Абсолютно правдивая история
Когда-то люди говорили: „Реклама – двигатель торговли!“ Ах, как они были неправы. Реклама – не двигатель торговли. Реклама – средство воспитания трудящихся! Да-да! Вспомните: „Повидло и джем – полезны всем!“, „Храните деньги в сберегательной кассе!“, „Летайте самолётами аэрофлота!“, а ещё раньше: „Болтун – находка для шпиона!“ или „Нигде кроме, как в Моссельпроме!“. Иногда реклама доходила до прямых нравоучений: „Смой за собой!“. Это в туалете.
Могут возразить – когда это было?! В ещё дорыночную эпоху! И опять... Как любили выражаться депутаты одной Государственной Думы, это некорректно. Можно, конечно, сказать на родном языке: „Вы неправы“ или „Это неверно“. Но „некорректно“ лучше. В более точном переводе это означает: „А ты кто? А вот я кто!“.
Корректно же то, что рынок был, есть и будет всегда. Только какой? Рабовладельческий, социалистический или капиталистический. Совершенно безразлично, где претворять в жизнь формулу „товар-деньги-товар“, в супермаркете или в городском туалете. И капитализм был всегда! Вопрос в том, кто держит капитал? Если государство, то – это социализм.
Отсюда и реклама как средство воспитания трудящихся. Кто держит капитал, тот и воспитывает. Вспомните рекламу Макдональд или алкогольных напитков. Есть, конечно, товары, не нуждающиеся в рекламе. Наркотики, например. Но это только пока...
Размышления Гарика Мазовика прервали звуки промываемого унитаза. Это зазвонил видеомобильник На экране появилось расплывшееся (но только не в улыбке) женское лицо.
-Алё-ё... Гарик! Узнаёшь?- пропело лицо.
-Да, конечно, госпожа Мурикова. Нет вопроса,- он постарался придать своему лицу сладкое выражение.
-Торс уже готов. Выезжаем,- теперь лицо на экране, кажется, улыбнулось.
-Нет проблем. Через пять минут я выхожу,- а сам подумал: “А она ничего... Вот бы сойтись поближе... тогда и выход на Торса обеспечен“.
Гарик завязал узлом свой хвост и сунул его в трусы. А что? Немецкое слово „шванц“ переводится как хвост и пенис. Увидев такую „килу“, женщины обычно начинали хихикать и закатывать глазки. Ну, а если хвост волосатый, то это уже дело вкуса... Надел джинсы, „молния“ едва сошлась.
В Москве он жил у трёх вокзалов, так что до Казанского – рукой подать. Они сели в один вагон, но делали вид, что не знакомы. Так надо!
Мазовик вошёл в купе. Там были уже трое: старик-немец из Сибири, его жена, толстая баба, русская, и шахтёр, возвращавшийся из отпуска. Гарик повёл носом, понюхал. Хвостами не пахло. „Не наши, выходит“,- промелькнула мысль. Но не успокоился. Будто бы ищет что-то на полу, а сам зыркнул глазами под юбку толстой бабе. Нет ли хвоста? Но, нет...
Немец, худощавый маленький мужичок с большими усами, трещал без умолку.
-Ну, значит, едрёна корень, проводили мы детей в Германию. Пускай поживут, а там видно будет,- он вопросительно взглянул на жену и, не получив ответа, продолжал.- А ну, как не приживутся? А мы дом и хозяйство – всё в целости сохраним.
Жена его продолжала молчать, о чём-то думая. Старик прихватил её за ляжку.
-Ну, ты чо, в натуре, едрёна корень, молчишь? Как язык проглотила! Башли я тебе отстегнул. Чего ещё?- от деда несло винцом.- Дома, бывало, не остановишь, как разойдёшься. Тут все свои.
Старик развёл руками.
-Вы это, того, извиняйте,- заговорила, наконец, баба, глядя на Гарика.- Не в себе он, поддал маленько.
-А ты выпил, так сиди смирно. Не мешай людям,- цыкнула она на мужа.
Шахтёр, безучастно жевавший позеленевшую колбасу, оживился.
-А ты где, дед, по фене ботать научился,- улыбнулся он.
-Да... Пришлось. Срок тянул,- старик вдруг поскучнел и, положив голову на женино плечо, уснул.
Шахтёр вышел покурить. Мазовик – за ним. Встали в коридоре.
-Ну, как, „горновой“? Как оно, ничего?- поинтересовался Гарик.
-Да, ничего,- равнодушно ответил шахтёр.- Раньше было лучше.
-Это когда, „раньше“?
-Ну, как когда?- „горновой“ оживился.- При Сталине я, конечно, не помню, как было. Говорят, забойщик мог с получки машину купить. А как было при Брежневе, я помню. Ничего, сходно было.
-Это всё ФСБ старается. Они до этого довели,- Мазовик начинал распаляться.
-Это какое-такое ФСБ? Которое КГБ, что-ли?
-Да-да, оно самое... А ты, я смотрю, по югам ездишь, загорел весь.
-Ну, наша шахта ещё ничего. А некоторые закрыли совсем и зарплату задерживают.
-Во-во, это всё их работа! Правильно Тулеев говорил!- голос Гарика зазвенел.
-А что Тулеев говорил?- шахтёр недоумённо на него уставился.
-Отделиться! Образовать свою угольную республику! Столица – Кемерово или Новокузнецк.
-А жрать что будем? Уголь?- шахтёр выплюнул окурок в окно.
-Ничего, намёрзнутся зимой без отопления – сами принесут на блюдечке хлеб с салом.
-Ну, это я не знаю... Наше дело телячье,- „горновой“ ловко плюнул в окно и ушёл в купе.
Поезд стучал колёсами. Лето жарко дышало в окна. Июльское солнце насквозь прожарило крыши вагонов. От этой жары и от разговора Гарик вспотел, особенно хвост. Джинсы вокруг „килы“ промокли. По коридору, будто бы не узнавая его, „плыла“ Мурикова. Она обтекла его своим полным телом, потёрлась животом и ляжками о „килу“ и прошла дальше. Никто из присутствующих не обратил на них внимание. Подумаешь... Полная женщина, тесно же в коридоре. Мазовик с сочувствием смотрел ей вслед. Мурикова была в чёрных длинных брюках. И, тем не менее, из-под штанины виднелся кончик хвоста. Так, самую малость. Можно принять за украшение. Чего теперь только не носят! Но его не проведёшь. Рыбак рыбака.... Да, и запах свой, хвостоносный...
Хвостоносным Гарик родился. Хвостик сперва был маленьким и розовым. Можно принять за вторую пиписку. Но впоследствии вырос, вместе с ним, и покрылся как грудь, руки и ноги длинными чёрными волосами. Сам он росточком не вышел – в сучок пошёл, зато хвост стал его гордостью. Бывало, дома разденется догола, встанет перед зеркалом, расчешет волосы на хвосте и – балдеет... А то ещё бантик привяжет, голубой в белый горошек.
Ага... Вот и Муром. Ничего городок. Бывал здесь когда-то. Всё церква, церква... Говорят, раньше ещё больше было. Поработали здесь хвостоносные, порезвились... Но Гарик тогда ещё не родился и родители его, кстати, тоже. Родители у него, вообще, простые парикмахеры. Мать обыкновенная женщина. Отец, правда, из хвостоносных, но они его за своего не держат – оперирован. Усечение хвоста, хвостэктомия. Хвост, однако, после этого всё равно отрастает, но уже не с той степени. Они это рассматривают как предательство святого дела хвостоносных. Отец у него странный какой-то. И в Израиль отказался уехать. Говорит: „Я - нерусский, но русский патриот!“ Вот, и поговори с ним... И красную книжечку, партийную, хранит как зеницу ока.
-Ошибки и преступления были, партии больше нет, а коммунизм остался,- вот его кредо. Сам на пенсии, а продолжает работать, пробавляется чаевыми.
Мазовик долго смотрел в окно на мелькавшие лесочки, полянки, деревушки, телеграфные столбы, затем вернулся в купе и лег спать. Долго ворочался, не мог уснуть. Духота! Дед спал, присвистывая и причмокивая во сне. Шахтёр откровенно храпел. Толстая баба шумно дышала, её огромное как копна тело мерно вздымалось, как раз напротив Гарика. Он долго лежал с открытыми глазами, затем повернулся к стене и провалился в какую-то бездну... И снилась ему жаркая русская баня. Сначала он разделся в предбаннике, расправил хвост, посидел, отдышался. Потом вошёл в баню – пару, пару наподдавали, ничего не видно! Постепенно осмотрелся, привык, стал различать окружающее. На высоком полке, в окружении женщин восседал сам Торс. Ну и хвостище у него! Толщиной с локоть. Бабы, кстати, тоже все с хвостами. Они ублажали Торса, тёрли ему спину, гладили хвост. Хвостоносные никогда не пользуются мочалками. Они намыливают кончик хвоста и растирают им тело. Мазовик стоял посередине бани, поджав тонкий хвост и ощущая всё своё ничтожество. Однако, Торс благосклонно кивнул и сделал знак рукой. От группы женщин отделилась одна и подошла поближе – это сама Мурикова. Обнажённая, она казалось ещё соблазнительней. Жировые складки аппетитно подрагивали, изящный хвостик игриво извивался. Гарик не выдержал, упал на колени и стал страстно, с причмокиванием сосать её хвост...
Он проснулся поздно. Все в купе уже встали и умылись. Проводник разносил чай. Хвост развязался и лежал между ног. В паху ощущалось что-то липкое... „Поллюция“,- догадался. Хорошо ещё, что накрыт простынёй, а то – беда... Лёжа с закрытыми глазами, выжидал, когда купе опустеет. Наконец, все разошлись, кто – куда. Мазовик быстро встал, завязал хвост узлом, побрызгал на него духами. Надел спасительные джинсы. Так... Ну, и сон ему приснился... Может, „сон в руку“? Он вышел из купе и направился в конец вагона, продолжая думать о сне.
-Чо пьёшь?- неожиданно прозвучал вопрос проводника.
Гарик не сразу понял, что обращались к нему.
-А у меня есть, взял с собой,- после некоторого замешательства ответил он.
-Ну... как хочешь. А то, смотри... У меня московского разлива,- напирал проводник.
-Нет, спасибо, не надо.
Мазовик прошёл в туалет, побрился, умылся. Из головы не выходил этот сон. К чему бы это? Ну, ладно. Чего гадать? Поживём – увидим.
Он вернулся в своё купе. Там уже весело.
-Винцо! Красит шею и лицо!- дед опять дёрнул, взял у проводника.
Приняла и его жена. Она раскраснелась и сидела, улыбаясь. Шахтёра не было.
Гарик принёс кипяток, растворил кофе, попил с печеньем. Сидел, уставившись в окно.
Подъезжали к Казани. Станция большая, придёться постоять. Мазовик вышел пройтись. Нет, Казань его не интересовала: „Здесь уже наши работают. Сильные хвосты!“ К тому же, у местных есть свои хвостоносные. Сидят, притаились, ждут подходящего момента. Он находился на нижних ступенях иерархии, поэтому об организации знал немного. Строгая конспирация! Тсс... Название - Тайный Союз Хвостоносных Мстителей, Гарик произносил лишь мысленно, вслух – никогда, даже если находился в комнате один. Были у них такие, трепались много. Теперь их нет... Вообще-то, трепаться надо. Это важная составляющая их деятельности, но только не о своих. Он действовал строго по инструкции. Знал, что и Торс, мощный, влиятельный Торс, далеко не самый главный в их организации, которая давно раскручивает крупные дела – дезинформация, фальсификация истории, спаивание и „наркотизация“ населения. Это оборотная сторона медали. С лицевой же стороны Мазовик - научный сотрудник Института нейрофизиологии Академиии наук. Успешно защитил кандидатскую диссертацию, теперь работает над докторской. И тема очень перспективная. Не он её, конечно, придумал – шеф. Башковитый мужик, заведует у них отделом. И не уехал. Оформил двойное гражданство и работает здесь. И тут, говорит, работы по горло. А тема интересная... Они установили, что в человеческом мозге, как и в компьютере, есть зоны, которые можно активировать. Можно активировать, например, область агрессии или зону подлости, зависти, равнодушия. А можно заставить функционировать область творчества, тогда человек станет поэтом или литературным критиком. Способы воздействия на эти зоны различны, но этим занимаются другие институты и, в основном, не в России. Один из методов активации нужных зон – психотехника, внушение, самовнушение, гипноз, то есть приёмы суггестии. Второй метод – воздействие химическими средствами, специальными психотропными препаратами, наркотиками. И, наконец, физиологические методики – вживление электродов в определённые зоны головного мозга. Правда, электроды пока вживляют только в опытах на животных, в том числе, на обезьянах. Животные с вживлёнными электродами могут по команде экспериментатора то совокупляться, то перегрызать друг другу горло. Очень перспективная тема...
Трудности у них возникают только с одарёнными людьми. С этими у всех трудности – и у правительств, и у исследователей. Без всякой стимуляции эти „гении“ проявляют активность там, где их не просят. В институте разработана теория спонтанной активации некоторых зон головного мозга. Но от этого не легче – эти люди неуправляемы. Диктаторам проще – к стенке и нет проблем. А Вы попробуте в условиях какой-никакой демократии захватить власть путем манипуляции общественным мнением! Это возможно, но надо устранить единственное препятствие – независимомыслящих людей, этих „гениев“ проклятых... А там и мировое господство не за горами!
Гарик купил на вокзале несколько газет и вернулся в свой вагон. Сел и принялся просматривать заголовки. Поезд тронулся и, постепенно набирая ход, застучал колёсами. Заголовки всё броские, крутятся люди – надо продать свой товар. „Независимая газета“... Может быть, она от кого-то и независимая, но только не от своего хозяина. Ловко наши провели этих недоумков: „Свобода, демократия“... Где и когда это было? Просто, на смену административной удавке пришла удавка экономическая, денежная. Вот, и всё, причём денежная удавка душит покрепче. От неё не спрячешься за спину коллектива.
Он вышел в коридор. Навстречу шёл высокий человек с бородкой. Мазовик ощутил ауру, дуновение чего-то тревожночуждого. „Не наш, это ясно“. Он оглянулся – так и есть! Голова незнакомца покрыта пышными, но не слишком густыми волосами. От порыва ветра волосы растрепались и обнажился... небольшой рожок, в левой теменной области. Так, небольшая шишечка... Ага, так он и знал! Редкий экземпляр! Представитель вымирающего ныне вида рожконосцев! Они, хвостоносные, немало потрудились, чтобы их извести. Эти рожконосцы ещё хуже „гениев“, совершенно неуправляемы. Праведники какие-то! С ними каши не сваришь. Говорят, у пророка Мухамеда на голове таких шишек было много. Гарик проходил мимо открытого купе – люди как люди. Промежуточный тип, таких большинство. Не хвостоносные, конечно, но и, слава чёрту, не рожконосцы. „Наш контингент“. Таких они и обрабатывают. Управляемые... Стоп! Запах... Он повёл носом, принюхиваясь. Среди обычных людей в купе сидел один - их человек, хвостоносный. Только один. Это точно. Иначе, запах был бы сильным. Но кто? Надо выяснить! Из их десятки в вагоне только он и Мурикова. Кто же это? Мазовик прошёл дальше. Лето, жарко. Многие купе открыты, всё-таки прохладней – ветерок. Вот, и купе Муриковой. Она пьёт водку с какими-то мужиками. В такую-то жару! Гарик поморщился. После того эротического сна, он стал относиться к ней как-то спокойнее. Близость не исключена, но больше его занимали карьерные соображения, выход на Торса. Мурикова умеет пробиваться наверх. Она – режиссёр на Мосфильме. Её работы ему не нравились. Умна? Да, пожалуй. Но на счёт её таланта... имелись большие сомнения. Он воспитан как-никак на итальянском и французском кино в пору расцвета, пока их ещё не сожрал Голливуд. О нём говорили : „Эстет“. Возможно, но слишком засиделся в „нижних чинах“. Это он, урождённый хвостоносный! Не то, что некоторые выскочки, привили себе хирургическим путём хвосты и теперь примазываются. Настоящего хвостоносного за версту учуешь - запах особый. А эти и хвостами-то не пахнут. У-р-р-оды!
Мазовик стал крутиться вокруг подозрительного купе, откуда исходил нерезкий, но устойчивый запах хвоста. Вот, вышел высокий с бородкой. Тот самый, рожконосец. С этим всё ясно... Затем вышла парочка влюблённых. Как сиамские близнецы не могут оторваться друг от друга. Запах от них исходит... но другой. Хвост пахнет иначе. Значит, непознанное „оно“ – внутри. Он открыл дверь.
-Ах... простите,- будто бы ошибся дверью.
Перед ним сидела молодая женщина лет двадцатипяти, приятной внешности, с сероголубыми круглыми глазами. Она вопросительно посмотрела.
-У Вас случайно не найдётся лишнего презерватива?- сказал он первую попавшуюся фразу.
-Вам какой? Неиспользованный?- женщина стала рыться в своей сумочке.
„Наша! Без сомнения! И запах...“ Вслух же проговорил.
-Вы не будете столь любезны выпить со мной чашечку чая в ресторане?
-Почему нет? С удовольствием,- она поднялась.
Стали пробираться к вагону-ресторану. Навстречу вывернулся шахтёр. Он изрядно поддал и пошатывался не в такт поезду.
-А, „горновой“,- бросил на ходу Мазовик.- Куда запропал?
-А-а-а....,- неопределённо махнул рукой шахтёр.
Разминулись. В тамбуре, как бы пошатнувшись от качки, он прижался к ней.
-А меня зовут Гарик, а Вас?
-А меня Наташа,- и, подумав, добавила.- Вальц.
Она оказалась российской немкой. Все её родственники уже переехали в Германию. Скоро и она собиралась туда же. Задерживали кое-какие „дела“.
В ресторане Гарик заказал красное вино и шашлык. Посидели, побеседовали, быстро перешли на „ты“.
-Ты что? Подставлена этому додику, рожконосцу?- на обратном пути быстро спросил он.
-Вроде того,- неохотно ответила женщина.
Мазовик видел, что после вина она размякла и потеряла бдительность. Кофта задралась и виден был хвост, обмотанный вокруг талии.
-Ты в чьей десятке?- спросил напрямую.
-Слышь, кореш,- Наташа ощерилась.- Меньше будешь знать – дольше проживёшь!
Он отшатнулся. „Она что? Из блатных?“- молнией сверкнуло в мозгу. Однако, больше вопросов не задавал. Они вежливо простились и разошлись по своим купе.
Вальц разделась, размотала хвост и легла, накрывшись простынёй. В организации хвостоносных она недавно. Жила, как все люди. А хвост ей не мешал, болтался между ног и всё. Иной раз даже хорошо – использовала его для мастурбации. У родителей тоже небольшие хвосты, но у неё побольше. Ну, и что? Всякое бывает... Но с год назад стали вокруг неё крутиться такие же, хвостоносные. Мы, мол, пострадавшие, а на самом деле - высшая раса. Надо только восстановить справедливость, разобраться кое с кем. А потом – всё будет хорошо. Ей эти рассуждения нравились. Так, и стала она выполнять то одно, то другое задание. Больше, пожалуй, об организации она ничего и не знала. Тсс... Строгая конспирация! На верхней полке спал Лера Лобиков. Вот, ему Наташу и подставили. „Не наш,“- говорили. Так, всё помелочи – доносить о его действиях, проверять личные вещи, особенно бумаги, подмешивать в пищу яд, но понемногу, чтобы не вызвать подозрений, а то сразу загнётся... Стрёмно! У него, говорят, мать ещё жива. Шум подымется! А так потихоньку убирётся и – концы в воду. А, главное, искать золото. Говорят, от отца осталось, где-то спрятано. Но в это Вальц не верила, она не дура. Всё равно, интересно и приятно помогать своим...
Поезд приближался к Омску. Лобиков проснулся и смотрел в окно. Можно сказать, родной город. Здесь Лера закончил школу, мединститут, в котором раньше, до войны, училась и его мать. Здесь жили его бабушка, дяди, двоюродные братья. Он смотрел на старинный вокзал и думал, что, возможно, этот же вокзал стоял, когда его бабушка и дедушка приехали сюда ещё до революции. Во время гражданской войны Омск был столицей, но какого государства бабушка не знала. Только самым главным, ну... как царь или директор являлся адмирал Колчак. В то время все были сказочно богаты, настоящие миллионеры. Дедушка, слесарь железнодорожного депо, в получку приносил мешок денег, неразрезанных как туалетная бумага. Хотя в ту пору в Рабочей Слободке, где они жили, никто понятия не имел о такой бумаге. Буханка хлеба стоила миллион. Из раздумий его вывел вопрос Наташи.
-Лера, тебе принести чай?- она дотронулась до его руки.
-Можно,- Лобиков сел, согнувшись, чтобы не удариться головой о верхнюю полку.
Вальц пошла за чаем. На обратном пути она добавила в стакан из маленькой бутылочки, которую опять спрятала на груди.
Ничего не подозревающий Лобиков выпил чай и вышел из вагона на свежий воздух. Припекало солнце и продувал ветерок. Пока нежарко. Иногда долетали вокзальные запахи. Он опять погрузился в свои мысли. Вот, Наташа подгребла к нему в Москве на улице, теперь не отстаёт. Пусть, пока... Всё равно, у него тогда никого не было.
-Лера, смотри, поезд уйдёт без тебя,- Вальц, держась за поручни, выглянула из вагона.
-Иду,- Лобиков легко впрыгнул в вагон. Был он, вообще, высоким и лёгким в движениях.
Поехали... Проводник стоял с флажком, рядом. Наташа прижалась к Лобикову. Он почему-то не замечал её хвоста... Пошли к себе. В коридоре встретился Мазовик, который кивнул, не глядя на Вальц. Хвостоносные избегают общаться друг с другом на людях. Тсс... „Дело будет“,- с иронией подумал Гарик, глядя им вслед. Да, они, хвостоносные, люди самые разные. Наташа Вальц, например, примитив, „колхозница“. Он, Гарик, интеллектуал. Но их всех объединяет негативная ментальность, антипозитивизм, если хотите. К тому же, действительно, они избранные и призваны управлять миром. Но до этого ещё неблизко – имеются пока препятствия... Эх, выйти бы на Торса, а потом и выше. Узнать бы их конкретные планы. Но спешить нельзя, можно всё испортить. Надо ждать. Наверху сами выбирают и дают знать, когда надо.
Мазовик смотрел в окно, не замечая природы. Что ему этот пейзаж? Он не почвенник какой-нибудь. Мысли его настроились на иронический лад. Вот, В.И.Ленин - больше практик, чем теоретик. Но всё-таки считалось, что он обогатил теорию марксизма, установив, что некоторые народы могут переходить от феодализма к социализму, миную стадию капитализма. Он же, Гарик Мазовик, обогащает ленинизм, утверждая, что эти же народы могут переходить назад от социализма к феодализму, минуя, опять-таки, стадию капитализма. Примеров тому достаточно. Жаль, что теперь нет большого интереса к марксизму-ленинизму, не то можно было бы опубликовать научную статью. Он рассказал об этом отцу, так тот замахал руками. Кощунство, говорит, надругательство над „святыми мощами“. Не может то поколение широко мыслить...
Лобиков, напротив, не теоретизировал, а созерцал жизнь, любовался природой, которая дарила всё новые и новые впечатления. Засматривался на красивых женщин, а в России их много... И красота какая-то особенная, что и слов не найдёшь, чтобы высказать. Есть, конечно, писаные красавицы, их за версту видно. А бывает, встретишь – как будто и нет ничего особенного, а глаз не оторвёшь. Он много рисовал. Живопись для него отдушина, психологическая защита. Позволяет не замечать то, что вокруг него происходит. А замечать надо бы... Его давно обложили хвостоносные, подставляют, клевещут, отравляют. Он, видете ли, им мешает фактом своего существования.
Прибыли в Новосибирск. Большой город. В самом городе Лобиков бывал редко, на студенческой научной конференции и, пожалуй, всё. Больше знал железнодорожный вокзал. Когда учился в Омске, ездил к матери в Бийск через Новосибирск. Тогда вокзал казался вершиной технической мысли – большой, современный.
Вышли поразмяться многие пассажиры, стоянка долгая. Здесь и Мурикова ходила, покачивая бёдрами, и Наташа, которая вилась вокруг Лобикова, и даже старик-немец со своей женой. Ехали уже давно, засиделись без движения. Приятно размять ноги, подышать полной грудью, посмотреть на новых людей.
-Я смотрю, едрёна корень,- шепнул дед Мазовику.- Вон та бабёнка ничего, справная.
Он кивнул в сторону Муриковой.
-Нет-нет, да на тебя и зыркнет,- старик весело подмигнул.
Гарик промолчал. Но пора, хорошего помаленьку. Пассажиры стали подыматься в вагон.
Тронулись. Опять замелькали поля, леса, реки, мосты, озёра, деревни. Бескрайняя Россия... Старик-немец и его жена вышли на какой-то станции. Вместо них появились двое крепких коротко подстриженных парнишки в одинаковых кожанных куртках. Мазовик „навострил ушки“ и сделал на них „заход“.
-Братва,- по-свойски заговорил он.- Тут, в вагоне, едет один мент, загримированный.
-Какой мент?- ребята насторожились.
-А пошли, покажу.
Вышли в коридор. Стояли, курили, выпуская дым в окно. Проходили разные люди. Парни вопросительно посматривали на Гарика.
-Не... Не то,- он отрицательно качал головой.- Вот он!
Мазовик показал на Лобикова.
-Ну-у,- разочарованно протянули ребята.- Этот не похож. Мы тех хорошо знаем.
-Я Вам говорю – мент!- напирал Гарик.- Он загримирован. Не согласитесь замочить?
-Сколько заплатишь?
-Ну, вот ещё! За такое дерьмо платить!
-А-а, на халяву хочешь,- поскучнели парнишки.- Ты чо, в натуре, отмороженный? Кто ж на халяву согласится?
-Так он, сука, сколько людей уже посадил? Мучил, грабил!- Мазовик весь напрягся, особенно хвост.
-Ты нам сказки не рассказывай. Мы эти дела знаем. Платить надо,- ребята как-то враз повернулись и двинулись в сторону вагона-ресторана.
„Тоже мне, крутые,“- подумал Гарик.-„Конечно, время нужно, чтобы обработать их как следует“.
Замелькали пригороды Барнаула. Конечная. Здесь пересадка. Дальше до Бийска идёт другой поезд. Можно ещё самолётом или на автобусе. Здесь, в Сибири, хвостоносные вздохнули свободнее, перекидывались друг с другом словцом. Мурикова сообщила, что в каждом вагоне ехали по два-три хвоста. Место сбора – Бийск. Дальше – ждать указаний!
Мазовик решил до Бийска добираться поездом. Самолётом быстрее, но, всё равно, придёться ждать всех остальных. В его распоряжении было несколько часов. Пообедал в ресторане, погулял по привокзальной площади, так, от нечего делать, осмотрел мемориальный комплекс, посвящённый павшим воинам-барнаульцам. Смотрел на фамилии, высеченные в камне, без всякого интереса.
Вдруг Гарик увидел Лобикова, который стоял к нему спиной и читал надписи. „Тоже мне, позитив“- поморщился. У хвостоносных слово „позитив“ считается страшным ругательством. Весь многоэтажный русский мат по значению - ничто в сравнении с этим мерзким словом „позитив“!
А Лобиков искал и нашёл фамилию своего отца. Теперь он ехал в Бийск, навестить мать. А во время войны они жили в Барнауле. Лера тогда был маленьким, но всё помнит. Как они с мамой ждали писем от отца с фронта! Вот, пришло тревожное. Отец ранен, но рана неопасная. Начальство, к тому же, обещало после госпиталя отпустить на недельку домой. Как мама готовилась! Решила испечь к папиному приезду бисквит. Лера тогда считал, что вкуснее бисквита нет ничего на свете. Он и сейчас так думает. А в голодные годы... Муки мама с трудом, но раздобыла в магазине. А яйца? Какой бисквит без яиц? А где взять? В магазине не спросишь – ещё обидятся, а то и обругают. Это потом, в конце войны, стал появляться в магазинах яичный порошок, черепаший. Американский вклад в дело победы над общим врагом. Людям в то время нравился анекдот о человеке, который пробил в магазине за яйца и увидел вдруг яичный порошок. „Перебейте мне яйца в яичный порошок“,- просил он кассира. Русские шутят всегда....
Делать нечего. Пришлось идти на базар. Рынок в то время размещался под горой, известное место. Война, а там всё есть. Но цены... Зима, холодно. Молоко привозили на базар в холщовых мешках, мороженное. Разливали дома по мискам, выносили на холод, затем вытаскивали из мисок, замёрзшее, и складывали в мешки. Мама умная, понимает, что покупательная способность населения не очень... и яйца могут быть несвежие, изнутри. Поэтому решила купить десяток, но у разных хозяек. Купила у одной пяток, пошла к другой. Ну, известно, частный сектор – обслуживание. Другая и говорит: „Вы, дамочка, откройте сумочку. Я сама положу“. Мама и открыла, там уже был пяток. Лера стоял рядом и видел. Баба положила, но только четыре яйца.
-Позвольте,- спокойно говорит мама.- Вы положили четыре, а я заплатила за пять.
Вот тут торговка и показала истинное лицо частного предпринимательства, звериный, так сказать, оскал капитализма.
-Да чо ты врёшь?- завизжала она.- Пяток я положила. У тебя четыре было. Все видели.
От такого напора лжи и наглости мама потеряла дар речи.
-Позвольте...- это всё, что она могла сказать.
-Да тебя тут все знают! Ты сколь раз уж это делашь!- не унималась баба.
Впоследствии Лера понял, что когда клевещут, всегда говорят: „Все знают, все видели“. Но в детстве это было ему не известно. Он только глянул на торговку и обомлел – у неё из-под юбки торчал хвост, заправленный в валенок. Мальчик тогда не придал этому значения. Мало ли, что может показаться потрясённому ребёнку, да ещё на морозе.
Потом отец написал, что отпуск ему не дали, а направили после госпиталя в другую часть. „Я должен выполнять Приказ“,- добавил он. Так и не приехал отец с фронта... Через полгода пришла „похоронка“.
Объявили посадку на бийский поезд. Засуетились. Гарик и Мурикова опять попали в один вагон, Лобиков - в другой. Ехать недолго, четыре-пять часов. Поезд, явно, не скорый - плетётся, подолгу стоит на станциях. Но доехали. Вышли . Мазовик упустил из вида Лобикова. Не до него! Стали собираться „свои“. Но не все, некоторые ещё не прибыли. Мурикова передала приказ – под видом туристов собраться на озере Ая, ждать, отдыхать. Но не раздеваться, во всяком случае, днём. А то, всякое может быть... Сибиряки – народ крутой, не разбирутся... Был случай. Один уснул на пляже, хвост развязался и вылез из трусов... Утопили, сонного. Подумали - чёрт.
Гарик мечтал о том времени, когда они смогут ходить открыто, красуясь своими хвостами. Рожконосцев не будет на свете вовсе - всех изведут. А обыкновенные люди, промежуточный тип, будут обработаны соответствующим образом, через активацию определённых зон головного мозга. Эти обычные люди станут им прислуживать. Он представил себе, как идёт по улице, а бесхвостый слуга ублажает и разглаживает, и расчёсывает его хвост. При этом слуга по-собачьи смотрит в глаза...
Добрались до бийского автовокзала, дальше на автобусе до Аи, небольшого, уютного озера в предгорьях Алтая. Вода там всегда чистая, прозрачная и глубокая, и летом теплая, не то что в реках, Бии или Катуни. Берега то скалистые, то равнинные. Хорошо здесь отдыхать!
Пришли, в отдалении поставили палатки. Но днём не купались, только ночью. Хорошо ещё, что почти все собрались. Можно двигаться дальше. А то местные мужики стали поговаривать, что ночами у них на озере черти купаются. Место бойкое и дом отдыха рядом. Всякое может случиться... Надо убираться, поближе к месту собрания.
Съезд решено провести неподалёку от Телецкого озера, в горах, в пещере. Там безлюдно. Мазовик гордился , что удостоен чести присутствовать на столь представительном сборе. Он не знал в точности, кто там будет, но чувствовал, что затевается нечто грандиозное. Не зря терпел, ждал, не высовывался раньше времени. Теперь, похоже, будет вознаграждён . Его там, наверху, заметили...
Вот, они на Телецком озере, погрузились на теплоход, отчалили. Здесь все свои, можно расслабиться. Обычный человек только один - проводник Степан, охотник-промысловик. Но ему без разницы. Заплатили, сказали провести геологов в пещеру – он и проведёт.
В свинцовых водах отражались скалистые берега, деревья, растущие прямо из камня, облака, нависшие над озером. И кругом вода, вода – ни конца, ни края. А дальше горы, горы - вплоть до белой горы Белухи, где вечный снег. Какая дикая величественная красота! Куда там Альпам, вылизанным и заезженным. Вот куда надо возить туристов, прямо из Парижа или Лондона. Мысли Гарика приняли деловой оборот. „Товар-деньги-товар“. Не получается! В современных условиях, чтобы произвести товар нужны сначала деньги - на закупку сырья, на рекламу. Здесь, на Телецком озере, нужны капиталовлажения на строительство отелей, подвесные дороги, индустрию развлечений. И только тогда можно думать о прибыли. Правильно немцы говорят: „Без денег – нет денег“. Выходит, он, Гарик Мазовик, опять обогатил теперь уже марксизм, так как сегодня известная формула звучит как: „Деньги-товар-деньги“. Он с гордостью посмотрел на окружающих. Здесь ещё ничего – все свои. Не то, что там. Уроды безхвостые! Думают, всё у них одно – правда одна, Родина одна. Патриоты вонючие! На самом деле, истин много – когда, какая. Сегодня – одна, а завтра... Родина тоже понятие относительное. Для хвостоносных Родина - весь мир, а, может быть, и вселенная. Там, в космосе, небось, тоже есть хвостатенькие. А нет, так будут! Его мысли прервал возглас.
-Приехали! Выходи строиться!
Они построились, цепочкой. Впереди – сильные и длинные хвосты, дальше – помельче. Гарик оказался посередине. Двинулись. Шли долго. То над ними нависали скалы и ветви деревьев, то открывалась горная панорама. Тропинка то спускалась вниз, в ущелье, то подымалась в гору, вела на скалистые кручи. Сделали привал. Пересчитали– никто не пропал. Закусили, попили из фляжек воды. Пошли дальше.
Проводник Степан шёл впереди легкой походкой привыкшего к ходьбе человека. Иногда он оглядывался, подбадривая „геологов“, плетущихся за ним и тяжело дышавших. Вдруг остановился.
-Всё. Дальше сами дойдёте. Тут рукой подать,- хриплым голосом заговорил он.- Cпуститесь с этой горки, потом подымитесь и вот она, Ваша пещёра.
-А ты, что же?- спросили „туристы“.
-Не, я туда не пойду – место там нехорошее. Были случаи...
-Хорошее, хорошее,- хором запели хвостоносные.
-Ну, как знаете. Это Ваше дело,- Степан повернулся и не оглядываясь пошёл прочь.
Вечерело. Хвостоносные оживились. Близость цели придавала им силы. Наконец, они вошли в просторную пещеру, посередине которой уже горел костёр, а на стенах укреплены горящие факелы. Было тихо, только слышались звуки струившейся где-то воды.
-Раздеться!- вдруг раздался откуда-то сверху громовой голос.
Все послушно разделись.
-Бросить одежду в костёр!- прогремел тот же голос.
От брошенной одежды костёр запылал ярким пламенем. Стало тепло, даже жарко! В ярком свете люди с удивлением стали разглядывать друг друга, как будто виделись впервые. Они предстали в истинном свете. Какое общество! Какие хвосты! У Гарика разбегались глаза. Вот, Торс, точно такой же, каким явился во сне. Здесь и легендарный Покрасов, магистр клеветы и фальсификации, и Геликман, фигура помельче, но, всё-таки, достаточно большой мастер присвоения чужой собственноси, и многие другие видные деятели хвостоносного движения, о которых вслух и говорить небезопасно.
Люди почувствовали дуновение ветра и расступились. Из глубины пещеры вышел Главный Жрец. На вытянутых руках он нёс годовалого ребёнка, на розовой головке которого виднелся маленький бугорок.
-Жертвоприношение, жертвоприношение...- пронёсся по толпе шёпот.
Хвостоносные захлопали в ладоши и радостно запрыгали.
На бритой голове Жреца плясали отблески пламени, в глазах светился холодный голубой огонь.
-Сия жертва приносится во имя Светлого Царства Справедливости для хвостоносных!- взревел голос Главного Жреца в наступившей тишине.
Люди встали в круг и замерли в ожидании, злобно скалясь. Блеснул нож, пролилась кровь...
Поднялся шум, вой, визг, лай, блеяние! Все старались пробиться к жертве и испачкаться её кровью. Счастливчики, которым это удалось, с наслаждением размазывали кровь по лицу и телу. Слизывали кровь друг у друга.
Главный Жрец бросил жертву в огонь и началась всеобщая пляска. Мелькали хвосты, волосатые и безволосые тела, искажённые сладостной гримасой лица. Наташа Вальц была прекрасна! Некоторую укороченность ног её компенсировали груди, большие и красивые. Она по-кобыльи взбрыкивала и ржала.
-Я хочу е-го-го! Я хочу е-го-го!
Вокруг неё вились мужики, каждый наперебой расхваливая свой хвост. Внезапно Наташа бросилась бежать вверх по склону. Мужики – за ней. Не отставал и Гарик. Вдруг он почувствовал удар по голове и медленно погрузился в морскую пучину...
Очнулся он в объятиях Муриковой. Их хвосты сплелись в косу. На конце кто-то завязал бантик, его любимый, голубой в белый горошек. Всё тело болело, особенно промежность. Мазовик пригляделся – коса сплетена из трёх хвостов! Кто же третий? Осмотрелся – они лежали на Торсе, который спал, блаженно улыбаясь.
Мурикова тоже проснулась, дружески подмигнула.
-„Старик Державин“ Вас заметил,- прошептала она.- Теперь Вы пойдёте „в гору“. Поздравляю!
Внезапно раздались звуки некогда популярной песни на слова известного поэта, впоследствии дисидента.
Протрубили трубачи тревогу.
Всем по форме. К бою снаряжён.
Собирался в дальнюю дорогу.
Комсомольский сводный батальон.
До свиданья, мама, не горюй.
На прощанье сына поцелуй.
До свиданья, мама, не горюй, не грусти.
Пожелай... Слова песни потонули в шуме. Хвостоносные просыпались, почёсывались, позёвывали...
А Лобиков, тем временем, со знакомыми ехал по Чуйскому тракту в большое прикатунское село Сростки, на родину Василия Макаровича Шукшина, одного из своих любимых писателей, прожившего недолгую жизнь, но оставившего глубокий след в душах людей. Лобиков знал это по себе. Шукшин жил в относительно спокойное советское время. В его произведениях не описаны какие-то острые коллизии, но везде присутствует любовь... Любовь к своему родному краю, к своим землякам. И поиск истины...
-Что есть истина?- спросил Понтий Пилат Иисуса.
Эту же сцену написал без слов, на холсте, русский художник Николай Николаевич Ге. Картина так и называется „Что есть истина?“ На холсте изображены Иисус Христос и римский прокуратор Понтий Пилат. Вся картина построена на контрастах, тень – свет, истина – ложь, добро – зло, сила – слабость. По всему можно полагать, что ответ был.
-Истина – это любовь! Искать истину – значит любить!
-И хвостоносных?- можно спросить.
-Да, их тоже. Другого пути нет,- был бы ответ.