Дети Перуна

               

 
               
               
                Снег медленно падал, укутывая всё вокруг пушистым покрывалом. Звериный след не видно, но Тихомир ждать не стал. Когда ещё снег перестанет? Надел снегоступы, топор сунул за пояс.
                -Кусайка,- он свистнул.
Молодая сука, чуя охоту, давно вилась возле него и теперь с радостным лаем бросилась вперёд, в лес.
                -Тихо, ты... шалавая,- Тихомир поправил лук за спиной и двинулся вслед за собакой.
Был он высок ростом и ловок, шёл ходко. Идёт только грудень-месяц*, до 22-го, Сварога-дня*, ещё десять дней, а снегу навалило будто в лютень*.                Позади осталось небольшое село на крутом речном берегу. Снегоступы держали, не давали проваливаться, а Кусайка по уши в снегу, задрав морду, шла скачками.
Вошли в лес. Здесь потише. Ветер шевелит лишь верхушками деревьев. Тихомир запрокинул голову и закрыл глаза. Снежинки падали на лицо и таяли. Улыбнулся, вспомнив Веселину. Вчера они снова виделись, на посиделках. Она из рода Ореха, живёт далеко, за холмом. Но охота пуще неволи, „слетал“ на санях, отец коня дал. Они, Ершова рода, часто женятся  на Ореховых. Вот, перезимуем и... на Красную горку можно умыкнуть или в конце лета, когда серпень-месяц* пройдёт. Веселина, по всему видно, согласна, не то давно дала бы от ворот поворот.
Проверил силки – пусто и приманки нет. Какой блазень* здесь завёлся, силки чистит и не попадается? Не впервой он это замечает. Знал, не охотный сегодня день, а пошёл – дома не сидится. И Лешему не поклонился – вот и помощи нет.
                -Дедушка-лесовик, ты как гриб-боровик с виду дряхлый старик, изнутри же силач, возьми тёртый калач,- Тихомир поклонился на все четыре стороны, достал из-за пазухи краюху хлеба и покрошил немного на снег.
Кусайка бросилась подбирать крошки.
                -Цыц, ты! Лучше зайцев лови!
Постепенно снегопад прекратился, стало светлее. Вдруг собака  прыгнула в кусты и погнала зайца. Тихомир достал лук, стрелу – куда там, их и след простыл... Быстро пошёл по следу, спешил, боялся не успеть... догнал. Кусайка держала зайца за горло.
                -Вот, и ладно,- он потрепал псину по холке.
В один, последний, силок попалась куница. „Ну вот, Лесовик помог“- подумалось ему.
Быстро смеркалось – зимний день короток. Тихомир надрал берёсты, достал из мошны огниво, развёл небольшой костёр. Освежевал зайца, зажарил. Требуху бросил собаке.
Лес притих, готовясь ко сну. Не слышно ни звука – ни хруста ветки, ни стука дятла. Звенящая тишина! Пора и ему спать. Подбросил валёжника в костёр, нарубил лапник, улёгся, топор положил рядом. Вообще-то, лес никогда не спит – одни звери засыпают, другие просыпаются. Кусайка пристроилась рядом. Уснул  сразу, как будто провалился в глубокую яму...
                Проснулся от холода. Забрезжил рассвет. Костёр давно прогорел, остыл. Одет он тепло – полушубок, валенки, шапка, а поди ж ты... холодно. Встал, размялся. Пожевал немного снега, двинулся дальше. Сразу стало теплее. Кусайка бежала впереди, издали чуя, где расставлены силки.
Выглянуло холодное зимнее солнце. Снег заискрился в его лучах, будто бы засветилось великое множество самоцветов. Прекрасно!                Тихомир шёл всё дальше и дальше. Заблудиться он не боялся – вырос в лесу. Даже если Леший заблудит, надо только вывернуть одежду наизнанку и всё, сразу найдёшь дорогу домой. Опять вспомнилась Веселина, её красная понёва и длинная русая коса. Запала она в душу... Нет, жену Малушу он любит по-прежнему. Веселина... это другое. Места для двух жён у них в доме хватит. Две его сестры уже замужем, в род Третьяка отдали, да и третья - уже невеста, навыданьи, а два младших брата, Ждан и Горазд, малы ещё.
Солнце закатилось, багрецом окрасив небо. Пора домой! Тихомир повернул на восток и зашагал по снежному насту. Всеведущая Кусайка уже бежала впереди, угадывая  путь домой.                Сегодня ко вчерашней кунице добыл ещё двух соболей. Не густо, но в другой раз повезёт больше. Охотник он удачливый.
                Домой пришёл затемно. Бросил на пол добычу. Отец взглянул, но ничего не сказал, продолжая заниматься  сбруей. Малуша улыбнулась и проворно задвигала горшками. Была она на сносях. Двухлетний сынишка Первак крутился рядом, цепляясь за понёву. Младшие братья лежали на печи, две пары их любопытных глаз весело поблёскивали в свете лучины.
                -А... Тихомирушка пришёл,- матушка вернулась из клети.- Ёрш,-обратилась она к мужу.- Садись, ужинать будем.
Ждан и Горазд стремглав бросились к столу. Сестра у соседей, на посиделках.
Сели ужинать. Пшённая каша, молоко, хлеб.
                -Пока тебя не было, приходил жрец,- Ёрш посмотрел на сына.- Спрашивал, ни возьмёшься ли вырубить Перуна*, а то старый совсем сгнил, надо ставить нового.  Серебра на усы и золота на бороду у него нет, всё надо делать из дерева.
                -Что ж, можно. Не боги горшки обжигают,- все ели кашу из большого горшка деревянными ложками его работы.
Бить баклуши, а потом резать ложки – его любимая забава, хотя идолов вырубать ещё не приходилось. Но попытка – не пытка, да и слово не воробей, выпустишь – не поймаешь. Дал слово – делай.
                -Вот, придёт сухень*, солнце станет пригревать, тогда начну, а  пока холодно,- Тихомир встал из-за стола и вышел в сени. Попил квасу. Эта ендова тоже его работы. Дерево он любит. Вернулся в избу.
                -А ну, как травень* настанет, а ты не успепешь?- встретил его вопросом отец.
                -За месяц успею. День тогда будет долгий.
На том и порешили – вырезать Тихомиру из дерева идола, Перуна-громовержца, главного их бога.
                Дошли до Ершовых слухи, что жрец поручил эту работу ещё и Криву из рода Ворона, потом-де он и старейшины решат, чей идол лучше и больше им подходит.
Раньше Тихомир  Крива не знал – жил тот далеко, за Ореховыми. Встретил эту весть спокойно, поживём – увидим.
                Опять мела метелица. Снегом занесло соломенные крыши изб, клети, конюшни. Люди без нужды не выходили во двор, сидели дома, ублажали хлеб-солью домового, чтобы не щипал ночами и не повредил бы печь, чтобы брала она дров мало, а тепла давала много. Зимой печь – это жизнь. При этом, домового никогда не называли по имени, а только „дедушка“, „хозяин“, „набольший“ или „сам“. Живёт „сам“ в конюшне, а зимой перебирается в избу, за печь.                Метель - не метель, а за конюшней потише и снега меньше. Крив построил навес и перенёс туда сосновый ствол в полтора обхвата. Помогали все его жёны – Голуба, Вера и Любомила. Дети ещё малы. Воронов род разросся, многие отделились. Живёт-сам и Крив, набольший в семье. Был он невысок, сноровист, надбровья нависали над низкой переносицей, нижняя челюсть, покрытая тёмной бородой, выступала вперёд.               Не терпелось, хотелось начать работу прямо сейчас. Лестно изваять самого Перуна. Может, и милости какие-никакие перепадут, всё-таки главный бог. Если бы на капище стоял его идол, его работа! Он как и многие резал из дерева всякие домашние вещи, прялки, ложки, но большого идола ещё не делал. Раньше этим занимался старый резчик Стоян, но он давно умер, не оставив учеников. Тело его завернули в шкуры и привязали к верхушке дерева в лесу, так что душа Стояна сразу улетела на небо, к богам.
Крив взял топор, осторожно потрогал лезвие и принялся окорять ствол. Ветер разносил кору в разные стороны. На него пахнуло духом лета, свежей коры, пахучей сырости. Но холодный зимний ветер быстро уносил эти запахи, принося взамен запах снега, холода и метели. „Пусть обветреет, а там видно будет“,- подумал он и пошёл в избу.
Знал, что делать идола согласился и Тихомир, Ерша сын. Крив не любил его и весь их род. У них, Вороновых детей, с Ершовыми давняя распря – то невест не поделят, то рыбалку. Не раз он видел Тихомира на игрищах - высок, белокур, голубоглаз. Пляшет и поёт так, что девки к нему льнут, как мухи на мёд... Крив поморщился.
В избе жёны готовили обед, дети играли на полу.
                -Ну, готово?- строго спросил он.
                -Всё готово, Кривушка. Садись,- ответила старшая жена Голуба.
Сели обедать. Щи со свининой, хлеб. За широким сосновым столом уселась вся семья -  жёны, шестеро детей. Самый маленький, седьмой, спал в люльке. Все выжидательно смотрели на главу семьи, который помедлил, затем кивнул и первый зачерпнул ложкой из горшка, за ним последовали остальные. Сначала ели жижу, а мясо, нарезанное кусками, не трогали. Когда осталось только мясо, остановились, ждали.
                -Давай,- проговорил Крив и все принялись руками брать мясо.
                Зима катится как снежный ком с горы, уже студень-месяц*, скоро 21-й день – Коляда. Люди вывернут шубы, раскрасят лица, приделают рога, с песнями и плясками будут ходить по дворам. Забава детям и взрослым – ряженные, а богам – почёт. 
Поползли  слухи, что в Нов-городе призвали княжить варягов, северных людей, племени россов. Межродовая вражда, мол, не позволила славянам  договориться между собой и выбрать своего князя. Дань варяги берут неукоснительно потому, что у них сильная дружина. А ещё говорили, что славянская княжна по имени Прекрасна взяла варяжское имя Хельга или Ольга.
Люди слушали, переговаривались между собой, чесали затылки. Князья теперь варяги? Ну, и что? Смотря какой будет оброк, если старый, то и ничего. Княжна имя сменила? Так, все славяне меняют свои имена несколько раз.
Волхвы ходили по сёлам и предрекали всякие напасти и кару небесную за то, что  некоторые высокородные славяне отказались от старых богов, крестились и приняли новую веру Христову. Славянская княгиня Ольга в крещении получила христианское имя Елена.
Особенно удивительна весть о том, что христиане умерших не сжигают и не привязывают к верхушкам деревьев, а  закапывают в землю. Но больше всего поразило известие об одножёнстве. Христианам полагалось иметь только одну жену, повторная свадьба разрешалась лишь вдовцам.
Люди слушали новые вести и верили, и не верили – уж больно всё диковинно. И решили они пока придерживаться обычаев предков, поклоняться старым богам. А дань варягам не платить, если непомерно большая будет.
                Сухень подходил к концу. Отыграли масленицу, с блинами, снежными горками, играми.                В роду Богдана ушла в другую, загробную жизнь Лада, жена Волка. Приходилась Лада сестрой Ершу и тёткой Тихомиру.
Построили домовину, положили туда Ладу и понесли на краду. Подожгли. Людей собралось много – Ершовы, Богдановы, Волковы. Смотрели, как лодка-домовина в огне уплывает в другой мир.
Медленно и спокойно пошли на тризну. Сели за накрытые столы, пили мёд, ели жареное мясо, но оставили часть еды нетронутой и место незанятым. Верили, ночью Лада придёт и поест...               
                Вот, и травень пришёл. Весна нынче выдалась дружная. Солнце пригревает. Зазеленела трава. Скотину выгнали на зеленя. Не унимаются птицы.
Тихомир завершил работу, постарался. Получилось изваяние Перуна в два человеческих роста. Всё сосна, а усы и борода из дуба. В одной руке Перун держит лук, в другой – меч, у ног – горностай, выполненный из ясеня. Родичам понравилось – сосна изжелта, дуб темнее с прожилками, а ясень розовый. Своим нравится, но что скажет жрец и старейшины?
Собрались мужики, взвалили на плечи идола и понесли. Святилище на холме, там  ближе к небу. Несли тяжело, с остановками, но донесли. На холме уже собрался народ, посередине жрец в белом, вокруг него старейшины, а дальше простой люд. Был здесь и Крив с родичами, Вороновыми. Все с любопытством смотрели на Тихомира и его родных, нёсших своего идола. Окружили и стояли, молча. Подошёл жрец и старейшины, люди расступились, пропуская их. Смотрели, трогали руками, причмокивали, но молчали, ждали, что скажет жрец. Он посмотрел, затем, ничего не сказав, отошёл к идолу, сделанному Кривом. Стояла такая тишина, что было  слышно дыхание людей. За холмом, в лесу, пели птицы.
                -Тот,- жрец показал в сторону Тихомира.
Старейшины согласно кивали головами, толпа одобрительно загудела. Перун Тихомира выполнен более искусно, у идола Крива сделана только голова, а дальше - обычное бревно, покрытое резными листьями.
Выбранного идола вкопали в землю, перед ним выложили каменное кольцо – алтарь, для сливания жертвенной крови. Постояли немного ещё и неспеша разошлись по домам.
                Вороновы принесли своего идола во двор Крива и там его вкопали в землю. Все они, тёмноволосые невысокие и мрачные мужики, говорили мало.
                -Пускай тут стоит, а там видно будет,- старший Некрас махнул рукой и пошёл со двора. За ним потянулись остальные.
Крив остался один на один со своим идолом. Он ударился лбом о бревно и замычал от боли и злобы.
                -Будешь ты мой Чёрнобог, чёрт, навий-злой. Чтоб они все околели, проклятущие. Сделай так, мой Чёрный бог!- бился головой о бревно и не замечал крови, струившейся по лицу.
Наконец, он понемногу успокоился и спустился к реке умыться.
                -Дедушка-водяной, ты начальник над водой. Утопи их, как придут сюда. Преврати в сомов и катайся на них, будут они тебе чёртовыми лошадьми,- Крив умылся и долго смотрел на реку, которая равнодушно катила свои воды.
Вид безмоловной реки успокаивал. Боль и злоба немного утихли. Он встал и направился домой, ужинать.Решил, утром сходить к волхву. Жил один в лесу, за горой. Люди говорили о нём шёпотом, что колдовство его сильно во всём. И сглаз, и присухи, и отсухи – всё ему подвластно.
                Утром Крив сунул краюху хлеба за пазуху, топор заткнул за пояс и ушёл в лес. Домашним коротко бросил: „К обеду не ждите“.
Подарки кудеснику, сало, хлеб, три собольих шкуры, положил отдельно, в торбу. Шёл легко и быстро, без остановок. Один только раз присел, попил воды из ручья, перемотал онучи  и – дальше. Лапти старые, истёрлись: „Вот, ужо сплету новые, разбирусь только...“
Пели птицы. Деревья пустили молодые листочки. Тепло! Дорогу находил по приметам,  известным только лесным жителям. Солнце стояло высоко, когда он подошёл к  избушке волхва. Это был старый низкий бревенчатый дом, крытый дёрном. Неподалёку паслись козы, охраняемые тремя псами-волкодавами. Почуев чужака, они ощерились и дыбом подняли шерсть, глухо зарычали.
На пороге появился невысокий худой старик, голова и лицо которого покрыты длинными жидкими и седыми волосами. Он остро глянул на пришельца.
                -Порча, сглаз, гадание?- быстро спросил, как прокаркал, колдун и вернулся в избу.
Крив – за ним, разложил на длинном низком столе подарки, ждал. Волхв оценивающе осмотрел их и довольно хмыкнул.
                -Извести хочу, врага...- начал Крив, а сам подумал: „Ещё бы тебе не хмыкнуть, такой шматок, чуть ли не полсвиньи, да и соболя...“
                -Дело это тяжёлое, так что скупиться не след,- как бы читая его мысли, проворчал кудесник. Он закатил глаза, затрясся и угрожающе забормотал что-то непонятное.
                -Вижу его, вижу...- слова его стали более внятны.- Высок, красив, удачлив...
Волхв, вытянув вперёд руки, ходил по избе как слепой. Иногда он как будто кого-то ловил и душил, потом зашёл в дальний угол, где висели шкурки, кости и черепа животных. Крив, затаив дыхание, следил за каждым его движением, стараясь ничего не пропустить. А колдун внезапно повернулся и уставился на него холодными бесцветными глазами. В руке он держал хвост и череп ворона, связанные жилкой и посыпанные каким-то порошком.
                -Закопаешь ночью перед их воротами. Проклятие Чёрнобога падёт на них,- протянул вперёд руку.- А ещё напущу Кикимору* и Лихорадку*...
Крив принял дар двумя руками и с поклоном вышел.
                Пашня. Солнце греет во всю.Тихомир идёт за сохой. Пора передохнуть -  жарко, тяжело дышит конь, верхом на котором Ждан. Горазд помогает отцу, немного дальше, за перелеском.
                -Обед,- крикнул Тихомир, показав на высоко стоявшее солнце.- Сбегай, позови отца.
Ждан стрелой слетел с коня, распряг его и поскакал за отцом. Вскоре собрались вместе Ёрш и трое его сыновей, все светловолосые и светлоглазые. Сели на обочине, на траве. Разложили на браном полотенце еду - варёные яйца, курицу, хлеб.
Ели молча. Кони паслись невдалеке.
                -Отец,- Тихомир бросил взгляд на Ерша.- Вот, отсеемся, тогда можно свадьбу сыграть. Веселина согласна. Договоримся, когда можно похитить её и всё.
                -Можно, только скоро тебе строиться надо. Малуша уже двоих родила и  Веселина долго ждать не будет... Да, и орлы подрастают,- Ёрш кивнул на младших сыновей, которые „навострили ушки“, стараясь не пропустить ни слова.
                -Ладно, я тоже так думал. За нашей избой, перед лесом – поляна, там и построимся,- Тихомир встал и двинулся к лошадям, запрягать.
                Покатилась Красная горка – череда летних праздников, начавшихся сразу за Родительским днём. Горячая пора для молодёжи! И по хозяйству надо успеть, и игрища не пропустить. За селом водили хороводы и слышались песни.
                -А мы просо сеяли, сеяли,- девушки, взявшись за руки, наступали.
-А мы просо вытопчем, вытопчем,- теперь наступали парни.
                -Овсень, туесень,- откуда-то доносился припев.               
 Подоспел праздник Купала. Ночью у реки жгли костры и, голые, прыгали через них, очищаясь от злых духов. Купались в реке. Тихомир не упускал из виду Веселину, вокруг которой вились парни и среди них Крив. Отблески костра плясали на её крепком теле. Внезапно она оттолкнула мужиков, подошла к Тихомиру и, взяв его за руку, увела в шалаш...
На следующий день договорились, когда Тихомир уведёт её, хотя это похищение стало теперь лишь данью старым обычаям предков. Всё равно, родители знали о готовящейся свадьбе.
Тихомир уплатил отцу Веселины вено* - соболя, зерно, холсты. Ореховы давно породнились с Ершовыми. За день до свадьбы будущая тёща испекла курник и прислала его в дом Ерша. Тихомир в ответ послал Ореху живого петуха, которого принесли в мешке Ждан и Горазд.
Все приготовления к свадьбе окончены, в клети положили снопы, на них - перины и куньи шкуры.
Тихомир и Веселина со свечами в руках в сопровождении родичей идут к священному дубу, где их ждали жрец, гости и любопытные. Крив тоже пришёл посмотреть. Он уже давно хотел Веселину и надеялся, что в ночь на Купалу ему удастся овладеть ею, но случилось иначе. И опять перешёл дорожку Тихомир...
Жених и невеста обошли вокруг дуба, а жрец, взяв за руку Веселину, как бы передал её Тихомиру. Поцеловались.
                -Ишь ты, какую паву отхватил. Кому вершки, а кому корешки.
Крив оглянулся и увидел говорившего, Некраса, своего дальнего родича. Рядом стоял Злоба, огромный мрачный мужик с лохматой бородой и перебитым носом.
                -Вестимо, Ершовы, Богдановы, Ореховы всегда сливки снимают,- согласно прогудел Злоба.
                -Ещё и Волковы туда ж. Потому и справные, что харч у них хороший, все угодья захватили,- продолжал Некрас.- А мы, Некрасовы, Вороновы да Злобины, чёрная кость, нам что похуже.
Криву приятно слушать эти речи, хотя он понимает, что это неправда. Угодьями их род не обижен и достаток есть. Но не любит он  этих гладких и удачливых, белую кость...
А жрец тем временем подал чашу с мёдом молодым и все пошли за свадебный стол...
                Приближался день жертвоприношения. Все напряжённо ждали, на кого падёт  на этот раз выбор жреца.
                -Перун требует крови, иначе он ниспошлёт на нас гром и молнию.
                -Мы должны умилостивить Перуна!
Знали, что для жертвоприношения нужен чистый, благообразный мальчик. Нельзя осквернять алтарь нечистой кровью, дабы не прогневить великого Перуна.                И вот, жребий пал на Ждана.
                Жрец со старейшинами пришёл к Ершу и объявил, что его сын будет отдан богу. Отец внешне встретил эту весть спокойно, верил, что, кроме этой жизни, есть и другая, загробная, но сердце его болезненно сжалось. Его славный, весёлый Ждан будет убит. Как они с женой его ждали... Этот ребёнок был в семье любимцем. Ёрш понимал, что жертвоприношение – это не казнь, не позорная смерть, а дань Перуну, великому богу, но от этого легче не становилось. Мать, узнав о судьбе, уготованной её сыну, ушла в клеть и до ночи не выходила. Никто не посмел её тревожить. Ребёнку ничего не говорили, только смотрели на него с жалостью – не чужой он им. Приходили старшие замужние сёстры из рода Третьяка, приносили Ждану гостинцы. А мальчик, как всегда,  весел и беззаботен, играл с Гораздом и соседскими ребятами.
Известие об участи Ждана удручало Тихомира. Да, он понимает – нужно задобрить Перуна, так делали всегда, таков обычай предков. Жертвенная кровь поможет всем получить милости от бога. Но почему Ждан? И почему богу нужна кровь? Все люди, всё равно, рано или поздно умирают и переселяются в иной мир. Отчего Перуну приятно, когда убивают невинных детей? На все эти вопросы Тихомир не находил ответа. 
                Христианство постепенно проникало в славянские земли, но ещё не получило широкого распространения и ни Тихомир, ни его родные не знали, что Иисус Христос принёс себя  в жертву за всех людей и других жертв не требуется.               
                Утром пришли помощники жреца и увели Ждана со двора. Мальчик недоумённо посмотрел на родителей, но те только опустили головы и ничего не сказали.
Пришли на святилище, где уже ждала толпа празднично одетых людей. Ребёнка подвели к алтарю, он пытался взором отыскать родных, но не находил их. Люди затихли, напряжённо ждали, жадными глазами смотрели на жертву.
                Ах, этот сладкий инстинкт убийства! Каких только объяснений ни придумывают люди для его оправдания!               
                Жрец достал из-под белых одежд нож и наклонил голову мальчика... Толпа истомлённо выдохнула...                Посередине святилища стоял безмолвный Перун, а перед ним алтарь, выложенный из камня, куда стекала жертвенная кровь.
Жрец возвёл руки к небу. На его белых одеждах алели капли крови...
                Шло время, наступил вересень* Крив ещё раз был у колдуна, но с Тихомира, как с гуся вода – ничего не берёт. И стал Крив следить за домом Ерша, сидел в лесу, неподалёку, на дереве  и ждал...
                Вот, и пришло бабье лето. Ночью и рано утром уже холодно, а днём тепло и солнечно. Ночные заморозки расцветили листву деревьев багрянозолотыми красками, но трава ещё зеленеет.
Тихомир особенно любил в это время бродить по лесу – и охота, и грибы, и ещё можно найти позднюю ягоду. Это как подарок – то запоздалая малина, то ежевика.
Сегодня он в лесу один – Кусайка ощенилась, осталась дома.
Шёл, держа лук наготове, на случай появления зверя. Без собаки плохо, она издали чует, заранее предупреждает.
Вдруг Тихомир почувствовал сильный толчок в спину и через плечо увидел торчащую стрелу. Пытался изловчиться и вытащить её, но не сумел. Хлынула кровь, голова закружилась. Он пошатнулся и упал ничком. Сознание ещё не покинуло его. „Белый боже, Белобог, явий-добрый, помоги моим детям и тому, что ещё в чреве матери...“- это было его последней мыслью. Больше он думать не мог. Перед глазами поплыли радужные круги. Земля, казалось, закачалась под ним, а тело, будто бы оторвавшись от поверхности, медленно взлетело ввысь...   
                А Крив подошёл к неподвижному телу, пнул его и зло сплюнул. Нет, большой радости он не испытывал. Может быть, немного уменьшилось чувство злобы и всё. Повернулся и, не разбирая дороги, зашагал прочь. Шёл напрямик через валёжник и бурелом.
Вдруг остановился как вкопанный – перед ним почти вплотную стоял огромный медведь. Крив даже не успел ничего подумать... Раздались хруст костей и громкое чавканье...
Родные их долго искали, но так и не нашли...                Мало ли на Руси разбросано безымянных костей со следами насильственной смерти...
 

*Примечание: грудень – ноябрь, Сварог – славянский языческий бог-кузнец, лютень – февраль, серпень – август, блазень – привидение, Перун – славянский языческий бог огня, грома и молнии, сухень – март, травень – май, студень – декабрь, Кикимора – злой дух в облике женщины, Лихорадка – дух в виде женщины, вызывающей болезни, вено – выкуп, вересень – сентябрь.