ней всегда.
   Я опустил глаза и посмотрел на дорожку. Еще шаг, и я чуть было не наступил на что-то белое, даже более ослепительное, чем снег. Я присел на корточки и поднял удивительный предмет, это получилось как-то само собой. В моей руке оказалась женская перчатка, тонкая, изящная, с причудливой вышивкой – я невольно залюбовался, но это продолжалось недолго.
-   О, извините… - донесся откуда-то сверху мелодичный голос.
Я поднялся и увидел прямо перед собой пару блестящих зелёных глаз. Их цвет напоминал цвет молодой весенней травы.
- Это Ваше? – как-то неловко вымолвил я и протянул ей перчатку.
- Да, благодарю.
Мне показалось, что она даже слегка улыбнулась, одними глазами, и только. Никогда в своей жизни я не видел подобной девушки. Порой случается, что в сердце твоём, будто происходит озарение. Всё множество лиц, фигур и черт, увиденных за твою жизнь не впечатляют и не поражают так, как один неожиданно возникший образ, не похожий ни на какой другой и в то же время впитавший в себя лучшие черты всего человечества. Такой была и она. Хрупкая, тонкая, больше похожая на тень и при этом необыкновенно земная, близкая, реальная. От неё было невозможно оторвать взор. Во всех её чертах и движениях сквозила какая-то детская непосредственность в сочетании с несомненной опытностью взрослого, пережившего немало на своём веку человека, и умом, о котором так явственно свидетельствовал её глубокий вдумчивый взгляд, способный проникнуть в самые сокровенные тайны человеческой души и совершено непроницаемый для постороннего наблюдателя.
   Я подумал, что если сейчас она пройдёт мимо, а я ничего не сделаю, чтобы задержать её, то вся моя последующая жизнь станет пустой и ничего не стоящей.
- Замечательный сегодня день, - как-то неуверенно вырвалось у меня.
Она с минуту рассеянно смотрела куда-то в сторону.
- Да… Я никогда не видела ничего похожего. Это, наверное, должно что-то значить. Впрочем, разве может человек понять причуды природы. Нам остаётся только наслаждаться тем, что она сотворила.
Я молчал, мне нечего было ответить ей. Минуту назад я бы с лёгкостью мог разразиться целой тирадой на тему осеннего пейзажа и природы вообще, но теперь мне казалось, что в её словах заключалось всё – всё, чем я восхищался и чему дивился, что чувствовал и о чём думал.
- Вам не кажется, что у этого снега страшный цвет? – неожиданно спросила она.
- Страшный? – глупо повторил я.
- Да. Посмотрите на листья. Они умирают, они уже мертвы, но их цвет, он живой, пламенный, он заставляет верить в то, что пока ещё они живы. Это как вспышка яркая, неповторимая, последняя… Они вспыхивают огнём, какого не имели никогда при жизни, вспыхивают в последний раз перед тем, как навеки уйти в небытие.
- Я никогда не задумывался об этом, - её слова показались мне удивительными.
Странно, я всегда смотрел на жёлтые листья, как на неизменную принадлежность осени. Разве она бывает другой? Меня всегда восхищала осенняя декорация леса, его убранство, его необыкновенные цвета, его прощальная грусть по всему уходящему, но я и впрямь никогда не задумывался, почему это так.
- Не задумывались, отчего не может быть иначе? – она будто угадала мои мысли.
- Да, - смешался я, - Вы сами только что сказали, что человек не может понять причины всех природных явлений и ему остаётся только наслаждаться ими.
- Разве я так сказала?
Я поднял голову и поймал её пристальный испытующий взгляд.
- Я понял так.
- Вы правильно поняли, не беспокойтесь. Я ведь тоже думаю, что по-другому не может быть. Просто иногда… Жизнь и смерть загадочны, а осень – пора смерти. Посмотрите, вот она, вокруг. Взгляните, как она прекрасна. Всегда ли так? Хотите, я прочитаю Вам стихотворение одного поэта?
- Да, пожалуйста.
- Так слушайте.               
Осень бывает разная,
У неё столько лиц, что не поймёшь
Шутит ли она, играет,
Или вправду никогда на себя не похожа.
Ты смотришь – она солнечная, тёплая,
Её удел листопады
И золотой ковёр под ногами.
Ты не перестаёшь ей радоваться
И веришь, что иначе и быть не может.
А она вдруг раз и исчезла,
Листья поблёкли, выцвел ковёр,
Деревья стоят голые, серые,
Скрюченные руки-ветки тянут;
Им холодно, одиноко,
А никто не слышит.
Промозглый дождь льёт без остановки,
Злой, бессердечный,
А под ногами хлюпают грязью лужи,
Желают всё затопить
И превратиться в огромное море.
А когда дождь, выплакав всё, что было,
Исчезает, чтобы уже не вернуться,
Остаётся холод, засохший асфальт,
Пустые парки и серое небо.
Неясные силуэты, тоска и горечь,
Потому что в бесконечной пюсовой тишине,
Застилающей лазурь, есть покой,
Но нету счастья.
- Красивое.
- Я очень его люблю. Это хорошо, что Вам понравилось.
- Правда?
- Да.
- Но Вы не договорили про листья. Мне так показалось… Я имею ввиду, что Вам не только про них хотелось сказать.
Она молчала. Наш разговор был необычен, даже странен, и этим он мне нравился. Я чувствовал в своей спутнице что-то необъяснимо притягательное, с самого первого мгновения. Я будто знал, что с ней и нельзя было говорить о чём-то обыденном, простом, повседневном, скучном. Мы уже покинули сень лесных дорожек, овраг, по дну которого тёк быстрый неугомонный ручей, и теперь шли по лиственечной аллее. Слева был луг, свежий, полный жизни, манящий чудесными пряными ароматами травы и цветов, а за ним совсем невдалеке виднелась берёзовая роща. Ветер трепал верхушки деревьев, и они без конца сыпали золотым дождём. У нас же под ногами рыжела россыпь лиственечных иголок, которые покрывали плотным слоем всё вокруг, отчего создавалось впечатление, словно мы шли не по земле, по лёгкой перине, такой мягкой была эта игольная подстилка.
   Я первым нарушил воцарившееся молчание. Видимо она больше не хотела говорить.
- Хотите, я тоже расскажу Вам стихотворение. Его написала моя сестра.
Она кивнула.
- Полёт чарующей листвы
Напоминает дни былые,
И прелесть хрупкой красоты,
И руки тёплые, родные.
Так падал золотистый снег,
Кружась легко над головою…
Тогда-то было всё навек,
И лишь теперь стало чужое.
Шумя печально средь полей,
Берёзы стройные стояли,
И наземь падали с ветвей
Разлуки слёзы и печали.
- Это написала женщина, - задумчиво произнесла она.
- Да, моя сестра. Я, кажется, сказал…
Моя собеседница как-то отстранёно смотрела вдаль, будто не замечая ничего вокруг, и меня это тяготило.
- Я могу ещё одно стихотворение прочесть, - чуть ли не по-детски обиженно сказал я.
Она снова молча кивнула.

-     Я был рождён, чтоб умереть,
      Сложа все силы воедино,
      Пропеть, процвесть и не жалеть
      О том, что в жизни моей было.
      Вдыхать цветов восторг немой,
      Внимать заливистые трели
      И окунаться с головой
      В перины на лесной постели.
- А это – Вы.
- Что я? – озадаченно посмотрел я на неё.
- Это Вы написали. Хорошее стихотворение.
Я смутился. Стихотворение действительно было написано мной когда-то давно. Как она узнала?
- Вы говорили, что я не только про листья хотела сказать. Вы правы. Так не кажется ли Вам страшным цвет этого снега?
- Я не знаю, - глупо промямлил я, - почему Вы считаете его страшным?
- Потому что он – напоминание о смерти. Листья… в них уже нет жизни, но есть её иллюзия. А снег убивает её. Он холодный, бесцветный, он как пустота. Это не правда, что только чёрный говорит о полном отсутствие жизни, белый тоже. Они оба – две половинки смерти, пустоты, за их гранью нет ничего.
И опять я поразился тому, что она говорила. Ведь правда, белый и чёрный – они оба внушают ужас, страх… Мне невольно вспомнились белые больничные стены, халаты, кровати, простыни, ослепляющий белый свет лампы в операционной. М-да… этот белый, пожалуй, кошмарнее самой непроницаемой тьмы. И отчего подобное никогда не приходило мне в голову?
- Поглядите на снег, лежащий на листьях. Он похож на клетку, будто железные решётки в камере смертников. Он страшен. Это яд, разъедающий остатки неумолимо уходящей жизни. Он отравляет её последние минуты, наполняет их отчаяньем и чувством безысходности.
Она замолчала, болезненно отвернулась и остановилась, с силой прижав к груди руки, в которых всё ещё держала упавшую перчатку.
- Вам плохо? – заволновался я и стал суетится, как сварливая старуха-приживалка.   
Она посмотрела на меня. Свежая зелень её глаз потухла, затянулась бессмысленной неясной дымкой. Какое-то время она так и стояла, не шевелясь, не издав ни единого звука. Я боялся дотронуться до неё.
   Прошло минут пять, и моя спутница неожиданно пришла в себя. Она завертелась во все стороны, странная поволока исчезла из её взгляда, он вновь стал ясным и чистым.
- Что это со мной случилось? – сконфуженно прошептала она, улыбнулась и даже немного покраснела, чего я никак не ожидал. – Простите, пожалуйста. Такое иногда бывает.
- Не волнуйтесь, - поспешил я её успокоить, - всё в порядке.
- Давайте дойдём до конца аллеи, а потом я пойду, мне уже пора.
- Конечно, - сокрушённо согласился я, мне не хотелось расставаться с ней, - но Вы ведь не торопитесь? - добавил я быстро.
- Нет, не тороплюсь, - она снова улыбнулась мне и тихо рассмеялась.
Мы шли вдоль по аллее, спутница моя молчала, я что-то рассказывал, глупости, бред, я не помню толком о чём говорил ей ( по-моему это были какие-то несуразные юмористические истории, недавно вычитанные мной в одном журнале ). Она больше не смеялась, но слушала меня очень внимательно, и улыбка не покидала её лица. Мы дошли до конца  как-то быстро, слишком быстро, куда быстрее, чем мне бы хотелось.
- Я надеюсь, Вам не было скучно со мной, - произнесла она.
- Нет. Мне было с Вами очень интересно и… я был бы рад, если бы мы ещё раз как-нибудь здесь встретились…
- Я люблю это место, мне нравиться тут гулять…
- Мне тоже.
- Стало быть, мы обязательно встретимся, будьте уверены.
- Правда? – я чувствовал себя мальчишкой.
- Конечно, правда. А теперь прощайте, нам пора расстаться. Время не бесконечно.
- До свиданья, - прошептал я.
Она развернулась и стала удаляться. Я не мог найти в себе сил не смотреть на её лёгкую исчезающую фигуру. Минута, две, три – и её уже не видно, она растаяла в белёсой дымке, поднимающейся от воды над прудами.
   Я часто прихожу сюда, гуляю вдоль оврага, по лиственечной аллее и подолгу всматриваюсь в узкую дорожку, ведущую к прудам, вдруг оттуда сейчас выйдет она… Но её нет.
   Я более ни разу не встречал той девушки, и ни разу более не было такого утра, как тогда: с ослепительными вкраплениями снега на золотых осенних листьях.