Это случилось несколько лет назад. От небольшого домика моей сестры через поле были хорошо видны руины Константиновского дворца. Это сегодня он сияет великолепием новой приморской резиденции президента, а тогда он представлял собой картину многолетнего запустения. Но зато тогда можно было свободно бродить по заросшему парку и полуобвалившимся лестницам, что я и делал частенько. Особенно мне нравилось бывать здесь осенью. Когда через сквозную высокую арку дворца была видна ясная гладь залива с медленно плывущими баржами. Желтели деревья и трава, и отсветы солнца неярко слепили, отражаясь в запыленных овальных окнах верхнего этажа.
Нижняя терраса дворца – это несколько старинных арок, скрывающих полуподвальные помещения. В то время они были забиты старыми досками и листами ржавого железа. Однажды я набрался храбрости и просунулся в один из узких лазов в полуразвалившейся стене. Я прошел по небольшой галерее, заваленной всяким мусором, и в одном месте заметил небольшую дверь. Я дернул за ручку, и ржавый замок вывалился вместе с куском кирпичной стены. Я заглянул внутрь. Было темно, только угадывался узкий коридорчик, уходящий куда-то вглубь здания.
На следующий день, захватив с собой фонарик, я вернулся к этой двери. Вдоль всего узкого коридорчика справа и слева тянулись полукруглые ниши. Часть из них была заложена, в других лежал толстый слой пыли. Коридор делал два поворота и упирался в массивную дверь, осилить которую мне не удалось.
Не найдя ничего интересного, я стал возвращаться. На повороте луч фонарика ударил в одну из ниш, и я увидел небольшое отверстие от выпавшего кирпича. Я потянул соседние кирпичи, и они выпали, подняв тучу пыли. В нише стояла небольшая деревянная коробка. Все вы, конечно, ждали, что я найду какой-нибудь ларец с сокровищами. Нет – это не было произведением искусств. Скорее это напоминало ящик от старого стола, только с плотной крышкой. Под рукою у меня ничего не было, чтобы открыть свою находку, и я понес ее домой.
Дома, вооружившись стамеской и молотком, я, наконец, открыл крышку. Дерево было старым, но плотным и твердым. Внутри коробки лежала стопка пожелтевших листков. Часть из них практически невозможно было разобрать. Но на одном из них я хорошо рассмотрел дату «1812 год». Все листочки были исписаны одним почерком, но содержали они какие-то отрывки из документов разных эпох. Часть из них я постарался, как мог, переписать, о некоторых сделал пометки. Но, к сожалению, моя находка бесследно исчезла, когда мне нужно было уехать на несколько месяцев по неотложным делам. Остались только мои записи. Я все еще надеюсь, что листки из старой коробки когда-нибудь всплывут, хотя бы на аукционах.
Сейчас я привожу здесь три небольших сохранившихся отрывка. Кое-что я восстановил по памяти, стараясь передать свои ощущения от тех времен, которые открылись мне в этих старых записях. Они, скорее всего, привезены были кем-то из людей, спасающихся из горящей Москвы. Большинство повествований не имеют ни начала, ни конца. Но так уж распорядилось беспощадное время.
Вы, конечно, знаете, что на юге Италии и в Сицилии с седьмого по второй век до нашей эры существовали процветающие греческие города. Самым большим из них был город Сиракузы, известный пребыванием в нем знаменитого Архимеда. Первый из отрывков, который я хочу вам показать, относится примерно к третьему веку до нашей эры. Речь в нем идет о греческих путешественниках, застигнутых бурей у берегов Италии и отнесенных ветром к Сицилии.
Отрывок античного рассказа
…Так мы уплыли из Тарента, где приключилось с Энфором это несчастье. Путь наш был в Брундизий. Нужно было обогнуть полуостров, но тут внезапно наступило такое безветрие, что судно прекратило свой бег. Мы с Китоном стали было забрасывать крючки с приманкой, и вытащили уже пару вьющихся в воде и бьющих хвостами рыб. А несчастная Пелея поила из кубка вином Энфора и целовала его, пытаясь вернуть ему его мужскую силу. Но все напрасно. Волны Эрота не всколыхнули его кровь, как не тревожил белой пеной Посейдон гладь уснувшего моря. Так прошло какое-то время. Ближе к вечеру подул северный ветер и погнал наше суденышко на юг по направлению к Сицилии – совсем в другую сторону от Брундизия. Волны стали бросать нас как щепку и рвать паруса. В страхе в наступившей темноте мы убрали их. Неожиданно сильный шквал подхватил и унес в море двух матросов. Мы, уцепившись за снасти, взывали в молитвах к Посейдону.
Он же великие тучи подняв и воды трезубцем взбуровив,
Бурю воздвиг, отовсюду противные ветры прикликав,
Облаком темным вокруг обложил он и небо и землю,
Тяжкую ночь и погибель послал на суденышко наше.
Скоро корабль наш разрушили страшные волны. Еще видел я мальчика Китона, уцепившегося за обрывок паруса на мачте и показавшегося из воды на доске Энфора. А потом волны поглотили их.
Очнулся я на берегу возле рыбачьей хижины. Невдалеке стояла колесница, запряженная двумя белыми породистыми лошадьми. Я закрыл глаза. Когда я снова открыл их, то увидел склонившуюся надо мною Пелею. Но, Зевс всемогущий, как она изменилась. На ней была изысканная голубая туника с белой ажурной окантовкой, скрепленная на груди великолепной сверкающей брошью. Волосы у неё были стянуты ниткой жемчуга. Я никак не мог уразуметь своим слабым умом, как малышка Пелея, которую Энфор нашел в прибрежном трактире Тарента, превратилась в столь знатную госпожу. Толи боги подшутили надо мной, толи после кораблекрушения я повредился умом.
Тем временем Пелея увидела, что я узнал её.
- Вставай, Ликий, слава милостивому Посейдону, ты жив, - промолвила она, улыбаясь и гладя меня своей атласной ручкой. Надо сказать, что я всегда завидовал Энфору, и тут жаркая волна пробежала по моим членам. Мы поднялись на колесницу и тронулись по крутому берегу моря.
Немного спустя, мы выехали на высокую гору. С неё открывался вид на большой красивый город.
- Где мы, что это за город, - спросил я Пелею.
- Это Сиракузы, ты не узнаешь наш город? Неужели за два года ты забыл его? Я был поражен, я никогда не был в Сиракузах.
- А где Энфор?
- Он умер год назад, через год после того как ты покинул нас. Сомнения в своем рассудке совсем расстроили меня. Но я решил не подавать виду. Может быть, два года назад я уже был здесь, но все забыл?
Мы въехали в шумный большой город.
- А что случилось с Энфором? – спросил я.
- Он прыгнул со скалы там на севере, - ответила Пелея, - спас мальчика, но сам погиб.
- А что случилось с Китоном? – снова спросил я.
- С ним ничего не случилось. Но мой брат вырос, ты можешь не узнать его.
- Китон твой брат, почему ты раньше не говорила об этом?
- О чем ты говоришь, ты же все время играл с ним?
- Это все плутни богов, - окончательно уверился я в своем решении.
Мы подъехали к большому дому. Слуги открыли ворота, и мы въехали во внутренний двор, богато украшенный статуями, колоннами и резьбой. Зелень обвивала все вокруг. Навстречу нам выбежал Китон. Он бросился мне на шею.
- Как давно я тебя не видел, Ликий, - радовался он, обнимая и целуя меня.
Нас ждал роскошный обед. Потом меня отвели в красиво обставленную комнату и оставили одного. Я страшно устал и быстро уснул.
Когда я проснулся, на краю моего ложа сидела Пелея в полупрозрачной розовой тунике. У меня нет слов, чтобы описать её красоту. Даже статуя Афродиты, которую я видел в храме, не показалась мне краше. Пелея распустила свои вьющиеся волосы, оттенившие шею и лицо с ясными как звезды глазами и пунцовым ротиком.
Но все же я немного справился с собою и вспомнил, переделывая на ходу, старые стихи.
Ты ли, Даная, на ложе мое опустилась,
Чтобы, глядя на тебя, мне завидовал сам олимпиец?
Или рогами решила украсить его ты седины,
Молний его не страшась и не грома раскатов?
Услышав эти стихи, Пелея обворожительно засмеялась и прильнула легонько к моей груди. Так шутливо переговариваясь, мы незаметно перешли к поцелуям. А словечки, которые слетали с её губ, наполняли воздух вокруг как наполнят ветры звуки поющих сирен. Наслаждение наше обрело такую силу, что остановить его уже было невозможно. Да Пелея и не стремилась его остановить, обнимая меня нежными как пух руками.
Так мы предавались ласкам несколько дней. Но, став мужем Пелеи, я не мог сидеть без дела. Она выделила мне часть своих денег, и я занялся торговлей.
Однажды на форуме я заметил вдалеке Китона с каким-то мужчиной. Я был уверен, что это Энфор. Я бросился бежать, но они исчезли. Дома я спросил Китона не видел ли он сегодня Энфора. Китон странно посмотрел на меня и ничего не ответил.
Так прошел год. Однажды по торговым делам я отправился в Кумы. Возвращаясь, я с нетерпением ждал, когда корабль войдет в гавань, чтобы увидеть ждущих меня Пелею и Китона. Но в гавани меня встретил только Китон. От него я узнал страшную весть. Пелея умерла. Она уснула и не проснулась. Я не видел её мертвой и никак не мог поверить в её смерть. Я не мог больше ходить по этим пустынным улицам и решил плыть в Афины. Китон не соглашался оставаться один, и я взял его с собой.
Но видно я прогневал богов, на нас снова обрушилась буря. Это случилось в видимости древнего Кротона. Нас понесло на скалы и разбило в щепки. Мы с Китоном из последних сил пытались доплыть до берега. Вдруг я услышал, что Китон кричит знакомое имя. Я посмотрел вверх. На вершине скалы стоял Энфор. Китон отчаянно звал его на помощь. И Энфор прыгнул в воду. Я видел как он вытащил Китона на обломок скалы, а потом огромная волна накрыла и меня, и его.
Очнулся я на песке. Возле меня сидел Китон. Больше никого на берегу не было. Только волны ревели и били о скалы обломками корабля.
Мы поднялись и побрели в город. В Кротоне я знал дешевый трактир, где можно было переночевать. К счастью в зашитом поясе еще сохранилось несколько монет. Мы вошли в трактир. На дальней скамье спиной к нам сидела девушка в старенькой бесцветной тунике. Она поднялась и обернулась. Её глаза изумленно расширились. Это была Пелея.
Вот такая давняя история, друзья, нашлась в старой коробке. Второй отрывок относится где-то к пятнадцатому веку, но речь в нем идет о походе князя Игоря в 1185 году. Это список знаменитого «слова», сделанный каким-то приближенным или монахом для неизвестного князя. К сожалению, у него утерян конец.
Княжен список
Княже господине, список сей с изборников многих начал я, прибегая к всегдашней любви твоей. Ибо напитавшись книжной мудрости, благодарить тебя буду до конца пути моего земного, как бог даст. Посколь снизошла благодать твоя на меня по списку первому, начал я, благословясь, другой по изборникам о князе Игоре Святославиче, а дале, будет на то божья воля, о других князях, что предками твоими бог тебе дал.
Начнем же, братья, повесть про Игоря-князя, что, укрепясь отвагой-силою и поостря сердце мужеством, навел свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую.
Воев собирая в поход, воззрел Игорь-князь на светлое солнце и видит, что от него не светом, а тьмою все его вои прикрыты. И рече тогда Игорь к примолкшей дружине своей: «Братья и дружина! Лучше убитыми бытии, неже полоненными бытии. Всядем же, братья на свои борзые кони да позрим синего Дону. Хочу же, - рече он, - копье преломить о конец поля половецкого, с вами, русичи, хочу главу свою сложить, либо испить шеломом Дону».
Княже господине, горяч был, безрассуден был Игорь-князь. Ни знамение великое – сиречь затмение солнечное не остановили бесстрашного князя, ни ропот дружины его.
В былые времена, когда начинал Боян Вещий песни о княжеских бранях, то он будто десять соколов пускал на стадо лебедей. Но то не соколы были. Это он свои вещие персты на живые струны воскладал; они же сами князям славу рокотали. Как бы сейчас начал Боян песни про Игоревы брани, летая умом под облаками, свивая полы старой и новой славы, рыща далече тропою Трояна через поля на горы. Так ли: «Не буря соколов занесла через поля широкие – то стаи воронья летят к Дону великому». Или так: «Кони ржут за Сулою – звенит слава в Киеве, трубы трубят в Новгороде – стоят стяги в Путивле!»
Княже господине, стягивались под стяги княжие и полки Всеволода брата Игоря в Курске, и полки сына Игорева Владимира в Путивле.
И рече тогда буй тур Всеволод: «Один брат, один свет светлый – ты Игорь! Оба мы Святославичи! Седлай, брате, свои борзые кони, а мои уж готовы, уж оседланы у Курска стоят. А мои то куряне бывалые вои - с детства под трубами пеленками повиты, под шеломами взлелеяны, с конца копья вскормлены. Пути им ведомы, овраги им знаемы, луки их напряжены и готовы к бою, сабли изострены, колчаны стрел полны. Сами скачут аки серые волки во поле, чести себе ищучи, а князю славы».
Тогда вступил Игорь-князь в злато стремя и поехал по чистому полю. Но днем солнце ему тьмою путь заступает, ночь грозою всех птиц пробуждает: стон свист звериный встал. А вверху старого древа взвился страшный Див. Зовет он с древа темные силы, летит его клич по всему миру к незнаемой земле: и к Волге, и к Поморью, и к Посулью, и к Сурожу, и к Корсуню и к далекому берегу Тмуторокань. И не спят половцы. А половцы путями бездорожными бегут к Дону великому, кричат телеги полунощны, как лебеди распущены. Игорь к Дону воев ведет! Уж беду его стерегут птицы по дубам, волки у пути его рыщут по оврагам, орлы клекотом на кости зверей зовут, лисицы брешут на красные на червлены щиты. О, русская земля! Ты уже за холмом!
Княже господине, прошла первая ночь, а на рассвете ударили полки Игоревы на половцев.
Долго ночь меркнет, заря свет запала, чуть мглу забелила. Свист соловий уснул, говор галок ожил. Русичи поля великие червлеными щитами перегородили, чести себе ищучи, а князю славы.
Спозоранок в пятницу потоптали они поганые полки половецкие и, разлетевшись стрелами по полю, помчали с собою красных девок половецких со златом-серебром, с поволоками и аксамитами. А плащами, покрывалами, кожухами и другим узорочьем половецким стали мосты мостить по болотам да по грязевым местам.
Княже господине, притомились за день вои Игоря-князя. Ночь настала. Дремлет в поле войско. Далече залетело. Лучшее войско у бесстрашного Игоря. Не в обиду, не в полон оно рождено. Ни соколу, ни кречету, ни черному ворону-поганому половчине в добычу. Но бежит уже в ночи половецкий князь Гзак волком серым, а князь Кончак ему след правит к Дону великому.
На другой день вельми рано светом кровавым зори встают; черные тучи с моря идут, хотят закрыть светлые солнца – князей русских, и трепещут в темных тучах синие молнии. Быти грому великому! Идти дождю стрелами с Дону великого! И копьям преломиться, и саблям притупиться о шеломы половецкие на реке на Каяле у Дона великого! О, русская земля! Ты уже за холмом!
Ветры Стрибожьи внуки уже веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы, земля гудит, реки мутно текут, пыль поля покрывает, стяги полощат: половцы идут и от Дона и от моря, и со всех сторон и от всех стран русские полки обступили. Дети бесовы кликом поля перегородили, а храбрые русичи перегородили красными-червлеными щитами.
И началась битва. Яр тур Всеволод! Бьется он с полком своим на брани. Летят стрелы с посвистом, гремят мечи хоролужные о шлемы аварские! Куда буй тур поскачет своим златым шеломом посвечивая, там лежат поганые головы половецкие, там рассечены саблями калеными шлемы аварские.
Бьются они, не щадя сил. С заранья до вечера, с вечера до света летят стрелы каленые, гремят сабли о шеломы, трещат копья харалужные в поле незнаемом, среди земли Половецкой. Все больше воев устилает землю. Черная земля под копытами костьми посеяна, да кровью полита. Ах, горем горьким взошли они по Русской земле.
Что ми шумит, что ми звенит – далече рано пред зорями? То Игорь-князь свои полки заворачивает: жаль ему мила брата Всеволода – спешит он ему на помощь.
Бились день, бились другой: третьего дня к полудню упали стяги Игоревы. Тут пир свой докончили храбрые русичи. Сватов-половцев вдоволь напоили и сами полегли за землю Русскую. Никнет трава жалостью, гнет к земле дерево горем. Невеселое время настало, братья, пылью пустынной заносит полегшую силу! О, далече залетел сокол- князь, птиц побивая - к морю! И не вернуть теперь уже храброго Игорева войска. Скликали к себе темные силы Горе и Печаль. Поскакали они по Русской земле, смолою чадящей скорбь сроняя с пламенна рога. Жены русичей плачут печалются: «Уж нам своих милых лад ни очами не узрети, ни мыслями смыслити, ни думою сдумати, ни злата ни серебра не потрогати, не потрепати».
Так, княже господине, погибло храброе войско Игоря-князя, Игоря Святославича, а сам он в полон попал.
Пожалуй, лучше всего сохранился рассказ купца из Басры. Судя по всему, это один из списков тех историй, которые ходили в восьмом-десятом веках в арабском мире, и часть из которых дошла до нас в сборниках, записанных в последующие века.
Рассказ купца из Басры
Дорогой Камир аз Заман, и вы, почтенный Мусса аль Ассад, угощайтесь, возьмите вот эту курицу с начинкой, мясо в уксусе. Ази, принеси гостям жаренную тыкву в пчелином меду и вареные гранатовые зернышки. Вы ведь хорошо знали моего отца. Он был известным купцом в Багдаде. Водил дружбу со знаменитым Синдбадом. Да и сам он объездил столько мест. Сколько историй он мне рассказывал. Пусть никогда не умрет в моем сердце память о нем, не будь я Али ибн Маджид. Вот одна история, которую он мне рассказал как-то, когда я уже обосновался здесь в Басре, и когда у меня было уже два корабля.
Жили в Багдаде три брата. Старшие Ахмед и Асим и младший – Мурад. У старших осталось кое-что после отца, младшему же не досталось ничего. Старшие держали небольшую лавчонку, а младший ходил у них в прислужниках.
Однажды шел Мурад по небольшой улочке, и видит, в приотворенную дверь сада, проскользнули три человека. И заметил Мурад, что что-то блеснуло золотом. Решил он проследить за ними. Воры – а это были они, крадучись, озираясь, прошли в самый дальний конец сада к заброшенному колодцу. Мурад за ними. Они спустились по веревке вниз. Мурад подождал немного, и тоже спустился. Оказался он в подземелье со сводчатым потолком, светящимся слабым зеленым светом. Вниз шла старая каменная лестница. Воры пошли по ней, а Мурад потихоньку сзади.
Спустившись, они оказались в комнате с решетками. Впереди была массивная дверь, по сторонам которой стояли две медные головы шайтанов. Воры повернули сначала левую, потом правую, и дверь открылась. Из дверей полыхнуло пламя. Оно заполняло все пространство от пола до потолка. Казалось, что здесь нельзя пройти, но воры вступили в огонь, и он не тронул их. Мурад пересилил страх и тоже вошел. Пламя струилось вокруг холодными языками и совершенно не жгло.
Так они шли некоторое время. Но вдруг пламя само собою исчезло, и они оказались в большом зале с ажурными колоннами, с мраморным полом и потолками, расписанными золотыми надписями. В конце зала на возвышение стоял великолепный сундук, а на нем сидела необыкновенной красоты девушка. Когда Мурад увидел её, то сразу погрузился в море влюбленности – любовь к ней овладела его сердцем. Он спрятался за колоннами и стал наблюдать, что будет дальше.
Воры подошли к девушке и сказали: «Ас Шакси, открой сундук – мы принесли добычу». Девушка встала, и Мурад услышал звон цепи. Присмотревшись, издали, он увидел, что красавица была прикована за ногу толстой золотой цепью к кольцу в стене. Когда девушка поднялась, то крышка сундука сама плавно открылась, и все увидели груду сокровищ. Воры положили туда свое золото и, отступив, произнесли: «Ас Шакси, закрой сундук». Крышка закрылась, и девушка снова села на волшебный сундук. Воры прошли мимо Мурада и исчезли в пламени.
Мурад вышел из-за колонн и подошел к девушке. Красавица была поражена, увидев незнакомца, и произнесла голосом, который зазвенел как колокольчик: «Кто ты, милый юноша, как ты сюда попал? Если воры увидят тебя здесь, то они убьют тебя».
- Я Мурад – сын Хасана, а ты кто?
- А я пленница этого сундука. Освободи меня и пусть Аллах сделает тебя моим мужем. Мурад попытался разорвать цепь, но она была очень прочной.
- Не старайся зря, милый Мурад, - эта цепь волшебная. Ты не справишься с нею. Если ты хочешь освободить меня, то должен доплыть до острова Дилим и найти в песке у третьей пещеры изумрудный перстень. Поцелуй меня на прощание и отправляйся в путь.
Мурад поцеловал Ас Шакси, и она была так мила и нежна, что за первым поцелуем последовал второй, и Мурад никак не мог уйти. Но, наконец, Ас Шакси оттолкнула его легонько от себя и сказала: «Иди же и возвращайся скорее, любимый, я буду тебя ждать».
Как в тумане Мурад выбрался наружу и, не заходя домой, отправился на пристань у берега Тигра. Там он расспросил купцов и узнал, что один корабль скоро пойдет из Басры в Йемен с заходом на остров Дилим. Мурад добрался до Басры и уговорил капитана взять его с собой. Надо сказать, что Мурад умел очень хорошо готовить. Он нанялся поваром на корабль, пока он стоял в порту, и капитан, распробовав его кушанья, взял его с собой.
До острова Дилим они доплыли без приключений. Но кого бы Мурад ни спрашивал, никто не знал там никаких пещер. Купцы, которые плыли на корабле вместе с Мурадом, пошли со своими товарами на базарную площадь. Мурад решил пойти с ними. Он ходил между лавочек, расспрашивал людей, но все бесполезно. Вдруг он заметил лавочку со старыми вещами. Он решил заглянуть в неё. Одна вещь привлекла его внимание. Это было старое погнутое металлическое зеркало. Он расспросил старьевщика не знает ли он что-нибудь о пещерах.
- Нет, я не знаю, но вот это зеркало, которое ты рассматриваешь, может тебе помочь, нужно только знать магическое слово.
- А ты знаешь его?
- Нет, человек, который отдал мне его, не сказал. Но он сказал, что я узнаю это слово, если отведаю какого-то необычного жареного миндаля. Он сказал, что я должен отдать это зеркало тому, кто им меня угостит. А надо сказать, что Мурад знал совершенно особый рецепт миндаля, который передавался в их роду из поколения в поколение. Он решил попробовать. Он вернулся на корабль, приготовил миндаль по своему рецепту и принес его старьевщику. Мурад протянул ему пакетик с миндалем. Старьевщик попробовал, и глаза у него заблестели.
- Бери зеркало, оно твое, - сказал он, продолжая смаковать миндаль. Мурад взял зеркало и стал его изучать. А старьевщик наслаждался миндалем, и тот был так вкусен, что торговец тихо прошептал: «рай». Тут же зеркало в руках Мурада засветилось, и он увидел бухту, и сквозь воду были видны темные входы подводных пещер, а потом зеркало снова потухло.
Корабль ушел, а Мурад остался на острове, и долгие месяцы разыскивал привидевшуюся ему бухту. Он уже выбился из сил, но бухты нигде не было. Однажды один мула посоветовал ему добраться до центра острова, где была высокая гора, и посмотреть оттуда. Мурад так и сделал. Он добрался до горы и взошел на неё. С другой стороны, у её подножия, он увидел озеро, и в озере была маленькая бухта. Он узнал её – это была бухта из его видения. А он то искал её на берегу моря.
Долго нырял Мурад у входов в подводные пещеры. Наконец в один из дней, когда яркое солнце слепило глаза, он заметил в песке у входа в крайнею пещеру тоненький лучик света. Он стал раскапывать песок в этом месте, и наружу показался изумрудный перстень в изящной витиеватой оправе. Мурад от счастья готов был лететь на крыльях, но ему пришлось еще целый месяц бродить по берегу моря, в ожидание пока в порт не зайдет корабль идущий в Басру.
Его взял с собою один купец из Дамаска. Из Басры с караваном Мурад добрался до Багдада. Прошел уже целый год пока он странствовал в поисках волшебного перстня. Ноги сами несли его к заброшенному колодцу, к любимой Ас Шакси. Пройдя все преграды, он вступил в зал. Ас Шакси бросилась ему на шею.
- Я уже думала, что ты погиб – как долго ты не приходил. Я уже корила себя – зачем я послала тебя за перстнем. Лучше бы ты приходил ко мне тайком, и я могла бы видеть тебя здесь.
- Не бойся, Ас Шакси, я принес перстень, - и Мурад вынул его на свет. Он дотронулся им до золотой цепи и она распалась. Захватив из сундука часть золота, они выбрались наружу.
Мурад выстроил себе дом на берегу Тигра и пригласил к себе своих братьев. Когда они увидели, что их брат, которого они считали погибшим, разбогател, то ими овладела зависть. Они замыслили недоброе.
Однажды, когда Ас Шакси не было дома, они пришли к Мураду и принесли с собою разные лакомства. Но во все из них было положено сонное зелье. Ничего не подозревая, Мурад поел их, и тут же заснул. Тогда братья подхватили его и сбросили в Тигр, а сами, забрав его золото, отправились домой.
Но Мурад не утонул. От воды он проснулся, но течение несло его, и он уже выбивался из сил. В это время Ас Шакси вернулась домой. Она увидела, что ни Мурада, ни золота нет. Она сразу поняла, что случилась беда. А надо сказать, что Ас Шакси была нефриткой, только не хотела говорить об этом мужу. Но сейчас в горе она ударилась оземь и превратилась в большую птицу. Она взмыла высоко под облака и увидела тонущего Мурада в волнах Тигра. Она подхватила его и вынесла на берег, а сама полетела дальше. Внизу она разглядела старших братьев Мурада, которые тащили золото. Ас Шакси нагнала коварных братьев, схватила их когтями и понесла к берегу, где лежал Мурад. Она бросила братьев с высоты, и, когда они ударились о землю, то один обернулся псом, а другой котом. А сама Ас Шакси снова стала прекрасной женой Мурада.
Когда Мурад пришел в себя, она рассказала ему все и о коварных братьях, и о себе. И с тех пор они зажили счастливо, пока разрушительница наслаждений не разлучила их.
Ази, принеси гостям жареного миндаля. Мой отец говорил мне, что этот рецепт пришел к нам от потомков славного Мурада. Содитесь поудобнее, дорогой Камир аз Заман, и вы, почтенный Мусса аль Ассад, я вам расскажу еще одну историю.
Было это в Мосуле…
Я помню, что из продолжения рассказов купца Али был еще один листочек, но я не успел его записать. Может быть, я еще что-то соберу из отрывков, оставшихся у меня в памяти и покопаюсь в архивах – вдруг обнаружу что-нибудь еще.