Меня везут в машине военной скорой помощи из гарнизона в роддом. 4 часа утра. Пустые, сырые от дождя улицы. Только в машине я поверила, что еду рожать, до этого слабые схватки казались мне ошибкой, самовнушением, расстройством желудка. Роддом, пустая приемная, тихие вопросы дежурной сестры. Переодеваюсь в первый в моей жизни тусклый больничный халат, в котором мне предстоит пережить самые страшные и самые счастливые часы в моей жизни. Торопливо прощаюсь с мужем, увозящим мою одежду, как-то испуганно даю себя поцеловать в щеку. Меня переводят на второй этаж. Здесь уже я не принадлежу себе, а полностью принадлежу больнице, поэтому покорно и с любопытством переношу все подготовительные процедуры. Наконец я в предродовой палате. Кроме меня здесь еще двое: женщина лет 33 и совсем молоденькая девчонка, мускулистая и коротко стриженная, у которой все никак не начинаются схватки и ей странно смотреть на наши корчи и стоны. Мне ужасно хочется разговаривать с соседками, делиться своими ощущениями, но им не до меня. Пока у меня несильные боли, мне все вокруг интересно, даже принесенный мужем виноград ем между схватками. Так продолжается до полудня. Осматривавшие меня врачи называли мое состояние хорошим, и я была спокойна. Потом акушерка забеспокоилась, что мои схватки остаются на одной и той же точке, и мне попытались уколами ускорить роды. Вот тут-то и начались настоящие боли, когда отказывает рассудок, и уже просто воешь, плачешь и кричишь. Между схватками куда-то проваливаешься, но боль снова возвращает тебя в жуткую действительность, и смерти хочется, как избавления. Время подходило уже к 6 часам вечера. Но самое страшное, что в палате я осталась одна. Меня оставили наедине с болью, и я слабела все больше. Хотелось видеть рядом хоть кого-нибудь. Наконец меня позвали в родовую, куда я с трудом кое-как самостоятельно доползла. ( Наш реальный, слишком ненавязчивый больничный сервис очень уж отличается от того, что иногда можно увидеть с телеэкрана.) А все остальное прошло быстро и почти безболезненно, потому что усилия и потуги заглушают боль. Там , где суетились у моих ног врачи, что-то захлюпало и запищало, я даже не поняла, откуда плач. Это плакал мой ребенок! Родилась девочка! Она звонко и, как мне показалось, даже мелодично кричала. Ее чем-то обтирали, взвешивали, пеленали, потом положили за стеклянную стенку рядом с операционным столом, и мы с дочерью какое-то время разглядывали друг друга. Ее личико показалось мне премиленьким: глазки, носик-кнопочка, капризный ротик, откуда, как бы облизываясь, показывался малюсенький язычок. Мне казалось, что дочке мешает свет лампы, что ей мешает слишком тугая пеленка и что стоящая рядом с ней какая-то медицинская посудина упирается моей малютке в лобик. Но обратиться за помощью или пожаловаться было некому: все врачи куда-то вышли, и мы с дочкой были одни, а я была бессильнее младенца. Мне не с чем сравнить ощущение, с которым я рассматривала свою дочь. Одно знаю точно: не было, нет и не будет в моей жизни мгновения прекраснее, чем это! Для женщины нет часов более полноценной жизни, чем часы появления нового Человека из ее освященной кровью, страданием и любовью утробы. Лежал на столе напротив меня человечек, появившийся из меня и благодаря мне и моему мужу, никому еще незнакомый и никому неведомый. Дарить жизнь- этим окупаются любые боли и страдания! Вот когда я впервые ощутила себя женщиной и впервые пожалела мужчин, потому что им не дано счастье родов.
19. 11. Час ночи. Не сплю, потому что Анечка не спит. Я теперь каждую ночь ложусь часа в 2. Вот уже и записки, сделанные в роддоме, отошли в прошлое. Уже купаем малышку, гуляем с ней, привыкаем к ее существованию рядом с нами, она уже улыбается нам. Я даже злюсь на нее в ночные бессонные часы! А в роддоме я боялась взять этот сверток на руки, теперь же одеваю малютку и раздеваю, даже провожу с этим карапузом гимнастику для закаливания. Борис, мой муж, и тот пробует купать ее, одевать и переворачивать на животик. Накупил ей погремушек, мяукающих тигров, пищащих обезьянок. Даже поет Ане серенады под гитару, сумасшедший. Чуть не убил меня за то, что ночью в минуту отчаяния от беспрерывного детского плача я, как показалось мужу, слишком резко качнула ее кроватку.В первые дни и ночи мы вообще много ссорились, когда дочка кричала, а мы не могли ей помочь. Это было непростое время для меня: я заново привыкала к своему телу, к походке, к одежде, к мужу, к словам и объятьям. И такое гордое счастье наполняло меня от осознания себя матерью, что коляску с Анной я катила перед собой, как несут орден. Позже это первое острое счастье спряталось где-то внутри меня, затертое каждодневной усталостью, недосыпанием, пеленками, беготней от плиты в ванну, от ванны к плите. Но это счастье живет и меняется вместе с нашей дочкой. Любовь – какое неизмеримо и несказанно сложное чувство из многих и многих составляющих, только стихами да музыкой о нем, наверное, и скажешь.
21 12. Анечка растет, она умеет мурлыкать, как котенок, урчать, как тигренок, пукать, как маленькая пушечка .
На меня же напали какие-то дурацкие болячки: то ячмень на глазу, то нарыв на мизинце. Никогда еще я не была такой безобразной. Может, поэтому отношения с мужем усложнились. Мы больше молчим. Все, что я рассказываю о прожитом дне, о проказах Ани, он выслушивает вполуха, и мне наши новости начинают казаться глупыми, необязательными, неважными, да и моя жизнь представляется суетной, бабской, неинтересной. Поэтому часто ссоримся и подолгу дуемся друг на друга. Да и о чем со мной говорить? На данный момент я женщина без профессии, шелково-крепдешиновая офицерская жена. И почему я так рвалась замуж? До сих пор я в основном думала только о себе: мне плохо, мне нужно, я хочу. Когда я захотела ребенка, мне показалось, что теперь я думаю о других. Нет, и эта мысль была эгоистична: оставить что-нибудь после себя, себе на старость.
Но ведь была же любовь? Как я ждала в далекой деревне Варламово, где учительствовала после института, коротких и редких Борькиных открыток!
Давно уж к нам не ходит почтальон.
Зато подходит ближе, ближе осень.
Зима поутру снегом заметет
Ту тропку, по которой письма носят.
Я веткой начерчу на ней конверт,
Большой, как одиночество ночами,
Отправлю в нем все сотни тысяч бед,
Что без тебя с тобою разлучали.
Вложу я сердце, чтоб тебя любить,
Отправлю руки, чтоб тебе молиться,
Вложу я волосы – тебя обвить,
И губы – чтобы пить и не напиться.
Да, было, было… Я сейчас впервые подумала о том времени с благодарностью, хотя это был период мучительного привыкания к школе, к детям. А теперь даже махровый двоечник-переросток Корепов вспоминается с улыбкой.
Корепов на моем уроке литературы изображает пай-мальчика: сидит на первой парте под носом у учителя в васильковом пиджачке, в васильковом свитерке с васильковыми глазками на на нагло-глумливом лице, которое каждую минуту может превратиться из постненького в топорно-непроницаемое, или разразиться громоподобным хохотом, или метким плевком в соседа, или еще каким-нибудь хамством.
Неожиданно в самый патетический момент урока (я рассказывала о казни декабристов) Корепов протягивает мне здоровенный кусок черного камня.
- Что это? – спрашиваю тихо, чтобы не втягивать весь класс.
- Базальт! – самодовольно прогремел Корепов. Класс – весь внимание.
- Где взял?
- Нашел в походе, хотел вам подарить, - скромно потупившись, отвечает истязатель молодых училок.
- Он врет, он из шкафа украл! – кричат все.
И действительно, за моей спиной шкаф с геологическими находками.
- Быстро положи на место!
Корепов с готовностью выполняет. Возвращается и с внимательным лицом вслушивается в мой рассказ. Вдруг его физиономия искажается гримасой ужаса и боли, он с воплем подскакивает, вытаскивая из-под себя огромный кусок мрамора! Оглушительный хохот класса! Корепов снова идет к шкафу, снова садиться. Снова находит под собой какой-то самородок, потом еще и еще.
Урок ломается и кое-как доползает до звонка. Кто-то плюет семечки в окно, кто-то или спит, или демонстративно бросает мне вызов. Что им декабристы, « Союз Спасения», Петербург?! Это так далеко…
Вспоминаю, что и мы в школе были точно такими: у нас не было ни сострадания, ни сожаления о содеянном, ни жалости, а лишь любопытство и сладкая радость от свободы и безнаказанности. Мы к вечеру забывали то, чем учитель болел, может быть, весь месяц, весь год, всю жизнь. Как иногда хочется переменить судьбу, как я всю жизнь боролась со словом «поздно»!Я очень остро, почти ежесекундно, ощущаю отмеренное мне на жизнь время, и чтобы не сойти с катушек, хотелось плюнуть на все и уехать из деревни первым поездом.
Но случались и события, которые нас всех, и учителей, и учеников, примиряли, - это танцы. Не путайте с современными дискотеками, где в густой и визжащей толпе никого не различишь. В деревне в 70-е годы танцы под пластинку представляли из себя тихое топтание, тесное переплетение с выяснением отношений «любишь- не любишь». И вот на подобные школьные посиделки, посвященные 8 Марта, когда было уже съедено печенье, выпито ведро чая и сдвинуты столы для танцев, в класс прорвался пьяный, обросший, маленький гражданин, Он двинулся прямо на меня, уверяя, что пришел только ради меня и желает танцевать. Дети с интересом выжидают, что я буду делать. И вдруг он, пригладив свои цыганские патлы, громогласно запел, перекрывая пластинку, что-то разухабистое про «девушку, которая шла по воду». В общем, натерпелись мы с этим незваным гостем, тем более что к нему присоединилось и еще несколько местных парней , бывших сильно навеселе. Наконец , наплясавшись, выдворив пьяных, мы потянулись толпой по улице. Спасибо, мои ученики солидарно и бережно довели меня до дому, ревниво оберегая от пламенных наскоков певца-цыгана-хулигана. Он было ринулся за мной в подъезд, где, как назло темнота, и ключ маленький никак не могу достать из портфеля. Только вбежав в квартиру и закрывшись на все замки, я увидела, что потеряла каблук от сапога где-то на лестнице. Совсем как Золушка!.. Вот только принц подкачал…
Ау! Борис, где же ты? Приезжай, забери меня отсюда! Я больше не могу…
Целую лестницы твои и окон крест.
Я распята! И звон ключей – мне благовест!
Сначала в Варламово я очень тосковала по Челябинску, по субботам удирала домой последним ночным автобусом. Как-то на пустой зимней дороге в 2 километрах от маленькой деревушки Звягино прямо перед автобусом вынырнул из метели поросенок! Толстенький, чистенький, он довольно резво бежал куда-то. Может, потерялся, заблудился.. Наш шофер, жалея его, сбавил ход и светом фар стал подгонять необычного путешественника к деревне. Тот изо всех своих поросячьих сил несся перед автобусом. Пассажиры прямо изболелись душой за него:
- Может, он не звягинский?
- Задохнется сейчас!
- Зато прибежит, как есть-то навалится, аппетитище-то будет!
- Сдохнет! Вон деревня-то как далеко..
- Нет, не добежит, устал, уже не может!
Но поросенок добежал, похрюкал, понюхал и побрел какой-то темной улицей
А Челябинск встретил меня знакомыми проспектами, старыми друзьями и старым моим мохнатым одиночеством. Одиночеством и в троллейбусах, и в магазинах, и в подъездах, и в квартирах, и за рюмкой с друзьями
Этот город чужой, я такого не знаю.
Я сейчас к нему рифму с трудом подбираю.
- Увези меня в детство,- говорю я трамваю.
Я прошу невозможного, я понимаю
Странно, что Варламово вдруг представилось мне местом, где меня любят и ждут. И я вдруг осознала, что скучаю по всем своим ученикам, умным и глупым, серьезным и смешливым, доверчивым и подозрительным.
И какой бы долгой ни была первая моя учительская зима, за ней пришла весна. Все раскисло, грузовики повезли в огромных кузовах пахучий силос, им были усыпаны все дороги. Я, как и ученики, с тоской гляжу за окно. В классе необыкновенно пыльно, скучно и муторно. Иду из школы через лужи, а внутри меня что-то радостно тикает, щекочет и напевает. Неожиданно для себя купила сегодня в сельмаге шикарные белые туфли на очень высоком каблуке. Это виновато весеннее тиканье и щекочение.. Туфли очень нарядные и совсем не учительские, мне их и носить-то некуда. ( А ведь пригодились белые туфли – я в них через несколько месяцев выходила замуж за своего Бориса. ) А пока я бережно несу дорогую покупку, переступая резиновыми сапогами через грязь. Теплынь! Около домов пахнет опилками и обструганными досками. Разве есть аромат слаще! И я ощущаю себя эдаким согревшимся, обласканным котенком И хочется влюбиться безоглядно, согрешить и родить ребенка под кривой сосной, как некая женщина – грешница из варламовской легенды.
А с нашим небольшим ручьем-то что стало!? Он превратился в опьяневшую от весны реку! Вместе с ней и я, растворяясь в сине-зеленом просторе, уплываю от самой себя по этой стальной и ослепительной воде куда-то к дальнему- предальнему горизонту
02. 01. От дочурки нашей пахнет сдобной булочкой! Одно ушко у нее торчит, как лопаточка, и в него при купании постоянно заливается вода. Аня уже гулит вовсю, выводя тонюсенькие рулады, помогая себе носиком и всем личиком, как бы жалуясь на что-то. Учим ее ходить на горшок, она это делает с удовольствием. Странно, почему я в глубине души самые повседневные дела, связанные с ребенком, ощущаю праздником. Может, потому что все впервые: первое замужество, первый ребенок – это так интересно! Раньше было желание поделиться с подругами, написать им обо всем. А теперь такого стремления нет, подруги отдалились до нереальности. С мужем и вовсе говорим крайне редко: он за своими дежурствами да военными учениями дома почти не бывает. Поэтому все передуманное откладываю до дневника. Это грустно, бумага она не собеседник, одностороннее общение.
Наступил Новый, 1 9 8 0, год, первый Новый год с Анной! Была елка, которую принес и нарядил Борис. Не было только самого Бориса. У мужа как всегда по праздникам усиленное дежурство по роте: карауль всю ночь, чтобы солдаты не перепились. Я весь вечер наряжалась, красилась, собирала на стол в промежутках между короткими Анечкиными бодрствованиями. И в 12 часов, благоухая духами, кудрями, платьем и французской пудрой, сидела одна за столом.
Борис подоспел только к 2 часам ночи. За несколько минут мы успели поссориться, помириться, разлить шампанское по бокалам, но выпить под бой курантов мы не успели… Лицо моего супруга вдруг застыло в какой-то неописуемой гримасе, и , ни слова не говоря, он одним прыжком метнулся в соседнюю комнатку, где спала Анечка. Я бросилась вослед. Дочка тихонько посапывала в постельке...
Борис , гибко, по-тигриному пригнувшись, заглянул под кровать, в каком-то зловещем молчании он внимательно осмотрел кладовку, где хранились книги и старые журналы, потом рывком распахнул дверцы шифоньера. – Господи, что же с ним? – со страхом думала я. – Наверно, так бывает от перегрузок и недосыпания…
И только после всего Борис поднес к моему лицу сапоги, до этого мирно стоявшие у горячей батареи, как два мокрых бездомных щенка ( так я пыталась просушить обувь моего горе-командира ).
- Это чьи? Кого ты прячешь ночью? !
Оказывается, именно их, свои родные офицерские сапоги, и увидел в дверном проеме при первых ударах новогодних курантов мой сумасшедший Отелло! Неужели меня еще можно ревновать? Тогда все в порядке.
17.01. Сколько прозвищ получает от нас Анечка в зависимости от ее поведения, настроения, от ситуации и даже от погоды! Она и сундучок-бурундучок, и сеньор Помидор, и пловец-огурец, и донна Анна, и маленький Пук, плаксонька и улыбонюшка, дурашка-таракашка, и боярыня Морозова, и сладкий клопик, и жавороночек, и курлыканька, и пердунок, и крохотулька, фунист-артиллерист, пузан-арбузан, и лопушок, и хохолок в степи, и … невозможно остановиться. Мы без устали познаем нашу дочь так же, как и она познает нас и весь мир.
02.03. Вот и второй день весны. Недели и месяцы с рождением дочери стали короткими и густыми от забот.. Ане уже 5 месяцев. Она очень солидно и важно все делает Исступленно дрыгает ножками, важно сопя, у нее удивительно нежные и мягонькие пяточки.Сейчас она лежит рядом со мной и с жадностью, даже с каким-то похрюкиванием грызет резиновую обезьянку Бубу. ( Мы дали имена всем игрушкам: тигренок Боня, кукла баба Поля.)
Но больше всего наша малышка любит играть с папой, он вне конкуренции. Как Анечка ждет его по вечерам! И начинаются здесь всякие ладушки- оладушки, сороки- белобоки, подскоки на отцовских коленях ( мне страшно, что у ребенка оторвется голова ), подбрасывания к потолку под взрывы визга Ани. И оба сияют, возятся, визжат! Куда подевался суровый лейтенант? Остался курносый мальчишка с вихорком на лбу.
Мои родители развелись, когда мне было 13 лет, а брату – 8.Интересно, меня, маленькую, отец так же любил и подбрасывал к потолку? Не помню, этого не помню… Запомнит ли Анна?
17.05. Наша дочка рвется ходить, правда, пока с моей подстраховкой. Как только поставишь Аню на пол, она, повизгивая и криво выбрасывая ножки, на ходу заплетаясь башмачками, начинает быстро-быстро семенить и подпрыгивать. Она с восторгом бежит, ее ноги несколько впереди туловища, так как я просто не поспеваю за ней, буквально запыхиваюсь. Анне же все мало, туда-сюда, туда-сюда по дорожкам – и не хочет останавливаться. Вот что значит первое знакомство с возможностью передвигаться в пространстве!
Кроме прочего у Анны вылезли 2 нижних зуба, и она научилась ползать « брассом».
Отношения с Борисом стали сложнее. Я его вижу полчаса в обед да несколько часов вечером, и мы почти не говорим. Уж не безразличие ли это?
Уходит время получать цветы.
Приходит время пожинать плоды.
И мы боимся в зеркало глядеть,
Как будто в нем звучит прощанья медь.
09. 06. Вот и пришла пора чинить первые дырочки на Аниных одежках. Человечек живет всего каких-то 8 месяцев на земле, а уже успел до дырок износить ползунки.
Иногда не могу сдержаться, если дочка капризничает, не ест или не спит без видимой причины, а я накричу на нее, позволю себе резкое движение, пугающее ее, и после корю себя и презираю. Господи, сколько же нужно выдержки! Шлепки и крик – самый легкий и самый непродуктивный путь.
Моя маленькая принцесса с глазками-незабудками в белой панамке, из-под которой выглядывает непокорное ушко топориком! Ради тебя заброшены и спорт, и французский язык, и шитье, и рисование, и шахматы, на них не остается сил. Очень трудно привыкать жить не только для себя. Поэтому я часто срываюсь, говорю и делаю глупости, ожесточаюсь на Бориса, на тоскливое гарнизонное житье-бытье и даже на Аню. Мне нелегко, но мужу еще труднее: собачья служба, бестолковое начальство, беспокойные подчиненные.
07.07. Время-то как скачет! В нашем лесу уже поспела земляника. В воскресенье мы втроем ходили на нашу земляничную горку, найденную еще прошлым летом. И я всю долгую зиму бредила этим ягодным склоном. Наконец вот оно - возвращение в сон! И горка нас не обманула: земляникой усеяна вся трава – страшно ступить и подавить ягоды. Аня спала в коляске, укрытая от комаров Бориной майкой. Здесь все сказочное: и ягодное изобилие, и огромные, в пол-ладони, колокольчики, и уйма комаров. Перед возвращением домой покормили Анну. Как же она уплетала обычную свою рисовую бурду!
А потом вилась тихая дорога между лесом и пшеничным полем, по которой так шел бы да шел, пел бы песни, дышал бы и думал, что ни старости, ни смерти, ни болезней, ни скуки, ни подлости нет на земле и быть не может.
14.10. Борис остриг Аню налысо, как солдатика, чтобы волосы гуще росли. Ее кругленькая голова теперь похожа на абрикосик, и доча недоуменно трогает ее рукой, не находя там привычных вихров. Может, поэтому она натянула на свою голову ползунки и выглядывает оттуда озорными, острыми глазками, делая вид, что спряталась от нас.
Наша доченька уже свободно и самостоятельно ходит. Казалось, что это будет какой-то резкий перелом, а все произошло постепенно и поэтому не так эффектно, всему пришлось учить и учиться: сначала вставать на коленки, потом на ножки, потом ходить.
28.10. Сегодня Ане 1 год и 1 месяц. Убаюкивая ее, я пела и гладила рукой по спинке, и вдруг подумала, что моя рука, и песня, и тепло навсегда отпечатаются в Аниной чувственной памяти и превратятся в образ матери. И как странно, что мама – это я, вовсе не совершенное существо. Впервые я взглянула на себя глазами моей дочери и удивилась той перемене моего места и моего самоощущения в этом мире.
17.11. Я заметила, что наша дочь очень музыкальна. Чуть заслышит где-нибудь мелодию, берет в ручонки куклу Катю и выходит на свой танцевальный круг перед телевизором. Боря называет это «выйти на взлетную полосу». И еще одно новое, сильное увлечение – книга с картинками «Физика для малышей». Может часами перелистывать ее, урча и бормоча над рисунками: « Би-би, ав-ав, Катя». Появление этой книги из шкафа встречает воплями, чуть ли не радостными рыданиями.
Очень напугала меня дочь несколько дней назад тем, что неожиданно и тяжело заболела: вся опухла, хрипит, дышит быстро и часто от высокой температуры, ко всему равнодушная. Борис как всегда на военных учениях. Я растерялась, все валится из рук, только хочется плакать от бессилия, жалости и незнания как ей помочь: врача-то детского в гарнизоне нет. Хорошо, хоть был в нашем городке добрейший и всемогущий военный фельдшер, он и спас Анечку. Но на этом испытания не закончились, после температуры у малышки заболели уши, Аня несколько часов подряд кричала до хрипоты, а я не догадывалась, что с ней, и только плакала рядом, пока соседка не подсказала да не дала капель.
Во время Аниной болезни, когда она наконец уснула, я принялась мыть пол. И никто мне не мешал, не ползал под ногами по мокрому полу, не бросал в ведро шариков и кукол, потому что главная шалунья лежала в постели. Но как же мне не хватало ее лопотанья и вездесущей носопырки! Скорей бы она выздоровела, и безобразничала бы по-прежнему, и доводила бы меня до белого каления. Какое счастье!
У Анны, оказывается, прорезался коренной зуб!
30.12. Завтра придет Новый, 1981, год. Сколько важных и необратимых изменений произошло в нас и в нашей жизни со дня свадьбы!
Никогда не забуду, как Борис сделал мне предложение три года назад… В ливень, в жуткую грозищу, поздно вечером, когда мы с маманей в затрапезе смотрели телевизор, грызя семечки, ворвался весь промокший, с растрепанным цветком под пиджаком – великолепный Борис! Как вихрем сдуло наши семечки, телевизор, повседневность!
Помню, как в челябинском ЗАГСе у нас не хотели принимать заявление, так как все дни регистрации были расписаны заранее на месяц вперед, а мы по неопытности просили пропустить нас вне очереди, торопились потому, что у Бориса заканчивался его первый лейтенантский отпуск. И служительница ЗАГСа, ехидная женщина с мелким, мстительным лицом, вдоволь помучив нас своими нравоучениями и грязными намеками, отправила нас восвояси, пропев нам даже напоследок: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди, солдат вернется, ты только жди!» (Кстати, эту песню мы теперь шутя называем нашим семейным гимном) Пришлось использовать связи в обкоме партии, чтобы пожениться. (Там работала стенографисткой наша дальняя родственница). Посмотрели бы вы на ту женщину из ЗАГСа, когда мы пришли во второй раз, после звонка из обкома! Бедная распорядительница бракосочетаний не знала, как нам угодить и куда нас усадить.
И вот прошло 3 года. По квартире бегает наша дочь. Она помогает (а больше мешает) наряжать принесенную папой елочку. Анечка не может оторваться от вспыхивающей гирлянды и время от времени пытается засунуть зелененькую лампочку в рот, как леденец. В новом желтом платье прыгающая и ползающая под елкой Аня похожа на наряженную обезьянку.
А у меня под сердцем уже стучится новая, неведомая, нетерпеливая жизнь!