За окном лил холодный дождь, а здесь, у камина, было тепло и уютно. Особенно уютно, когда вспомнишь, как достался этот камин, да и вся дача. Он подвинул кресло поближе к огню – последнее тепло догорающих поленьев ненавязчиво и приятно. И полезно его уже немолодым суставам. В руке у него широкая рюмка с пахучим коньяком. Ну нет, пил он мало всю жизнь, а курить – не курил вовсе. Не на того напали... Разве что с начальством, для дела, приходилось нажираться под шоколадку. Но это нечасто. Жить он собирался долго. Не зря же корячился всю жизнь. Всё давалось с большим риском. Сколько раз на него наезжал ОБХСС? И всегда ему удавалось выходить сухим из воды. Недаром его зовут Юлий Счастливый, это вполне официально. Так назвали родители. И папа был Счастливый, хотя ему не повезло. Время было другое. Ууу... НКВД проклятый. Но и ему, Юлию, было нелегко зарабатывать свой кусок с маслом. Не то, что этим, теперешним. Хапнули на халяву и ходят, рыло воротят от настоящих деловых. Они думают, что всё дело в хапке. Нет, милые мои, самое важное, как взять. Брать надо красиво, артистично, если хотите. Вот хотя бы этот камин. Счастливый любовно погладил рукой по гладко отполированной дубовой доске, обрамлявшей камин сверху. Приятно вспомнить...
Приехал он на завод, как его... „Вулкан“, кажется. Представился сотрудником КГБ. И смех, и грех... Нижняя губа Счастливого отвисла. И всё лицо его, и даже лысина покрылись лучистыми морщинками довольства. Ну, и доверчивые они, эти русаки. Не спросили ни удостоверения личности, ничего. Наводка, конечно, была. Работал там один, Валентин Ленской, художником. Наши за ним давно следили. Надо же на ком-то отыгрываться за претеснения НКВД! Не всё же нам страдать! Да... На Юлие дублёнка, ондатровая шапка, чем не кэгэбэшник.
-Где у Вас тут дубовые доски от правосудия спрятаны?- Счастливый умело напустил на себя строгость.
-Дак, оне у нас не спрятанные – вон там, под снегом, преют,- заводские показали в сторону сугроба.-Художник всё ковыряется, хочет, видать, откопать. Да всё -никак. То, мол, ноги промочил, то холодно ему.
„Знобит его... Действует помаленьку лекарство наше“- самодовольно подумал он. В слух же с напором проговорил: “Эти доски нужны следствию как очень важные вещдоки. Они награблены отцом Ленского, который служил в НКВД.“
На слегка опухших лицах заводских ничего не отразилось.
-Немедленно откопать доски! Это приказ!
Рабочие нехотя двинулись в сторону сугроба. Вскоре доски были освобождены от снега. Грузовик Счастливый прислал свой. Уж это он мог – завхоз как-никак.
Вот как надо работать! Бесплатно, чужими руками, да ещё подставил Ленского и поплясал на гробу его отца, который на фронте погиб, артиллеристом был. А это теперь не имеет никакого значения. Глумиться над мёртвыми всегда приятно, а, главное, безопасно. Поди проверь, где он там служил. Столько лет уж прошло. Хорошего жертвенного барана они нашли. Валентин Ленской... Вообще - не дурак, а , что такое „подставить“, не понимает. Честный что ли такой? Чёрт его знает! А нам всё равно – как с нами, так и мы. Вообще-то, не он сам нашёл Ленского, а вышел на него по наводке, когда тот ещё в поликлинике врачом работал. Кто впервые его подставил, не известно. Давно это было. Тогда они ещё маленькие были. Задумано всё как жертвоприношение. Ясно, наши придумали. Навёл же его на Ленского Покрасов. Говорят, они вместе росли, ещё в один детский сад ходили. Молодец Покрасов, наш человек! И психотехнике обучил. Всё в этом деле держится на самовнушении и внушении. Сначала надо внушить себе то, что ты хочешь внушить другим. Жаль только, что не все люди поддаются внушению. Но внушаемых много, очень много, так что поле деятельности широкое. И в большом, и в малом способ воздействия на людей один и тот же. Надо создать образ врага, врага-монстра. А дальше – дело техники и времени...
Стало смеркаться. Он подбросил дров в камин. Языки пламени заплясали на сухих берёзовых поленьях, освещая всё мерцающим красным светом. Огляделся. На стенах висят хорошо знакомые картины. Ещё бы они были ему не знакомы! С каждой картины кухонным ножом соскоблил имя автора – Валентина Ленского. Так и красуются прогалины вместо подписи. Надо бы поставить своё имя... Но пока рано. Во-первых, Ленской ещё жив. С детства, говорят, его травят, но никак не подействует. Привык что ли? Эх... Выйти бы на настоящее КГБ. У них, конечно, есть такая химия, которая действует безотказно. Во-вторых, кисть – это не его инструмент. С детства у него с учёбой как-то не очень... Недаром тётя Сара его немного... того, недооценивала, что-ли. Посмотрела бы она теперь, да и другие соседи из их местечка в Белоруссии, чего добился их Юлька. А приехал-то он в Москву с одним полупустым рюкзачком. Не оценили его тогда, особенно тётя Сара... Когда кто-то приходил к её внуку, она смотрела своим единственным глазом и громко говорила:“Красавьец, здоровьяк. Наверное, еврей!“
Все евреи для тёти Сары были красавцы и здоровяки. Но о Юлии она такого никогда не говорила. Он, конечно, не красавец, но и не слабак. В свои шестьдесят девять лет ещё может...
Счастливый вздрогнул от стука в дверь. Это сосед по даче вернул лейку. Тоже вот, додик... Жаль, что из пострадавших, а то давно бы записали в энкавэдэшники. Сколько на него энергии и времени потрачено? Сколько ему внушали, что Ленской служил в НКВД. А молодо выглядит, потому что загримирован. Нет, не верит. Если бы, говорит, это на самом деле было, то убил бы. А так – нет, только за деньги! А у самого отец пострадал в тридцатые годы. И Покрасов приезжал, обрабатывал, внушал, что отец Ленского служил в НКВД. А отец и сын – одно и то же. Не помогает. Упёрся и всё тут. Делайте, говорит, сами, если Вам надо. Делать самому? Ну, нет! Юлий Счастливый так подставляться не будет. Не дождётесь! Недаром он – экстрасенс. Надо обрабатывать других, кто-нибудь да поверит.
Ленской иной раз приезжает к нему на дачу, за друга его держит. Смешно! Не понимает, что у человека две руки: правой можно делать одно, а левой – совсем другое. Хорошо с такими. Лучше не придумаешь. Счастливый и ямку в подвале выкопал... Игра это, конечно. Сам он делать не будет – слишком опасно. Много приходиться вести разговоров – кто-нибудь да заложит.
Юлий встал, размялся, походил по комнате. Да... вот эти картины тоже надо было взять красиво. Что и как там изображено, его не интересовало. Да и не понимает он в этом... Здесь дело в другом. Главное, насладиться властью над людьми, потешиться обманом и унижением других. Вот это и есть счастье! Некоторые картины Ленской ему дарил, но это не так интересно. Юлий соскоблил подпись и теперь говорит всем, что сам нарисовал... Но было кое-что и поинтереснее... Хотя бы с этой Людмилой. Подставили они ему эту дуру. Приходит как-то к ней Счастливый домой, а там все стены увешаны картинами Ленского. Писучий... И всё дарит своим пассиям...
-А Вы знаете, гражданка, что эти картины написаны мною,- он хорошо помнил: главное, внушить себе то, что хочешь внушить другим.
-Как...?- на простодушном её лице отразилось недоумение.
-Дело в том, что я сотрудник КГБ, полковник,- Юлий говорил убеждённо, без тени смущения.- Начальство мне не велит сообщать, что я рисую картины, а потом продаю подследственному Ленскому.
-Подследственному?- она плохо понимала, о чём идёт речь.
-Да, у него отец служил в НКВД. А теперь КГБ преследует потомков энкавэдэшников.
-!!!???- женщина обессиленно опустилась на стул.
-Я должен конфисковать эти картины! А ещё эти рюмки,- он указал на сервант.- Это вещдоки. Для такого дела Вы должны потерпеть.
Картины быстро сняты им со стен, а рюмки она сама упаковала в бумагу и услужливо подала.
-Скоро я приду снова и принесу одно „лекарство“. Будешь добавлять ему в еду, а ещё лучше в вино,- бросил он на ходу.
-Да, но Валентин мало пьёт,- Людмила вновь, кажется, обрела дар речи.
-Старайся, приучай – будешь зачислена в КГБ. Я там поговорю.
Вот как надо брать, господа теперешние. Не всё измеряется деньгами, хотя и многое.
Он опять сел в кресло и пошевелил кочергой угли в камине. В комнате стало заметно светлее. Лицо его было совершенно спокойно, ничто не выдавало напряжённой работы мысли. Это не важно, что работы Ленского, скорее всего, по достоинству не оценят ни современники, ни потомки. К тому же, он самоучка. Важен здесь психологический момент. С каким уважением смотрели соседи на Счастливого, когда он грузил картины в свою машину. Как же, сотрудник КГБ, художник и ещё „восстанавливает справедливость“, преследуя проклятых энкавэдэшников. Это и есть момент счастья! Он и с выставки однажды взял работу Ленского. Пришёл в кураже, с нахрапом и заявил, что от лица КГБ должен забрать свою картину, подписанную Ленским. Отдали как миленькие. Правда, этот трюк прошёл лишь однажды. То ли они посоветовались с кем-то или как... На следующий раз ответили, что должны собрать экспертную комиссию, пригласить их обоих... Ещё чего! Светиться он не намерен.
За окном стало совсем темно. Дождь шёл по-прежнему. Счастливый надел ондатровую шапку. Не то, чтобы ему было холодно. Просто, так как-то увереннее себя чувствуешь. Чёрт его знает! Накатывают иногда приступы неуверенности. Вспоминается детство, вечный страх... Когда преследуешь кого-то, унижаешь - как будто легче, увереннее себя чувствуешь. Вот и хорошая одежда - дублёнка, ондатровая шапка - успокаивает. К тому же, в последнее время стал плохо спать, а раньше с этим всё было нормально. Прошлой ночью ему приснился страшный сон. За ним пришли, двое. Один в форме СС, другой – НКВД... Жаль, что нет теперь Наташи. Она не раздражала его фактом своего существования. Не то, что Ленской. Ушла из жизни, из его и вообще... Так получилось. Не для неё было приготовлено...
Мысли его вернулись в прежнее русло. Главное, обратить на себя внимание, почувствовать власть над людьми и тогда веди их на „баррикады“. Хотя настоящие баррикады его не интересовали. Он не из того поколения. Вот, хотя бы взять этих придурков из коммуналки, где живёт Ленской. Сначала запели, что им это не нужно, у них никто не пострадал. Ещё бы, пьянь из подворотни. Кому они нужны? Но потом – ничего, стали поддаваться внушению. Конечно, был и шантаж. Если, мол, не будете помогать, то и к Вам прицепятся, запишут в энкавэдэшники. Но, в основном, всё-таки действует внушение. Знают, что Ленской – гол как сокол, а верят, что у него спрятано богатство, будто бы награбленное отцом. Особенно легко внушать, когда используешь какую-нибудь болезненную тему: несчастливая судьба, больной ребёнок. Или хорошо проверенное – грабь награбленное. Теперь – без проблем. Когда Ленского нет дома, соседи звонят и открывают отмычкой его комнату. Так что Юлию остаётся только войти и покопаться в вещах хозяина. Кое-что иной раз и прихватишь. Всё равно, Ленской по рассеянности ничего не заметит. Тоже вот, момент счастья - чувствуешь себя сильным как следователь НКВД. Да... Хорошо быть экстрасенсом! Хотя, конечно, случались и проколы. Вот, к примеру, Роза Марковна Лесковская, главный врач поликлиники, где одно время работал Ленской. Вроде бы из наших, а поди ж ты – ни в какую. Сколько её Счастливый обрабатывал – не согласилась. Что-то ещё про совесть болтала... Того, что она расскажет всё Ленскому, Юлий не боялся. До Ленского не достучишься. Во, дурак! Сколько его предупреждали, что подставили – не реагирует. Заладил: “Меня тогда ещё не было, я с тридцать седьмого года. А отец на фронте погиб, артиллеристом был.“
Идиот! Какое имеет значение, кем он был. На ком-то надо отыгрываться! Здесь Счастливый засветиться не боялся. Его лицо исказилось болезненной гримасой - не захотела помогать Роза Марковна. И угрозы не помогли. А как изящно с её помощью можно было подставить Ленского! Мол, злоупотреблял служебным положением, отравлял больных, торговал наркотиками. Красиво! Не пошла на это Роза Марковна... Тоже можно было записать в энкавэдэшники. Но теперь уж не запишешь. Ушла из жизни. Сама... И не старая ещё была – всего семьдесят два года. Опухоль мозга, говорят. Может, потому и про совесть болтала. Хи-хи... Эта шутка не доставила ему радости. Болезненны воспоминания о Розе Марковне...Совсем другое дело - Вера Львовна Рукачевская, тоже врач, коллега Ленского. Наш человек! Ничего не скажешь. Сразу включилась в дело по „восстановлению справедливости“ - подсыпала Ленскому в чай то, что надо. Как тот выжил тогда – ума не приложу. И уже пожелтел весь...
Так что он, Юлий Счастливый, вполне счастливый человек. Была когда-то книга, называлась „Люди с чистой совестью“. Вот он и есть такой человек. А что? Как на это посмотреть! Вот только одиночество и эти приступы неуверенности в себе...
Юлий посмотрел на часы: “О-о, засиделся сегодня. Пора спать“.
Он тяжело поднялся с кресла и шаркающей походкой пошёл наверх, в свою спальню на втором этаже. На стене вдоль лестницы висели его, Счастливого, картины.