Бегство от человека в синем плаще продолжалось, по-моему, уже несколько часов, но каждый раз, когда я пересекал очередную улицу и забегал в проходной двор, он появлялся снова и снова. Всё это было по меньшей мере странно. Город я знал как свои двадцать пальцев и был почти уверен, что уйду от преследования без труда – но, видно, даже самым хитрожопым везёт через раз. Когда тёмная тень появлялась у меня за спиной, я, не оборачиваясь, лупил в неё навскидку из неизвестно откуда взявшегося ствола, надеясь, что хотя бы на какое-то время заставлю своего преследователя залечь или вжаться в стену – и тогда, может быть, успею удрать.
Незаметно для себя я оказался на окраине. Последняя улица плавно перешла в невысокий подлесок, трава мягко цеплялась за ноги, мешая бежать, путь неожиданно пошёл в гору. Я лез, цепляясь свободной рукой за вересковые стебли, подскальзываясь и не оборачиваясь назад – что-то подсказывало моей взмыленной голове, что у того, кто сейчас меня преследует, точно такие же проблемы с передвижением. Только когда склон начал становиться пологим, а впереди замаячил просвет, я остановился, чтобы перевести дыхание и посмотреть, как обстоят дела у себя в тылу. И совершенно напрасно.
Шорох травы за спиной заставил меня резко обернуться на звук для того, чтобы увидеть, как ещё один незнакомый мне человек с двумя тёмными пятнами глаз медленно поднимает навстречу мне руку с короткоствольным автоматом. Воздух немедленно стал тягучим, как тёплая резина. Я изогнулся, попытался бросить себя в сторону с линии огня – медленно и поздно. Пятно белого пламени протянулось мне навстречу, что-то толкнуло в грудь и я почувствовал, как против собственной воли подгибаются ноги и окружающий мир накрывает темнота. Всё-таки меня убили. Больно не было, было только странное удивление, до тех пор, пока последний, самый яркий образ не растворился в бесконечной чёрной пелене. Стало очень тихо и темно.
Через некоторое время неизвестно откуда раздался отцовский голос:
- Димка, ты вставать сегодня будешь, или в школе опять без тебя обойдутся?
Я открыл глаза и резко сел на кровати, пытаясь понять, куда делся город, лес, проходные дворы и те двое чуваков, которым так удачно удалось меня прикончить. Да, кстати говоря, почему я до сих пор живой? Меня же…
На экране невыключенного компа до сих пор мрачно переливалась разноцветная заставка второго дума, за прохождением которого я вчера засиделся допоздна, и до меня постепенно начало доходить, что к чему. Нет, по ходу со стрелялками по ночам пора завязывать, а то так можно и в реале кони двинуть. Я разлепил пальцами глаза, почему-то всё время пытавшиеся заснуть обратно, оторвал не без труда задницу от полуразобранного дивана и поплёлся под душ.
Чёрт возьми, как же всё-таки важно проснуться вовремя!
На третьем этаже около расписания Эндрюс натаскивал Эрика:
- Значит так. «Аршлох» по-русски будет «жопа». Жо-па. Эссол. Ферштейн?
Эрик понимающе закивал темноволосой и совсем не арийской на вид башкой.
- Молодец, что ферштейн. Смотри дальше. «Шит» это как по-вашему будет?
- Шайзе? – радостно подсказал Эрик.
- Точно, шайзе. Вот, а по-нашему это будет говно. Гов-но. Гов-но. Повтори.
- Гов-но – послушно произнёс немец вслед за Эндрюсом. – Шайзе. Гов-но.
Краем глаза Андрюха заметил, как по коридору из учительской пронеслась зловещая тень завуча. Испуганно посмотрев на зарубежного гостя, увлечённо овладевающего тонкостями русской нецензурщины, Эндрюс быстро сказал вполголоса:
- Ладно, Эрик, энтшульдиген зи. Хорош на сегодня. Давай до после шестого урока, встречаемся на этом же месте, окей?
- Окей, – Эрик увидел на лестничной площадке кого-то из своих и радостно ломанулся к ним навстречу.
- Во, мля, тоска по родине – забубнил Эндрюс почти в самое ухо мне. – Языками чешут так, как будто всю жизнь по-немецки не говорили.
- С тобой наобщаешься зато. Только и слышно – жопа да говно. В Германии у них этого добра и без тебя хватает.
- Да ладно тебе, ты прям как Нинель, – Эндрюс скорчил неприятную рожу, изобразив, до какой степени я похож на завуча. – «Кто наших гостей чему не тому научит, того директор вздрючит», ага? Кого ещё первого дрючить надо, вот вопрос!
- Говно-вопрос!
- В жопе нос. На что примажем, нипочём не догадаешься, кто к кому первый подвалил?
- Да ты что? Неужели бундесы?
- Мля буду – Андрюха метко бросил сумку с книгами на предпоследнюю парту и повернулся ко мне. – Короче, недавно подваливает ко мне один такой и без долгих предисловий: типа, хочу научиться по-русски ругаться.
- А ты?
- А что я? Я ему: ноу проблем, чувак, аллес-нормалес, но ты меня тому же самому учишь по-немецки. Нормальный обмен опытом. Ты мне, я тебе.
- Ну и как? Много выучил?
Эндрюс призадумался.
- Да не, не сказать, чтобы очень, мы с Эриком только вчера начали. Короче, «аршлох» – это по-ихнему будет бэксайд. «Айн керл» – придурок. «Швайн» – свинья. «Швайнехунд» – я не сильно понял, но тоже что-то такое, типа засранца. «Шайзе» – дерьмо. А если хочешь сказать кому-нибудь, чтобы он заткнулся, или отвалил, или типа того, надо сказать: «Лекен зи мир арш». Типа, поцелуй меня в…
- В задницу, – с удовольствием договорил за Андрюху непонятно откуда взявшийся Славка. – И вот смотрите, чуваки, как интересно получается. Учили-учили Эндрюса инъязу пять лет, и всё равно по английскому стабильно больше трёх очков не имеет. А тут стоило пять минут пообщаться, и уже ругается, как берлинский сантехник.
- Лекен зи мир арш, Гитлер – беззлобно воспользовался полученными навыками Эндрюс. – Лучше скажите мне кто-нибудь, как мы сегодня на «Жидов» идём.
- Как обычно. Начинается в семь, в двадцать минут седьмого все встречаемся у метро.
- Может, лучше часам к шести соберёмся? – скромно предложил Гитлер.
- Это ещё зачем?
- Так, на всякий пожарный. Постоим, может, пивка попьём. А то вдруг в театре пива не продают?
- Ну ты в натуре сказал, как в лужу пукнул, – авторитетно заявил Андрюха. – Какое тебе там пиво? Это же театр, а не гастроном.
- Тем более к шести собираемся – отрезал Гитлер.
Мы немного подумали и решили, что доля истины в сказанном есть.
Так уж получилось, что по домам из школы сегодня мы разбредались почти в том же самом составе, в котором тусовались с самого утра. Мне и Филу было почти по дороге, Эндрюс не знал, как убить время, оставшееся до вечера, а Зайцевскому позарез нужно было забрать у Славки какие-то кассеты. Ко всему прочему за Эндрюсом снова увязался Эрик, поэтому от основной компании они несколько отстали – неторопливо шли позади, перетирая что-то на жутком русско-англо-немецком наречии. Из того, что доносилось до нас, было понятно, что на сей раз Эндрюс посвящал Эрика в подробности школьных развлечений, объясняя, как надо правильно играть в «жопу».
- Нужно двух человек – ту пипл, андестенд? Один говорит «жопа», но очень тихо. Спикинг вэри квайет. Другой – тоже говорит «жопа», но погромче, сэйс «жопа» мо лаудли, ферштейн? Потом первый опять говорит «жопа», ещё громче. Энд зе мэн ху скримс зе ворд лаудер зен зе авер из зе виннер оф зе гейм. Из ит клиэр, Эрик?
По лицу Эрика было понятно, что ему непонятно практически всё, кроме заученного утром слова «жопа». Тем не менее, немец терпеливо слушал, видимо, постигая таинственную натуру русского одиннадцатиклассника, почему-то находившего глубокое удовлетворение в публичном выкрикивании названия срамной части тела.
Чуть впереди шёл разговор на не менее животрепещущие темы.
- Да, Карташ, совсем ты так офуеешь, по ночам в игры играть, – радостно объявил Зайцевский, выслушав мой рассказ про сегодняшние сны. – Крыша съедет, оглянуться не успеешь. У меня тоже так было, когда мне первый комп купили, года два назад. Батя тогда с работы первый дум притаранил, у них вся контора в обеды рубилась. Ну, контора, может, рубилась и не только в обеды, мне наплевать было, я-то засел тогда конкретно. Однажды сидел часов восемь или девять подряд гамился, с обеда и до самой ночи, пока предки шум не подняли. В общем, сохранился я, тачку вырубил и спать пошёл, только вот хрена с два получилось.
- Что ж ты так плохо? – посочувствовал Зайцевскому Гитлер.
- Ничего, – Миха остановился и сплюнул. – Глаза закрываю, а передо мной сразу же коридор, или лабиринт там какой, в руках пулемёт, и из каждого угла на меня импы лезут. Полночи такая фигня мерещилась. Я потом к компу дня три подойти боялся.
Фил понимающе посмотрел на Миху.
- Я другую шнягу однажды видел. Есть у меня один друган с дачи, я у него дома был в гостях пару раз. У него брательник старший работает в какой-то фирме, они железо всякое то ли тестируют, то ли сертифицируют – типа, можно продавать или нельзя. Ну и, конечно, дома у него всякого добра гамерского навалом. И вот как-то раз притащил ему братан с работы на пару дней виртуальный шлем – они тогда только у нас в продаже появились, ну, и стоили, конечно, немеряно. Как раз я тогда к нему в гости зарулил, подключили мы шлем и сели в думчик нарезать, в шлеме, с джойстиком, всё как у людей…
- Круто, блин! – вырвалось у Зайцевского, уже напрочь позабывшего о своём предубеждении к кровавым шутерам.
- Само собой, – важно подтвердил Гитлер. – Только была одна такая тема, что в этом шлеме по инструкции больше двадцати минут подряд играть нельзя. А инструкция-то как раз на работе и осталась. Я с полчасика поиграл, потом чувак мой знакомый устроился и оторвался так часа на полтора. Мне чего – я подшивку «ZX-ревю» старых-престарых у него откопал, сижу читаю. Как вдруг слышу – в коридоре грохот и орёт кто-то. Я в коридор выбежал, а там чел мой знакомый лежит в отпаде, шишка на лбу и штаны мокрые.
- Это чего ж его, импы по башке съездили?
- Да при чём тут импы! Я же говорю, больше двадцати минут играть нельзя, рефлексы перестраиваются напрочь! Там чтобы повернуть куда-нибудь, достаточно просто голову повернуть в нужную сторону. Чуваку захотелось пойти пописать, а сортир у него направо по коридору. Вот он шлем снял, из комнаты вышел, голову направо повернул и втопил со всей дури, потому как сильно припекло. И ка-ак впишется!..
- Да, - заметил я, с трудом переведя дыхание. – Короче, думер умер, и попал на страшный суд. Ему бог говорит: «Братан, у тебя грехов при жизни было много, поэтому пойдёшь в ад. Но поскольку добрые дела ты тоже делал, я исполню три твоих желания». Думер и говорит: «Значит, так. Первое – ай-дэ-дэ-ку-дэ, второе – ай-дэ-кэ-эф-а, а третье…». А бог такой как заорёт:
- Жо-па! – внезапно заорал кто-то сзади.
Гитлер подпрыгнул от неожиданности, Зайцевский чуть не подавился окурком. Я обернулся, будучи в полной уверенности, что кричал Эндрюс. Совершенно, между прочим, напрасно.
Кричал Эрик. Немца было трудно узнать – от счастья перекосился рот, по лицу текли слёзы. Мигом потеряв свою генетическую невозмутимость, Эрик указывал пальцем на вывеску соседнего дома, повторяя между припадками смеха:
- Эссол, аршлох, жо-па! – и ещё несколько слов по-немецки.
- Слушай, чего это он? – вполголоса спросил Гитлер у Зайцевского. – Они там что, в Германии, все такие, с пятиминутками? Эрик, ты чего, перегрелся? Вотс хэппэн?
- Это всё Эндрюс со своими жопами – высказался я. – Совсем достал человека, вот у него нервы и не выдержали.
Эндрюс непонимающе озирался вокруг. Потом, наконец, пригляделся к вывеске, на которую продолжал указывать трясущийся немецкий палец, и присоединился к Эрику.
- Во дают! – ещё глубже не врубился Зайцевский. – Это чё, заразно?
Магазин в доме напротив существовал с незапамятных времён и почти наверняка – ещё до моего рождения. Ещё пару лет назад заведение скромно, но со вкусом называлось «Универмаг №38» и торговало разнообразной всячиной, начиная от игрушек, пластинок и батареек и заканчивая диванами, зеркалами и парфюмерией. Правда, в один прекрасный день универмаг тихо прикрыли, вывеску содрали, а окна замазали белой дрянью, на которой пальцем написали слово «Ремонт» и нарисовали непонятную, но явно аморальную картинку.
Было очевидно, что ремонт подошёл к концу, и Эрик стал первым из компании, кто обратил внимание на этот факт, мало примечательный сам по себе. Бешеный восторг нашего немецкого друга вызвали вывески, снова появившиеся над входом бывшего универмага. Как свидетельствовали яркие и разноцветные буквы, новый хозяин помещения был человеком, не лишённым фантазии и романтиком в душе, украсив по этому случаю фасад двумя гигантскими симметричными надписями:
Магазин АССОЛЬ – ASSOL Shop
- Эссол Жоп. В натуре жопа, только по-английски пишется чуть по-другому, – невозмутимо прокомментировал Фил, наконец-то разобравший, над чем так самозабвенно угорает Эрик. – Совсем, блин, у человека голова офуела. Наверно, сексшоп открывать собрался. Это, может, сходить да намекнуть, имени чего магазин теперь называется?
- Ещё чего! – у Воронина вдруг прорезался здравый смысл. – Может, это так специально, а мы тут стебёмся. Я тут по ящику слышал, два каких-то чушка предприятие открыли и назвали «Анус», потому что фамилии у них, типа, Аниськин и Усольцев. Так с ними японцы из-за одного названия контракт подписали.
- Ладно, японцы, хорош тут зависать. Мне ещё дома появиться не мешало бы – неожиданно заторопился Зайцевский.
Спорить с ним никто особенно не стал, тем более, что время было уже вполне обеденное, поэтому мы отправились дальше, ещё раз как следует поглазев на эротически грамотный универмаг. Эрик уже не беседовал с Андрюхой. Немец шёл, погрузившись в глубокую задумчивость, очевидно, пытаясь хоть как-то понять этих сумасшедших русских вместе с причинами их нездорового интереса к сидячему месту. Только Гитлер поинтересовался:
- Ну и чего там бог сказал в том анекдоте?
- В каком?
- Ну, ты ещё рассказывал, как думер на страшный суд попал.
Я почувствовал, как у меня начинает сводить мышцы челюстей. Может, хватит на сегодня смеяться?
- Он сказал: «Какое тебе ещё третье желание? Пошёл в ад!»
На школьный двор я заявился чуть пораньше, чем хотелось бы. Всё случилось как обычно – беготня по дому в поисках более-менее чистой рубашки и не сильно драных джинсов, лихорадочная чистка ботинок. Когда же все нужные шмотки наконец оказались на мне, вычищенные и выглаженные, неожиданно обнаружилось, что до предполагаемого момента выхода из дома осталось ещё целых двадцать пять минут. Фак!
Конечно, высидеть дома эти несчастные двадцать пять минут не представлялось никакой возможности. Я и не стал. Вышел из дому, бросил ключи в карман и неторопливо попёрся обратно к школе, мысленно надавав себе пинков за то, что слишком рано затеял сборы. Придётся теперь торчать полчаса в гордом одиночестве. Только подойдя поближе к месту встречи я дорубил, что похожие проблемы сегодня напрягают не меня одного.
Половина класса шаталась между баскетбольных стоек и турников со скучающим видом, стараясь ненароком не капнуть пивом на парадные прикиды. Вася Дмитриевич о чём-то увлечённо беседовал с Гитлером, зачем-то притащившим с собой довольно увесистую сумку спортивного вида с надписью «Монтана». Эндрюс, бросивший где-то вусмерть переполненного впечатлениями Эрика, насиловал галстук, никак не хотевший завязываться нормальным узлом. Зайцевский и Экс притопали практически следом за мной.
С того дня, когда ничего не подозревающая Машка Филимонова приобрела себе машинку для стрижки волос, внешность Серёги претерпела невообразимые изменения – Экс целенаправленно работал над образом, придавая ему, с его точки зрения, объёмность и цельность. С нашей же коллективной колокольни, Экс всё больше превращался в нечто среднее между Фантомасом и штурмовиком из старой кинохроники. Кроме подтяжек, ставших постоянным объектом низкопробных шуток Эндрюса, Серго раздобыл где-то чёрную пилотскую куртку на синтетике и завернул джинсы над голенищами хаков, а также зачастил в гости к Гитлеру, обременяя Машку просьбами занулить его едва успевавший отрасти хаер. Гитлер небезосновательно считал – и я разделял его сомнения, – что Экс таскается к Машке скорее ради самой Машки, а не ради копеечного бритья под ноль, забацать которое можно в любой местной парикмахерской. Школьные немцы почему-то обходили Экса стороной чуть не по коридорной стенке, что, в свою очередь, вселяло в Серёгу слабо мотивированные представления о немеряности собственной крутизны.
- О, Карташ, здорово! Пиво будешь? – приветствовал меня Гитлер, доставая из сумки поллитровую банку. – Только давай по-быстрому, а то на стрелку не успеем.
Я ещё немного подумал и решил, что чуть-чуть врезать для бодрости духа перед посещением очага культуры не повредит. Вдруг там действительно ничего крепче минералки не подают? Хрустнуло колечко, я сделал несколько глотков и отдал банку Эксу, уже давно тянувшему свои загребущие лапы к посудине.
- А вот чего у меня есть! – провозгласил тем временем Эндрюс и извлёк из кармана рубашки на всеобщее обозрение длинную, туго набитую папиросину с туго закрученным хвостиком на конце.
- Класс! – восхитился Гитлер. – Где надыбал?
- Где надыбал, там уже нет. Ну что, кому парик пустить?
- Может, не надо, мужики, а? У нас до стрелки пятнадцать минут осталось, и так успеваем тик в тик, если выйдем прямо щас, – Зайцевский хмуро постучал пальцем по часовому стеклу. – И без вашей травы все уже готовые.
Неожиданно Зайцевского поддержал Экс.
- Да, в натуре, вы эти ваши нигерские темы кончайте. Двигать пора.
Глаза Гитлера немедленно полезли на переносицу:
- Чего? Какие-какие темы?
- Ни-гер-ски-е – медленно произнёс Экс с видом неоспоримого превосходства. – Черномазые сюда специально наркоту везут, а вы всё это добро хаваете. И ещё деньги им платите, за то, что у вас потом башка тупая и хрен стоять не будет.
- Не, ну ни фига себе? Ты сам это добро вместе с нами хаваешь по жизни! – моментально завёлся Гитлер. – Может, у тебя теперь башка и не стоит, чё ты за других расписываешься?
Маска холодного арийского презрения свалилась с Экса ещё быстрее.
- Чё не стоит? У меня не стоит? Всё у меня стоит как надо! Это у тебя твой прыщик только зелёнкой прижигать и по ночам пинцетом дёргать!
- А-а-а-а-ы-ы! – Гитлер ломанулся на Серёгу, размахивая пустой банкой из-под пива. Экс испуганно отступил, Фил споткнулся о неприметно торчавшую из-под земли металлоконструкцию и капитально приложился бы таблом о турник, если бы Зайцевский и я в последний момент не поймали его за шкирман.
- Алё гараж! – неожиданно заорал я. – Народ, вам чего, делать больше нефига? Погнали быстрее! Вы, мля, ещё бы подрались, так ваще все без нас бы уехали, мазафака! – я протянул вперёд два кулака. – А ну, быстро наказались!
Гитлер и Экс мрачно посмотрели друг на друга, о чём-то подумали и дружно стукнулись лбами о подставленные кулаки.
На место сбора у метро мы всё-таки опоздали, чем чуть не довели нашу тихую и интеллигентную русичку до нервного срыва. Увидев, как взмокшая компания стремительно выруливает из-за угла, Ленка, по случаю культпохода вырядившаяся в умопомрачительную мини, не упустила возможность удостоить нас несколькими особо язвительными комментариями на тему «наших вечных опозданий» и уважения к окружающим, привычно пропущенными нами мимо ушей. Ирик, Катюха и другие девчонки благоразумно промолчали.
- И чего базлает, спрашивается? – вполголоса бросил мне Васька, стремительно слетая в тёплый вестибюль станции. – Я её как-то раз в кино водил, так ведь сорок минут у дверей торчал с билетами на руках! Заявилась как раз к хэппи-энду, блин.
Я невнятно пробурчал нечто сочувственное, потому что тоже как-то раз имел неосторожность пригласить Ленку в кино, познакомившись тем самым с одним из двух излюбленных её бзиков. Первый бзик, как выяснилось позже, состоял в том, что Ленка свято верила: длина мужского достоинства прямо пропорциональна длине носа того, кому это самое достоинство принадлежит. Поскольку дятлы и слоны среди нас отсутствовали напрочь, наша мужская состоятельность вызывала у Ленки страшные сомнения. Что касается второго заскока, то Ленка принципиально никогда в жизни не приходила вовремя ни на одно свидание, втемяшив себе в голову, что лёгкое сорокаминутное опоздание заставит ухажёра лишний раз помучиться и набьёт ей цену. Не будь она девушкой, за такие шуточки ей уже давно набили бы лицо.
Доехали мы почти без происшествий, если не считать того, что Пескарь чуть было не проспал выход, зачитавшись любимым «Спорт-Экспрессом».
Кирсанов в очках и пижаме нервно бегал по сцене, сжимая в руках повестку.
- Господи, что это значит? Не понимаю, что это может означать – Эс А? Советская армия?
Базарин, пока ещё сохранявший видимость спокойствия, отвечал ему в тон:
- Социалистическая Антарктида… судорожная аккредитация… Чушь это всё собачья, и больше ничего. Двери надо за собой запирать как следует!
Из заднего ряда раздался одобрительный смех. Экса и Зайцевского, сидевших по левую руку от меня, чем-то сильно насмешила фраза насчёт Антарктиды. Книжку они, судя по всему, не читали, и вообще с самого начала спектакля реагировали на происходящее как-то странно – тупили, когда после актёрских реплик по залу пробегала глухая волна смеха, и начинали дружно ржать в патетических местах. Двадцати минут ожидания третьего звонка нашей тусе с запасом хватило на то, чтобы исследовать театр на предмет нахождения зрительного зала, буфета и сортира, а также установить, что в буфете, помимо обычной театральной лабуды, разливают офигительный кагор. Как того и следовало ожидать, благородный напиток немедленно вступил в сложные отношения с выпитым недавно пивом. Темнота и духота зрительного зала благополучно завершили и усилили эффект.
Тем временем действие шло своим чередом. Жена Кирсанова выскочила в прихожую, чтобы посмотреть, не спёр ли незваный ночной гость хозяйскую шубу. Профессор истерически провозгласил:
- Эс А – это «Штурмабтайлунг»! Штурмовые отряды! Эс А. Ну, помнишь – у Гитлера?
- При чем здесь Гитлер? Какой может быть Гитлер в наше время?
На этот раз переклинило Гитлера, устроившегося справа. С передних рядов обернулось несколько недоумённых голов. Я перегнулся через Васю Дмитриевича, дёрнул Славку за рукав и прошептал со злостью:
- Блин, Гитлер, кончай уже! Дай спектакль посмотреть!
- Не «кончай», а «заканчивай», понял? – Фил с достоинством сбросил мою руку с рукава и уставился на сцену, на которой уже вовсю шло обсуждение, нужно или не нужно звонить в милицию.
- Конечно, нужно, - зашептал Вася Дмитриевич, ни к кому конкретно не обращаясь. – Мало ли долбозвонов по чужим квартирам шарится, а потом валенки пропадают.
- Ага, щас тебе милицию, как же, – мстительно проговорил я одними губами. – Щас они в ментовку позвонят, будет им там…
- Чего будет-то?
- Сам увидишь, чего будет.
- Карташ, хорош спектакль пересказывать! – встрял в общение Гитлер. – Ты читал, ну и сиди смотри на здоровье. А то неинтересно ни фига.
- Что за безобразие! Не могли дома поговорить! – возмутился кто-то сзади. – Заткнитесь и смотрите спокойно!
Пинский в дырявом халате и тапках горестно сжимал руками всклокоченную седую голову и бормотал:
- Догнать бы сейчас этого жлоба и накидать бы ему пачек, чтобы кровавыми соплями умылся, падло позорное...
Кирсанов иронически оглядел сверху вниз засаленный соседский халат.
- Сиди уж, старое дреколье. Да смотри, случайно не пукни, а то развалишься. Догнал он... Пачек он накидал...
Зал загудел, как будто несколько сот человек одновременно попытались откашляться. Звонко взвизгнул разборчивый Катюхин голосок из третьего ряда. Экс, Зайцевский, Васька и Гитлер сделали зажали руками нижнюю часть лица и сделали страшные глаза.
А на сцене уже вовсю кипели драматические страсти, и Базарин издевательски бросал в сторону несчастного Пинского, продолжавшего терзать руками седые космы:
- Сначала тёте Моте очень хорошо объяснили, что во всем виноваты вредители. Потом ей объяснили, что во всем виноват Гитлер. Да только она не дура. Сорок лет уже нет ни Гитлера, ни вредителей, а жить-то все хуже и хуже! И всю свою жизнь она видит где-нибудь то барина в трехкомнатной квартире с телефоном, то сытого еврея из торговли...
Старик вскочил со стула и яростно крикнул:
- А еврея, который в говенном котле всю смену лежит и заклепки хером выколачивает, – такого еврея она не видела? Так пусть посмотрит! – и ударил себя в грудь кулаком.
От последовавшего за репликой звука чуть было не подскочил весь наш ряд. Кое-кому явно следовало бы отсмеяться вместе со всеми минуту назад, вместо того, чтобы затыкать рты и носы. После цветистой самохарактеристики острого на язык Пинского ничего поделать с собой мои друзья уже не могли. Неудержимый поток, энергично прорвавшийся наружу через искуственно возведённые преграды, по своему тембру и мощности был сравним только с припадком слоновьего метеоризма, который мне довелось наблюдать в зоопарке однажды в детстве. Гитлер, с физиономией красной, как помидор, пытался сделать вид, что неудачно высморкался. Зайцевский едва не сполз под кресло, не зная, куда деваться от конфуза и стараясь не смотреть в сторону трясущегося от беззвучного смеха и кусающего себя за кулак Воронина.
- Господи, да что ж это такое творится? Вас что, вывести отсюда надо к чёртовой матери? – почти в полный голос злобно бросили сзади уже несколько голосов.
О, швайнехунд! Какой же всё-таки молоток Экс, замял тогда эту тему с косяком у школы! Страшно подумать, что сейчас было бы, если бы тогда ещё – косяк!
На наше пацанское счастье, Анна-Иванна неосмотрительно осталась сидеть на третьем ряду вместе с гёрлами, поэтому новости о наших закидонах в амфитеатре если и доходили до неё, то с порядочным опозданием. До взвинченных Эндрюса и Гитлера, видимо, понемногу начало доходить, что пора либо заткнуться и выйти освежиться, либо, как вариант, окончательно довести театралов до кондиции и нарулить на свою шею порядочных звездюлей. Оба почти одновременно снялись с мест и, провожаемые возмущённым шёпотом, на полусогнутых полезли через весь ряд к ближайшему выходу, бормоча попутно извинения. Через несколько секунд за ними последовал Зайцевский. Рядом со мной остались сидеть только Экс, Васька Дмитриевич и Шурик, испуганно вжавшийся в кресло.
Через десяток-другой секунд возня в зале и возмущённые шёпоты на задних рядах сошли на нет, и представление снова пошло своим чередом. Поддатый Кирсанов-младший притащил домой негра Петрова, выслушал папину проповедь о пользе трезвости и удалился в свои театрально-условные апартаменты. Через некоторое время из того же угла загрохотала алисовская «Чёрная метка», почти заглушив истерические вопли смертельно напуганных стариков на сцене.
- Не может у нас быть все путем, обязательно опять начнут врать, играть мускулами, ставить по стойке смирно! Но вот такого! Презрения этого! Унижения! – разорялся профессор. – Я давно пытаюсь представить себе, как должен выглядеть человек, отдельный человек, личность, обладающий теми же свойствами, что и наша страна. Вы только подумайте, какой это должен быть омерзительный тип – чванный, лживый, подлый, порочный... Без единого проблеска благородства, без капли милосердия...
На подмостках появился здоровенный мужик в полевом мундире немецкого пехотинца. С грохотом из-за кулис выехали и сдвинулись перед сидящими за столом персонажами Стругацких двери товарного вагона-теплушки. Печатая шаг, штурмовик вышел на середину сцены, достал кусок мела, несколькими уверенными взмахами руки намалевал на дверных досках звезду Давида и скрылся за складками наползшего занавеса. В зале начал зажигаться свет – кончился первый акт.
- Е-е-е! – неожиданно отреагировал Экс на увиденные действия, немного поразмыслил и зачем-то добавил: – Слава России!
- Совсем ты, Экс, со своими бритыми плохой стал, – Васька попытался шлёпнуть ладонью по лысой голове. Экс неприязнно дёрнулся в сторону. – Они в войну столько наших перемочили, уроды, а ты радуешься.
- Ни фига не радуюсь. Просто нечего на нашу страну наезжать. Если ему тут жить не в кайф, пусть и убирается себе в свой Израиль. Правильно чувак нарисовал.
- Во дурак! – Дмитириевич покрутил пальцем у виска. – Чего он в твоём Израиле забыл? Он же русский! Он здесь родился, работал, книги писал! А его – через колено! Типа, сам ты никто и звать никак, у нас таких как ты завались, улицы мостить можно.
Экс пренебрежительно отмахнулся.
- Какая хрен разница – родился, женился. Всё равно для таких у нас другой страны нет. Если разобраться, чего этот профессор такого сделал, что ему все в ножки кланяться должны? Ну, написал пару книжек. Да и те наверняка никто, кроме него самого до конца не дочитал. Сидят вот такие, в тряпочку молчат, гадят вместе со всеми, а потом удивляются, почему вокруг всё обосрано.
- И чем же он тебе так нагадил, что даже удивиться теперь права не имеет?
- Почему мне? Себе в первую очередь. Тем, что все гадили, а он молчал. Значит, молча согласился с тем, что всё, что происходит – в порядке вещей. Так что нечего теперь орать, когда и тебя тоже намазали. «Сиди уж, старая калоша» – передразнил Серёга кирсановскую фразу. – А надо было бы в натуре пойти, чувака этого с повестками догнать, и бумажки эти ему в жопу запихать по самые гланды.
- Так поздно же уже было догонять!
- Конечно, поздно, – Экс с удовольствием поднялся из кресла и потянулся, расправляя засидевшиеся части тела . – В тридцать седьмом году как раз надо было начинать.
Не найдя достойного ответа на последнее Эксово возражение, Васька предпочёл незаметно ретироваться в буфет. Я ещё немного посидел в зале, определяясь со своими потребностями, после чего решил, что в буфете мне пока что делать нечего – лишняя жидкость настойчиво искала выход из организма, – и отправился на поиски заведения, равного буфету по модулю, но с противоположным знаком.
Театральная комната для мальчиков встретила меня изумительной, нечеловеческой чистотой, блеском кремового кафеля и тонкими ароматами жидкого мыла и хлорки. Третий, менее тонкий аромат, надёжно замаскированный первыми двумя, я заметил не сразу. Пахло не обычными запахами школьного сортира, слышными на подходе за полкоридора. Тем не менее, странный привкус в воздухе почему-то мгновенно напомнил мне о школе. Это, вместе со странным предчувствием, что Эндрюс, Гитлер и Зайцевский также недавно заглянули сюда, заставило меня потянуть на себя дверь ближайшей кабинки и посмотреть, что творится внутри.
В нос ударил резкий запах горелой травы и я чуть не сел на мокрый кафельный пол, в красках представив себе, что теперь начнётся в зале после антракта. Кабинка была просто-таки испещрена недвусмысленными признаками того, что вовремя удравший от злобных зрителей народ освежался здесь, взорвав на троих эндрюсовский косяк и допив остававшееся у Гитлера в сумке пиво. Докуренный штакет сиротливо плавал в унитазе, рядом валялись смятая жестянка, а стены и дверь пестрели свежими логотипами русских народных групп и лозунгами типа «Панки хой!»
Идти досматривать спектакль почему-то резко расхотелось. Я поплёлся на своё место, пытаясь спрогнозировать, какие именно изменения произведёт снадобье в и без того всегда готовых организмах Филимонова, Зайцева и Воронина и размышляя, почему на полу в туалете осталась только одна пивная банка. Я прекрасно помнил, что в Славкином багаже перед началом спектакля что-то характерно звякало и булькало, значит, банок там было как минимум две. Неужто оставили на потом?
После первого звонка зал медленно заполнялся зрителями. Гитлер тусовался у одного из кресел на заднем ряду. Зайцевский и Эндрюс уже сидели на своих местах с удивительно мрачными фейсами.
- Ну чего? Как травка, ништяк? – невинно поинтересовался я, пробираясь мимо них на своё седалище.
Эндрюса просто перекосило от злости.
- Хренак! Увижу этого гада ещё раз, убью на фуй! Беспонтовый косяк подсунул, тварь, петрушки набодяжил вместо травы и сгребался, зараза! Пусть ещё на Арбате только покажется!
У меня отлегло от сердца. Неизвестный мне эндрюсовский знакомый мило подшутил над Ворониным, впарив ему за траву сушёную петрушку, отличить которую от конопли по запаху и внешнему виду иногда обламываются даже знатоки. Конечно, на месте Эндрюса я сейчас бы тоже был не в своей тарелке, но, может быть, мы сегодня всё-таки досмотрим спокойно пьесу до конца?
Задребезжал третий звонок. Помещение быстро наполнялось негромко говорящими и дожёвывающими пластмассовые бутерброды людьми. Одним из последних по соседнему ряду пробрался к своему месту чувак, больше всех возмущавшийся нашим смехом в первом отделении, лысеющий чел лет пятидесяти с нервной великопостной физиономией. Мигнули и начали темнеть огни театральных люстр.
В наступившей тишине было прекрасно слышно, как позади нас что-то жестяное гулко ударилось об пол и, весело хлюпая, покатилось вниз, ударяясь о железные стойки кресел. Занавес ещё не успел открыться, как нечто достигло финальной точки своего движения, с мелодичным бульком отскочив от облицовки сцены и навсегда затихло у ног сидящих в первом ряду. Несколько зрителей обернулись, кто-то зашикал.
Гитлер всем своим видом выражал чувство глубокого удовлетворения. Не надо было быть Кашпировским, чтобы понять, кто именно притащил чуть недопитую банку с пивом в зрительный зал и аккуратно пристроил её между спинкой кресла и поднятым сиденьем.
- Вождь из племени га сидит и играет в го – невесело пошутил Кирсанов, поправляя догоревшую свечу.
Краем глаза я заметил, как морда поборника общественной морали с заднего ряда позеленела от нахлынувших эмоций и решил, что поздравлю Гитлера с удачно проканавшим пранком когда-нибудь потом. Скажем, в эту субботу вечером – если, конечно, мы с Эксом и немцами вернёмся живыми из Большого.