- Знаешь, – сказал мне как-то раз Экс, когда мы в очередной раз удрали с физры и шлялись по району в поисках приключений, – а ведь девкам мы на фиг не нужны.
То, с каким настроением это было сказано, мне совершенно не понравилось.
- То есть как это не нужны? Ты чего, со Светиком со своим опять посрался?
- Да причём тут Светик. Я так… вообще.
«Вообще» мне не понравилось ещё больше.
- Я чего в виду имел, – заговорил Экс через некоторое время, испытующе поглядывая в мою сторону. – Вот смотри, например, когда ты в детсад ходил, кто с кем больше всего дрался?
- Я в детсад не ходил – ответил я, сосредоточенно пытаясь обойти растёкшуюся на полдороги грязную лужу. – У меня дед с бабкой на пенсии были, вот меня на них и спихнули.
- Ну и зря. Весело было.
- Ага. Эпидемия свинки – очень весело. Или коклюш какой-нибудь. У меня вообще детский сад во дворе, так что каждую зиму как мимо не пойдёшь – всё у них на окне объявы висят: «Карантин с такого-то по такое-то».
- Да причём тут карантин твой! – Экс начал злиться. – Я и не про это совсем. Я про то, что в основном пацаны девок мелких дубасят. Или там трусы с них стягивают, или красками мажут – так?
- Так.
- А потом чувих и за косички дёргают, и учебником по голове могут приласкать, и портфелем по жопе – когда в школе уже. Ты вот себя в первом классе помнишь?
- Не, не помню ни фига, – я хмуро покосился на свои кроссовки, которые я всё-таки умудрился заляпать грязью из лужи. – Я во втором помню. Как на диктанте нам сказали написать «В пруду растут водяные кашки», а ты ко всем докапывался и шептал: «Водяные какашки, водяные какашки!» Сам же про какашки и написал. Так тебе и надо.
Экс даже не обиделся – так увлёкся.
- А потом, классе в седьмом, мы уже и сумки за ними таскаем, и домой провожаем, и в киношку там, или на дискарь. Ты вот можешь себе представить, чтобы Ленка наша за тобой твой чемодан таскала? Или будет до тебя все выходные по телефону домогаться? «Пойдём в кино, ну пойдём, у меня как раз два билета лишних»…
- Офуела твоя голова. Ленка мой сундук даже и не поднимет.
- Это всё отмазки, – Экс выколотил из мятой пачки сигаретину, чуть покрутил в руках, выравнивая, и сунул в рот. – Захотела бы – и подняла. Просто я точно тебе говорю, девки на эту тему не заморачиваются.
- А кто заморачивается? Мы, что ли?
- А то нет. Тебя от Настьки твоей за уши не оттащищь. Настенька то, Настенька сё, Настенька пойдём у меня посидим, Настенька дай я тебе портфель до дома донесу. А она захочет пойдёт, захочет – тебя на фуй пошлёт. Типа, извини, Карташ, у меня сегодня голова болит, день неудачный, дедушка из Муходрищенска приехал, так что шёл бы ты на хутор бабочек ловить. Вот и все дела.
Разговор становился всё более интересным.
- Нормальный ты чел, как я погляжу, блин. А у тебя со Светиком как будто всё по-другому? И ты за ней точно так же бегаешь целый день как привязанный. Да ещё на эти её чёртовы соревнования по плаванию таскаешься.
- Таскаюсь, – честно признался Экс.
- Ну так выходит, тебе как раз больше всех и надо. И нечего тогда про других распинаться.
Экс вяло запротестовал, но мне уже стало неинтересно.
- Блин, всё это, что ты мне тут наговорил – это полный отстой. А знаешь, почему?
- Почему?
- Вот потому. Потому что все твои теории – это просто полный отстой. И сам ты какой-то отстойный в последнее время. Ну, давай, колись, чего, в натуре, опять со Светиком пособачились?
- Опять, – сокрушённо признался Экс, почёсывая репу под вязаной физкультурной шапочкой. – Ей, понимаешь, не понравилось, что я виски себе вчера выбрил. Говорит, выгляжу, как вчера из деревни приехал, под горшок пол-года стригли.
- А ты чего?
- А я ей говорю: сама ты из деревни. Типа, это панк-рок, контркультура, а ты не врубаешься, – важно проговорил Экс и стащил с себя шапку, для того, чтобы я мог оценить, насколько далеко зашла Светкина деградация.
Я посмотрел и хихикнул.
- Ах ты мудила! – тут же отреагировал Экс в своём обычном репертуаре. – Ты чё ржёшь?
Вид у Экса был такой, что мне стало даже как-то неловко смеяться дальше. Светка, конечно же, была права. Постричь Экса хуже было невозможно чисто физически, даже если бы стригущий действительно нацепил Эксу горшок прямо на башку.
- Ладно, красивый, красивый, одевай обратно. Нормально всё. – Я дотянулся и хлопнул Экса по всё ещё волосатой макушке. – Сойдёт для сельской местности. А насчёт Светки сильно не переживай, небось ещё сама назад прибежит... Это, кстати, кто ж тебя так обкорнал?
Экс засопел.
- Да вот, к Гитлеру вчера завалился, а у него сеструха машинку парикмахерскую купила…
- Вот и надо было сеструху его забрить, а не самому подставляться. А то небось как всё было?
- Как? – хмуро поинтересовался Экс, почёсывая недобритую тыкву под физкультурной шапкой.
- Ну, типа, пришёл Экс в гости к Славке, – ляпнул я наобум. – Посидели, потрындели, а тут такая Гитлера сестра подваливает: «Ах, Эксик, фиго-моё, я вот прибор моднявый для стрижки закупила, не хочешь попробовать?» И ещё глазками так туда-сюда. Свит литл сикстин, едрён-ть. Ну, Экс, конечно, на этом месте не выдержал и…
На этом месте Экс в самом деле не выдержал. Я почесал слегка ушибленную задницу и почему-то решил, что дальше тему развивать не стоит. А Экс неожиданно развеселился:
- Ну и насрать на Светку. Подумаешь, постригли криво. Сегодня вот опять к Филу пойду алгебру сдувать, дак вообще налысо забреюсь!
Экс – мой друг. По крайней мере, мне так кажется иногда. А иногда я просто над ним угораю и ничего не могу с собой поделать. Он постоянно придумывает всякие странные вещи, прогоняет безумные телеги, ставит над собой разнообразные эксперименты – типа как со Славкиной сеструхой. Когда все начинают смеяться, делает вид, что ничего страшного не произошло. А на следующий день у него уже заготовлен новый, ещё более чумовой прибабах, что называется, про запас. Смешной мужик мой друг Экс.
На самом деле Экса зовут не Экс, а Серёга, Серый. Серым Экса в классе звали до тех пор, пока в один прекрасный день у школьной группы «Блэкбёрд», состоявшей из тогдашних одиннадцатиклассников, перед ответственным день-учительским концертом с каким-то непонятным гемороем не загремел в больницу гитарист. Все мы тогда учились в сопливом девятом, поэтому тему насчёт поиграть с блэкбёрдами воспринимали как ненаучную фантастику. Экс, то есть тогда пока ещё Серый, к тому времени уже довольно ловко нарезал песенки на гитаре, поэтому после долгих и продолжительных раздумий лидер-гитарист и вокалист «Блэкбёрд» Сашка-Дрозд сделал Эксу предложение, от которого он так и не сумел отказаться.
Со стороны дело казалось нехитрым, как апельсин. Сашкин второй гитарист играл, в основном, подклады под его соляки, изредка брал две-три ноты в припевах, так что объём работ не вызвал у Серёги никаких нехороших предчувствий. Аккорды он разучил без особого напряга. Чуть больше времени заняло обучение искусству вовремя включать и выключать примочку, в результате чего за день до концерта чувак уже мнил себя дико крутым и совершенно неприлично задирал нос передо мной и Гитлером.
Сложно сказать, до каких пор нам пришлось бы терпеть Серёгины понты, если бы День учителя так и не случился, но к счастью, всё произошло так, как, в принципе, и следовало ожидать. Группа вышла на сцену, врубила аппарат, занавес открылся, битком набитый зал засвистел и заорал, после чего новый гитарист «дроздов» со страху забыл всё, на что его натаскивали три дня подряд. Со стороны это выглядело до смешного невесело. Серго путался в аккордах, примочка жужжала напропалую, а когда дело дошло до нот в припеве, ноги горе-гитараста явственно сделали попытку удрать от позора за портьеру. Школьный звукореж, слыша, что дело на сцене явно пахнет керосином, додумался-таки прибрать на пульте вторую гитару, после чего смысл Серёгиного пребывания на сцене катастрофически сошёл на нет. Группа кое-как доиграла свою программу, после чего в полном составе, включая нашего незадачливого друга, удалилась за кулисы. Что произошло дальше, какими словами Дрозд объяснялся с Серёгой и что он отвечал ему на это, я так и не узнал, да и, если честно, не особо и тянуло.
К счастью, Сашкин гитарист, отвалявшись положенные две недели в больнице, вскорости занял своё законное место за инструментом и о произошедшем как-то быстренько позабыли – все, кроме Серёги. После некоторого столбняка, вызванного крутейшим обломом, Серый попытался сделать вид, что ничего особенного не произошло, и, как-то раз, выясняя отношения с Гитлером по поводу умения играть, набрался наглости и пару раз обозвал себя любимого «экс-гитаристом «Блэкбёрд»». Уже через пару дней Серого иначе, чем Эксом уже не звал почти никто, а обозлившийся экс-Серго окончательно решил забить на эстрадную карьеру. Вместо этого он отправился доставать нашего звукача, справедливо рассудив, что быть звукорежиссёром не в пример легче, потому что не надо постоянно околачиваться на сцене.
Дела у Экса, к нашему удивлению, пошли настолько ловко, что через полгода или около того ему уже совершенно официально разрешалось подменять звукорежа за пультом во время школьных мероприятий и копаться в аппарате. Сашка же Дрозд и его команда между тем спокойно выпустились, разбрелись по каким-то институтам, продолжая иногда бомбить концерты по городским клубам и заходить по старой памяти посидеть к нам в аппаратную. А Экс всё так же продолжал колобродить и встревать во всякие истории.
К вечеру у меня созрели целых две новости, которыми надо было срочно с кем-нибудь поделиться. Как водится, одна была хорошей, другая – плохой. Хорошая новость состояла в том, что русичка, любительница ежеквартальных театральных походов на осточертевшую классику, наконец-то дозрела до крутой современной прозы и организовала всему нашему одиннадцатому «А» коллективный просмотр «Жидов города Питера» горячо любимых мною Стругацких. Плохая – что нас с Эксом всё-таки зажопили с физрой.
- Ну и что с этими двумя прикажете делать? – устало возмутилась привыкшая к нашим закидонам Людма, когда Горыныч притащил нас разбираться в кабинет директора.
- Да уж сделайте что-нибудь, очень буду обязан – съязвил физрук. – Они у меня за всю зиму раза два, пожалуй, на уроке были. Четверть к концу идёт, а как аттестовывать их обоих, понятия не имею, одни «эн» в журнале!
Людма крепко задумалась. Я её прекрасно понимал и иногда даже немного жалел, что неплохой и, в принципе, незлой тётке приходилось тратить свои силы и нервы на уродов типа нас, прилагавших массу усилий для того, чтобы обгадить и без того несладкую преподскую жизнь. К тому же затягивать гайки со временем становилось всё труднее и труднее – последний раз борьба за нашу успеваемость и дисциплину увенчалась успехом года два тому назад. Проявившие себя наиболее трудновоспитуемыми получили непосредственно после окончания девятого класса зелёненький бумажный диплом и директорское напутствие в духе «Вас ждут на производстве». Несмотря на столь суровые меры, четверо из шести наших одарёных товарищей продолжили образование в соседней школе, хоть и имевшей в округе негласный статус «шэдэ». О двоечнике и хулигане Колатозове, ещё в восьмидесятые не аттестованном за свои выходки на выпускных экзаменах и окончившем школу со справкой, ходили страшные легенды, вселяющие в нас лишь непобедимую веру в исключения, подтверждающие правило: за каждого недопущенного к экзаменам перца по шапке от РОНО получит прежде всего педколлектив.
От родителей, вызванных в школу на собеседование, первые пару раз мне крепко досталось по заднице. После этого оказалось, что папа с мамой не испытывают особого желания тащиться в школу с утра пораньше, чтобы ознакомиться с новыми похождениями своего долбозвона и испортить себе тем самым настроение на весь рабочий день.
- Чего, опять мать в школу вызывают? – басил батя, отвешивая мне дежурный подзатыльник. – Опять небось срам на стенке намузюкал? Вот достукаешься у меня, своей косухой вытирать пойдешь!
- Ага, щас, разбежалась я по школам каждую неделю шляться – вступали в дискуссию с кухни. – Вот пойди хоть раз в жизни сам и сходи. Сходи, послушай, чем там твой ребёнок занимается, вместо того, чтобы на уроках сидеть учиться. А то у меня уши уже отсохли всё это выслушивать, какой у нас балбес растёт.
Хорошая возможность лично принять участие в моём воспитании, батю, судя по всему, не вдохновляла. Он слегка тушевался и брал тоном ниже:
- Свет, я бы с удовольствием, но ты же знаешь, у нас завтра планёрка с утра, я ну никак. Нам всем отделом к восьми тридцати, как штык…
- Как шты-ы-ык! Так бы сразу и сказал, что за десять лет не знаешь, где у ребёнка школа находится! А к директору, значит, одна я должна…
В этом месте обычно начиналось выяснение того, кто чего кому должен, зачастую уводившее разговор далеко в сторону от интересной темы. В результате наутро, убегая на работу, мама не забывала повторить:
- Дима, передай Людмиле Степановне, что я не могу сегодня, поговорю с ней на неделе. И чтобы у меня это было в последний раз! Совсем от рук отбился!
Мне не оставалось ничего, кроме как виновато кивнуть головой: отбился, мол, ничего не попишешь, влетело за дело.
Судя по всему, сходным образом ситуация развивалась и у Экса, и у Гитлера, и у Васьки Дмитриевича. Учителям оставалось только разводить руками и удивляться, почему здоровые лбы не реагируют ни на обещания четвертных двоек, ни на бесконечные вызовы родителей, ни на душеспасительные беседы.
- Так, значит, поступим мы следующим образом – произнесла тем временем Людма голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – К нам в школу по обмену немецкие ребята должны завтра приехать, у них в следующую субботу культурная программа, Большой Театр. А эти двое, – директриса сделала красивый жест рукой по направлению к нам, – вместо того, чтобы на своих гитарах баклуши бить, пойдут сопровождающими. Поняли? И давайте без кислых лиц! Хоть раз в жизни для школы полезное дело сделаете!
Так-так. Значит, хоть раз в жизни. Значит, на концертах школьных мы корячимся чёрт знает сколько, это уже не в счёт, для собственного развлечения. Хорошо, на будущее запомним. Пусть в следующий раз хоть кто-нибудь заикнётся, что конкурс военной песни горит и играть некому, пусть. Тогда и поговорим касательно нашей полезности для школы. А пока что дело было действительно дрянь – в субботу мы обычно собирались всей нашей тусовкой в пустом актовом зале репетнуть и разучить чей-нибудь свеженький опус, в общем, культурно отдохнуть.
Перспектива провести выходной в компании забугорных ботаников под классические навороты была настолько безрадостной, что Экс не выдержал и попытался проявить героизм:
- Людмила Степановна, может, лучше, родителей в школу?…
- Всё, Кармалеев, я с тобой разговор закончила. И ты, Карташов, тоже, можешь быть свободным. Пожалели бы лучше своих родителей, у меня язык отсох их к себе приглашать! За билетами – в пятницу, после четвёртого урока в учительскую. Вон отсюда!
На улице было вполне погано, примерно так же, как и у меня на душе. Противный месяц с мокрыми ногами, постоянными соплями, оттепелью днём и жутким гололёдом по утрам, бесформенными кучами грязного снега под голыми и мокрыми деревьями, как-то особенно вызывающе торчащими вверх. Радоваться жизни в марте бессмысленно, потому что не получится всё равно. Я шёл, уставившись себе на ботинки, пытаясь понять, сколько килограммов соли бухнули сегодня на ледяную корку тротуаров озверевшие от нескончаемой зимней вахты дворники, поэтому не сразу обратил внимание, что с противоположной стороны улицы мне машет руками какой-то странный скинхед.
Через пару секунд до меня дошло, почему скин показался мне таким знакомым. С черепом, обритым наголо, внешность Экса претерпела ещё более потрясающие изменения. Все шишки, полученные за семнадцать лет существования, устроили весёлую тусовку на отливающей невообразимым серым колером Серёгиной башке. Из-под куртки Экса торчали нелепые чёрные подтяжки, болтающиеся до колен, из-за чего казалось, что с его и без того не чрезмерно упитанной фигуры вот-вот свалятся штаны. Короче говоря, вид Серого со стороны представлял картину уматную и немного пугающую.
- Экс, ты чего? – вырвалось у меня, когда ко мне наконец вернулся дар речи. – Ты, это, не переживай. Ты не расстраивайся. Ну сходим мы на этот долбаный балет, ну и что с того?
- Во дурак! При чём здесь этот твой балет? Ты что думаешь, я из-за Людмы? – Экс покрутил пальцем у бритой головы. – Это не мне, это тебе лечиться надо. Я ж сегодня утром сказал, что забреюсь, вот и забрился. Зашёл к Славке…
- Ну и как он там?
- Гитлер-то? Хрен его знает, как он там. Не было его дома. Только Машка была. Говорит, ускакал куда-то.
- Как «только Машка»? А все остальные где?
- В Караганде! Мне-то какое дело, где её предки зависают. Главное, что её дома застал, а то так и ходил бы как лох с этими висками.
- Экс, – печально произнёс я, глядя на Эксовы шишки, – всё-таки ты в натуре лох. Ты домой к такой дэвюшка пришёл, дэвюшка один дома сидит, савсем никого больше, да? И ты бриться пошёл? Тогда больше меня не доставай, что на тебя всем девкам пофигу.
Лысина Экса побледнела от злости.
- Блин, Карташ, задолбал ты подкалывать. Типа, один я, что ли ни о чём, кроме девок, не думаю? Да ты сам такой же. Я как ты, ты как я, все об одном и том же шурупят – факин лав. Против природы не попрёшь. Чего с балетом-то делать будем? Может, двинем по-тихому?
- Да ну, ещё чего. Себе дороже. Жаль, конечно, ничего не скажешь, ну хоть в Большой Театр сходим, посмотрим, чё да как. Ты хоть раз в жизни в Большом был?
- Не-а, не был.
- Вот и я тоже не был. Так что ничего страшного, сходим, по пляскам приколемся. Заодно на немцев этих посмотрим – слышал, что Людма говорила?
Мы не торопясь дошли до метро, закупили в ларьке по батлу пива и так же не торопясь отправились на школьный двор в надежде встретить кого-нибудь из наших. Чердаки близлежащих многоэтажек прикрыли менты и слесаря, и мы всё чаще собирались около школы, на спортивной площадке, в окружении ржавых шведских стенок и турников. Судя по доносившимся оттуда голосам, только нас там для полного счастья и не хватало.
Экс нахмурил брови, пытаясь разобрать голоса говорящих.
- Так, это Гитлер, это Зайцевский был только что. Сейчас вот на Петровича похоже, только не по-русски. Да, точно, Васька, но в натуре, не по-русски!
- А по-каковски?
- Чёрт его знает. Точно не по-английски. По-немецки, наверное. Да, стопудово, по-немецки, у них вся параллель немецкий учит.
- Интересно, с какого перепугу он по-немецки заговорил? Ему чего, на родном языке слов не хватает?
- Значит, не хватает. Щас подойдём да поглядим.
Подойдя поближе, мы увидели, что Зайцевский, Вася Петрович и Гитлер были на площадке не одни. Васю сопровождало клёвое темноволосое создание женского пола примерно нашего возраста, прикинутое в фирмовое тёмно-красное пальто. Существо не отходило от Васьки ни на шаг и восторженно смотрело ему в рот. Польщённый вниманием к своей персоне Петрович увлечённо распинался – правда, действительно, почему-то не по-русски.
Я почти услышал, как в лысой голове Экса, потревоженной утренним нагоняем и вечерним пивом, щёлкнула пружина и покатились шарики. Лицезреть картину чужого счастья сегодня было явно выше Эксовых сил, а вид беззаботно понтующегося перед незнакомкой Васьки стал последней соломинкой, сломавшей верблюду спину. Я ещё не успел ничего понять, как Экс вырвался вперёд и заорал:
- Здорово, Васька! Шпрехен зи дойч? Дас ист русиш швайн, Гитлер капут!
Лицо девочки в красном пальто медленно сравнялось цветом с самим пальто. Гитлер заржал, но почти тут же заткнулся. Экс тем временем повернулся ко мне, ожидая бурной ответной реакции – дескать, как я его ловко убрал?
- Ты чего, мля, Эксина, совсем с катушек съехал? – Вася Петрович схватил Экса за рукав и рванул так, что куртка чуть не поползла по швам. – Ты вообще думаешь иногда, чего базлаешь?
- Ты чего, ты чего? – заорал Экс. – Отвали! Чё я такого сказал? Не фиг было бундеса из себя корчить! Я же в шутку!
- Шутку, да? Ты хоть знаешь, что она немка?
- Как немка? Какая немка?
- Ты чего, совсем тупой, или прикидываешься? Слышал, что к нам ребята из Германии в школу приезжают?
До Серого уже начало доходить, что прикол, похоже, не совсем удался:
- Так завтра же приезжают!
- Правильно! Завтра они в школу к нам приезжают, чудила! А в Москву – уже сегодня! А ты чего думал?
- Чего я думал? – Экс посмотрел на почти пустую пивную бутылку и незаметно попытался отправить её в кусты. – Я думал, ты, это… ну, новая твоя гёрла, вот и выставляешься теперь, какой ты у нас умный...
- Какой ты у нас глупый! – Вася вздохнул. – Короче, звать её Дорит. Она жить у нас будет. Хорош зависать, пошли извиняться.
Немка к тому времени уже немного отошла от радушного приёма, оказанного русскими друзьями, и просто конфузливо улыбалась, глядя то на Экса, то на Васю, то на меня.
- Она по-английски-то хоть рубит? – почему-то вполголоса спросил я у Васи.
- А то! Человек у себя в школе два языка учит – английский и испанский, не то, что некоторые, – Вася посмотрел на Экса, – из языков только русский матный освоили. Их там, чувак, почище чем нас препода дерут!
- Ладно, чего уж там… Короче, Дорит, глэд ту мит ю, вэлкам ту Раша. Май нэйм из Дмитрий, со ю кэн колл ми симпли Дима. Со ай’д лайк ту интродьюс ю май фрэндз. Ю ноу Вася, вис из Слава, вис из Миша…
- Ты смотри, как чешет, прямо Блин Клинтон, – восхищённо прошептал Гитлер у меня за спиной.
- …энд ю джаст гот ту си Сергей, – я покосился на мрачную лысину Экса, всем своим видом выражавшую искреннее раскаяние. – Хи из гуд мэн, энд хи из вери сорри эбаут… - я запнулся, подбирая слово, – эбаут эн эксидент энд реалли бегз ё пардн...
Я почувствовал, на себе неожиданно тёплый, внимательный взгляд Дорит и понял, что почему-то краснею сам.
- Ит’с нэвэмайнд, эврифинг из оллрайт. Глэд ту мит ю, Дима, энд ё фрэндз ту. Си ю фо туморроу, – Дорит обернулась к Петровичу и сказала несколько фраз уже по-немецки.
Вася так же непонятно ответил и повернулся к нам:
- Ладно, чуваки, нам пора домой. Завтра в школе увидимся.
- И какого хрена ты со своим немецким вылез? – прорвало Зайцевского по дороге назад. - Сидел бы уж молчал, а то прямо перед людьми стыдно.
- Да ладно тебе цепляться. Ну сказал и сказал. У нас вот через раз репа на выходных слетает.
- Как слетает? Это ещё почему?
- А вот потому. Нас сегодня директриса за физру заставила с немцами культурную программу проводить. Большой Театр, там, опера…
- Жопера! – выругался от души Миха. – Ну что за дерьмо? Неужели прямо так уж надо было с этой чёртовой физры скипать?
- Вот-вот, – забухтел чуть отставший Экс. – А ещё говорят, что я один тут ругаюсь!
На следующее утро я попытался чуть-чуть примириться с окружающим миром. В конце концов, поход на Стругацких всё-таки никто не отменял. К середине дня с маленькой помощью моих друзей настроение у меня существенно поднялось.
Появление лысого человека в классе произвело потрясающий эффект. Ирик чуть не поперхнулась карамелькой, после того, как Экс без объявления войны неожиданно стащил с себя шапку в гардеробе. К тому же на штанах Серого всё так же продолжали болтаться чёрные подтяжки.
- Экс, а подтяжки-то на фига ты нацепил? – Эндрюс критически осмотрел Экса со всех сторон. – Ну, я понимаю ещё, если б ты их нормально носил, чтоб штаны не сваливались. А то болтаются по ногам – ходить-то не мешают?
- Это я в прокате пару фильмов выцепил про бритоголовых, – гордо доложил Экс. – Один вообще улётный, там Эдвард Нортон играет, и ещё кто-то, не помню кто… Они там все так подтяжки носят.
- Так ты что, значит, теперь у нас в скины записался? – поинтересовался Вася Дмитриевич.
Экс немного подумал и, скорее всего, что-нибудь придумал, если бы в соседнем классе не появились обещаные немцы в сопровождении завуча. Не дожидаясь окончания разговора, все ломанулись посмотреть, кто ещё, кроме Дорит, рискнул заехать в гости к нам.
Немцев было пятеро – наша вчерашняя знакомая, ещё одна девчонка и три пацана, выделявшиеся среди моих одноклассников только инкубаторской аккуратностью в одежде – все были прикинуты в чистенькие джинсы, кроссовки и разноцветные джемпера с неведомыми мне знаками и надписями, – и жадным любопытством, с которым все пятеро обозревали присходящее вокруг них, примерно таким же манером, как вчера Дорит смотрела на Васю Петровича. Один из пацанов, увидев Эксову плешь и подтяжки, чуть вздрогнул и быстро вполголоса заговорил что-то соседу – видимо, внешний вид Серёги напомнил ему что-то, с чем бундесу уже приходилось сталкиваться у себя на родине.
- Ну, и по какому поводу толпа? – впологолоса прокомментировала из-за наших спин завучиха так, что в ближних окнах задрожали стёкла. – Вы что, в цирке все, что ли? Живых людей давно не видели?
- Людей видели, Нина Владимировна, а немцев ещё нет, – раздалось откуда-то с другого конца класса.
- Это кто там реплики подаёт? – с удовольствием выдохнула Нинель уже в полную силу. – Опять ты ослишь, Бурнаш?
Длинная фигура Бормана неожиданно нарисовалась около двери.
- Причём здесь Бурнаш? Я вообще уже минут пять здесь стою…
- Вот и стой, – отбрила завуч. – И молчи ради бога. Ты, когда молчишь, на умного очень похож.
- Где уж нам, русским кабанам… – пробормотал Бурнаш и начал протискиваться на своё законное место в предпоследнем ряду.
Ромкин демарш Нинель почему-то оставила без внимания.
- Для всех остальных интересующихся и для тех, кто не в курсе, довожу до сведения, что к нам в школу приехали по программе международного обмена ребята из Германии, из города Штутгарта. Они изучают у себя русский язык, поэтому кое-что им будет понятно и без перевода. Правильно я говорю? – повернулась она к одному из пареньков.
Немец, не ожидавший такого поворота событий, растерянно посмотрел на завуча и наши выжидающие лица, после чего наконец выдавил из себя:
- Пра-вил-но. Говорим по-русски. При-вьет дру-зья.
- Зашибись! – после секундной тишины радостно заорал класс. – Свои люди! По-русски вон как фигачат!
- А ну тихо всем! – рыкнула Нинель и в комнате снова наступила тишина. – Тем, кто учит немецкий, говорить с нашими гостями лучше на их родном языке. И, кстати, если я узнаю, – Нинель обвела взглядом класс и сделала многозначительную паузу, – что кто-нибудь наших немецких друзей чему-нибудь не тому по-русски научил, пеняйте на себя. Вызовом родителей не отделаетесь.
Неизвестно, сколько бы ещё продолжала распинаться Нинель, если бы не грянул звонок на первый урок. Подгоняемые завучем, мы поплелись на две её алгебры. У вэшек и примкнувших к ним немцев началась их любимая физика с Алексеичем в главной роли. А мне почему-то долго не давала покоя мысль о том, что Дорит сейчас сидит рядом с Васькой.
К концу шестого урока вся моя шиза благополучно рассосалась. Ну сидит она с Петровичем, да и хрен с ним. Пусть хоть из одной тарелки ест, кому какое дело? Немцы приехали, недельку потусовались и уехали – пишите письма. К тому же недавно на глаза мне попалась статейка в помойной газете – с непременными дурацкими заголовками типа «Ленин был гуманоидом» и «Червяки из метро сожрали экскаватор», – про то, как какая-то нечернозёмная Маня по уши втрескалась в смазливого фашистского техника, когда в сорок первом у них в селе стоял немецкий автобат. В итоге девушка спохватилась и бросилась искать своего сердцееда-бундеса ровно через сорок лет после взятия рейхстага. Что характерно, нашла – с перепечатанного в газетке поляроидного снимка глядели двое благообразных старичков, трогательно державшихся за руки. Хочет Петрович через сорок лет за ручку держаться – пусть продолжает в том же духе. Как выразился какой-то буддийский теоретик из Урюпинска тремя страницами позже, «длительное воздержание не способствует пробуждению кундалини и достижению самадхи». Так что скоро обойдётся Васька и без самадхи, и без кундалини, что бы это не значило – останется только поехать в Урюпинск и записаться там в буддисты.
Я живо представил себе Васю Петровича в буддистском прикиде и чуть не заржал. Колоритно. Ничуть не хуже, чем лысый Экс.
Оказалось, что за моей счастливой физиономией наблюдали. Ухватившись за чей-то насмешливый взгляд, я развернулся, чтобы увидеть, как переобувавшаяся напротив Светка-математичка что-то взахлёб шепчет на ухо сидящей рядом Аньке-баскетболистке из спортивного «Г», сложившейся по такому поводу почти пополам. Подружки периодически посмеивались и давили косяки в угол раздевалки, в котором я уже почти полминуты мысленно перемывал Васькины кости. Нефига мечтать в специально не отведённых для этого местах.
Я решительно натянул на голову шапку, схватил чемодан и сумку с формой и походкой знающего себе цену мужчины продефилировал к выходу, стараясь, чтобы мой гордый уход не слишком напоминал позорное бегство. Получилось у меня не очень – я зацепился тяжёлым зимним ботинком за высокий порог школьного крыльца, чуть было не расквасив себе морду лица об обледенелый кафель, после чего обнаружил перед собой знакомые смеющиеся глаза – один голубой, один почти зелёный, – джинсовку с нашивкой «Peace And Love» и копну прямых, светлых, падающих на плечи волос. Настька!
- О, Димка! Привет! Ты это от кого с такой скоростью скипаешь? – поинтересовалась Настасья, после того, как я поднялся, потирая ушибленное колено и стряхивая с осколки льда со штанов.
Я обнял её за плечи и чуть наклонился, чтобы коснуться её губ, но в последний момент Настька капризно отвернулась. Нос уткнулся в холодную щеку, пахнущую любимой Настасьиной «Орбит-сладкой-мятой».
- Ты совсем про меня забыл – мои руки были ненавязчиво сброшены с плеч. – Не звонишь, гулять не зовёшь, в школе лишний раз не подойдёшь даже. Всё со своим Эксом нарезаешь целыми днями, вот и шёл бы с ним целовался. На вот лучше, помоги до дому донести.
Тяжёлый, похожий на солдатский сидор Настькин мешок с портретом Джима Моррисона и логотипом «Doors» перекочевал ко мне на плечо. Я подобрал свой дипломат, взял в другую руку спортивную сумку и мысленно присвистнул, прикинув общий вес.
- Ну вы, блин, даёте. Кирпичи вас, что ли, Мишаня таскать заставляет?
- При чём тут Мишаня? – Настька возмущённо тряхнула головой, по плечам прокатилась искристая волна. – Мишаня у нас сегодня только историю свою вёл, считай, один учебник уже тащим. Потом руслит, ещё два рулона. Потом химозе лабу сдавали. А на труды всем сказали капусту с картошкой принести, учимся щи варить, а то я без Эн-Зе не умею…
Я улыбнулся. Настасья, щедрая душа, скорее всего, притаранила припасов на трёхлитровую кастрюлю, не обратив внимания на то, что овощи должны были принести ещё человек десять как минимум. Вот и пришлось половину тащить обратно. А кто потащит? Конечно, Димастый.
- Нечего, нечего, правильно вас Зурабовна тягает – не удержался я. – Помнится, нас как-то раз после трудов наши девки к себе зазвали и теми щами накормили. Я ещё ничего, а Зайцевский, бедняга, полдня потом с белым другом общался. Разве так с людьми можно?
- А-а! Умри, Карташ! – в спину мне хлёстко вписался увесистый снежок. – Я буду мстить, и мстя моя страшна!
- Ой, боюсь-боюсь. Делай со мной что хочешь, только щами не корми!
- Ну и не буду, не очень-то и хотелось. Обойдёшься – Настасья неожиданно прекратила резвиться и надулась. – И сам ты дурак, Карташ, и шутки у тебя такие же.
Прикусывать язык, как всегда, было уже поздно, и я, за неимением других вариантов, мрачно попёрся вслед за Настькой по парку, заваленному последним мартовским снегом, неотвратимо приближаясь к развилке, на которой расходились наши дороги домой. В мои планы на сегодня входило попробовать уломать Настасью пойти потусоваться у меня на флэту – благо, родители обещали скипеть после работы в гости и вернуться поздно, – но что-то подсказывало мне, что такое развитие событий сегодня исключено напрочь. Серый день моментально стал ещё более серым, только с насыпанной неподалёку горки доносились радостные крики играющей малышни – и чего им только всем от меня надо… Надо от меня?
Полненькую девочку лет одиннадцати с заплаканными глазами, одетую в ярко-зелёный пуховик, я узнал почти сразу. Вика Леснова училась в пятом классе «Б», для которого мы недавно ставили музыкальный спектакль про Незнайку. Викулю тогда только что выбрали старостой класса, отчего её просто разрывала на части кипучая деятельность – она бегала, суетилась, помогая класснухе рассаживать пятый «Б» в актовом зале, старалась всем помочь, чем очень всем мешала. А теперь Вика стояла перед нами и, размазывая кулачком непрошенную слезу, горестно жаловалась:
- Мальчишки наши… там, на горке… обзываются… портфель отобрали и не отдают… домой пора…
Пятый «Б» отличался не только старостой-активисткой, но и самыми хулиганистыми пацанами из всей параллели, из которых со временем обещали вырасти достойные продолжатели наших похождений, короли актовых залов, покорители крыш и девчачьих сердец. Пока же по молодости лет юные бандиты развлекались тем, что бессовестно изгалялись над девчатами, за которыми через пару-тройку лет они станут так же бессовестно носиться по пятам. Делать нечего, кое-кому придётся слегонца напинать – тоже мне, блин, нашли развлечение!
Я положил свой дипломат на пятачок сырого асфальта, неведомо как проступивший из-под хрупкой снежной коросты, пристроил на него сумку, из которой чуть было не выпали мои спортивные штаны, угнездил сверху Настасьин рюкзак, после чего с видом усталого супермена уверенно полез на горку, провожаемый заинтересованными взглядами в спину.
Увидев, что беспомощная жертва неожиданно заручилась увесистым подкреплением, мелкие шкеты мгновенно разлетелись в разные стороны света, бросив на произвол судьбы злосчастный портфель с Микки-Маусом. Мигом забывшая все свои печали Вика весело побежала домой, а я начал осторожно спускаться обратно, всей своей фигурой выражая скромную уверенность в себе.
- Ну ты герой! – обнадёжили меня по возвращении. – Прямо Арнольд!
Поднимая с земли шмотки, я только было начал осторожно формулировать приглашение заглянуть ко мне в гости, как два или три снежка неожиданно ударились мне в спину. Проклятые спортивные штаны воспользовались этим немедленно и вывалились из сумки прямо в неглубокую лужицу. Мысленно проклиная чёртовых шутников, я свободной рукой подхватил деталь туалета, одновременно поворачиваясь, чтобы посмотреть, кому там надоело спокойно жить.
Трое или четверо пацанят из тех, что я недавно героически разогнал на горке, приплясывали в безопасном отдалении, кривляясь и показывая языки, всем своим видом призывая меня психануть и броситься за ними в погоню и тем самым окончательно потерять лицо. Чёрта с два я их догоню, нечего даже и думать. В принципе, я мог бы просто развернуться и уйти, если бы не присутствие Настасьи, которая наблюдала за происходящим со всё возрастающим интересом.
Через несколько секунд я уже придумал красивый ассиметричный ответ. Следовало красиво развернуться и продемонстрировать в сторону малолетних негодяев, подобно любимому Настькиному Арнольду, элегантную фигуру из вытянутого среднего пальца, или, в просторечии, «показать фак». После чего гордо удалиться, воспользуясь произведённым замешательством. Честное слово, я бы так и сделал, если бы не проклятые штаны.
Я стоял посреди дороги, с чемоданом и сумкой в одной руке, тяжеленной дорзовской торбой и мокрыми спортивными штанами – в другой, и чувствовал себя полным кретином. Бросать вещи в грязь вторично ради красивого телодвижения у меня не было никакого желания, точно так же, как не было никаких сил повернуться и признать в присутствии девушки своё поражение от хулиганистых децелов.
В глубине глаз напротив уже плясали насмешливые огоньки, поэтому, для того, чтобы хоть как-то оправдать своё вынужденное бездействие, я со всей дури замочил первое, что пришло мне в голову:
- Показал бы я им фак, да штаны мешают…
Словно в замедленном кино я увидел, как Настька развернулась ко мне спиной, будто её ударили в живот, и, согнувшись, села прямо в сугроб. Плечи её тряслись.
- Настёна! Ты чего, солнышко? Что с тобой? – испуганно присел я рядом с ней.
Настя с трудом повернулась ко мне, и я увидел, как её лицо содрогается от жуткого, никогда раньше мной не слышанного хохота.
- Господи… какой ты… у меня… Показал бы фак… да штаны…
Новый приступ смеха свалил её обратно в сугроб. Несколькими мгновениями позже рядом опустился я – когда окончательно понял, что сказал.
Через какое-то время я почувствовал сладкий запах мяты и тёплое прикосновение волос. Я открыл глаза и увидел близко над собой разноцветные глаза, почему-то заполнившие почти всё холодное серое небо.
- Что ж ты делаешь, а? Я из-за тебя вся вымокла насквозь! Сушиться пойдём к тебе, и не вздумай спорить! У тебя чай-то хоть дома есть?
Я молча кивнул, помог ей подняться, как можно глубже запихал штаны обратно в сумку и, подхватив наши вещи, пошёл рядом в сторону моего дома, окна которого уже кое-где начали светиться, предвещая ранние весенние сумерки.