Сытно на чужбине? (Валерий Богдашкин) / Проза.ру

         Поезд мчал по красивой, вылизанной стране. Всё казалось театральной декорацией. Дома с островерхими крышами, вымощенные деревенские улицы, свежезелёная зимняя трава, полноводные реки. „ Хороша Маша, да не наша“,- думал Ланкин, глядя в окно. Почему-то вспомнились слова Ивана Алексеевича Бунина о русской деревне „... и дорого мне звериное это жильё“...             По вагону шёл контролёр, проверяя билеты, его коллега бдительно следил за пассажирами, чтобы никто не „улизнул“.
            -А по-моему, сейчас много развелось писарей,- продолжал прерванный разговор Ланкин.- То есть людей, владеющих пером, а настоящих писателей ровно столько, сколько было всегда. Это также, как в живописи. Людей, владеющих инструментом-кистью, много, а настоящих художников гораздо меньше.
            -Писатель – это художник слова, а русский писатель ещё и философ,- ответил его собеседник Петр Васильевич Мылов, писатель.
            -Ну да, „инженер человеческих душ“,- с иронией бросил Ланкин.- То-то настроили, деться некуда.
            Теперь в Германии можно часто слышать русскую речь, но русских относительно немного. В основном, российские немцы и евреи. Российские немцы стремятся слиться со средой и мало говорят по-русски, больше на плохом немецком, а евреи разговаривают на русском языке. Во всех крупных городах много магазинов, торгующих русскими товарами.
            Так получилось, что в поезде встретились двое русских, оба теперь живут в Мюнхене. И, конечно, как часто бывает между русскими, возник спор.
            -Вот Вы говорите, Петр Васильевич, что никакой революции в России не нужно было,- горячился Ланкин.- Правильно, не нужно. Но модернизация была необходима. Ведь щи лаптем хлебали.
            -Ну и что? Зато сытно! У моего деда в Кисловодске было три доходных дома, саманных. Они до сих пор стоят, стены – во...- Петр Васильевич развёл руками. – А что сейчас строят? Пёрнешь – у соседей слышно.
            -Как что? В Европе и Америке уже производили автомобили, танки, самолёты, а в России ничего этого ещё не делали. Было немного, но всё иностранного производства. Завоевали бы нас.
            -Ну и что? Гитлер объявил крестовый поход против коммунизма и был прав!- Мылов рубанул рукой по воздуху.
            -Ну нет! Правительство может нравиться или нет, но Родина остаётся. Что тогда Сталин сказал?- Ланкин вопросительно взглянул на Петра Васильевича.
            -Ну что?
            -Он сказал, что нас отделяют от развитых стран 50-60 лет. Мы должны пробежать, обратите внимание, пробежать это расстояние за 10-15 лет, иначе нас сомнут. И смяли бы.
            -А Вы что? Коммунист?- Мылов напрягся.
            -Нет, я им никогда не был, не то что некоторые дерьмократы. Я русский патриот и принимаю всё, что полезно России. А модернизация после революции была ей полезна.
            -Только жрать стало нечего из-за этой модернизации,- Мылов достал из сумки яблоко и смачно захрустел им.
Это был мощный 70-летний старик под два метра ростом с седой бородой и крупной породистой головой, покрытой седыми же волосами. На пальце – золотое кольцо, на запястье - золотой браслет, на шее – золотой крест, видно в прорези рубахи. Спор затих сам-собой. Мылов ел яблоко.
„Золотой дед“- подумал Ланкин. Сам он к золотым украшениям был равнодушен, что давало повод недоброжелателям говорить: “Так, он с детства в золоте купается – привык!“ Действительно, „золотой“ вопрос в детстве возникал, но совсем в другой связи. Их с мамой подставили. Воспользовались тем, что отец погиб на фронте, наговаривали. Мол, от отца золото осталось, где-то спрятано. Когда мать была на работе, в их комнату в общей квартире приходили какие-то люди и спрашивали, где у них золото.
            -А что такое золото?- маленький Ланкин этого не знал.
            -Оно такое...жёлтое,- объясняли ему.
            -У нас с мамой ничего жёлтого нет.
Люди пожимали плечами и уходили. Ланкин в мыслях унёсся в своё детство...
            А поезд приближался к Мюнхену. Интересный город. Он одновременно несёт в себе черты столицы и деревни. Целые кварталы выстроены в имперском стиле, а неподалёку деревенские усадьбы с сеном во дворах. В центе города Английский Парк, где пасутся овцы.
            Ну вот... приехали. Обменялись телефонами и стали прощаться. Несмотря на различия в суждениях, их тянуло друг к другу. Может быть, потому что оба русские. Как знать?
            Однажды Ланкин зашёл в „русский“ магазин купить гречки и увидел... Мылова, который продавал свои книги. Книг было две. Первая – юношеские стихи Петра Васильевича и его воспоминания. Вторая – публицистические статьи. Ланкин купил одну книгу, дома почитал. Стихи были грустными, немного вторичными. Подражание, возможно невольное, поэтам 19-го века. „Писали, что И.А.Бунин последний поэт 19-го века. Оказывается – это П.В.Мылов“,- с иронией подумал Ланкин. Воспоминания касались, в том числе, недлительной оккупации немцами юга России. Как хорошо, как мило тогда жилось, писал Мылов. А, главное, сытно! Немцы вернули конфискованную большевиками собственность. Дальше Петр Васильевич умильно писал о том, что, возможно, у какого-то немецкого старика, участника войны, в альбоме хранится его, Мылова, юношеская фотография... Дарил, выходит.
            Мылов был литератором, работал в своё время в „Известиях“ и русскую классическую литературу знал неплохо, так что они продолжали встречаться. Кроме того, у них были общие знакомые, тот же Банов.
-А Вы хорошо знали Банова?- спросил как-то Мылов.
            -Не очень. Встречались несколько раз в Москве, в Измайлове. Мы там свои картины продавали. Тогда это было вновинку. Банов написал о нас статью. Я читал в „Известиях“. Ничего, мне понравилось. А что сейчас с ним?
            -Выперли на пенсию,- Петр Васильевич махнул рукой.- А Вы знаете, что до революции рабочим золотом платили? Мой дед по матери был рабочим, так они золото клали прямо в ведро – деть некуда.
            -Ой ли? Мой дед по матери тоже был рабочим, слесарем в паровозном депо. Бабушка говорила, что одно время они жили в землянке в Рабочей Слободке. Ни о каком золоте и речи не было,- Ланкин недоумённо развёл руками.
            Мылов приехал в Германию искать политического убежища. В последнии годы он служил в Сибири дьячком в православной церкви, откуда и был уволен. Петр Васильевич считал, что за симпатии к фашизму. В политическом убежище ему было отказано. Не помог и суд. Дважды выносилось отрицательное решение. Так и жил он „на птичьих правах“. Его старший сын нашёл работу автомеханика, так что семья жила в достатке.
            -Да, у меня одних только костюмов штук двадцать,- хвастал Мылов.- Жена в „Красном Кресте“ полы моет. Они сами предлагают. Говорят, возьмите, у Вас муж большой, может, подойдёт.
            -Вот Вы, Валентин Петрович, русский патриот,- обратился как-то Мылов к Ланкину.- А что, позвольте спросить, вы здесь, в Германии, делаете?
Вопрос для Ланкина был непростой. Что, действительно, он здесь делает, если продолжает думать о России? Есть такая профессия – думать о России. Недавно в русском интернете он нашёл сайт „Библиотека думающего о России“. Значит, не он один такой... И Мылов думает о России.
            -Ну, во-первых, Вы же знаете, Петр Васильевич, что я из России никуда не хотел уезжать.             Ланкин был женат тогда на российской немке. Ну, как немке? Отец у неё немец, а мать русская. И по паспорту жена была русской. Но когда все её родичи по отцу засобирались в Германию, она заявила: “Если ты не поедешь, я поеду одна с ребёнком“.
Что тут будешь делать? Семья всё равно распалась. Но это уже не его вина. Россиянки здесь все норовят выскочить за местных немцев. К тому же, его картины в Германии никого не интересовали. Русский лубок? Что это? Пробовал Ланкин писать в другой манере... Получалось как-то сухо, мёртво. Каждому своё... Это в переводе с немецкого. А по-русски: кто, где родится, там и пригодится.
            -А, во-вторых, у меня там сейчас никого и ничего нет. Вы же помните, что ответил Бунин, когда его приглашали в Россию: „Я буду ходить там, как по кладбищу“. Меня, кстати, никто и не приглашает.
            -Всё равно, Вы не правы. Гитлер был освободитель. Мой отец так и говорил: „Вот придут немцы и освободят нас от этой голыдьбы“. А для немцев Гитлер - это генератор энергии. Почитайте „Майн кампф“,- стоял на своём Мылов.- Хотите я Вам дам почитать?
            -Я и есть „эта голыдьба“. У нас ни до, ни после революции ничего не было. А Ваш Гитлер подставил как свой немецкий, так и русский народ. Пока русские и немцы убивали друг друга, Америка наживалась на военных поставках. До войны Америка была заурядным государством, отягощённым экономическим кризисом 20 - 30-х годов,- и Ланкин стоял на своём.
            -Жаль,что мне тогда было 12-13 лет, не то я был бы у генерала Власова,- глаза Мылова сверкали.
            -В таком случае, мы были бы по разные стороны фронта. Хотя мне тогда было ещё меньше, 4-5 лет.
            Продавец „русского“ магазина Марк, немногословный и закрытый человек, слушал эти споры и думал: „О чём они говорят? Чтоб я был здоров! Какое это теперь имеет значение?“
            Эти двое русских казались странными и чужими для него людьми. Они были ему не симпатичны.






            -