Жил-был на свете эльф в сказочном лесу. Он никогда не видел и не знал ничего, кроме своих родных деревьев и своего всегда голубого неба. Ничего…
Всю жизнь перед его глазами жили только листья. Больше – ни одного живого существа.
Листья рождались. С самого утра он наблюдал за тем, как из маленькой пушисто-серой почки проклёвывается влажный радостно-зелёный листочек. Он был для эльфа в той его жизни маленьким солнышком, притягивающим всё внимание, как глупое личико новорождённого младенца. Ведь он рос, изменялся, умнел!
До полудня, когда солнце начинало приближаться к середине безоблачной синевы, листик из сморщенного зелёного комочка превращался в пухлую, полную силы пластинку, колышушуюся по ветру.
Эльфа больше всего радовало то, что этих малышей так много, что их даже не сосчитать! И то только на одном деревце! А если посмотреть на весь лес! Просто дух захватывает!
Потом листья взрослели. Становились серьёзными и больше не радовались вместе с эльфом каждому утру, встающему вместе с солнцем. Они просто висели на своих ветках и лениво шуршали под аккомпанемент своих собратьев.
Тогда эльфу становилось грустно. Ведь он помнил их малютками, желающими поскорее вырасти и, дотянувшись, улыбнуться солнцу. А теперь… Они даже не обращали внимания на него, словно его, эльфа, и не было на свете.
Потом, когда стало холодно и трава ночью плакала от приближающейся осени, листья начали стареть. Жилки у них вздувались, как вены на ссохшихся руках старого эльфа, которого наш малыш не помнил. И они уже не могли просто щебетать вместе с птицами. Листья умирали, засыхали. Куда-то медленно утекала зелень, будто её кто-то тогда, весной, расплескал, а теперь хотел забрать обратно.
Тихо-тихо листья желтели. Становились старыми, совсем старенькими. А потом каждый из них умирал. Один. Сам по себе.
Но не мучительно, как старый эльф. Они просто сохли, грустнели, словно осознавали предстоящую смерть, и отрывались от родной ветки. Падали к ногам эльфа, успевая до этого в первый раз покружиться по родному воздуху, ощутив силу ветра, игравшего с ними. Они укладывались спать и жаловались ему. Тихо и смиренно, точно понимая всю законченность произошедшего. Что они говорили?
Эльф не знал. Хотя думал, что… Они не хотели… Не хотели лежать на промозглой мокрой земле после того, как они трепетали в ласково-голубом тёплом воздухе. Не хотели мёрзнуть, царапаясь о стрельчатые кончики увядшей травы.
Но что же им было делать?
Эльф не знал. И хотя он очень хотел помочь, но вернуть весну, солнце, небо он не мог. Эльф плакал и сквозь слёзы пытался объяснить листьям, что так нужно, что ничего уже не изменишь, что так заведено, что так устроена жизнь. И тут же понимал, что листья его уже не слышат.
Тогда он рыдал и думал о том, что он тоже не хочет ложиться на траву, изнемогая от внутренней усталости, и, рассматривая сросшийся над ним купол леса, уходить. Уходить отсюда… Ведь он не знал – куда?..