Я проснулась в пять утра, а может быть и раньше, с мыслью: «Мой прекрасный Тео!»
Боль все еще есть, но теперь я знаю, чего хочу. Я знаю, как буду жить дальше. Я буду жить с любовью, ничего не ждущей и не требующей взамен. Это просто, как никогда. Можно жить без боли, но в любви. Эта мысль мне открылась сейчас и кажется такой естественной, что просто удивляет, что не приходила в голову раньше.
Она не приходила, потому что душа требовала простой житейской сатисфакции. Но если душе сказать: «Нет, дорогая, оставь надежду и веди себя достойно», она, оказывается, способна перестать метаться в поисках выхода неуемный энергии, подобной той, что заставляет трехлетнего ребенка носиться по коридорам поликлиники в ожидании приема врача. Способна перестать рваться наружу – как вырывается этот ребенок из рук матери, призывающей его к порядку. Способна перестать дергаться и нетерпеливо болтать ногами, как усаженный на стул непокорный ребенок, уже весь красный и вспотевший, но мечтающий сорваться с места и продолжать шумно и бессмысленно носиться.
Сегодня моя душа вдруг пожелала быть мудрой и просветленной. Она вдруг сочла, что вовсе необязательно быть трехлеткой. И даже необязательно быть капризной молодой девушкой. И необязательно жадно хвататься за райские фрукты и непременно пытаться их съесть. И можно придумать свой рай, и нет ничего прекраснее придуманного рая, не зря же его придумали!
Мой рай – моя любовь, от которой я могу позволить себе ничего не ждать. У меня есть для этого все. И главное – куча времени. Вся оставшаяся жизнь.
Мне нет ни малейшей нужды переставать любить Тео, как я уже намеревалась приказать своей душе. Мне нет никакой нужды увещевать ее, что ничего у нас с ним все равно бы не вышло. Я пыталась делать это, но она ничего не желала слушать. И умница! Мне даже необязательно теперь продолжать ругать себя за свою суету и нетерпение, за свой жадный практицизм, требующий неукоснительной логики и хэппи-энда от своей судьбы. Можно было, конечно, посмаковать негативные детали, убеждая себя, что суть именно в них. Но мне совершенно этого не хочется, хотя это верное средство развенчать за полторы недели любовь, продлившуюся полтора месяца.
Все! Я нашла другой путь к свободе – продолжать любить, не изнуряясь ожиданиями, а наслаждаясь открывшимися бесконечными и прохладными горизонтами. Смотреть вдаль спокойным и мудрым взглядом. Таким, каким его описывал мой прекрасный Тео в одном из своих дивных писем. Почему это письмо так взбесило меня тогда? Тогда – это в сущности всего неделю назад. Это письмо… Теперь его образы стоят перед моими глазами, как огромное несбывшееся счастье, словно воображаемое море под балконом, на котором я стояла в этом письме, вызвавшем у меня непостижимое раздражение. Тео писал: «Если бы сны можно было фотографировать!» Он прав.
Мне тоже приснился недавно сон такой зрительной образности, что я вспомнила слова Тео. Правда: в жизни, когда видишь необычайные красоты, ни фотокамера, ни даже видео не спасают. Нет более панорамного восприятия, чем личное присутствие. Но нет пронзительнее зрения, чем во сне. Это больше, чем личное присутствие.
В своем сне я парила над неведомой бездонной страной, которую видела всю, включая то, что было за ее пределами и даже за пределами мира. Многослойный, неправдоподобный ландшафт, вместивший в себя моря, горы, небоскребы, древние дворцы и оторванные от всякой основы архитектурные фрагменты, словно экспонаты, самостоятельно демонстрирующие себя тут же, в прохладном горном воздухе. А далеко внизу, но видимые крупно, во всех подробностях, смуглые до черноты, лоснящиеся тела местных подростков, купающихся в прозрачной нежной воде. Это было так прекрасно, что, проснувшись, я подумала, как же прав был Тео: «Если бы можно было фотографировать сны!»
Тео, Тео – мой прекрасный Тео! Что на меня нашло, почему меня так раздосадовало твое письмо?
Вот появилась первая слезинка.
Нет, все-таки не появилась, растеклась где-то внутри - по задней стенке лица. Абсорбировалась. Мне не удалось выплакать ее наружу. Набежала другая. О, кажется, сейчас все-таки вытечет! Готово! О блаженство! Тео, Тео, мой прекрасный Тео!