Крестьянка

               
               
                1
                Мела метель. Сухие, колючие снежинки секли лицо. Глубокий снег залезал в валенки, таял. Девочка ничего не замечала. Она упорно шла дальше и дальше от дома, где остались отец и мачеха. Вышла на дорогу, теперь идти легче, подняла руку. Несколько машин проехали мимо, не останавливаясь. Наконец, один грузовик притормозил. Шофёр оказался знакомым - сосед Юрка.
                -Подбрось до станции, Юрк.
                -Валька... Дубровина!- удивился водитель.- Ты куда это в такую рань?
Он бросил цепкий взгляд на небольшой чемодан в её руке, „баретку“. Валя промолчала, только поглубже задвинула чемоданчик под сидение.
                -Ясно...- он „ударил по газам“ и машина ходко пошла из деревни прочь, в сторону райцентра.
                В деревне все знали, что после смерти Валиной матери, отец женился второй раз. Взял он женщину из соседнего посёлка, неместную, приезжую.
Мачеха, замкнутая и немногословная, сначала молчала, приглядывалась. Сама Валя тогда была ещё маленькой. Потом мачеха родила одного, а затем второго ребёнка. Постепенно она стала в доме полновластной хозяйкой. Отец, слабовольный и тихий, боялся сказать слово поперёк. Он только укоризненно смотрел на жену, когда та „заходилась“ в визге и ругани. Доставалось и родным детям, но особенно - падчерице.
                Валя росла пугливой и худенькой девочкой, в школе училась плохо, да и  домашние задания выполнять негде. Дома – теснота, шум, крики. И по хозяйству работы – по горло, корова, поросёнок, куры.
                -Ну, и куда ты теперь?- Юрка смотрел на дорогу. Снегу намело, того и гляди, завалишься в канаву.
                -К тётке, в Омскую область.
                -А ты что? Уже паспорт получила?
                -Ага.
                Приехала Валя Дубровина  в большое село с красивым названием Русская Поляна, районный центр. Устроилась на работу в столовую, мыть посуду. Поселилась у тётки, но прожила там недолго – тесно, своя семья большая. Отец говорил когда-то, что по материнской линии у них в роду есть цыгане. Ну да, где их теперь найдёшь? Ищи ветра в поле. Сняла угол на окраине, у одинокой старухи.
                И началась у Вали самостоятельная жизнь. На работе довольны -  девушка быстрая, ловкая, везде успевает и делает всё чисто. Она подросла, поправилась, оформилась. Ела досыта, теперь хоть никто куском не попрекает. Прикупила кое-что из одежды. Стала невеста - хоть куда, глаза чёрные с блеском, на голове завивка „перманент“. Парни засматривались, ухаживали. Но Валя - ни  в какую! Видно, её время ещё не пришло. Книг не читала, не тянет. Она, вообще, не тверда в грамоте. Нет, читать-писать умеет, но как-то несвободно. Ходила в кино, на танцы. Не скучала.
                Но вот, зачастил к ним в столовую один паренёк, тракторист, из местных немцев. Зовут Федя Беккер. Ничего, симпатичный такой, обходительный. Сначала всё шутки да прибаутки, то шоколадку принесёт, то конфетку. А Валя тогда уже на раздаче работала. Она ему то побольше мяска положит, то рыбки... Начали встречаться. Вместе ходили в кино, на танцы или  на концерт - артисты приезжают иной раз из города, или просто так летом гуляли. Кругом степь, дышится вольно! И берёзовые „колки“ хороши, тень там в жару.
                -Слышь, Валь,- говорит как-то Федя.- Чего тянуть? Давай поженимся. Когда-никогда, а жениться, всё равно,  надо.
Валя сначала как бы не соглашалась. Вроде, рано ей ещё – и девятнадцати нет. А Федя постарше будет, на три года, в армии уже отслужил. А потом и согласилась.
                Свадьбу играли в Берёзовке, Фединой деревне. Родни собралось и, вообще, гостей много. Вся деревня - немцы. И колхоз немецкий. Для Вали всё вновинку. Прежде всего, немцы не „гуляют“. Поставили во дворе столы и чинно сидят, едят, пьют, но не напиваются. Лопочут по-немецки между собой, Валя не понимает. Потом гармонист Саша Кайль заиграл какие-то немецкие мелодии. Стали танцевать, смешно подпрыгивая.
Хороша Валя в своей белой кофточке! Сегодня её день! Эх, вдарить бы русскую... Но, нельзя, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Она вспомнила свою деревню, соседа Юрку, который мог сразу играть на гармошке и плясать... 
                Отыграли свадьбу, начались будни. Теперь она по паспорту Валя Беккер. Молодым отвели отдельную комнату, в доме места - богато. Впервые увидела шкаф для одежды, с зеркальной дверцей, там висели праздничные наряды. У них в отцовском доме одежду вешали  на  гвозди, у входа. С удивлением смотрела на скамеечки для ног. А это зачем?                В огороде тоже много диковинного - маленькие сибирские яблочки, ягода, всякие овощи. В родной Валиной деревне, в основном, садили картошку и лук, остальное считали неважным.
                Федя, как работал трактористом, так и работает, а Валя устроилась на ферму дояркой. Вставать рано. Но ей крутиться не привыкать. Вытянет! Помаленьку  свыкалась с новой жизнью. Народ кругом обходительный, матом не ругается, только не понимает она по-ихнему...                В доме всему голова свекровь, „модэр“, крупная строгая старуха, человек властный и придирчивый. Она никогда не повышала голос, но без её ведома никто не мог и куска хлеба отрезать. Посмотрит, подожмёт губы и всё. В другой раз сам попросишь разрешение...
Вале всё это втягость. В последние годы жила она вольно, но даже у мачехи, несмотря на крики и ругань, не было такого угнетения. Крепилась, терпела. Придёт с фермы и колотится по хозяйству, в огороде или со скотиной.
                -Федя,- как-то не выдержала.- Что нам твоя Берёзовка? Свет в окошке? Махнём в Омск! Нет уж мочи терпеть! Модэр замучила.
А была она уже на седьмом месяце беременности.
                Российские немцы тогда ещё жили по патриархальным обычаям. Молодежь слушала стариков. Но уже ощущался „свежий ветер перемен“. Сталинское время ушло. С немцев сняли „комендатуру“. Теперь они могли свободно ездить по стране и жить, где хотят. Молодежь потянулась в города, на стройки, в техникумы, в институты.
                -Ну вот, родишь, а там видно будет,- пока ещё Федя колебался, но „неведомые дали“ манили.
Приезжали сверстники, рассказывали о городской жизни... Интересно!
                В последнее время Валя не работает – на сносях. Даже по дому свекровь ей ничего не позволяет делать, всё сама. Сожмёт губы, выставит вперёд подбородок и стирает или готовит у печки. Свёкор, как всегда, молчит. Говорят, в сталинское время  он отсидел десять лет и с тех пор стал задумчивым. Сидит и смолит „приму“. Федя на работе. Скучно...
                Схватки начались внезапно, немного раньше. До больницы далеко, не успеть. Родила дома, девочку. Помогли соседки и повитуху нашли. Фёдор пришёл с работы, а у него - дочка. Решили назвать Катей. Ничего девочка, крепенькая. Накричалась, теперь спит.
                -Не останусь я здесь, Федя,- немного отдышавшись после родов, начала своё Валя.- Если ты не поедешь, возьму ребёнка и уеду одна. Климат мне тут не подходит.
                -Да ты в своём уме? Пусть ребёнок подрастёт, окрепнет, тогда вместе и поедем. Ещё надо найти, куда...
                И стал Фёдор через знакомых узнавать, как там, в Омске, на счёт работы? Работы, говорят, навалом, хочешь – на стройку, хочешь – на завод.
                Время шло. Ребёнок подрос, окреп. Щёки как розовые яблоки. Молоко своё, деревенское, да и Валю этим бог не обидел.                Отношения со свекровью стали совсем тяжёлые. Нет ни крика, ни ругани, а вместе на кухне быть не могут. Если одна придёт, другая уйдёт.
                Хочешь - не хочешь, а пришлось Фёдору ехать в Омск, искать работу. Остановился у знакомых, односельчан. Походил, поспрашивал. Парень молодой, армию отслужил, тракторист. Почему не взять?
                -А из колхоза отпустят?- спросили на стройке.
                -Отпустят. Председатель свой. Жене климат там не подходит.
                -Тогда давай!
                -А квартира?
-Дадим комнату в общежитии. Оформляй документы.
                Вскоре Фёдор приступил к работе на стройке, на бульдозере. Ничего, пойдёт. Получил комнату в общежитии, перевёз семью. Обзавелись кой-какой мебелью. Валя сшила занавеску на окно, постелила скатерть - чисто, уютно. Катя подросла, отдали в ясли. Валя нашла работу кладовщицы на небольшом заводе. В последнее время у неё проявилась деловая хватка. Чувствовала, где можно взять, а где нужно положить. На жизнь хватало. Приоделись оба, ребёнку справили всё новое. Жить бы да жить. Но нет, не судьба, видно. Фёдор стал пить. Сначала от случая к случаю, потом всё чаще, а теперь, считай, каждый день.
                -На стройке без этого нельзя,- отвечал он на её упрёки.- Раствор не схватится.
Дома ему не сидится. Придёт с работы, наскоро умоется, переоденется и - к друзьям, собутыльникам.
Валя стала раздражительной, „заводилась с пол-оборота“ и сразу – в крик.
                -Пьянь проклятая, опять нажрался! Навязался ты на мою голову! Дёрнул меня чёрт с тобой связаться! Чтоб тебе околеть, окаянному!
Федя в таких случаях отмалчивался, шумно дышал и ложился спать.
Случались периоды затишья, когда он не пил одну-две недели, потом всё начиналось снова...
                Валя, тем временем, забеременела. На этот раз носила тяжело, часто тошнило, рвало. Дали „декретный“ отпуск, свободного времени теперь больше.  Забрала Катю из детского сада, сидели дома вдвоём. Фёдор немного притих, пил поменьше.
                Рожала тяжело, в больнице, но родила, мальчика. Назвали Витей. Фёдор пришёл встречать счастливый, с цветами.
В их комнатке вчетвером стало совсем тесно. Стояли в очереди на квартиру. Но когда ещё дадут?
                И побежали день за днём. Дети росли, Кате скоро в школу, да и Витя подрастает. Но чувствовала Валя в душе своей необъяснимую неудовлетворённость. Муж пьёт? У других мужья тоже пьют. Мужики в округе все пьют. Других здесь нет. Но почему-то она думала, что причина её беспокойства кроется в пьянстве мужа. Ходила жаловаться начальству, но те только разводили руками. Пыталась пробиться к прокурору.
                -Гражданочка, я Вам русским языком говорю, прокурор по этим вопросам не принимает,- секретарь говорила это ей не в первый раз, поэтому, видимо, начинала терять терпение.- Подавайте в суд, на развод.
Валя взяла детей за руки и вышла из приёмной. Она догадалась, куда выходят окна прокурорского кабинета, прошла туда, взяла детей на руки и они, все втроём, смотрели  на недовольное лицо прокурора, что-то писавшего за столом. Вдруг он перестал писать и посмотрел в окно, увидел их, но ничего не сказал, а только покачал головой.
                Подала на развод. Причина нередкая – пьёт, бьёт, хотя на счёт битья приврала. Фёдор её не бил, один только раз и всё. Развели. Детей оставили с ней.
                Фёдор вернулся в свою деревню и вскоре женился на вдове-немке с двумя детьми. Алименты переводили.
                А Валя решила уехать из Сибири. То ли цыганская кровь в ней говорила, то ли ещё что... Только не сиделось ей на одном месте. Приехала в Пензенскую область, в деревню. Устроилась дояркой в колхозе. Но время ушло, двое детей – теперь ей тяжело на этой работе. И дети без присмотра. Катя уже в школу ходит, а Витя так болтается. Нет, климат здесь ей не подходит...
                И стала она наведываться в Подмосковье, искать, спрашивать, ни продаётся ли где-нибудь дом. Нашла в посёлке, в ста километрах от Москвы, небольшой дом, сторговала, купила. Переехали.
Дом шлакоблочный, сырой, влагу впитывает, так что школьные учебники в углу позеленели от плесени. Рядом с печкой – хорошо, тепло и сухо, а в углах...
Нашла работу дежурной на отстойниках, как здесь все говорили „очистных сооружениях“. Ничего, работа в смену. Время остаётся и для дома.
                Страна, между тем, вступила в период „развитого“ социализма. В посёлок подвели газ, теперь в их доме всегда тепло и сухо. Это не печное отопление!
                Власти по-прежнему, в сталинском духе, запрещали всякую частную инициативу, но осуществить эти запреты на деле уже не было сил, да и желания тоже, поэтому почти никто не жил только на зарплату. Все как-то „химичили“. Одни приторговывали иностранной одеждой, другие шили шапки или брюки.                Валя гнала самогон. Женщина она хваткая, всё у неё спорится и в огороде, и на кухне. Гнала и приторговывала потихоньку. И копейка идёт, и от мужиков уважение. Как только пронюхали, что у неё есть, так и стали вокруг виться. Особенно один, Пёрышкин Коля. Помоложе будет, весёлый такой. Иной раз и ночевать остаётся. Разведённый он, алименты платит.
Однажды Валя приходит с работы, а Коля лежит на диване, улыбается.
                -Коль, ты как сюда попал,- спрашивает.- Окна, двери закрыты.
                -Долго ли, умеючи. На крышу, через слуховое окно на чердак, а с чердака – вот я здесь.
                -Ну, ты  на редкость умный, Коль.
 Жаль только, что не одна Валя  в посёлке самогон гонит, другие бабы тоже не отстают, так что Перышкин и к ним наведывается...
                Крутиться, что и говорить, приходиться. Она часто с ведром по дороге ходит, собирает коровьи лепёшки и – на огород. Земля потом спасибо скажет, урожаем. Но и на колхозных полях промышляет. После уборки там остаётся и свёклы, и моркови – только поворачивайся, а потом – на рынок, у Киевского вокзала. Валя не дорожится, поскорее продаст и – домой. На жизнь хватает, даже остаётся, хотя и детям иной раз помогает. Выросли  её дети, уехали в Москву, учиться. Катя поступила в институт, а Витя в техникум.
                Когда жили в Сибири, в церковь не ходила, не интересовалась, да и церквей там мало. В Подмосковье же церквей много, не говоря уже о Москве...                И стала Валя наведываться, посещать церковные службы, ставить свечи, покупать в церквах книжечки, читать помаленьку. Не библию, а маленькие книжки, которые издавала Московская Патриархия, там всё описано доходчивей. Нет, крестик она всегда носила, с детства, но не молилась и молитв не знала. Теперь же выучила молитвы, псалмы, начала петь в церковном хоре. Голос у неё приятный. 
                Жила сразу как бы две жизни. Одна привычная, где всё ясно - работа, дом, огород. Вторая – тревожнозавораживающая и манящая. Она со сладким страхом читала о конце света, втором пришествии Христа, неведовых городах и странах – Вифлиеме, Назарете, Галилеи, Самарии... Стала поститься , носить чёрную одежду. Подолгу молилась перед картонными иконами, купленными в церкви. Валя не могла объяснить природу своего религиозного чувства, да и не пыталась. Любила беседовать на духовные темы с соседками. Это возвышало её в собственных глазах. А ещё больше   нравилось разговаривать с богомольными старухами у церкви. Эти, вообще, всё знают и всё могут объяснить...
               
                2
               
                Сашок освободился в мае. Весёлое время - лето! Свежая зелень, свежие девушки, подразделись, красуются в платьишках. Перестройка, кстати, тоже весёлое время!                Пришёл домой. Отец молчит, курит. У матери в глазах застыл испуг – что будет? Сеструха выскочила замуж, уехала. Чем заняться? Опять за старое? Все кореша  подались в „бизнес“, крутят свои дела в открытую, на легальном положении. К ним податься? Но медлил, думал. Сегодня „демократия“, а завтра срок намотают. В последнюю ходку тянул целых семь лет, заскучал.
Так размышляя, лежал он на диване, покуривал, слушал, от нечего делать, радио. Выступала какая-то баба, рассказывала, что двадцать лет назад один ясновидящий предсказал ей жизнь и – всё в точности так и получилось.
Сашка осенило, как током прошибло – ведун этот внушил бабе, что будет. Так и жила она, невольно подчиняясь внушению, как бы исполняя чужую волю.
                Способность внушать, „впаривать“ замечал за собой Сашок тоже. Когда-то мог в городском туалете продать джинсы в упаковке, где была одна штанина. Другая штанина шла отдельно тоже как целые джинсы. На зоне подучился ещё у одного „экстрасенса“, который, вообще, мог делать чудеса. Так „лечил“, что „лох“ не замечал, как исчезали его часы и бумажник, „красавец“.
                Решение пришло само собой. Сашок отпустил бороду, патлы. Собрал узелок и отправился в Подмосковье. Поселился в Боровске. Место намоленное. Говорят, когда-то здесь был монастырь и много церквей. Снял комнату у одинокой старухи-богомолки, Семёновны. Ходил во всём чёрном, постничал. Ездил по окрестным церквам, молился, присматривался, но с попами не сходился – остерегался. „Прощупал“ одного, но тот руками замахал. Говорит, кощунство это, язычество. Мол, у них, православных христиан, только Иисус Христос – спаситель и провидец. Ещё этот поп говорил, что молиться богу надо только через Христа. Бог един, но в трёх лицах: бог-сын, бог-отец, бог-дух святой. Молиться же к Марии нельзя, так как она, хоть и святая, и ученица Иисуса, но земная женщина, еврейка, у которой от брака с Иосифом были ещё другие дети.
Сашок понял только, что у попов свои расклады, а у него свои. Но по церквам ходил, молился, чувствовал, что среди прихожан есть „его“ люди.
 Старуха-хозяйка называла его не иначе, как „отец Александр“, расхваливала его благочестивый образ жизни, постничество, приводила к нему старух и каких-то баб. Сашок при этом держался солидно, распрашивал мало – „всё известно“, предсказывал аккуратно, не что-нибудь необычное , а так, бытовые события, учитывая, опять же, возраст „клиента“. Вид он имел весьма внушительный – длинные волосы, расчёсанные на прямой пробор, борода лопатой, черная рубаха навыпуск, подпоясанная ремешком, чёрные же брюки, заправленные в сапоги.
                Иногда он исчезал на одну-две недели. Коротко бросал: „Ходил на богомолье“. А на самом деле встречался с корешами, „оттягивался“. К нему прилипла новая кликуха „Гришка Распутин“, а раньше он был „Дубан“.
                Вокруг стали поговаривать, что поселился у Семёновны ясновидящий, человек старого обряда, пришедший издалека и много знающий, что умеет он, к тому же, снимать порчу, сглаз и многие другие напасти. И потянулись к Сашку люди, и потекла копеечка. Не густо, не то что у корешей, но зато спокойно. Ни разборок нет, ни ментов...
 
                3
                В жизни Вали, тем временем, произошли важные события – Катя вышла замуж. Свадьбу справляли в Москве. Хорошо погуляли. Родни собралось много. Нет, не её - со стороны зятя. У Вали какая родня? Только дочь Катя, а Витя в армии, забрали после техникума. Катин муж - врач, Игорь Земских. Ничего, спокойный, непьющий. В гости приезжают. Игорь увлекается резьбой по дереву. Валя липу ему достала. Здесь с этим проще, чем в Москве. Мужикам поставила, они в лесу липу свалили, распилили. Сохнут теперь чурки на чердаке и в сарае, долго должны сохнуть. А иногда зять приезжает и вываривает липу в воде, на плите. Тогда, говорит, можно сразу вырезать, потом не трескается. А в Москве ему этим заниматься негде, живут в общей квартире, там к плите не сразу подступишься – соседи... Валя там была, хоть и сама бойкая, но с московскими хабалками ей не тягаться...               
                Дошли до неё слухи, что  в Боровске объявился ясновидящий. Люди хвалят, всё про всех может рассказать.
                -И не сомневайся даже, сходи, послушай. Что было, что будет – всё поведает. Я сама была,- убеждала соседка.
                -А дорого, небось,- сомневалась Валя.
                -Цены у него нет. Кто, сколько даст.
                И решила Валя испытать, сходить к ясновидящему. Подошла к дому, где жила Семёновна, её давняя знакомая, встречались раньше в церкви. Постучала. Дверь открыл сам отец Александр. Семёновны не было, в магазин, видно, ушла.
 -Здравствуйте, проходите,- сказал он просто.
 Она ощутила благоговейный трепет, как в церкви. Бухнулась на колени и поцеловала его руку.
Всё, что отец Александр потом говорил, воспринималось ею как истина. Да-да, всё так и было, всё правда... Валя шла домой  и ей казалось, что в груди своей несёт сосуд с драгоценной жидкостью, расплескать которую нельзя... 
                Однажды к дому, где жил Сашок, подъехал белый „мерседес“. Из машины вышел плотный человек в дублёнке, прошёл во двор, постучал. По всему видно, знал, куда и за чем шёл. Не раздеваясь, сразу прошёл в комнату, плотно затворил за собой дверь.
                -Здесь пять штук, зелёных,- незнакомец протянул конверт.- Сам понимаешь, надо отработать.
Сашок молчал, только вопросительно посмотрел на конверт. Чувствовал, что перед ним „свой“, но вида не показывал.
                -Можешь не беспокоиться, тебе никого мочить не придёться. Внуши одной, она сама замочит... своего зятя,- незнакомец сел на стул, расстегнул дублёнку.
                -Кто такая?- быстро спросил Сашок.
                -Колхозница одна, Беккер.
                -Немка что-ли?
                -Нет, фамилия у неё по мужу. Вот фотокарточка.
                -Я её знаю... Она была у меня,- Сашок ещё раз взглянул на фото.
                -Ну вот... не мне тебя учить. Смотри, если что... Я бабки зря не плачу...
  Незнакомец ушёл. Сашок пересчитал деньги, всё точно - ровно пять тысяч долларов. Спрятал подальше, задумался... Как подступиться к этой бабе? С ходу, в лоб – не получится, не согласится. Надо найти болевые точки и капать, капать...
                Время шло, а Валя жила под впечатлением от встречи с ясновидящим. Стирает ли, копается ли в огороде, всё ей видится он - глубокопосаженные тёмные глаза, длинные волосы, большая борода. „Не иначе, он святой. И говорит так...“- она ощутила холодок, пробежавший по телу. Решила пойти ещё. Что скажет?
Сходила в баню, одела павловопосадский цветастый платок, села в автобус и поехала...
                Отец Александр был дома. Встретил спокойно и как бы печально.
                -Видение мне было, женщина,- сразу заговорил он глухим, хриплым голосом.- Мне всё открыто! Бьёт зять твою дочь, мучает, истязает... Кровь... кругом кровь... Ой... не могу больше это видеть... Тяжело мне. Приди в другой раз, тогда всё обскажу подробней...
Он закатил глаза, пошатнулся, но устоял, ухватившись за спинку стула.
Потрясённая, онемевшая Валя протянула деньги.
                -Нет, не надо. За кровь я денег не беру...- обессиленный и бледный ясновидящий опустился на стул.
                Сама не своя она вернулась домой. И верила, и не верила услышанному. Кто бы мог подумать? Тихоня, резьбой по дереву увлекается... Мало того, бьёт, а ещё и мучает... Уж лучше бы пил. Во всяком случае, здесь всё ясно – набуянит, проспится и – опять человек. Ещё большим уважением, смешанным с чувством страха, прониклась она к ясновидящему - всё знает,  не говорила же ни про дочь, ни про зятя...
                Валя потеряла покой. Что делать? Ещё раз сходить к ясновидящему? Или подождать, когда Катя  приедет  в гости? Решила – надо самой ехать в Москву, всё выведать у дочери.
                Поехала. До Москвы около двух часов на электричке. Сидела в вагоне, погружённая в свои мысли. Ну вот, Киевский вокзал. Слава богу, доехала, теперь скоро увидит дочь.
                Дверь открыла сама Катя, Игоря не было дома. Валя, не попив чаю с дороги, сразу приступила к расспросам.
                -Кать, зачем ты скрываешь, что Игорь тебя бьёт?
                -Как бьёт? Не было ещё такого! Ссоры бывают, а бить – не бил пока, слава богу.
                -Катя, ну почему ты врёшь?- на глазах у Вали появились слёзы.- Я всё знаю!
                -Да что „всё“?
                -Бьёт он тебя, мучает, истязает!
                -Господь с тобой, мама, не было этого!
Валя прекратила расспросы. „Скрывает“- решила она и печальная вернулась домой.
                На следующий день отправилась к ясновидящему. Он встретил её так, как будто давно ждал. Во взгляде его читались печаль и сочувствие.
                -Что делать, отец Александр? Дочь всё скрывает!
                -О-о... произошло самое худшее,- ясновидящий закатил глаза и затрясся.- Твой зять запугал её! Теперь она ничего не скажет. Уйдёт в могилу, но не скажет! Я знаю!
Глядя на трясущегося, сгорбленного отца Александра, Валя заплакала навзрыд. Ей  жалко всех - и себя, и дочь, и этого святого, который так переживает за них. Только к зятю как причине всех своих бед она чувствовала глухую ненависть.
                -Посоветуй, отец, как мне быть?
                -Трудный для меня этот совет... И сказано в Священном Писании „не убий“, но другого пути нет! Я вижу, вижу, если ты не убьёшь зятя своего, то он погубит, сведёт в могилу твою дочь!- ясновидящий выпрямился, в глазах его запылал огонь святой мести.
Валя припала к его руке.
                -Благослови, святой отец, всё сделаю, как ты скажешь!
                -Убей его!- вскричал отец Александр.
А в Валином сознании отзывалось: „Распни его, распни...“
                -Ты должна принести жертву богу!- он вдруг замолчал, как-то весь обмяк и опустился на пол. Его лицо покрылось потом, руки дрожали.
„Переживает-то как, господи!“- промелькнула у неё мысль. Сжавшись в комок, она побрела домой. Мысли её путались,“убей, распни, жертва“ – всё сплелось в один клубок.
Добравшись до дома, Валя, не раздеваясь, повалилась на кровать.
                Всё... Решилась! Она должна принести жертву богу и спасти от гибели свою дочь!
                Жила как во сне, крутилась по хозяйству, приторговывала на рынке, гнала самогон и лелеяла только одна мысль... Иногда казалось, что это и есть цель её жизни, её подвиг...
                Был солнечный субботний день. Снег растаял. Зазеленела первая трава. Тепло. Валя вышла во двор, дала корм курам, стала развешивать бельё.
Вдруг пёс Полкан радостно залаял. Она обернулась и увидела, что к дому приближаютя дочь и зять. Катя на сносях. Как быстро время-то летит! Недавно, кажется, была на первых месяцах... Гости вошли во двор. Зять, как всегда, спокоен, вежливо  поздоровался. Прошли в дом.                Игорь сразу - в сарай, посмотреть липовые чурки. Как подсохли? Как будто ничего. По сырому дереву резать, конечно легче, но трескается потом в самом неподходящем месте. Выбрал одну, взял топор и начал обрубать.
Женщины, тем временем, готовили обед. Сварили щи, поджарили котлеты. Пообедали, отдохнули.
                -Кать, пошли в баню,- пригласила Валя.- У нас там после ремонта стало хорошо.
                -Мне сейчас париться нельзя, врач не велит.
                -А мы в парную не пойдём, так помоемся.
                -Ну, ладно.
                В бане Валя внимательно всматривалась – нет ли следов побоев на теле дочери. Но нет, не видно - молодая беременная женщина и всё... „Как же он её бьёт, если ничего не видно?“- мысленно спрашивала себя. В том, что зять избивает дочь, она не сомневалась.
                Такова особенность внушения. Человек не видит того, что ему внушили, но верит в это.                „Не иначе, всё у неё изнутри, потом проявится и на ребёночке скажется...“- решила она.
                Вернулись домой. Игорь сидел во дворе, на солнышке, и вырезал из дерева какую-то фигурку.
                -Ну, как помылись?- спросил он, оторвавшись от своего занятия.- С лёгким паром!
                -Хорошо!- ответила Катя.
Валя промолчала, развесила на верёвке влажные полотенца и вошла в дом.
                День клонился к вечеру. Солнце медленно садилось, косые его лучи удлиннили тени. Но птицы пели по-прежнему. Весна! Игорь отложил начатую работу, задумался. „И куда потом всё уходит?“- спрашивал он себя.-„Вот, жил Роден, Конёнков, затем они умерли. Куда переместились их души, их психические энергии? Остались работы, да. Но сначала была мысль, затем только действие, работа. А мысль –это энергия. Пока не изобретены приборы, улавливающие мысль, но встречаются люди, чувствующие чужие мысли. Некоторые люди могут внушать свои мысли другим. Это ясно. Но куда потом, после их смерти, исчезают эти энергии? Улетают в космос? Или остаются  с нами, чтобы другие люди могли подхватить и продолжить дело. Но... что-то  пока не видно новых роденов и конёнковых…“
                Смеркалось. Игорь подмёл стружку, убрал стамески и вошёл в дом, где женщины смотрели телевизор. Потом они попили чаю на веранде и стали укладываться спать. В „зале“ на диване легла Катя, ей теперь нужно места побольше, а Игорю  постелили на раскладушке в каморке, за кухней. Стало тихо, только тикали часы „ходики“.
                В доме не спала одна Валя, лежала на спине и невидящим взглядом смотрела в потолок своей спальни. Вдруг она встала, на ощупь, не зажигая света, вышла во двор, прошла в сарай и взяла топор. Тихо ступая, зашла в каморку, где спал Игорь, и с силой опустила топор на его голову...