-Ты глянь, Толян! Во, обнаглели, перверзеры, извращенцы проклятые!- Гарик тряс за плечо спутника.- Куда смотрит правительство? Ну, ни стыда, ни совести!
-Где? Чо?- Толик не „въезжал“.
-А вон, смотри, мужик с бабой обнимаются и никого не боятся!
-Ага... Обнаглели, блин...- Толик увидел, наконец. Он поправил шапочку на голове их ребёнка, сладко спавшего в коляске.
У них-то с Гариком, слава богу, с этим всё в порядке. Брак зарегистрирован в мэрии, как положено, скоро семь лет как они законные супруги. И ребёнок нормальный, из пробирки. Профессор из ЦНЗ (Центр нормального зачатия) сказал, что яйцеклетка взята от породистой лесбиянки, ну а сперма своя, Гарика. Они долго спорили. Толик сначала хотел, чтобы у него взяли... сперму. Но потом сошлись на том, что пассив не должен этого делать, всё должно быть нормально... Не то что некоторые, клонируют или, вообще, куклу заводят, из синтетики. Вон, супруги Колчины-Грисберг в восторге от своей куклы. Говорят, как живая, и соску сосёт, и даже какает. Ну, нет, милые мои, всё должно быть нормально, как у них с Гариком.
Молодые люди уселись на скамейку и принялись целоваться взасос. Ребёнок в коляске проснулся, сучил ножками и агукал. Прохожие умильно смотрели на них и улыбались. Вдруг к ним подбежала какая-то старушка и бросила цветы.
-Как приятно смотреть на истинную любовь!- громко взвизгнула она.- Не то что во времена тупых коммуняк, когда нас принуждали к разнополым бракам.
Да, времена тупых коммуняк давно прошли и наступило царство свободы и демократии. Эти люди жили в республике Нормоландия, отпочковавшейся от осколка распавшейся Совдепии, некогда мощной империи. В соответствии с демократическими принципами в Нормоландии провели референдум, на котором население высказалось за коррекцию призыва Французской революции - Свобода, Равенство и Братство и замену его на более современный - Свобода, но без Равенства и, конечно же, без Братства. На референдум хотели вынести предложение о запрете разнополых браков, но парламент решил, что общество в Нормоландии толерантное и вынесение подобного вопроса на обсуждение преждевременно. Видать, есть ещё в парламенте сочувствующие этим гетеросекам проклятым. У-у-у... суки!
-Ну, что Толик? Пойдём домой, обедать пора, да и ребёночка покормим,- проговорил Гарик, поднимаясь со скамейки.
-Ага, пошли.
Супруги направились домой, где Толик принялся готовить обед, а Гарик устроился перед телевизором. Вскоре из кухни потянуло жареными гурдасами.
„Опять жарит с луком. Нет, чтобы с чесноком. Никак не вытравишь из него эти славянские замашки“- поморщился Гарик. Но на самом деле его раздражало не это. Любовь упорхнула из их семьи, оставив привкус горечи и ещё чего-то недосказанного. А как прекрасно всё начиналось! Каким чудесным юношей был Толик. А теперь? Опустился, обабился, обрюзг... Другое дело Николушка... как юн и свеж, какие бархатные глаза...
-Гарик, иди обедать, всё готово,- раздалось из кухни.
-А как ребёнок?- спросил Гарик, садясь за стол.
-Накормлен наш Славик, накормлен. Всё в порядке,- Толик раскладывал по тарелкам жареные гурдасы.- И пэмперс сменил.
-Толик, гурдасы обязательно жарить с луком?- с усилием скрывая раздражение, спросил Гарик.
-Не знаю, мама так всегда делала... вот и я,- смутился Толик.
-Твоя мама – женщина!- голос Гарика зазвенел.
Толик окончательно смешался. Обед прошёл молча. Больше никто не проронил ни слова.
„Как изменился Гарик“,- думал Толик, моя посуду.- „ Бывало, и готовить помогал, и посуду мыть... Почему теперь так? Может быть, потому что я не работаю? Но сидеть с ребёнком тоже работа. К тому же, я подрабатываю на митингах в группах поддержки. Деньги небольшие, но всё-таки... Правильно говорит один знакомый - им, пассивам, надо объединяться и бороться против дискриминации со стороны активных партнёров. Любовь – любовью, а права надо отстаивать!“
На следующий день Толик проснулся поздно – всю ночь не спал, вставал к плачещему ребёнку, брал его на руки, укачивал. И что тот плакал? Зубки что-ли режутся? Ах, жаль, что в своё время не спрашивал у матери, что и как... Наскоро умывшись и позавтракав, он собрал ребёнка и отправился по адресу, который дал ему знакомый. Ещё раз взглянул на бумажку – ул. Лесбиянок, д.7. Ага, это недалеко, тут за углом, за пересеченем улиц Челюскинцев и Красных лесорубов. У дома N7 народу было мало. Стояли только пустые детские коляски. „Ага, уже началось“,- подумал Толик и поспешил внутрь.
Собрание шло полным ходом. Люди галдели, председательствующий стучал карандашом по графину, члены президиума недовольно хмурились. На стенах висели лозунги: „Даёшь пассиву равные права с активом“, „Мы тоже люди“, „Любишь кататься, люби и саночки возить!“. Вопрос перезрел, что и говорить! Выступавшие с горечью говорили об ущемлении прав человека.
-Вы только посмотрите, что получается!- кричал басом здоровенный детина.- Сначала всё хорошо! Конфетки – бараночки, как говорится, а потом на мне и стирка, и готовка, и уборка. На работе намотаешься, а потом дома... а он ещё ночью пристаёт с любовью! И говорит, давай ребёнка заведём, да неприменно из ЦНЗ, нормального. Как тут быть?
Зал возбуждённо гудел. „Да, в самую точку бьёт“,- думал Толик, пробираясь на свободное место.
Далее следовали такие же эмоциональные, но не слишком конструктивные выступления. Все сходились на том, что так жить нельзя и что-то надо делать, но что – никто не знал. Наконец, слово взял элегантный человек неопределённого возраста. Да, безусловно, в умении носить костюм ему не откажешь. „Протасов, чистый пассив“,- прошептал сосед Толика.
-Господа и товарищи,- начал Протасов.- Мы все сходимся во мнении, что так жить больше нельзя. Сначала нас претесняли коммуняки, не разбирая, кто актив, кто пассив, кто комби, а кто, вообще, бисек. Теперь, когда с тоталитаризмом покончено раз и навсегда, и мы добились свободы и демократии, нас угнетают и дискриминируют наши же партнёры!
Зал взорвался криками одобрения. Такого обобщения ждали! Все поняли – перед ними лидер, настоящий вождь! „Он мыслит, как Ленин“,- выкрикнул сосед Толика.
-Что делать?- продолжал Протасов.- Вопрос созрел! Вчера было рано, завтра будет поздно!
-Правильно! Давно пора!- неслось со всех сторон, хотя пока никто ещё не понимал, что было рано вчера и что будет поздно завтра.
Но таково уж свойство вождей – зажигать массы ещё до того, как они поймут, что надо делать.
-Прежде всего,- Протасов поднял руку, успокаивая зал.- Мы должны создать политическую партию Липас – Лига пассивных.
И опять зал взорвался аплодисментами, криками, свистом. Председательствующий „дробью“ застучал по графину. „Прошу тишины, прошу тишины“- взвизгивал он. Зал постепенно успокаивался.
-Липас должен иметь организационные структуры,- повысил голос Протасов.- Бюджет и прочее...На этом съезде мы выбирем оргкомитет, который приступит к работе над программой и уставом партии. Особое внимание надо уделить чистоте морали! Никаких переходов из пассивов в активы и наоборот! Позор бисекам, оскверняющим чистоту брачного ложа!
И вновь шквал аплодисментов и одобрительных криков.
-А сейчас я призываю вас стройными рядами пойти к мэрии и заявить о своих правах во всеуслышание.
Люди построились в колонну и с транспорантами двинулись к центру города, к мэрии.
-Вставай проклятьем заклеймённый весь...- песня зазвучала сначала робко, затем, набирая силу, грянула во всю мощь.- Весь мир голодных и рабов...
Они шли с решительными лицами, тесно прижавшись плечом к плечу. Никто не вспоминал теперь, что совсем недавно все гомосеки без различия „профиля“ ходили к мзрии отстаивать права всех меньшинств. Вот, как повернулась жизнь! Гетеросеки их больше не трогают - сами не могут отстоять свои права, зато в их чистых голубых рядах наметился такой раскол!
Домой Толик вернулся окрылённый. Готовить обед не стал – сам попил чаю и накормил ребёнка, а Гарик перебьётся. Толик больше не чувствовал себя одиноким и ущемлённым - за ним стоит целая организация. „Если в партию сгрудились малые...“- вспомнилось ему. Он лёг на диван и накрылся с головой пледом. Перед глазами вставали сцены сегодняшнего дня: вот элегантный Протасов произносит свою зажигательную речь, а это здоровенный детина жалуется на то, как трудно после трудового дня выполнять супружеские обязанности, а это... постепенно реальные события сменились сказочными пасторальными картинками... Толик спал... и видел, как они с Гариком, обнажённые, идут по лугу, держась за руки. На головах у них венки из полевых цветов. Во рту у Толика - роза, а у Гарика – левкой. Ярко светит солнце, поют птицы. Гарик улыбается, наклоняется к нему, чтобы поцеловать... Толик проснулся от яркого света, бьющего прямо в глаза. Перед ним стоял Гарик. Он сорвал плед и тыкал что-то в глаза. Толик взглянул и увидел, что это часы, которые показывали ровно 12.
-Что жрать? Где обед, где ужин?- орал Гарик.- Пидер проклятый. Ко-зёл...
-Гурдасы в холодильнике, сам пожаришь,- как ни странно, но грубость супруга не произвела на Толика никакого впечатления. Он сладко потянулся и привстал с дивана, но вдруг повалился навзничь, сражённый коротким и быстрым ударом в лицо. Из носа потекла кровь...
Они не разговаривали целую неделю. Гарик приходил поздно, не ужинал, быстро мылся в ванной и ложился в постель, отвернувшись к стене. Но постепенно их отношения наладились, Гарик помогал по хозяйству, ходил в магазин, гулял с ребёнком. Толик облегчённо вздохнул: „Слава богу, у других тоже бывают ссоры и ничего, обходится... Вон, Колчины-Грисберг, вообще, поединки устраивают – оба боксёры, но ничего, живут... хотя и могут покалечить друг друга...“
Но идиллия продолжалась недолго. Постепенно всё вернулось „на круги своя“. Гарик опять стал холоден, поздно возвращался домой. На вопрос, где был? Ничего не отвечал или коротко бросал: „Не твоё собачье дело!“
Толик страдал молча. Он был из так называемой простой семьи: мать – ткачиха на фабрике „Красная роза“, отец – рабочий на заводе „Вулкан“. Сам Толик особого образования не получил, окончил только восемь классов. Его университетом была улица. Но, тем не менее, он хорошо понимал, что в их отношениях с Гариком возникла трещина, если не больше – пропасть. Здесь не поможет ни Липас, ни сам Протасов, которого они на последнем съезде выбрали председателем партии. Одно дело права пассивных, а другое – свобода выбора, свобода любви. Но как быть с ребёнком? В конце концов, он, Толик, ему не мать и даже сперма не его, а Гарика. И ещё… любил ли он Гарика по-прежнему? Трудно сказать. Привык, это точно. Но вместе с тем, его больно ранила измена супруга. Как Гарик был когда-то нежен, как внимателен... И вот, теперь – „не твоё собачье дело!“ Это ли Гарик? Раньше от него ничего подобного не слышал! А ещё интеллигент! Сын профессора и сам инженер-программист. Ребёнок спал в кроватке, а Толик брился в ванной. Он так погрузился в свои мысли, что не заметил, как порезался.
-А... чёрт!- прошептал он, „прижигая“ порез одеколоном.
Что делать? Изменить свою внешность? Но как? Красить губы, отпустить длинные волосы? Или, наоборот, заняться спортом, качать мускулы? За многие годы совместной жизни Толик так и не понял вкусов супруга, которому нравились то нежные юноши, то мужественные парни. Одно было ясно, Гарик любил молодых... Его же возраст не уменьшается...
Толик принялся готовить обед и никуда не отлучался из кухни, но, несмотря на это, пережарил гурдасы, а точнее, безвозвратно их сжёг... „Действительно, почему я всегда готовлю эти гурдасы?“- думал он. Вчера Гарик с нескрываемой злобой спросил: „ И что ты всё жаришь гурдасы, да ещё с луком?“ Потом с презрением бросил: „Во, лох!“ Этот „лох“ запал в душу, так его ещё никто не называл...
-Сам ты лох и козёл!- громко выкрикнул Толик, хотя на кухне, кроме него, никого не было.
Ребёнок проснулся и заплакал, но Толик, не обращая на это внимания, оделся и вышел из дома.
На улице стало немного легче. Падал пушистый снежок. Прохожие спешили по своим делам, не обращая на него внимания – у каждого свои заботы. Толик направился в кафе „Гномик“, где собирались „свои“. Сел у стойки, заказал рюмку водки, потом ещё и ещё... Потом запил пивом... На душе стало спокойнее и веселей. Давно бы так! Гарик почти не пил и Толику приходилось сдерживать себя, но теперь пусть всё идёт к чёрту...
Рядом устроился какой-то малый. Слово за слово завязался разговор. Малый назвался Володей и заказал ещё коньяку... Оказалось, что его бросил любимый, ушёл к другому, оставив лишь записку. Узнав историю Толика, собеседник убеждённо прохрипел: „Мочить их надо, бля...“
Толик сидел на высоком стуле, покачиваясь из стороны в сторону. Вдруг он почувствовал на своей щеке поцелуй и услышал жаркий шёпот: „Слышь, Толян, пойдём скорей!“
-Куда?
-Сам знаешь...- Володя нетерпеливо мял его ляжку.
Они встали, расплатились и направились к туалету...
Всё произошло очень быстро... Затем они обменялись телефонами и договорились завтра встретиться вновь. Теперь Толик, покачиваясь, шёл домой. Стемнело. Зажглись фонари. Но снег идти не перестал. Снежинки кружились и падали, празднично искрясь в свете фонарей. На душе у него было спокойно и как-то пусто. Он первый раз изменил супругу, но не чувствовал ни злой радости, ни угрызений совести. Какая совесть? Гарик гуляет, не переставая, всю жизнь. Толик и раньше догадывался, но не хотел об этом думать, пока их отношения ещё сохраняли теплоту. Бывают же гаремы и ничего, живут...
-Но не хамить же и не бить в морду!- Толик не заметил, как стал говорить вслух и довольно громко.- Котяра проклятый...
Прохожие шли мимо, равнодушно глядя перед собой. Подумаешь... выпил человек. С кем не бывает?
На следующий день Толик опять проснулся поздно. Болела голова, во рту ощущался неприятный привкус, немного тошнило. Что было вчера, он помнил только до того момента, как они с Володей вышли из туалета, дальше – пустота, провал в памяти.
- Смотри-ка, что значит, с непривычки, а когда-то, бывало, и не столько мог принять на грудь,- он перестал замечать, что последнее время говорил сам с собой.
Подозрительно осмотрелся. Оказалось, что он лежал на полу, недалеко от детской кроватки. Ребёнок спокойно спал. „Покормил, значит“,- промелькнула мысль.
Встал, поднял с пола в прихожей куртку и шапку, видимо, брошенные свечера.
-Поправиться бы,- прошептал пересохшими губами.- Да! Одеколон же есть!
Устремился в ванную и взял с полки флакон, вернулся на кухню, вылил одеколон в стакан. Кухня наполнилась цветочным запахом. Залпом выпил, закусил сахаром, насыпанным на ладонь. Когда-то, в детстве, он видел, что так делали взрослые мужики у них во дворе, за забором. Сразу стало легче. Попил чаю, затем пошёл в ванную, помылся, но бриться не стал – неохота. Мысли постепенно приняли мрачный оборот. Вчера он пропил все деньги. В шкафу, куда Гарик клал деньги на хозяйство, ничего не было. „Правильно сказал Володя, мочить таких надо“,- пронеслось в голове.- „Да, у меня же с ним сегодня свидание. А-а... хрен с ним!“ Толик открыл кухонный стол и долго смотрел на ножи. Наконец, выбрал один, самый большой. Подошёл к дивану и сунул нож под подушку. Походил по комнате, о чём-то думая, затем, не раздеваясь, лёг и укрылся пледом...
Гарик, как всегда, возвращался домой поздно. Позади рабочий день, свидание с Николушкой... При мысли о том, что скоро увидит Толика, возникало чувство брезгливости, особенно после вчерашнего... „Какая свинья! Тьфу...“ Поднялся на свой этаж, открыл дверь. В квартире темно и тихо, пахнет жжёными гурдасами... Гарик включил свет в прихожей, на кухне, затем в комнате. На диване спал Толик, запрокинув голову и открыв рот. Из-под подушки торчал нож. Гарик осторожно вытажил нож и полосонул по горлу спящего... Сходил в ванную, вымыл руки, затем спустился во двор, к машине, взял канистру с бензином и вернулся в квартиру. Действовал как во сне, не отдавая себе отчёта. Облил труп бензином и бросил зажжённую спичку...
Гарик шёл по ночной улице, вдыхал полной грудью морозный воздух и улыбался. Он чувствовал себя свободным!