Посвящается всем матушкам
«Есть что-то прекрасное в лете,
А с летом прекрасное в нас»
С.Есенин «Анна Снегина»
Этой фотографии было… не скажу, сколько, однако её пожелтевшие затёртые края говорили о многом. И в первую очередь мне приглянулись именно потрёпанный уголок, торчащий из-под кипы старых поблёкших газет на антресоли….
Я поставил табуретку и приподнял свою неспокойную голову над этими ветхими свидетелями чужих смертей и жизней. Стряхнул толстый слой пыли и осторожно взял пачку в руки. Это была подшивка далёкой во времени местной периодики, занимающейся вопросами научного атеизма и философии в эпоху, когда словосочетание «Soviet Union» вызывало на западе смутную настороженность и тревогу, а в одноимённой империи обозначало пропаганду капитализма и кучу неприятностей в жизни так произнёсшего всуе.
Я аккуратно положил кипу бумаг на кухонный стол и присел на табурет, тихо перелистывая хрупкие вехи истории заблуждений и озарений в умах простого люда. Поначалу стало интересно, настолько всё казалось новым. Однако новости повторялись в разных статьях, как будто все авторы писали по одной шпаргалке, сделанной с доклада министра культуры и науки на очередном съезде глобальной партии равных среди одинаковых. И доклад этот был вневременным, поскольку звучал каждый год и ежемесячно.
Захотелось пить. Встал, подошёл к газовой плите, зажёг конфорку и поставил древний, закопченный чайник. Плита уже давно состарилась и все её четыре кострища нещадно чадили при использовании. Следовало провести генеральную уборку и отчистить всё до блеска. Но после лечения, обеспечившего полгода в горизонтальном положении, ещё не дошли руки до приведения в порядок окружающей действительности. Теперь я уже мог, более-менее, передвигаться по квартире – на улицу доступ пока был заказан. И от нехватки интересных событий стал исследовать жилище, с удивлением обнаруживая много необычных вещей. Надо сказать, что квартира досталась в наследство от предков. Я жил в ней с раннего детства и до поступления в институт, когда уехал в свободную от семейных обязательств учебную даль. Отучившись, остался в городе своей юности и первой любви. Устроился на работу и стал жить почти припеваючи, пока не попал под пресс обстоятельств. Искалеченного после нескольких месяцев в больнице меня увезли на родину. По дороге пришла весть, что родители умерли. От сведений про моё несчастье мать хватил инфаркт, а отец погиб, когда пришёл навестить её могилу, от рук лжепатриотов. Мама была немкой по происхождению. И они пытались разгромить надгробье. Отец не позволил. Умер, забрав с собой их жизни.
Меня привезли в пустую квартиру пара сопровождавших соратников. Оставили денег сердобольной соседке, которая знала меня с пелёнок, и укатили назад: ритм больших городов не терпит промедления, а их деятельность чрезвычайно влияла на вкус и безопасность дальнейшей жизни. Я их не винил – каждому своё: не удержался на скаку, никто тебя не подберёт. Спасибо, что хоть позаботились и скрыли от дальнейшего преследования. Я был не жилец, по их мнению, калека, обречённый всю жизнь быть недвижимым… Соседка, однако меня вылечила, честь ей и хвала за это. На огромные по местным меркам деньги наняла какого-то гомеопата-костоправа: образа я его не помню, который делал мне какие-то примочки, массажи, втыкал иголки, поил отварами и шептал что-то над недвижимым телом. В последний свой приход сказал, что завтра я встану, дал инструкции что делать, и ушёл. Соседка выхаживала с душой, добрая милая старушка: благодаря её заботе, я стал потихоньку двигаться, а потом встал с постели. Пытался ей чем-то помочь, отблагодарить, но она принесла мне продуктов на неделю и сказала, что уезжает к внукам (давно её звали – из-за меня задержалась) вручила остатки денег, ничего не взяла – странные всё же люди, рождённые в СССР – и отправилась на вокзал.
Начиналась новая жизнь, в которой надо было как-то обустраиваться. Денег на безбедность хватило бы ещё на пару месяцев, однако моя огненная натура не терпела бездействия: я стал налаживать потихоньку контакты – обзванивать знакомых моих родителей и бывших по детству друзей. И уже что-то стало проклёвываться насчёт социальной востребованности.
Закипел чайник. Я налил кипятку в стакан, бросил горсть чёрной заварки, накрыл блюдцем и, перевернув, поставил на стол, рядом с газетной подшивкой. Пока напиток плавно приобретал янтарно тёмный цвет, стал листать дальше. Просматривал уже бегло, мало обращая внимания на тексты, только заголовки отмечались прахом в глазах, чтобы затем развеяться по ветру отстранённых мыслей. Мне вспоминалось детство. На секунду я даже зажмурился, пытаясь зацепить самое раннее своё воспоминание. Курорт…, кажется, в Сочи… я в тёмных шортиках с лямками и белой рубашке карабкаюсь по какому-то косогору, обдирая коленки и пачкая парадную одёжку. Тогда какой-то детский праздник отметился, а после родители отпустили меня поноситься по окрестностям.… Около трёх лет мне тогда было.… И море, на которое хорошо смотреть вечером. Когда никого нет – оно такое тихое и приятное… Странно, что я это помню. Я ведь потом никогда не был на море…
Открыв глаза, заметил, что чай уже заварился. Вернул стакан в общедоступное положение, снял блюдце. Стал с энтузиастом вылавливать разбухшую заварку. Вместе с ней стакан лишился четверти своей полноты. Добавил кипяточку, сахар. Размешал. Осторожно пригубил. Хорошо. Душа снова радовалась. Вдохновлённый удачным сочетанием содержимого душевной и стаканной кладовых, стал листать дальше, прихлёбывая ароматно сладкую горячесть.
В такой романтичной идиллии дошёл до закладки, что привлекла внимание. Фотография. Старая. Уже жёлто-серая. Напечатана собственноручно, с неровно обрезанными краями. Изображение тускло и нечётко. Молодой поджарый мужчина в плавках. Растрёпанные волосы. Он стоит, подбоченившись, весело улыбаясь фотографу. Сзади море с полупогружёнными людьми. Лицо его вроде, как знакомо. Однако я его точно не знаю. Но что-то есть… Мелкие черты разобрать трудно…
В дверь неспешно стукнули пару раз. Я, кряхтя, поднялся. Быстро, как мог, и побрёл, держась за стены, к входу. Подумал, что соседка забыла что-то и вернулась. Даже обрадовался: одиночество – тоскливо. Утомительно долго добирался до двери. Больше не стучали - соседка ведь знала, что я передвигаюсь с трудом. Запыхался. Тяжело дыша, открыл дверь.
На площадке тихо стояла девочка лет семи. Она удивлённо уставилась на меня и спросила: «А вы кто? А дядя Вася дома?» Что ей было ответить?! Что мой отец умер, а я его сын.… Стало неловко. Я попытался улыбнуться и, уклончиво, отвечая, спросил:
- А он тебе сильно нужен? Его нет…
- А когда он придёт? – её наивные серо-голубые глаза смотрели почти пристально…. Мне почудилось, что мы уже знакомы…
- Вряд ли он когда-нибудь здесь вновь появится, - я уходил от прямого ответа, не зная, что это за человек, и как близко она воспримет известие. К тому же осторожность была нелишней, быть может, это было элементарная проверка криминалитетом квартиры, оставшейся без хозяев
- А вы кто? Я раньше вас здесь не видела. Вы на дядю Васю похожи. Вы его сын, да? – она затараторила со скоростью превышающей мои мыслительные процессы.
- Сын, - сознался я, не успевая обдумать дальнейшие действия.
- Ух, ты, - её глаза широко раскрылись, как будто она увидела инопланетянина, - мне дядя Вася про вас много рассказывал. Правда, что вы умеете с цветами и зверями разговаривать?
Услышав подобное, я несколько опешил. Но она говорила это с такой изумительной искренностью, что сомневаться в её словах было как-то неловко. До меня дошло, что даже не знаю, кто она. Открывая рот для вопроса, я услышал:
- Меня Тома зовут. Я живу в другом доме. Дядя Вася моего щенка лечил. Говорил, что вы с этим лучше бы справились. А вы, правда, сможете мне помочь, а то Уголёк всё никак выздороветь не может.
- А что с ним? – я спросил, не соображая, зачем вообще мне это нужно.
- Он упал с третьего этажа на спинку и теперь не может ходить.
Разговор принимал какой-то абсурдный оборот. В голове смешалось много противоречий: может, мой отец впал в маразм, или девочка ошиблась квартирой, а может, всё это мне снится, и я мечусь в бреду на больничной койке….
- Что с вами? – она заглядывала, по-птичьи изогнув голову, снизу вверх мне в глаза. Я почувствовал испарину на своём лбу. Стало душно. Я вспомнил, кто был человек на фотографии. Это был Сергей. Друг отца по армии. Когда мне было около 5-6 лет, он часто приходил в гости, и я очень любил с ним играть. Мы вместе ходили в лес и на речку. Но это были смутные воспоминания. Потом он исчез из жизни нашей семьи. И отец ничего про него никогда не рассказывал. А я запомнил только, что после знакомства с ним всегда воспринимал прогулки по лесу как нечто удивительное и волшебное. Впрочем…, в детстве всё кажется чудесным.
- …дядя, дядя, что с вами? Вы мне поможете? – Тамара, дёргала меня за запястье. Непосредственность детей меня всегда поражала. И теперь я машинально ответил:
- Принеси его. А то я сам плохо хожу. Тоже болел, - виновато улыбнулся. Она смотрела на меня так, будто я светился…
* * *
А вечером, когда девочка ушла, я долго смотрел на фотографию. Сергей выглядел таким жизнерадостным. Куда же он пропал? Они ведь с отцом были лучшими друзьями. И мать, насколько помню, хорошо к нему относилась. Я попытался что-нибудь вспомнить из общения с ним, но как-то всё было затуманено. И почему отец сказал, что я помогу лучше?
Ночью приснился очень красочный яркий сон.
…вертолёт летел низко, брызгал огнём, рубя в щепки сырой лес…, я – один, в чёрной яме. Вокруг враги – я это знаю…, я выглядываю…
По русскому роскошному полю бежит девочка в белом платье, в волосах огромный розовый бант. Она счастлива, смеётся, в руке у неё какой-то полевой цветок. Я поворачиваюсь и смотрю назад. Вокруг деревья, опалённые, чёрные. Слышен далёкий рокот войны…
…я вижу себя: солдат в каске, форме грязной, сырой, в руках – автомат. Лицо местами в саже, испуганное…
ЭТО НЕ МОЁ ЛИЦО!!!
* * *
На утро я проснулся на удивление свежим и здоровым. Попив чаю, начал потихоньку приводить квартиру в порядок. Почти забыл про визит девочки, когда зазвонил телефон. Поднял трубку. Уже знакомый детский голос прощебетал: «Вы ещё живой?! Тогда я сейчас Уголька принесу», - и короткие гудки…
Минут через десять дверь окликнула меня уже знакомым неспешным стуком. Пошёл открывать. На пороге стояла Тамара, убаюкивая на руках чёрного щенка.
- Ну, заноси, - я отодвинулся в сторону. Она остановилась, задумчиво глядя на меня, потом, словно решившись, резко шагнула в комнату.
- Куда положить?
- А вот сюда на кухню заноси. Сейчас я ему подушку принесу.
- Вы его быстро полечите?
- Как получится.
- Я его буду навещать, - и быстро убежала, не закрыв за собой дверь. Я запер вход и прошёл на кухню. Честно говоря, даже не знал, что предпринять в первую очередь. Ах, да. Подушка. Сходил, взял с дивана маленькую подушку. Аккуратно подложил под больного пёсика. Если бы не его внимательные глаза, подумал, что мёртв: настолько ватно-податливым было его тело. Я присел на одинокую табуретку и стал смотреть ему в глаза, пытаясь понять, сам не зная что. Он не издавал никаких звуков. Постепенно мои мысли некими неизведанными хитросплетениями ассоциаций ушли в дальние миры и путешествия…
* * *
… я повернулся на бок и приоткрыл глаза. В комнате было светло. Уже день. Приподнялся на локтях, осматриваясь. В соседней комнате бормотал телевизор. Хотел встать, но левая нога как-то неловко очугунела. Откинул одеяло – она была забинтована от паха до лодыжки, превратившись в несгибаемую балку. Я завозился, поворачиваясь. Как-то сел. Кровать скрипела, как исстрадавшаяся по маслу уключина. В комнату вошёл Сергей. Подошёл, молча сел рядом. Потрепал мою шевелюру. Произнёс: Щенок скоро поправится. А ещё у тебя цветок растёт на кухне. Дай ему пару листиков пожевать. И просто выноси его на улицу. Ладно, поспи ещё, а то твоя нога пока от анальгетиков не отошла. – И вышел из комнаты. На меня нашла сонливость, и я с облегчением вновь улёгся. Уснул.
Вот всегда так. Хочется поговорить с человеком, которого давно не видел. А он уходит, не дождавшись пробуждения. Ведь мне надо было столько ему вопросов задать, расспросить о многом. Столько непонятного таится в жизни, когда смотришь на неё, как на собственную исключительность, а стоит лишь вспомнить, что все мы странники на перепутье, заброшенные сюда подневольно из какой-то другой ниши, как всё тут же становится на свои места и здоровье уже не так важно, и счастье, и богатство. Важно лишь, что ты здесь и сейчас.
Проснулся я уже под вечер. Нога уже слушалась. Размотав бинты, увидал на ней несколько багровых, уже затянувшихся шрамов. Встал и поковылял на кухню. Щенок лакал из миски воду, посмотрел на меня тёплыми глазами и завилял хвостиком. Поковылял ко мне так же неумело, словно был мной. Я опустился на корточки. Он сел на задние лапы и наклонил голову, забавно свесив ухо. Хвостик продолжал выказывать радость, постукивая по полу. Я стал гладить его кучерявую голову. Он придвинулся и, вытянув мордаху, лизнул в щёку…
* * *
Я машинально провёл по щеке и почувствовал влажность. Посмотрел на щенка. Он всё так же недвижимо лежал на подушке. Глаза его были печальны, но что-то в его взоре изменилось. Надо было готовить ужин, да и пёсика накормить. Посмотрел в окно. Во дворе происходила обыденная летняя суета: детвора занималась своими важными делами, пенсионеры на лавочках трепали языки и нервы, солнце лизало стёкла, нагревая их и то, что рядом. Рядом стоял цветок. Я его раньше не помнил. Его ярко-красные маленькие цветки напоминали раскрывшиеся в любовном призыве губы, а сочность зеленого ствола напоминало энергию молодого женского тела, упруго изогнувшегося в истоме вожделения. Я провёл по глазам и вспомнил первое свидание…
Как обычно, я оказался у неё за спиной - всегда этому удивлялся: на встречах меня часто не замечали, проходя мимо. Она обвила мою шею руками, жадно целуя. Потом мы смотрели в глаза друг другу. У неё очень красивые глаза… Цвет забыл…. Прошло много времени с тех пор. Она счастлива и в памяти до конца жизни.
Неожиданно щенок тявкнул. Это меня буквально оглушило, я повернулся и посмотрел на это забавное чудо жизни. Он неловко сидел. На подгибающихся передних лапках. Снова тявкнул и оскалился в улыбке. В его глазах я увидел себя. Такая же жажда жизни и неуверенность в реальности происходящего. И в душе мне так стало тепло и близко. Я счастливо засмеялся, а щенок вторил мне жизнерадостным лаем. И солнце грело мир, обнимая землю. И люди поспешали по своим делам. Они грустили и радовались. Плакали и вдохновлялись. Умирали и рождались. Женились и влюблялись. А мы смеялись и пели свою судьбу на радость вселенной….
9.02.96, 29.03. – 19.06.05