Совершенный мир

Совершенный мир
По одноименному фильму Клинта Иствуда. Ред Гарнетт - Клинт Иствуд. Бутч Хейнс – Кевин Костнер.
…На небесном полотне, красном от пожираемого горизонтом солнца, отчетливо вырисовывался контур парящего степного орла. Обладая потрясающе зорким глазом, орел с громадной высоты прекрасно видел гудроновую ленту Восточного шоссе, огибающую чистейшее Лесное озеро, на берегу которого укором вечности раскинулись семь дубов, посаженных, пожалуй, еще первыми переселенцами Старого света. У озера, в высокой сочной техасской траве орел видел лежащего человека. Человек лежал на спине, с закрытыми глазами, но не спал, а просто дремал, а руки он положил за голову. Орел знал, что имя человека — Роберт Хейнс, но, впрочем, Робертом его звал только отец и то недолго, а все остальные обращались просто “Бутч”. Орел также знал, что Роберт, именуемый Бутчем, направляется в Аляску, где самые красивые в мире леса, в которых живут самые красивые в мире лоси. От Техаса до Аляски далековато, так сразу не доберешься, а потому Бутч и прилег отдохнуть. Орел видел, что подле хейнсовских ног валяется пачка “Малборо”, тридцать четыре доллара мелкими купюрами и почему-то улыбающаяся маска от карнавального костюмчика Каспера — все имущество. Воровать здесь было некому, а орлам ни деньги, ни сигареты, ни тем более привиденческие маски не нужны. Тут позади и снизу орла возник какой-то шум, который нарастал, нарастал, превращался в хлопки лопастей, и орел увидел низколетящий вертолет. Тихий ветерок, колышущий траву и волосы Хейнса, сменился на крепкий жаркий поток. Воздушные струи подхватили доллары, разметали их, и купюры заскользили по бушующей траве. Бутч Хейнс и бровью не пошевелил. Ему тоже не нужны деньги, он доберется до Аляски и так, ведь это же Совершенный мир, а какой дурак платит в Совершенном мире?
…Это был второй день после Хэллоуина, только-только завершился октябрь 1965 года.
—

…Хейнс просунул руку меж ребер своей клетки и повертел в коридорном полумраке зажатым в ладони зеркальцем:
— Папаша, ты не дуришь?! Этот ход ведет на задний двор?
— Пролезете и окажитесь перед наружной решеткой. Вы здоровые, вам будет легко вышибить ее, только дождитесь, пока заработает прачечная, — отвечал старый Лоудсон из соседней камеры, а его седая, клочкастая голова появилась в осколке зеркала.
— Если поднимешь тревогу, вернусь и вырву тебе язык, — зло пробурчал Марли, сокамерник Хейнса.
— Щенок!
Хейнс и Марли разрыли сырой цемент, вынули из пазов решетку вентиляции, надломив проржавленные болты, и полезли внутрь. Преодолев кротами несколько метров, они оказались у слухового окошка мансарды. Хейнс извернулся и одним ударом ноги вышиб его наружу. Мощные моторы стиральных машин в прачечной легко заглушили звон металла о брусчатку двора.
Муниципальная тюрьма в Сан-Маркосе, пригороде Остина, не была приспособлена для таких отчаянных парней как Роберт Хейнс и Дик Марли. Здесь можно было содержать только спившихся воришек вроде Лоудсона. В сущности, для Хейнса и Марли эта тюрьма должна была стать временным домом на одну неделю, пока их не переведут в федеральный лагерь за двести километров отсюда. Глупо было не воспользоваться неделей форы, они и воспользовались.
Хейнс набросил свернутый узел простыни на металлический штырь, чтобы можно было сорвать простынь снизу, они по очереди спустились с третьего этажа — и вот он задний двор. Без четверти пять утра. Самое лучшее время для побега. Хейнс сдернул импровизированную бечеву и засунул ее за громоздкий ящик с песком и повернулся к довольному Марли:
— Слушай, что я тебе скажу. Мы не друзья. Нам выпало сидеть вместе, удалось бежать вместе. Но как только уберемся подальше, я иду своей дорогой, ты своей, — Хейнс равнодушно отвернулся.
— Ты мне тоже не друг, — осклабился Марли, — плевать на тебя!
Тут задний двор осветили два желтых глаза — фары, справа, из-за угла здания въезжала машина. Беглецы тихо опустились за ящик.
…Фрэнсис Грейн собрался на рыбалку. Он-то и сидел в машине — подержанном “Форде” 59-го года выпуска. Он работал надзирателем, сутки дежурства, двое отдыха. Вчера вечером он сменился, завалился спать, выспался и собрался на рыбалку. Так двадцать семь лет подряд. Утро первого дня отдыха — на Колорадо. Снасти он держал на работе в подсобном помещении, его мегера не терпела мужнего увлечения, запаха рыбы. Какие-то сучки наплели ей три года назад о страшной небесной каре для тех, кто поедает мертвечину, и с тех пор она давилась одними овощами и какими-то проросшими злаками. Но не должен же он Фрэнсис расстаться с копченым лещом? Как бы не так! Рыбу ловил его дед, его отец был отличным рыбаком, и ему ей-богу последние лет двадцать куда приятней было торчать с удочкой посреди прохладной реки, чем нежиться подле жены в теплой постели.
Грейн въехал на территорию тюрьмы, махнул рукой охраннику Дженкинсу, зевавшему в будке и орудовавшему пультом шлагбаума. Он свернул вправо, проехал вдоль третьего корпуса и затем свернул влево, оказавшись в тупике: слева стена тюремного здания, справа — светящиеся окна прачечной, а столбы фар уперлись в хозяйственный блок.
Грейн, насвистывая из Пресли, выбрался из авто, достал ключ, пошел к дверям подсобки, и вдруг ощутил какое-то движение за спиной. Он спасительно подумал, что это должно быть старый сенбернар Дженкинса увязался за ним, но другая мысль, губительно трезвая и правдивая, говорила о том, что никакой это не сенбернар. Грейн захрипел, когда его взяли за шею сзади, профессионально взяли, надавив предплечьем на горло. Он дернулся, напрягая все силы, но понял, что противник слишком хорош для него. В ту же секунду его обезоружили, и он отчетливо вспомнил слова Смита — владельца оружейного магазина: “Револьвер отличная штука, но только в том случае, когда тебе дадут шанс им воспользоваться”. Беззвучно и без особых усилий Грейна потащили к машине.
Охранник Дженкинс потягивал кофе, приемник “Дженерал Электрик” выдавал джаз. Он увидел, как возвращается Грейн, поднял шлагбаум и пропустил его. Физиономия Грейна была такова, будто он только что встретился с целым выводком чертей, но Дженкинсу не дано было читать по лицам.
Грейн понял, что сегодня попавшимся на крючок лещом выпало быть ему.
—

Дебора Рузович вошла в комнату и сказала негромко:
— Филипп, поднимайся. И разбуди сестер.
Она вышла, зная, что сын уже не спит. Вчера она не пустила его на карнавал привидений с друзьями, и он сильно расстроился. Ничего, нельзя тешить дьявола такими мирскими утехами как Хэллоуин. Дебора вела пуританскую жизнь, чего и требовала от своих троих детей. Она вошла на кухню, зажгла плиту и стала готовить завтрак. На бесшумно подкативший чуть ни к ее двору форд Грейна, она не обратила внимания.
Марли, поигрывая револьвером, выбрался наружу. Хейнс тоже вышел из машины, втянул свежий, пахнущий акацией предрассветный воздух. Закурил. Большинство домов по обе стороны дороги были темны, только в нескольких окошках горел свет. У одного дома они и остановились.
— Пойду, погляжу, — пробурчал Марли, — Может, найду чего пожрать. Тихое место. Нас здесь не ждут.
Дебора открыла пакет молока, вылила его в сковороду, где фырчала яичница, повернулась взять соли и вздрогнула: сквозь стекло двери на нее глядел и плохо улыбался небритый человек. Увидев, что она его увидела, Марли улыбнулся еще шире и гаже, и спокойно распахнул дверь, крючок отлетел, будто его там и не было. Он по-хозяйски вошел в кухню, снял с плиты сковородку, и уселся за стол. В правой руке Марли сжимал револьвер. Дебора ни живая, ни мертвая, ставшая одного цвета с холодильником, даже не мыслила о том, чтобы кричать или как-то еще поднимать тревогу.
Марли отломил хлеба и стал уплетать омлет — ни дать, ни взять — глава семейства собирается на работу, правда, с револьвером, который он переложил в левую руку. Такая будничность всего происходящего больше всего ужасала Дебору.
— Немного пресновато, — спокойно сказал он, — дай-ка кетчуп, дорогая.
Дебора отлипла от холодильника, повернулась, чтобы открыть дверцу, и тут он схватил ее сзади. Она задохнулась, глаза ее стали размером с чайные блюдца — уже четыре года ни один мужчина не прижимал ее к себе. Она силилась закричать, но как в ночном кошмаре, не могла произнести не звука. Марли прочел ее мысли и просипел на ухо:
— А мужика-то у тебя нет!
И тут в кухню прошлепал заспанный Филипп, он тер глаза и еще не успел понять, что видит.
— Ого, кто к нам пришел! Мамин защитник! — Марли отпустил женщину, подошел к Филиппу. Его бесила злоба от того, что ему помешали. Коротко размахнувшись, Марли ударил мальчишку по лицу тыльной стороной ладони. Филипп паршивым котенком покатился в угол. В ту же секунду Марли получил такой удар в ухо, что отлетел к столу, грохнулся на пол и вывернул на себя сковородку. В кухне появился четвертый. Филипп поднялся, размазывая по лицу кровь из носа. Хейнс уселся на корточки и показал пальцем на оброненное Марли оружие:
— Подними его, малыш.
Филипп подчинился.
— Иди сюда, — сказал Хейнс.
— Дай его мне! Ты что, очумел? — прорычал Марли. Он облокотился на стол, рукой зажимая правое ухо. Из-под ладони сочилась кровь.
— Заткнись, — сказал Хейнс, который тратил на Марли не больше одного процента своего внимания. — Ну, парень, иди сюда.
Филипп подошел.
— Целься в меня. Ну, целься. Скажи: “Руки вверх”!
Филипп глядел на Хейнса и думал, что глаза чужака протыкают его насквозь, пронзительные глаза. Но не злые. Вот чего-чего, а злыми глаза не были. Он поднял тяжелый револьвер и почти уткнул дуло Хейнсу в грудь:
— Р… Р-руки вверх.
— Отлично, — усмехнулся Хейнс.
Больше всего на свете Дебора мечтала сейчас грохнуться в обморок. Вновь повисла трогательная будничная пауза, но ее опять нарушили. Нарушил старый мистер Барлоу, сосед через дорогу.
Страдая от бессонницы, он минут пять пялился сквозь свое окно в окно миссис Рузович, щурился, поправлял очки, хватался за трубку телефона, но не знал, кому звонить и главное, что говорить. Потом, когда в окне миссис Рузович возникла какая-то совсем уж стремительная суматоха, Барлоу решился — сорвал со стены старый дробовик и в халате понесся через дорогу. Он сильно трусил, а когда влетел в кухню, случайно разбив прикладом стекло двери, и увидел двух здоровых парней, совсем потерял дар речи. С дробовиком в руках, в халате, на пороге кухне он больше походил на вырвавшегося из психиатрической клиники пациента, нежели на героя-спасителя. Он не произносил ни слова, но в нем двигалось все: прыгала нижняя челюсть, дрожал на голове седой чуб, ходуном ходили руки, а дуло дробовика напоминало дирижерскую палочку. Впрочем, Барлоу произвел на налетчиков ожидаемое впечатление.
Револьвер тут же оказался у Хейнса, он подхватил Филиппа, приподнял и прижал его к себе, как щит. Марли сзади обхватил Дебору за шею и тоже укрылся за нею. Хейнс нацелил револьвер на Барлоу:
— Спокойно, папаша. Мы уходим. Спокойно.
Они, пятясь, вышли из дома и поспешили к своему автомобилю. Марли отшвырнул Дебору в клумбу ирисов. Хейнс бросил Филиппа на место пассажира, сам проскользнул за руль, Марли забрался на заднее сиденье, и они тут же сорвались с места.
Растрепанная Дебора бежала за машиной и истошно голосила, за ней семенил мистер Барлоу. Он, не целясь, бабахнул по удаляющейся машине, брызнули осколки задней фары. Дворы ожили собачьим лаем.
“Форд” пронесся по аллее, выскочил на трассу, Марли высунулся из машины и прокричал в темные окна домов:
— А вы, недоумки, спите до полудня!
—

Была половина одиннадцатого утра. Ред Гарнетт, шериф рейнджеров, вошел в свой кабинет и уселся за стол. Новость, сообщенная ему помощником Томом Адлером, сгубила так хорошо начинавшееся воскресенье. Гарнетт сделал пару звонков нужным людям и задумался, вертя в руке карандаш. Тут полуприкрытая дверь его кабинета распахнулась и вошла улыбающаяся, незнакомая Гарнетту, блондинка. Он, что-то соображая, встал из-за стола:
— Здравствуйте, мисс. Гм… Сегодня могли и не приходить.
Блондинка не слушала его, а во все глаза глядела на охотничьи трофеи хозяина кабинета, некоторые из них он практично использовал для мебелировки. Она уселась в высокое кресло, подлокотниками которого служили буйволиные рога:
— О! Здорово!
Потом она стала восторгаться кабаньими головами, шкурами пумы и гризли. Гарнетт не мешал ей шалеть, как и всякому охотнику, да и вообще мужчине, ему льстило восхищение такой барышни.
— Да-да… Гм… У меня мало времени. Мне нужно ехать. Так что… Ну, в общем, я разрешаю приходить вам не позже одиннадцати. Слышите — не позже. И кофе я пью черный, пол-ложки сахара. Слышите — пол-ложки. Ваша предшественница обучалась этому три месяца. Может, у вас получится быстрее?
Барышня посмотрела на Гарнетта понимающе и протянула руку:
— Здравствуйте, я Линда Филлмори. Психоаналитик. Из Хьюстона.
Гарнетт скривился, как будто глотнул черный кофе с тремя ложками сахара и крикнул в открытую дверь:
— Адлер!
Вошел его пузатый помощник с ворохом бумаг.
— Адлер, что это? Зачем нам секретарша из Хьюстона? В Остине их уже не сыщешь? Да еще и психоаналитик!
— Э-э-э, Ред, это… это… — Адлер искал факс, — это Линда Филлмори. Из ФБР. Ее прислали нам в помощь, — Адлер подыскал слова, — нам нужно анализировать психологического состояние похитителей, знать их мотивы… Короче, звонил директор хьюстоского отделения ФБР, настоятельно рекомендовал мисс Филлмори.
— Это дело рейнджеров. Наше дело, — Гарнетт подумал, глянул на Линду и вдруг подмигнул ей, — впрочем, ладно. Будете во всем слушаться, и от меня получите хорошую рекомендацию. Быстро, однако, вы.
— Выехали в восемь. Я не одна. Со мной еще сотрудник.
— Тоже психоаналитик?
— Нет-нет. Он не из нашего отдела. В общем, он на улице.
Они спустились вниз: Гарнетт, Линда, Адлер. На залитом солнцем дворе стоял господин в темных очках и синем костюме. В руках чемоданчик. Он кивнул Гарнетту, показал удостоверение.
— В машинах мы спечемся, как индейки, — сказал Гарнетт и тут увидел стоявший в отдалении пикап с серебристым фургоном, увешанным разноцветными шариками и серпантином, — Это что?
— Это сделано по заказу губернатора. Для предвыборной поездки по штату. Пока пригнали к нам, — ответил Адлер.
Гарнетт пошел к фургону, остальные за ним. Возле машины стоял и мял в руках шляпу парень.
— Имя? — знакомился Гарнетт.
— Брэдли. Я водитель.
— Врешь, парень. Вот мой водитель. Честер, где ты? Залезь, погляди, что там.
— Я здесь, сэр, — ответил подбежавший молодой Честер. Он забрался в фургон.
— Сэр, но мне нельзя отлучаться от машины! — Брэдли видел, как Гарнетт срывает шарики, и готов был расплакаться, что с ним не случалось уже пять лет, с тех пор как его впервые поцеловала девушка.
— Ред, ему нельзя, — вступился за парня Адлер.
— Ладно, пусть ведут вдвоем. Что там, Честер?
Тот высунулся наружу, в руках он довольно сжимал какие-то пакетики:
— Здесь классно сэр! Как в гостиной! Диваны, кондиционер, даже микроволновка. А в холодильнике мясо, кола! И картофель фри есть!
— Это нельзя трогать! Это для губернатора и его супруги! — молился Брэдли.
Гарнетт подумал и признался:
— Фри я люблю…
—

Они ехали по пустынному шоссе, вдоль кукурузных полей. Хейнс молчал, Марли, развалившись на заднем сиденье, томился, а Филипп, как был в трусиках, майке и тапочках, просто боялся. Марли высунул руку с револьвером в окно и пальнул в огромный жестяной бак с водой на деревянных опорах. Филипп вздрогнул. Марли осклабился и пальнул в крышу автомобиля. Филипп вскрикнул.
— Прекрати, идиот, — сказал Хейнс.
— Что? Ты что-то мне сказал? Я не слышу, потому что мое правое ухо оглохло! — пробурчал Марли, — еще раз так сделаешь, и набью тебе морду!
— Подержи руль, малыш, — сказал Хейнс и тут же, не глядя, держит малыш руль или нет, повернулся к Марли, — это угроза. Но не факт. Понимаешь, между угрозой и фактом существует большая разница. Сейчас я сломаю тебе нос, — Хейнс коротко ткнул кулаком в лицо Марли, и тот, заскулив, схватился за физиономию. Хейнс взял, вновь оброненный Марли револьвер с сиденья и развернулся.
— Ты мне нос сломал! — завопил Марли.
— Это факт. Понял разницу? — спросил Хейнс.
Они проехали еще немного и увидели придорожный магазинчик. Хейнс остановился.
— Я пойду куплю сигарет. Малыш, вот тебе пистолет. Развернись. Держи вот так. И целься ему в глаза. Если шевельнется, нажимай на курок. Всё, — Хейнс вылез из машины.
— Купи пива, — заорал Марли. Он размазал кровь по лицу и был похож на человека, который никогда не ел малинового джема, а тут раздобыл целую банку. Филипп стоял на коленях на своем сиденье, предплечьями опирался на спинку, дуло револьвера направлял в Марли. Прошла минута. У Филиппа немного затекли руки.
— Так говоришь, что живешь с бабами. Один с тремя бабами! Ты вырастешь гомиком, парень! — ощерился Марли, — Гав!
Филипп испуганно моргнул, но не потерялся:
— Тише, мистер.
Марли картинно поднял руки, положил подбородок на спинку филиппового сиденья и скосил глаза вниз.
— Хочешь, я скажу, мужчина ты или нет? Без дураков, начистоту, можешь держать револьвер у себя, я только посмотрю.
Словно завороженный Филипп глядел, как Марли оттянул резинку его трусиков и разочарованно воскликнул:
— Такой маленький!
Филипп опустил голову, чтобы тоже посмотреть, и Марли тут же вырвал у него револьвер:
— Быстрее мгновения ока, — похвалил он сам себя, но вдруг выругался: барабан был пуст. Ни единого патрона. Марли швырнул револьвер на пол, — Скотина, надурил меня! А ну иди сюда сучонок! — он сграбастал Филиппа за шею, тот извернулся и что есть силы укусил Марли за кисть. Тот завопил блаженно, Филипп дернул ручку двери, выскочил из машины — и в кукурузу. Марли, тихо ругаясь, бросился за ним.
Из магазина вышел Хейнс, нагруженный покупками. Он истратил почти весь запас наличных бедолаги-надзирателя Грейна. Он не спеша подошел к распахнутому автомобилю, бросил пакеты на сиденье, поднял с пола револьвер и тоже исчез в кукурузе.
Филипп полз на карачках меж стеблей: вправо, прямо, влево — все равно куда, лишь бы подальше от Марли. Он вдыхал запах сырой земли, початков кукурузы, чувствовал, как бешено колотится его сердце. Вдруг он заметил, как зашевелись стебли перед его носом, замер, готовый промочить трусики, стебли раздвинулись, и он увидел пронзительные глаза. Но не злые. Хейнс прижал палец к своему рту, и показал Филиппу не шевелиться. Тот съежился послушным щенком, и Хейнс скрылся.
Марли, наконец, увидел, как заволновалась кукуруза метрах в двадцати от него — вот где сучонок! Он напролом пополз туда, подминая растения, распахнул широкие листья и увидел… сидящего на корточках Хейнса. Он целился в Марли. Тот расхохотался:
— Ты ударишь меня рукояткой по голове?!
Хейнс, не сводя с него глаз, раскрыл ладонь, на землю посыпались патроны.
— Мы же друзья! — сошел с лица Марли. Это были его последние слова.
—

— Только что сообщили: они посетили магазин по 45-му шоссе, в трех милях от Киллина, там, где кукурузные фермы, — сказал Адлер, терроризировавший рацию. — Купили хлеба, консервированную макрель, сигареты, шесть бутылок “Спрайта”, “Стиморол”, еще чего-то и патроны к “Смит-Вессону” Грейна. Продавец услышал приметы по радио, через десять минут после того, как они отъехали. До этого он слышал выстрел, но не придал ему значения.
Пикап понесся к кукурузным полям. В кабине сидели Брэдли с Честером, вели по очереди и рассказывали друг другу о своих сексуальных подвигах. Гарнетт развалился на диване в фургоне, он потягивал колу и размышлял о прошлой жизни, своей, чужой; удивлялся: как это так часто бывает, что давным-давно похороненные события далеких лет вдруг могут всплыть совершенно неожиданно, и смутить, нарушить равномерный ход настоящего. Самое неприятное, что ничего нельзя отыграть снова. Хоть свихнись, но ничего нельзя поделать.
Гарнетт прогнал не к месту появившуюся философию. Он полицейский, он ловит преступника. И поймает. Он старый, хитрый рейнджер. От него не уйдешь.
Господин из ФБР снял очки, явив миру самоуверенные очи, и поигрывал перочинным ножом. Линда просматривала досье на Хейнса и Марли.
Они подъехали к магазину. Там уже были две полицейские машины. У входа стоял владелец лавки с приказчиком и громко пересказывал то, что тихо говорил приказчик:
— Говоришь, он заходил в магазин один? Он заходил один, офицер. Да, один.
Гарнетт выбрался из машины и сразу к ним:
— Где стреляли? Со стороны поля? За магазином? Вы смотрели?
— Нет, сэр, мы только подъехали, — ответил полицейский, — вот мистер Найтли, это его магазин.
— Да, да, сэр. Он вошел один, такой высокий парень, в белой холщовой куртке, — затараторил Найтли, распознав в Гарнетте важную птицу, — купил “Спрайт” и патроны. Что говоришь? И макрель? И макрель купил. Что говоришь? Потом вышел и раздался выстрел? Да, потом он вышел и раздался выстрел. Что говоришь? Мальчишку ты не видел? Сэр, мальчишку он не видел. Потом по радио передали: мол, на форде, в белой холщовой куртке…
Гарнетт уже не слушал, он пошел в кукурузу. Толпа за ним. Увязавшийся за ними Найтли не умолкал ни на минуту:
— У нас такого давно не было, у нас здесь тихое место. Меня зовут Найтли, офицер уже сказал. Держу лавку уже шестнадцатый год. Газетчики уже звонили. Вернее, я им звонил. В общем, они скоро приедут. Он не обратил внимания на выстрел, да и я бы не обратил, тут у каждого оружие, фермеры любят по банкам пострелять. Или дети фермеров, выросли, знаете ли, бездельниками.
Гарнетт ломился сквозь стебли. Найтли пыхтел сзади, остальные за ним. Прошло минут пять. Гарнетт шарахался в разные стороны, остальные послушной змеей дышали ему в спину. Гарнетту осталось только закричать “Конго!”. Вдруг он остановился. Увидел. Все увидели.
Марли лежал на спине, раскинув руки, будто он минуту назад хотел обнять кого-то, и его хватил удар. В голове небольшая дырка с запекшейся кровью. Линда отвернулась, Найтли заткнулся, а Честеру стало не по себе.
— Дождитесь медиков, пусть они его упакуют, — велел Гарнетт полицейским, — куда они поехали? Найтли показал рукой.
— За что он его убил, — спрашивал Гарнетт, когда они уже неслись по 45-му шоссе, — отчаянный парень этот Хейнс.
— Ричард Марли, 28 лет. Грабежи, разбои с малолетства. Отсидел в общей сложности восемь лет. Вышел полгода на зад, напился и приставал к официантке в баре, та позвала охрану. Тогда он дождался у машины. Ударил по голове и изнасиловал. Она попала в больницу, он в тюрьму. Двадцать лет, — прочла Линда. — Психически неуравновешенный человек. Опасный.
— Был, — сказал Адлер.
— Да. Мне понятно, почему бежал он. Но почему бежал Хейнс? — внезапно Линда изменилась в лице и заговорила низкими нотами, — я Роберт Хейнс, но все зовут меня Бутч. Мне тридцать два года. Отец ушел от нас, когда мне было три года, я его не помню. Моя мать была проституткой, родила меня в девятнадцать. Я неплохо разбираюсь в моторах, потому что работал в гараже у одноклассника матери Гилберта Фроста. Школу я бросил, потому что надо было на что-то жить. В шестнадцать я угнал автомобиль, поспорил с приятелями, что угоню “Роллс-Ройс” и выиграл сто долларов. В восемнадцать я угнал “Мерседес” хозяина обувной фабрики. Отсидел полгода. В двадцать два я убил человека. Когда-то он был клиентом моей матери, встретил ее вновь, и она повела его к нам домой. Меня не было. Я вернулся, и услышал ее крик, он бил ее. Я ударил его дважды, и он упал. Стукнулся затылком об каменный угол лестницы. Кровоизлияние в мозг. На суде я сказал, что ничуть не жалею о содеянном. Он был не последним человеком в городе, на полицию Остина надавили, а адвокат мне попался хреновый. Мне дали десять лет. Я вышел. И пять месяцев спустя избил человека на заправке, он ехал с семьей в Джорджию, он мне не понравился, и я избил его. Дали год. И вот я бежал.
— Скажи, куда ты бежишь, Хейнс, облегчи нам задачу, — раздался голос молчаливого сотрудника ФБР. Линда быстро повернулась к нему:
— А вот и нет! Не “куда”, мистер, а “почему” я бегу! Вот, что вам нужно знать! Но боюсь, это вы не узнаете, пока не поймаете меня.
— Эх, жили бы мы в совершенном мире, то взялись бы за руки, прошли по полю и изловили бы Бутча Хейнса, а не гоняли бы по Техасу, — вздохнул Адлер.
— Если бы мы жили в совершенном мире, преступников бы не было, — заметил Гарнетт, — а я бы охотился только на бизонов. А чем бы занимались вы, мисс?
—

Филипп осушил очередную бутылочку “Спрайта” и довольно развалился на сиденье. Марли не было (он не хотел думать, куда тот делся), а с Бутчем ему было совсем не страшно. Даже интересно. Будет, что рассказать приятелям — Сиду, Рону и Люку. Они его не очень-то уважают, потому что он почти не участвует в их походах. Мать не велит. И на карнавал не пустила. Да Филипп и не пошел бы — не в чем, нет костюма.
Мать попробуй ослушайся, начнет плакать и рассказывать, что с ним будет на небе, когда он туда попадет. Если будет вести себя хорошо, тогда попадет в рай к ангелам. Если плохо — Филипп даже не хотел представлять, куда он попадет. Не иначе туда, где сейчас Марли. Филипп глядел на струящуюся лентой дорогу, интересно их ищут? Пусть найдут, но не сразу. До тех пор пока он не выпьет еще “Спрайта”. И не накатается с Бутчем. Он раньше мало ездил на автомобиле. Можно сказать один раз. Тут Филипп ощутил большую потребность и повернулся к Хейнсу:
— Сэр, мне надо остановиться.
Тот усмехнулся и съехал на обочину:
— Ну, пойдем.
Они выбрались, подошли к кустам жасмина и расстегнули штаны. Вернее, штаны расстегнул Хейнс, а Филипп стянул трусики и отвернулся.
— В чем дело, Филипп? Ты стесняешься?
Филипп зафырчал и выдавил:
— Он у меня маленький…
— Чего? Гм… Ну-ка покажи, давай-давай, я посмотрю, я в этом разбираюсь получше тебя…
Филипп повернулся и стал красным, как помидор. Хейнс прищурясь посмотрел на его хозяйство, поднял брови:
— Ничего подобного. Вполне приличный размер. Я мечтал о таком в твоем возрасте!
— Правда?!
— Ну!
Хейнс вернулся в машину и стал ждать Филиппа. Закурил. Настроил радио. Филипп, наконец, закончил и уселся рядом. Хейнс завел машину:
— Сколько же ты выпил, парень?!
— Четыре…
— Ого! Давно не пил “Спрайт”?
— Вообще-то, я его никогда не пил, сэр.
— Как это?
— Мама запрещает.
— Почему?
— Говорит, что нельзя. Мы из общества Иеговы, сэр.
— Не слыхал о таком. Что еще нельзя?
— Ну, праздники всякие. Аттракционы. Комиксы.
— Ты мороженое шоколадное ел?
— Видел как-то.
— Ладно, я куплю тебе, Филипп, мороженое. И мать не узнает. Не скажем.
— Спасибо, сэр.
— А где твой отец, Филипп?
— Мама говорит, что он вернется. Но не знает, когда. Она говорит, что он приедет неожиданно рано утром. Я жду.
Бутч немного подумал, потом достал сигарету:
— Знаешь, Филипп, а между нами много общего: мы оба красивые. Оба любим колу. И у нас нет стоящих папашек.
—

— Все выезды из штата перекрыты. На узловых разъездах выставлены посты дорожной полиции. Мышь не проскользнет, — докладывал Адлер.
— Я не знаю, чего он добивается, — сказал Гарнетт, — петляет, но движется на северо-запад. Хотя по логике должен ехать к юго-востоку. В Мексику. Но зачем ему заложники? Не сегодня завтра мы его поймаем. Без заложников больше шансов уйти. Высадил бы их где-нибудь. Или хочет выдвигать какие-то требования?
— Я бы не стал с ним разговаривать. Шлепнул и делу конец, — отозвался сотрудник ФБР.
— Вы будете делать, что я скажу, — сказал Гарнетт, — мисс, разогрейте нам что-нибудь, есть хочется, уже два часа, дьявол. Им пора менять машину…
—

— Пора менять машину, малыш. Видишь ферму? — спросил Бутч. Метрах в пятистах справа виднелась ферма. Они тихо подъехали. Во дворе никого. На веревке у дома сушится белье. Что-то лениво жевал теленок. Собак не видно. Возле риги в тени стоял “кадиллак” горчичного цвета. Бутч выбрался из автомобиля, Филипп за ним, утопая по щиколотку в мягкой пыли.
— Слушай, Филипп, проберись, как индеец, к машине и погляди, есть там ключи. Если есть — сделаешь мне знак рукой. Давай.
Филипп, пригнувшись, ощущая себя не просто в игре, а в большом совместном деле с Бутчем, поскакал к большому дубу, оттуда к другому дубу, оттуда к “кадиллаку”. Хейнс обошел ригу с другой стороны, прошел мимо дома к веревке с бельем и увидел старика с мотыгой. Ругнулся про себя, хотел сделать два шага назад, чтобы скрыться, но опоздал — старик его заметил.
Вильям Сток пропалывал грядки на огородике за домом. Заметив Хейнса, он выпрямился, соображая. Он был один на ферме, сыновья и жена уехали в город. Вильям стал размышлять, как себя повести. Он был метрах в восьмидесяти от пришельца.
Сегодня утром жена слушала радио и, кажется, сказала, что сбежали два преступника. Что преступникам делать на его ферме? О черт, его пес, громадная овчарка, лежал рядом, но толку от него было мало — как никак двенадцать лет. Глухой, как бревно, а пристрелить жалко.
Ключи были на месте, с большим оловянным брелоком в виде боксерских перчаток. Брелок он потом выпросит у Бутча. Филипп тронул ключи сквозь приоткрытое окошко и махнул рукой Бутчу. Дело сделано. Филипп через окно полез на сиденье. Видели бы его ребята!
Бутч подмигнул Филиппу и, дружелюбно улыбнувшись, махнул рукой старику с мотыгой. Вильям сглотнул и тоже поднял руку. Бутч, продолжая светиться улыбкой, сорвал с веревки джинсы, рубаху с короткими рукавами в крупную синюю клетку, белую майку и торопливо зашагал к риге. Вильям округлел и затрусил за пришельцем, сначала медленно, а потом, вспомнив, что за ригой стоит его автомобиль, и джинсы еще не самое страшное, внутренне ахнул и понесся во весь опор. Правда, в шестьдесят три не особо побегаешь.
Бутч уселся за руль, повернул ключ зажигания, мотор заработал и он дал задний ход. Отлетев от риги к дороге, он увидел бегущего, задыхающегося Вильяма Стока. Он был совсем близко. Бутч вывернул руль вправо, вдавил педаль акселератора в пол, двигатель взревел, автомобиль развернулся, задние колеса, пытаясь на бешеных оборотах добраться до хорошего сцепления с почвой, вздыбыли такую пыль, что Вильям Сток исчез, словно сказочная фея. Бутч дал передний ход, выворачивая руль влево. Автомобиль чуть не прыгнул на шоссе, как из пылевого тумана выросли две узловатые, загорелые руки и вцепились в раму окна со стороны Филиппа, который съежился на своем сиденье. Филипп, не совсем соображая, что делает, вырвал из замка ключи и что есть силы ударил брелоком по узловатым пальцам. Что-то вскрикнуло, и руки оторвались.
Вильям Сток лежал на асфальте, как он обычно лежит на тахте вечером, глядя телевизор: на левом боку, уперевшись локтем, и глядел на удаляющийся автомобиль. Он тяжело дышал и подумал, что сегодня он пристрелит пса. И купит нового. А лучше двух.
—

Они допивали кофе, когда Адлер сказал:
— Он угнал автомобиль у фермера. Свой бросил там. “Кадиллак” горчичного цвета. Посты проинформированы. Движется по 34-му шоссе, параллельно нам.
— Куда ведут развилки шоссе в его направлении, — спросил Гарнетт. Адлер уткнулся в карту:
— Через пять миль направо Даблшорт, потом Скаймаунт, потом Логан, потом Уэйко, потом Корсикана и шоссе разделяется — прямо на север к Далласу, и на запад к Тайлеру. На развилке кордон.
— Куда он свернет? Одни населенные пункты, там куча подъездных путей, не угадаешь. Ладно, едем на ферму. Хочу поглядеть на автомобиль.
Они домчались до фермы за двадцать пять минут. Их встречал Вильям Сток с соседями. Гарнетт обошел автомобиль надзирателя Грейна. В крыше пулевое отверстие. Заглянул внутрь. На заднем сиденье кровь. И бумажный пакет. В пакете консервы, пачка “Мальборо”, батон, бутылочка “Спрайта”. Теплая. Он спросил у Стока:
— Так говорите, что видели только одного мужчину?
— Да, только одного. Больше никого не видел, сэр. Пыли было много.
— А когда они уезжали, был кто-то на заднем сиденье.
— Нет, сэр, кажется, никого. Мальчишки я не видел. Он ударил меня чем-то по руке, когда я схватился за машину.
Гарнетт подумал. Потом поднял валявшийся у риги ломик и подошел к автомобилю. Подсунул под крышку багажника и надавил вниз. Замок хрустнул и Гарнетт отвалил крышку. Он ожидал это увидеть, поэтому остался спокоен. Линда вскрикнула, Сток начал пришепетывать. В багажнике, сложенный пополам лежал труп надзирателя Грейна. Гарнетт сказал Адлеру:
— С 34-го сворачиваем. Там большая петля. Мы будем двигаться к Палестину. Оттуда по грунту выходить на северо-запад. Оттуда круто свернем на восток.
— Ты хочешь пойти ему на встречу, Ред? — догадался Адлер.
Гарнетт посмотрел на него, потом перевел взгляд на Линду, потом вновь на Адлера:
— Том, я когда-нибудь шел навстречу преступникам? Пусть сюда приедет полиция.
—

— А куда мы едем, сэр? — спросил Филипп. Он наигрался брелоком, Бутч отдал ему. Сам Бутч избавился от холщовой куртки. Он обрядился в украденный наряд: джинсы, майку, рубаху. Надел солнечные очки, найденные в “кадилакке”. Только Филипп оставался в прежнем наряде. Ничего подходящего для него не было.
— Мы едем на Аляску, Филипп. Ты бывал на Аляске?
— Нет, сэр.
— Я тоже. Там самые красивые в мире леса. И самые красивые в мире лоси. Хочешь увидеть лося?
— Хочу, сэр! Вот только… Я не знаю, пустит ли меня мама…
— Филипп, давай договоримся: ты уже взрослый. Мы с тобой напарники. Ты сам можешь решать, ехать тебе на Аляску со мной или нет. Мамы здесь нет. Решай сам. Ну?
— Наверное, еду, сэр.
— Отлично. Из тебя получится хороший напарник.
— Сэр, а прежде чем ехать на Аляску, может, мы поедим чего-нибудь? Есть хочется.
— Наши запасы мы обменяли на автомобиль, Филипп. Хороший автомобиль, но припасов жалко, и сигарет осталось полпачки. У тебя есть деньги Филипп?
— Нет, сэр!
— Так я и думал. Отчаянные мы с тобой ребята, Филипп: собрались на Аляску и оставили дома бумажники! Ничего у меня есть немного денег.
Они съехали с шоссе на грунтовую дорогу. Проехали миль десять, потом свернули направо, еще миль пять и они оказали в городке Темпл. Здесь была воскресная жизнь. На улицах полно народу, дети в ковбойских нарядах, муниципальные здания увешаны шарами и плакатами с физиономией губернатора. Бутч остановился у двухэтажного супермаркета красного кирпича. Они вышли с Филиппом, огляделись. Никто не обращал на них внимания. Через Темпл проезжала куча народу. Бутч открыл дверь магазина и выпустил старушку, нагруженную покупками. Они зашли внутрь.
— Ладно, Филипп, можешь погулять здесь, — сказал Бутч.
Филипп ринулся в отдел игрушек. Он прошел мимо самосвалов, конструкторов, плюшевых медведей и уставился в полку карнавальных костюмов. Бэтмэн, супермэн, костюм ковбоя, индейца, кинг-конга — он гладил упаковки, шевелил губами и часто, ошалело моргал. Потом он наткнулся на костюмчик дружелюбного привидения Каспера — вот такой подошел бы на Хэллоуине.
Из-за высокого стеллажа выглянула продавщица Мелани. Ей было тридцать пять, в магазине она проработала шесть лет, муж был страховым агентом, страховался ото всего, даже от секса с ней. Сыновья учились в школе, и каждое утро трепали ей нервы. Мелани расплылась в фальшивой улыбке:
— Ой! Кто это у нас здесь, — она подмигнула, — попроси папу, пусть он купит тебе такой!
В продуктовом отделе Хейнс развернул бумажник. Черт, он беднее, чем думал! Хейнс покрутился. Взял пачку сыра. Потянулся к консервированному тунцу. Поглядел, положил на место. Подошел к холодильнику с мороженным. Взял одну порцию шоколадного с грецким орехом. Потом еще одну. И еще. И еще. Тут он поднял глаза и увидел седенького господина в больших очках. Господин собирался куда-то звонить, и во все очки глядел на Хейнса.
Мистер Бейворт держал лавку автозапчастей на втором этаже. Он развалился в своем в кресле за прилавком у балкона. И видел почти все, что творится на первом этаже. Хейнса и Филиппа он приметил, как только те вошли в магазин. В детстве мистер Бейворт перечитал Конан Дойла, а потому все время упражнялся в дедукции. О своей стариковской слабости воображать себя иногда мистером Холмсом, он никому не рассказывал. Он заметил, что мальчишка был в трусах, а его отец, если, конечно, это отец, не снимает солнечных очков в помещении, просторные окна которого были снабжены маркизами, и никакое солнце глазам не мешало. “Шести футов росту, светловолосый…”, — раздавался в голове голос диктора, а сердце мистера Бейворта учащенно забилось, и он подумал, что сейчас вытащит свой главный дедуктивный билет в жизни. По радио сказали, что преступников было двое? Чепуха, один сидит в машине. Мальчишка свободно разгуливает по магазину и может бежать? Чепуха, ребенку можно запудрить мозги. Мистер Бейворт поморщился, вспомнив неудачный эпизод из своей юности. Он отложил газету с кроссвордом, где требовалось вписать столицу европейской страны из пяти букв, и потянулся к трубке телефона. Его ждут вещи поважней европейских столиц. Кресло скрипнуло, и парень вскинул голову, посмотрел на мистера Бейворта.
Хейнс положил сыр и мороженое на холодильник. Медленно поднял руку и немного опустил очки. Не сводя с мистера Бейворта прищуренных глаз, он отрицательно качнул головой. Другой рукой Бутч приподнял рубаху. Сердце мистера Бейворта сжалось: он увидел рукоятку револьвера, засунутого за штаны преступника. Как бы поступил Шерлок Холмс? Хозяин автолавки положил трубку телефона и погрузился в свое кресло. Хейнс быстро пошел к кассе, к выходу.
— Филипп! — крикнул он, потом обернулся, — Филипп! — он увидел, как мистер Хейворт что-то горячо шепчет какому-то парню и показывает на него. Хейнс вышел, сел в машину, завел.
Филипп услышал, как Бутч зовет его, и огляделся. Продавщица отвлеклась с другой покупательницей. Он шмыгнул носом, еще раз огляделся, взял с полки Каспера и засунул под майку. Тут его обнаружили:
— Он украл! — вскрикнула Мелани, — ах ты негодный мальчишка!
Филипп бросился меж рядов. Он бежал вдоль окон, но позабыл, где выход. Пробежал мимо посуды, мимо электроприборов, сзади раздавался голос продавщицы. Казалось, что она стала ростом с водопроводную вышку, в которую палил из револьвера Марли.
Хейнс завел машину и сквозь окна увидел, как Филипп бежит в противоположную сторону от парадного входа, к служебному входу в магазин. Он дал задний ход, проехал и круто развернулся влево. Филипп тут же выскочил на улицу. Он был в трех метрах от машины. В проходе возникла Мелани с ней еще одна продавщица. Мелани сказала:
— Вернись и положи на место, что украл! Ну, вернись, тебе ничего не будет! Мы не скажем твоей маме!
Бутч закурил и сказал спокойно:
— Аляска, Филипп. Так ты едешь со мной или нет? Решай, — он выжал педаль газа. Автомобиль взревел. Филипп подумал-подумал и обежал автомобиль. Бутч тут же тронулся, Филипп нырнул в окно, и Бутч втащил его на сиденье.
Когда Филипп устроился, как полагается, он вытащил из-за майки Каспера:
— Скажите, сэр, а воровать не хорошо?
— Понимаешь, Филипп, когда очень хочется, а денег нет, то можно взять это напрокат. Ты взял напрокат. Автомобиль можно, костюм можно. Мы сейчас попробуем взять еды напрокат.
—

Миссис Томпсон закончила уборку комнат, накормила кошек и принялась поливать цветы. Она напевала и чувствовала себя превосходно. Сегодня двадцать пять лет ее совместной жизни с Дугласом. Она зажарит гуся. Дуглас достанет из погреба испанское вино, которое хранил два года, после поездки по Европе. Придут соседи, и они весело отпразднуют событие. Сын и дочь уже звонили, поздравляли. Сын учится в Колумбийском университете. Смышленый парень. А дочь год назад вышла за офицера и уехала в Пенсаколу. Скоро миссис Томпсон станет бабкой.
Будущий дед — Дуглас с соседом поехали в Сан-Антонио за рубероидом и черепицей, крыша кухни немного прохудилась. Миссис Томпсон полила герань, и в дверь постучали. Она подумала, что это пришла соседка Дороти, вытерла руки и, продолжая напевать, пошла открывать.
Но это была не Дороти. На пороге стояло дружелюбное привидение — Каспер. В руках пакет. Привидение улыбалось во всю рожицу и сказало тихо:
— Трюк или угощенье.
Миссис Томпсон стала похожа на булочку с изюмом:
— Ой-ой-ой! Ах ты, малыш! Но ведь Хэллоуин был вчера, и угощенья совсем не осталось! — не то, чтобы миссис Томпсон была жадной, но вчера ее дом атаковали просто полчища соседской нечисти, и она сама готова была стать привидением, чтобы ее никто не видел. Голос Каспера ей был незнаком.
И тут миссис Томпсон заметила позади Каспера какого-то мужчину. Он сидел на ящике поодаль и с интересом глядел на нее. А за штанами у него — о, Господи — пистолет. У миссис Томпсон пересохло в горле:
— Подожди малыш, я кое-что вынесу. Кажется, еще осталось немного…— миссис Томпсон суетливо скрылась за дверью. Бутч поднялся, прошел к дому, увидел вьющийся телефонный провод и оборвал его. Дверь открылась, и миссис Томпсон стала что-то ссыпать из своего подола в пакет Филиппу. Глаза ее сумасшедше бегали. Потом она воровато достала из кармана халата пачку свернутых купюр и тоже бросила в пакет.
— Спасибо! — изумилось привидение. Миссис Томпсон вымученно улыбнулась и закивала.
— Спасибо, — сказал мужчина. И они пошли.
В окно кухни миссис Томпсон смотрела, как они удаляются. Видела их спины. Мужчина шагал широко, мальчишка бежал за ним в припрыжку, снял маску Каспера, уронил ее, поднял и побежал догонять своего попутчика. Взял его за руку.
Миссис Томпсон завыла, и кошки стали удивленно таращиться на нее.
—

Филипп извлек хлебную нарезку из пакета, банку с горчицей, сыр, зеленый лук. Хейнс достал пачку “Стиморола”.
— Умеешь делать бутерброды с горчицей? — спросил Бутч.
— Да, сэр.
— Так, ладно. Достань пластинку “Стиморола”, но не разворачивай. Мажь ею горчицу на хлеб, потом клади лук, потом сыр. Давай!
Филипп завозился. Он намазал пару бутербродов, как учил Бутч, и они стали уплетать их. Хейнс не выпускал руль, они ехали по грунтовой дороге. Потом выехали на шоссе, оно уходило вверх. Хейнс знал, что скоро должна быть развилка. Обгоняя их, и навстречу неслись автомобили. Он свернул на луг, скатился под горку к редкой рощице, проехал ее и остановился. Поставил машину на ручной тормоз:
— Сиди здесь, Филипп, я пойду, погляжу, как там.
Он выбрался из машины, прошел лугом меж ставшими совсем редкими деревцами. Вышел на опушку. Дорога была справа от него. Он прошел еще немного и оглянулся. Его автомобиль стоял сотне метров. Хейнс прошел вдоль дороги, потом увидел, что она заворачивает влево и поднимается вверх, вновь углубился в луг.
И тут за большим вязом он увидел семью: отец, мать, мальчишка с девчонкой, автомобиль. Хейнс понял, что семья устроила себе пикник. Они уже собирались уезжать. Мальчишка лазал по дереву, отец возился в багажнике, а мать с дочкой собирали оставшуюся снедь. Проносившиеся авто заглушали их голоса. Мальчишка увидел его и помахал рукой. Хейнс помахал ему в ответ и прошел дальше.
Он взобрался на самый холм, дальше дорога спускалась вниз и разветвлялась. На развилке стояли две машины дорожной полиции. Метров триста до них. Проверяли всех. Хейнс присел на корточки, закурил и стал думать. Внезапно он услышал далекий крик Филиппа и резко обернулся.
Когда ушел Бутч, Филипп стал стрелять в затаившихся в рощице вьетнамцев. Рощица стала джунглями. Кадиллак нарастил броню и стал броневиком, водитель которого — Бутч — тяжело ранен. Филипп и сам был ранен, поэтому, когда он стрелял из пулемета, то морщился от боли. Потом враги стали брать броневик в кольцо, забрасывая его гранатами. Филипп отвалил напарника в сторону и решил сам повести броневик. Он крикнул:
— Потерпи, Бутч, я вывезу тебя!
Он начал перебираться за руль, продолжая отстреливаться в разные стороны. Он перенес левую ногу на водительское место, уселся, стал резко переносить правую и сорвал ручной тормоз. Броневик качнулся вперед и покатился, быстрее, быстрее, быстрее… Филипп перепугался не на шутку.
Он подумал, что автомобиль сейчас остановится, но тот и не думал, а только подпрыгивая на кочках, разгонялся. Он схватился за руль повернул его вправо, автомобиль вильнул, и Филипп вдалеке увидел Бутча. Он закричал:
— Бутч!
Несущийся автомобиль увидел и Грег Малруни.
— Черт, — сказал он, — там мальчишка! Лиза, где дети!? Возьми детей!
Хейнс сбежал с пригорка. Автомобиль вновь вильнул и понесся на деревья вдоль дороги. Бутч бросился наперерез:
— Тормоз! Нажми тормоз. Средняя педаль, — кричал он. Филипп скрылся внизу. Автомобиль катился прямо на Бутча.
— О, господи, — сказала Лиза, прижимая дочь. Ее муж Грег застыл у багажника. Бутч смотрел на надвигающийся автомобиль и не двигался с места. Он лишь чуть-чуть склонил голову вправо, он словно глядел сквозь решетку радиатора, сквозь цилиндры двигателя, сквозь карбюратор, сплетение проводов зажигания, панель управления и ясно видел, как Филипп давит ладонями на педаль тормоза. Когда до Бутча оставалось метров тридцать, “Кадиллак” дернулся и заскользил по траве. Бампер застыл в полуметре от ног Бутча. Лицо Филиппа показалось из-за рулевого колеса. Он улыбался.
— Молодец, — сказал Бутч. Грег захлопнул багажник и пошел к нему.
— Вот это да, сэр! Здорово!
Хейнс протянул ему руку:
— Майк Броуди, инженер-электрик. — Грег Малруни, ортопед. Мы с семьей были у тещи в Темпле, а тут остановились на пикник.
— Отлично. Слушай, Грег, у нас неполадки с машиной. Не подбросишь нас сынишкой?
— Мы едем в Уэйко. Мой автомобиль отличный — на прошлой неделе купил. А тут такое — думал врежетесь в нас!
— Подходит. Там у меня брат живет. Это недалеко.
— Садитесь. Дорогая, познакомься с мистером Броуди. У них машина сломалась.
—

Хейнс с детворой разместился на заднем диване “универсала”. Он складывал пальцы рук так, что они становились похожи на мордашки различных зверей, и каждый из детей — Филипп, ставший Виктором, семилетний сын Грега Брендон и пятилетняя дочь Эмми — старались быстрее угадать название животного.
Чета Малруни восседала спереди. Грег за рулем, его жена Лиза рядом. Лиза часто оборачивалась, глядела на детей, на приятного нового знакомого, и боялась признаться себе, что было бы здорово, если бы Грег остановился, взял всех детей и ушел бы с ними прогуляться на полчасика. Она улыбалась от жарких мыслей, бесконечно оправляла рукой волосы, потом смотрела на Грега. Тот улыбался ей в ответ.
— Собака! Страус! Крокодил! — дети хохотали и старались перекричать друг друга. Они подъехали к посту. Проверяли какой-то потрепанный “Додж”. Потом “Крайслер”. Потом дошла очередь до них. Полицейский заглянул в машину. Грег изумился:
— Что-нибудь случилось офицер? Мы были на пикнике.
— Сбежали два преступника. Ричард Марли и Роберт Хейнс. С ними заложники — мальчик восьми лет и пожилой человек. Они на синем “Форде”. Вы ничего подобного не видели? — Офицер заглянул в салон. Взгляд подозрительный, челюсть тяжелая. За ним заглянул второй.
Филипп взял солнечные очки Бутча, напялил их на себя и состроил всем рожицу, будто он продолжает играть, потом обнял за шею Бутча.
— Нет, офицер. Преступников мы не видели, мы были на пикнике, слушали только музыку. Мы с детьми. Вот мистер Броуди с сыном, у них машина сломалась. Ты никого не видела дорогая?
Полицейский посмотрел на Хейнса:
— Откуда вы, мистер?
— Мы из Остина. Ехали с сыном в Уэйко к моему брату. У нас сломалась колымага, и вот эти люди оказались любезными.
Лиза Малруни ничего не понимала в автомобилях. Она не знала, как устроен двигатель внутреннего сгорания, трансмиссия, и не представляла, что там может сломаться. Совсем не к месту она вспомнила, что их новый знакомый ничего не взял из своего автомобиля, когда перебирался к ним, только мальчишка прижимал упаковку с карнавальным костюмчиком. Мальчик был в трусиках, в которых спят, но не ездят в гости за много миль. Пульс Лизы участился: кого они посадили к себе в машину? Он ведет себя очень просто, легко с ее детьми, они смеются…
И она сказала:
— Нам это нетрудно. Мы довезем вас до Уэйко. Кажется, я знаю вашего брата. Если не ошибаюсь, он живет на Палм-стрит.
— Проезжайте, — сказал полицейский.
—

Спустя полчаса на кордон развилки подлетела еще одна машина дорожной полиции. Сержант О’Брайен выскочил и подбежал к полицейскому с тяжелой челюстью — Марку Веберу.
— Новая ориентировка. Он один. Роберт Хейнс остался один. Заложник Грейн мертв, сообщик Марли мертв. Остался Хейнс и мальчишка. Только что сообщили в управление. Он один с мальчишкой. “Форд” они бросили, угнали “Кадиллак”. Еще посетили супермаркет в Темпле. Мальчишка унес карнавальный костюм Каспера.
Вебер подозвал напарника:
— Джим, какой автомобиль сломался у тех двоих, что ехали с семейной парой? Помнишь?
— Он не сказал, шеф. Просто сказал, что сломалась машина.
— А где?
— И этого не сказал, Марк.
— Черт! — Вебер злился на Джима, но понимал, что злиться надо на себя. Он здесь главный, он задает вопросы. Проклятая служба. Проклятые преступники. За полдня они проверили сотни машин, разве за всеми уследишь, всех спросишь, что надо? Эта сучка сказала, что знает его. Или знает кого-то, кто знает его. Он что — и их взял в заложники?
— Ладно, Джим, поезжай вдоль их пути. Гляди по сторонам. Они вроде были на пикнике, где здесь поблизости можно устроить пикник? Смотри в оба, Джим. Сообщим в управление об этом, пусть поставят в известность босса, — внезапно Веберу стало не по себе: этот парень же вооружен! Пристрелил уже двоих! Что было бы если бы О’Брайен не опоздал? Он, Вебер, здесь главный… Успел бы он нажать на курок, или хотя бы крикнуть, что у него двое детей? У Вебера вспотели ладони, он вдруг ясно увидел себя лежащего поперек трассы в луже собственной крови, сочащейся из его пуза. Вебер снял фуражку и выдохнул:
— Сообщите боссу: бордовый “Понтиак”, кузов “универсал”. Черт, поздновато ты, сержант! Я бы его не упустил!
—

Дети уже забыли остановку на развилке. Они вновь хохотали: Хейнс принялся рассказывать истории о смышленом кролике. Лиза больше не улыбалась, она кусала губы и ждала. Чего — сама не знала. Грег хохотал, казалось, ему веселее всех. Он — классный парень, свозил детей на отдых. Теперь жена не будет терзать его. Он врач, у него куча работы, за дом надо платить, за эту новую тачку надо выплачивать кредит.
Маленькая Эмми захотела попить, она потянулась за апельсиновым соком, оперлась на коленку и потеряла равновесие. Рука ее дернулась, и сладкая жидкость полилась на спинку сиденья, на само сиденье, на штанишки брата и на пол.
— О, дьявол! — воскликнул Грег, — аккуратней! О, господи, это же новая машина! Возьми ее оттуда! — приказал он жене. Та вытащила заревевшую Эмми к себе. — О, Господи! Сегодня ты будешь наказана! Никаких мультиков! — у Грега безнадежно испортилось настроение. Всегда так, всегда какая-нибудь пакость от этих маленьких…
Брендон и Филипп притихли. Хейнс напрягся. Грег продолжал причитать. Хейнс сказал:
— Грег, — Лиза тут же повернулась, он посмотрел на нее, потом в спину Грега, — я хотел попросить тебя об одолжении. Ты не мог бы остановить машину?
— Что? — изумился обернувшийся Грег.
— Остановись, тебя попросили остановиться. Делай, что тебе говорят, — сказала Лиза таким тоном, которым обычно с Грегом разговаривает главврач его клиники. Он затормозил.
…Они стояли на траве: Грег, Лиза, Брендон и Эмми. Хейнс вытащил из багажника их сумки и поставил рядом. Лиза сложила руки на груди и смотрела куда-то поверх деревьев, в небо. Грег был похож пациента, только что вышедшего из комы.
— Она совсем новая, Майк, — выдавил он, обращаясь к Хейнсу, — машина совсем новая, вы уж поаккуратней.
— Не беспокойся, приятель. Я умею обращаться с техникой. Кроме того, я беру ее у тебя на прокат, — он уселся за руль, — до свиданья, миссис.
— Прощайте… Роберт, — сказала Лиза. Хейнс кивнул, и они с Филиппом уехали.
— Почему ты назвала его Робертом? Он же Майк! Ты его знаешь?! — изумился Грег, слова полицейского и похищение его автомобиля никак не вязались в его голове.
— Я угадала, — совершенно честно ответила Лиза. Как она могла выйти замуж за такого идиота?!
—

Автомобиль Грега, новехонький, упругий, послушный летел по шоссе. Хейнс ехал по разделительной полосе и редкие встречные машины шарахались в сторону, а их владельцы и пассажиры гневно-удивленно смотрели на сумасшедших, оседлавших бордового блестящего скакуна с литыми дисками вместо копыт. Посмотреть было на что: на крыше автомобиля сидел мальчишка. Он был как следует крепко привязан веревкой, но руки его оставались свободными. В лицо Филиппу жарил встречный поток воздуха, ему было тяжело дышать, в животе у него, казалось, сидят двести белок и щекочут, что есть силы. Филипп барабанил пятками по крыше автомобиля, раскидывал руки, как самолет. Что самолет! Как ракета! И то, пожалуй, вздумай ракета посоревноваться с ними, Бутч оставит ее позади:
— Быстрее, Бутч! Быстрее! Она нас догоняет!
Хейнс курил, усмехался и жал педаль. 85 миль. 90. 95. 100 миль в час. Филиппу показалось, что он вправду сейчас взлетит. Он с трудом удерживался прямо, могучая сила пыталась уложить его спиной на крышу. Он представил, что сражается с диким быком. Бык прижал его рогами и хочет свалить на землю и растоптать, надо выдержать. Филипп скалился, морщился, покрикивал, выдыхая, изо всех сил напрягал мышцы живота. Руками он держался за воображаемые гигантские рога.
…Когда он забрался в машину, у него здорово болели мышцы живота и ног, он хохотал, видела бы его мать! Филипп даже не мог представить, что с ней случилось бы. Пожалуй, то, что случилось бы с его матерью, еще не случалось с людьми вообще. Отчего-то эта мысль не испугала его, а, наоборот, показалась ему забавной. Как здорово с Бутчем! Только подумать, ведь Бутч мог зайти не в их дом! А в дом Рона или Люка! И тогда Рон ехал бы с Бутчем на Аляску, был его напарником, сидел на крыше автомобиля, а он Филипп в это время был бы в церкви. От одной мысли, что так могло все случиться, делалось плохо.
— Бутч, а что мы будем делать на Аляске?
— Как что? Пойдем с тобой на лыжах. Покатаемся на собачьих упряжках. Поглядим, как медведь ловит лосося. Хочешь поглядеть?
— Да, да, сэр. Конечно, хочу! Бутч, а если бы медведь напал, ты смог бы с ним справиться?
— Один вряд ли. А с тобой, думаю, смог бы.
— Здорово! — Филипп напялил маску Каспера, — медведь испугается Каспера! Скорей бы доехать до Аляски!
—

Они сделали большую петлю, ехали на большой скорости, то выходя из зоны приема, то вновь попадая в нее. Скупая информация, поступающая из разных участков, была не очень важным проводником, но Том Адлер свято верил в дьявольскую интуицию Гарнетта.
Они вместе уже четырнадцать лет, с тех пор, как Адлера перевели в Остин, работать под началом нового шерифа рейнджеров. Сколько они повидали за эти годы, сколько сволочи извели в округе! Ни одна преступная натура не стала бы загадкой для Гарнетта, рано или поздно он раскусит кого угодно. Стиснет зубами, проведет раз-другой челюстями, и раскусит.
Эта девочка Линда морщит лобик, чего-то зачитывает Гарнетту, что-то доказывает. Милая глупышка! Гарнетт ее совсем не слушает, он Адлер, знал манеру поведения босса: кивает, соглашается, мычит что-то утвердительное, но ее не слушает. Смотрит в окно и о чем-то думает, что-то знает. Четырнадцать лет достаточный срок узнать о напарнике все, но сейчас Том понятия не имел, какие мысли роятся в голове Гарнетта. Черт, старый матерый волк! Том верил в него, как в пятилетнем возрасте он верил в Санта-Клауса. Гарнетту бы дипломатии побольше, и он поднялся куда повыше Техаса. Впрочем, Адлер не хотел бы этого. Не хотел бы другого босса.
Адлер тоже посмотрел в окно, солнце садилось, дневная жара спадала, навстречу пролетали автомобили. Он обратил внимание на красный “Понтиак”. “Новая модель. Красавец”, — отметил про себя Адлер, когда машина на доли секунды оказалась под их окошком. Мелькнуло и исчезло лицо какого-то ребенка на месте пассажира, ребенок натянул на голову что-то белое. Том нахмурился, вспоминая…
— Разворачивай, — раздался в ушах Адлера ледяной, спокойный голос Гарнетта, — разворачивай машину Адлер, мальчишка в костюме Каспера, они украли костюм Каспера в Темпле. Быстро!
Адлер бросился к микрофону внутренней связи:
— Честер! Разворачивайтесь! За красным “Понтиаком”! Это они! — Адлер стал искать волны близлежащих полицейских участков, — черт, мы в радиотени!
За рулем сидел Брэдли — его очередь. Честер развалился рядом, высунув руку в окно. Они вздрогнули, услыхав сумасшедший голос Адлера из динамика. Брэдли слегка придавил педаль тормоза, пикап присел, пытаясь справиться с навалившейся массой фургона, Брэдли переключил скорость, свернул вправо, съехал с шоссе, развернулся, сделав как можно меньший радиус, автомобиль слегка подскочил, выбираясь на шоссе, Брэдли вновь переключил скорость и вдавил педаль в пол.
В зеркало заднего вида Хейнс увидел, как вдруг резко развернулся фургон и, набирая скорость, поехал за ними. Он немного встревожился, появилось нехорошее предчувствие:
— Филипп, заберись на заднее сиденье и ляг там!
— Зачем?
— Не знаю. Делай, что говорю. Не высовывайся!
Филипп послушно перебрался на диван. Хенйс увеличил скорость, потом еще. Пикап с фургоном не отставали. Их разделяли метров триста. Хейнс проехал еще немного, а потом свернул на луг, и понесся по траве. Брэдли в пикапе повторил его маневр.
На вид гладкий луг изобиловал кочками, машины подкидывало, и фургону в отличие от “Понтиака” и пикапа приходилось туго. Вернее, тем, кто в фургоне.
Брэдли забыл обо всем на свете, он видел только преследуемый “Понтиак” и жал педаль газа. Машину стало по-настоящему подбрасывать. Прыжки добавляли Брэдли адреналина. Сколько можно ездить по ровным дорожкам?! Вот она, настоящая мужская работа!
В фургоне царил полный хаос: посуда гремела в шкафах, пассажиров кидало из стороны в сторону, они силились сохранять равновесие, но с законами физики им было не совладать. Машины будто ехали по стиральной доске — пошла старя пашня, заросшая травой.
После очередного прыжка дверцы шкафа раскрылись, тарелки, бокалы ухнули вниз, Адлера швырнуло на Гарнетта. На него упала Линда, заехав коленкой в его обширный живот, а длинные ноги сотрудника ФБР подлетели вверх, словно два шлагбаума, он упал на холодильник, раскрыл его, и оттуда вырвались на волю полуфабрикаты.
В кабине Честер держался за ручки и потел. Губернаторский водитель Брэдли, казалось, обезумел. Честер не выдержал:
— Что ты делаешь?! — завопил он и клацнул челюстями, — это автомобиль губернатора!
— Преследую преступников! — отвечал Брэдли и оскалился. Их подкинуло чуть не до небес. И ход стал вроде легче. Ну, дружище! К дьяволу губернатора и его матрону!
Честер глянул в окно и увидел… фургон, который катился рядом с ними, но все больше отклоняясь в сторону. Черт! Брэдли притормозил, чуть повернул и поехал за фургоном. Тот прокатился, теряя скорость, и уткнулся в бугорок. Честер выскочил и распахнул дверцу фургона. Сзади маячил побледневший Брэдли.
Аккуратненько выбралась на божий свет Линда, поправляя прическу, затем грузно спустился Адлер, давя осколки тарелок. Вышел Гарнетт, повернулся корпусом вправо-влево, проверяя, целы ли кости. Сотрудник ФБР отыскал свои очки меж брикетами, вылез и надел их. Гарнетт уставился на водителей.
— Сэр, мы не думали, что так… — Брэдли лепетал, будто школьник, вытащивший стул из-под директора, — как он оторвался, вроде не особо и быстро…
— Я передам губернатору, Брэдли, — сказал Гарнетт, — передам, что ты гнался за преступником, и если бы не мы, обязательно догнал бы его. Цепляйте фургон.
Те убежали. И вдруг ожила рация. Адлер бросился к ней, а через пару минут сказал Гарнетту:
— Ред, передали, что их видели на кордоне. Их “кадиллак” обнаружили недалеко в посадках. Он бросил его и проехал с семейной парой на красном “понтиаке”, — Адлер подумал и добавил, — кузов “универсал”.
— Том, тебе надо похудеть. Ты меня чуть не задавил, — Гарнетт посмотрел на Линду, — мисс, как вы думаете, почему наш маленький заложник не поднял тревогу и Адлер измял мне все бока, а у вас испортилась прическа?
—

Без четверти девять вечера они сидели в уютном кафе Тайлера за столиком. Филипп по уши погружался в большущий гамбургер с горячим сыром, мясом, горчицей, луком и соленым огурчиком. Ел так, что два раза чуть не проглотил язык. Еще он тянулся к картофелю в пакетике и к высокому стакану с колой. Если бы не Аляска, он упросил бы Бутча остаться жить в этом кафе.
Хейнс неторопливо жевал свою порцию и глядел на официантку. Среднего роста, стройная, звать вроде Смилла. Она открывала бутылку “Миллера”, поймала взгляд Хейнса, усмехнулась. Поправила волосы. Оправила униформу, выгнув спину так, что показалось, будто в нагрудных карманах она прячет два апельсина. Она поставила пиво на поднос и пошла к их столику. Хейнс не сводил с нее глаз. Ей это нравилось.
Посетитель волновал Смиллу. Как только она его увидела, так сразу выхватила из серой массы мужиков, посетивших или посещающих кафе в течение всего дня. Да, пожалуй, в течение всей недели. Или даже месяца. Ее муж Скотт работал грузоперевозчиком в собственной с компаньоном фирме. Мотался в Луизиану, Джорждию. Не приезжал неделями. Жил в мотелях чужих городов, трахал чужих жен. Привозил ей какие-то безделушки, целовал ее, подхватывал на руки и все время врал. Почему же она должна себе в чем-то отказывать?
Она уже принесла большую жертву Скотту, когда влюбилась в него в школе. Он был старше, играл в футбол в школьной команде. На нее не обращал внимания до тех пор, пока она не выиграла песенный конкурс среди школ округа. Ей тогда прочили большое будущее, приглашали в студию Далласа на прослушивание, она ездила, оставила о себе лучшее впечатление, надо было подписывать контракт… но тут на нее обратил внимание Скотт. Сказал, что создаст свою фирму, а лет через пять сам купит ей студию. Она осталась. Где были ее мозги?! Сейчас, по прошествии пятнадцати лет Смилла не могла ответить на этот вопрос. А ведь все могло сложиться иначе. У нее могла быть совсем другая жизнь.
Теперь она вместе с одноклассником Ларри держала кафе. Четвертый год. Ревновать Скотту было не к чему, Ларри был толстый, сильно потел, да и женщинами к их большой радости интересовался мало. Кроме того, его толстуха-жена была всегда поблизости. Из экономии они держали только повара и мексиканца уборщика. Барменом был Ларри, а она официанткой. Сегодня Ларри с обеда возился с новым холодильным оборудованием, устанавливал его с людьми из компании. Судя по тому, как Ларри ввинчивал лампочки, Смилла подозревала, что он там больше мешал. Изредка он заходил в бар выпивал стакан холодной минеральной воды, пыхтел и уходил. Жена Ларри Милдред торчала за столиком с журналом, пила кофе и беспрерывно курила. Посетителей в зале было немного.
…Смилла разгрузила поднос. Но уходить не торопилась. Она надкусила соленый огурчик. Пожевала немного и голосом, не признающим много смыслов, сказала:
— Меня зовут Смилла. Если что-то понадобится, я буду вон там, — она показала пальцем в коридор, ведущий в подсобные помещения и склад. И пошла. Хейнс пил пиво и провожал взглядом ее бедра. Потом сказал:
— Филипп, если хочешь, доешь мой бутерброд. И иди в машину. Жди меня там, понял?
— Да, сэр.
— Отлично, — Хейнс поднялся, воровато оглянулся — в полумраке зала никому нет до него дела — и пошел за Смиллой.
…В неширокую щель приоткрытой двери Филипп глядел, как Бутч обнимается и целуется с их официанткой. Они шумно дышали через нос и ерошили друг другу волосы. Официантка вдруг счастливо рассмеялась и впрыгнула на какой-то стол, заваленный картонными коробками и полотенцами. Коленкой она уперлась во что-то очень твердое между ног Хейнса.
— О! — она потянулась туда рукой и сделала круглые глаза, — это зачем?!
Хейнс, ничего не ответив, вытащил из-за штанов револьвер и положил его рядом. Они вновь принялись целоваться. Симлла потянула Хейнса на себя, они перевернулись на бок, она вскарабкалась на него как-то боком и поперек, так что ее обтянутые юбкой бедра и зад оказались у его лица. Она задрала его рубаху, смяла майку — от него пахло пылью и травой, он задрал ее юбку и целовал крепкие бедра. Она улеглась на спину, вытянув руки. Хейнс полез по ней, поднимая блузку, вываливая из чашек лифа груди, поднял голову и увидел Филиппа. Проследив взгляд Хейнса, Филиппа увидела и Смилла, правда, вверх ногами. Тот, обнаруженный, вздрогнул и исчез из проема.
Хейнс внезапно почувствовал какое-то опустошение внутри. Дикое желание еще секунду назад бушевавшее в нем исчезло, будто где-то внутри Хейнса образовалась брешь, и желание моментально вытекло. Он посмотрел себя глазами Филиппа: со спущенными штанами восседающего на растрепанной женщине. Вид полуголой Смиллы потерял для него былой интерес, Хейнс вдруг зачем-то представил, как она сморкается. Он слез со Смиллы и застегнул штаны. Та вылупила глаза:
— Ты чего?
— Мы уезжаем.
— Запри его в машине! Слышишь, запри своего щенка в машине и возвращайся, — она чуть не сказала «запри в ванной», но вспомнила, что она не дома.
— Пошла ты, — беззлобно сказал Хейнс, засунул револьвер и пошел вон.
— Ах, ты скотина! — выкрикнула Смилла. Неутоленная жажда, дикая обида, что от нее отказались, приводили ее в исступление.
Она оделась, пригладила волосы и вышла в зал. В окно увидела, как отъезжает их машина. Будь ты проклят! В зал вошел Ларри. Спина и подмышки у него были темные от пота. Он с шумом выхлебал стакан воды.
— Почти закончили, — сказал он, обращаясь к Смилле, — Ларри налил второй стакан, — ребята говорят, сбежали два преступника из тюрьмы. Захватили заложников, ограбили кассу в магазине. Потом стали делить добычу — и в результате двое убитых. Один из заложников был в сговоре. Сейчас ловят последнего, у него в руках мальчишка. Ну, дела! — Ларри ушел.
Смилла прослушала его в пол-уха. Она принялась убирать посуду со стола. Обслужила клиентов, закурила и выпила чашку кофе с Милдред. Еще обслужила какую-то молодую пару. Поболтала по телефону с подругой. Позвонила матери — у нее был ее десятилетний сын.
В пол-одиннадцатого вечера вернулся Ларри. Он переоделся. Налил себе кофе:
— Сделали. Завтра подключим, проверим, — он отхлебнул большой глоток, — ну, что Смилла, не заезжал к нам преступник? Ха-ха-ха!
— Ты о чем? — спросила компаньонша.
— Черт, я же тебе рассказывал: сбежали два преступника. С заложниками. Ограбили магазин. Стали делить добычу и перестреляли друг друга. Остался парень, вооруженный. У него в заложниках мальчишка! К нам, спрашиваю, не заезжали они. Преступник с пацаном?
Смиллу вдруг осенило. Ну, скотина, держись! Ты за это ответишь. Она бросилась к телефону:
— Алло, полиция…
Дослушав до конца, что она говорила по телефону, Ларри уронил чашку.
—

Вначале Филипп сидел тихо, как мышь, боялся гнева Бутча. Потом немного осмелел и решил начать сам, уж очень было интересно узнать:
— Ты на меня злишься, Бутч?
— Нет, — ответил Хейнс, посмотрел на мальчишку и вдруг расхохотался, — ну и видок у тебя был, напарник!
Филипп мгновенно ожил, тоже рассмеялся и приступил к допросу:
— Бутч, ты целовал ей попу? А?
— Ну… Это, понимаешь, сложно объяснить…
— А другим женщинам ты попы целовал?
— Нет, Филипп, это в первый раз. Сам не знаю, что со мной произошло.
— А ей это понравилось?
— Судя по всему, да.
— Я видел. Ей нравилось. А тебе?
— И мне тоже, Филипп.
— А я бы не стал этого делать, — он подумал, — значит, ты ее любишь?
— Гм... Да, Филипп, да. Ведь я же целовал ей попу. Конечно, люблю. Ты угадал. Ты вот что: возьми листок бумаги, вон у Грега тетрадка валяется и напиши туда все, что ты очень хотел бы иметь. Все, что пожелаешь.
Филипп вырвал листок и, кусая ручку, стал аккуратно выводить свои желания. Он писал, писал, дошел до конца страницы и спросил:
— А космический корабль можно?
— Да.
—

— Значит, в Тайлере. В полдевятого вечера, — Гарнетт поглядел на часы с фосфорным циферблатом. Двадцать минут двенадцатого. Они с Адлером сидели под открытым небом, рядом с фургоном. Вверху горели луна и звезды, вокруг раздавалось стрекотанье ночных насекомых. Пахло травой и свежей землей. Адлер курил, а Гарнетт бросивший четыре года назад, старался не попадать под табачный дым. Хотя курить ему хотелось, но вместо этого он жевал сорванную травинку.
В салоне фургона под тусклым светом потолочной лампочки мирно посапывала Линда, ей отвели лучшее место, нашли плед. Сотрудник ФБР тоже дремал в фургоне. Брэдли и Честер храпели в кабине. — Ну, сейчас они спят. Где-нибудь, думаю в поле. Они целый день гоняли, проспят до полудня. Круг сжимается, Том. Перекроем все выезды вверх от Тайлера. Завтра с утра отправить ребят по близлежащим фермам. Объявлять по радио каждые полчаса. Мы поймаем его. Странно, почему-то мне он не кажется таким зверем…
— Мне тоже, сэр, — раздался голос Линды, и они обернулись, — у него есть какая-то цель, сэр. Очень важная, но движется он к ней сумбурно.
— Мы думали, вы спите, — сказал Адлер.
— Не спится чего-то. Он не преступник этот Хейнс. Вернее, он не подходит под категорию обычных преступников. Но он одинок, и ему нечего терять.
Гарнетт вдруг подумал о своем сыне Биле. Он не видел его уже восемь, нет девять месяцев. Билли жил в Хьюстоне, соруководил большой компанией по продаже газового оборудования. Успешный человек, у которого есть все в жизни: половину дал Гарнетт с женой. Другой половины Билли достиг сам. Гарнетт очень скучал по нему, просил выбрать пару дней, заехать, навестить стариков. Тот обещал. Вначале называл конкретные даты, они проходили, Билли называл новые, и они проходили, Билли говорил что-то уже неопределенное, жаловался на большую загрузку. Под конец Гарнетт вовсе прекратил приставать к нему по телефону, и тот был даже этому рад. Жена Билли кичилась своими какими-то голубыми кровями и пренебрегала родичами мужа. Что ей какой-то полицейский?
Гарнетт вдруг представил, как его сына гонят по штату, обкладывают со всех сторон, сжимают руки на горле.
—

Сквозь сон Хейнс услышал какое-то тарахтенье, мигом проснулся и напрягся. Тарахтенье приближалось, и он понял, что по направлению к ним едет трактор. В окно ударил сноп света от фары, трактор остановился, хлопнула дверь, и кто-то подошел к их автомобилю. Хейнс нашарил левой рукой револьвер. Правой рукой он обнимал Филиппа, тот положил свою голову ему на грудь и крепко спал. Хейнс заставил его надеть костюм Каспера, чтобы не замерзнуть.
В окно пробрался лучик фонарика, и Хейнс увидел лицо пожилого негра. Тот с любопытством заглядывал в салон. Хейнс опустил окно. Негр заморгал, одет он был в рабочий комбинезон.
— Здравствуйте. Мы остановились здесь переночевать. Завтра уедем. Это ваше поле? — спросил Хейнс, не выпуская револьвер.
— Ого! Поле не мое, но я здесь работал, вот возвращаюсь домой. А зачем же спать в машине? В доме найдется свободная комната, и постель, и хороший завтрак. Меня зовут Баркли.
Они поехали к Баркли. Он жил в двух милях от их стоянки. Впереди трактор, за ними катил Хейнс. Филипп, переложенный на заднее сиденье, даже не проснулся. Не проснулся он, когда Хейнс на руках перенес его на чистую постель, которую расторопно расстелила жена Баркли Рут.
От ужина Хейнс отказался, лег рядом с Филиппом, некоторое время слушал, как приглушенно переговариваются Рут с Баркли, а потом провалился в сон.
—

…В комнату вбежал негритенок и впрыгнул на кровать. Филипп сел, он только что проснулся и уставился на нового знакомого. Негритенок улыбался во весь рот, а потом протянул руку:
— Здорово! Я Клив. Мне шесть лет.
— Я Филипп. Мне восемь.
Они соскочили с кровати и друзьями побежали в гостиную. Бутч сидел за столом и пил кофе. Старая негритянка в новой по случаю неожиданных гостей розовой кофточке что-то ему рассказывала. Клив и Филипп уселись за стол, перед ними поставили яичницу с ветчиной и зеленым луком. Налили по стакану молока с пирогом. Они съели и умчались на задний двор, в сараи, где Клив обещал показать кучу интересных вещей от сломанного грузовика до силосной ямы.
Рут рассказала Хейнсу, что живут они на ферме вдвоем. Раньше она принадлежала старому хозяину, а как тот умер, сын, живущий в Остине, хотел продать ее, но старики уговорили не делать этого. Баркли сам вел хозяйство, нанимал, когда нужно работников. Это приносило сыну хозяина стабильный доход, его это устраивало, и в дела фермы он не лез. Где отец маленького Клива — никому не было известно, а мать его — дочь Рут и Баркли умерла шесть лет назад.
Рут гладила белье, говорила, говорила, а Хейнс, рассеянно слушая ее, разглядывал старые пластинки «Decca». Баркли должен был вернуться к обеду. Рут захотела изжарить свиные ребрышки, сделать салат из фасоли. Внезапно Хейнс присвистнул:
— Ого! Попробуем, — он включил проигрыватель и поставил пластинку. Через секунду комната наполнилась потрескивающим фоном и чарующей музыкой от Луи Армстронга из альбома «New Orleans Nights». Хейнс послушал немного, а потом сказал:
— А ну-ка давайте, миссис, — и протянул ей руку.
— Что вы! Что вы! — запротестовала Рут, однако поднялась. Хейнс взял ее за талию, Рут вспыхнула, и он повел ее по комнате. Клив и Филипп примчались в дом и застыли на пороге, глядя на танцующую пару. Хейнс закружил Рут, галантно поддержал, и она рассмеялась.
— А теперь вы, — сказал Хейнс Филиппу и Кливу. Те засмущались, а потом Клив выскочил на середену комнаты и стал дергаться в разные стороны, работая локтями, приседая и хохоча. Филипп пытался подражать ему.
Потом Хейнс поставил Клива спиной перед собой, наклонил его, сказал, чтобы тот просунул свои руки меж ног, взял его за ладони и плавно, но быстро дернул вверх. Клив перекувыркнулся в воздухе, и опустился на ноги. Потом еще и еще. Хейнс подкидывал их по очереди — Филиппа и Клива. Рут радовалась, как будто это подкидывали ее, но Хейнс, к счастью, ей кувырки не предлагал.
Приехал Баркли, снял башмаки и прошел в комнату. Потом Рут убежала к плите. Баркли снял рубаху, поглядел на небольшой соддом, устроенный Хейнсом с мальчишками. Он улыбнулся и прошел в соседнюю комнатушку, уселся за небольшой столик, достал из шкафчика сапожный клей, и стал озабоченно рассматривать свой башмак, у которого отклеилась подошва. Баркли стал ее отдирать, чтобы приклеить заново. Включил радио.
…Рут уже хотела звать всех к столу, как из динамика, прерывая тихую музыку, раздался жесткий голос диктора: «…в районе Тайлера… автомобиль красного цвета «Понтиак»… был одет… восьмилетний мальчик… все, кто что-нибудь видел…»
Баркли похолодел. Он поднял глаза и увидел, что вчерашний гость пристально смотрит на него. Все слышал! И, что самое ужасное для Баркли, все понял, что тот понял. Рут вошла в комнату. Хейнс подошел к Баркли, протянул руку и выключил радио:
— Мы сейчас уйдем. Понял? Сейчас тихо уйдем, не надо никуда звонить. Собирайся Филипп. Дети притихли. Рут положила руку на сердце и опустилась на кушетку, такого она не ждала!
— Клив, иди ко мне, — тихо сказала она.
— Клив, иди к бабушке! — выкрикнул Баркли. Тот не шевелился, — быстро иди к бабушке! — закричал Баркли и, трясясь от страха, подскочил к Кливу, схватил его за руку, два раза ударил и бросил на диван к Рут. Тот заголосил. Хейнс обезумел.
Широко открытыми глазами Филипп глядел, как он швырнул старого мистера на пол, стиснул у него на шее рубаху, так, что тот побурел.
— За что ты бьешь Клива, — прорычал он, — не бросился сразу исполнять твое приказание?! — Он поднял негра и бросил на диван. У Баркли, казалось, случился приступ столбняка: он полулежал на диване, смешно прижав локти со сжатыми кулаками к бокам, и не делал попыток пошевелиться.
— Меня от тебя просто тошнит, скотина, — зло сказал Хейнс и вдруг перевернул Баркли на живот, сорвал бечеву от занавесках на окнах и связал ему руки. Потом взял моток клейкой ленты со столика Баркли и заклеил ему рот. У Рут дрожал голос:
— Мистер… — она запнулась, — мистер, мы знаем, что вы хороший человек…
— Я не хороший, — сказал ей Хейнс, — но и не самый плохой. Просто я другой, — он посмотрел на Клива, — иди сюда малыш, хочешь еще кувырок?
Тот не ответил, а Хейнс взял его за руку, оторвал от бабки и подкинул в воздух еще пару раз. У Филиппа потекли слезы, за все время их долгого путешествия он впервые видел Бутча в таком состоянии. Рут забрала Клива на диван. Хейнс посмотрел на Баркли, достал револьвер и взвел курок.
— Молись, Клив, — прошептала Рут, и они оба закрыв глаза, начали петь какую-то молитву, разрывающую душу. Хейнс положил револьвер на пол, оторвал два куска ленты и заклеил им рты. Они не открыли глаз. Хейнс, продолжая смотреть на них, пошарил рукой за спиной на полу, еще, еще — револьвер не находился, он обернулся и увидел.
Дружелюбное привидение Каспер стояло прямо. Оно плакало, а в руках держало его револьвер. Хейнс посмотрел в глаза Филиппу, в считанные доли секунд понял его состояние, понял, что нужно что-то сделать, рассмеяться, поднять руки вверх, дать понять, что это только игра и ничего больше, что он Бутч не убийца, что он не… И не успел.
Грохнул выстрел, комната наполнилась пороховым дымом, руки Филиппа подбросило, и он увидел, как Бутч упал на пол. На его правом боку, на белой майке выступило красное пятно и оно увеличивалось.
Филипп выскочил из комнаты, потом из дома, побежал по двору, на секунду остановился у колодца, выбросил туда револьвер и понесся по дороге, свернул на луг, пролез под колючей проволокой, оставив на зубьях клок костюмчика и побежал к видневшимся в дали деревьям.
Хейнс тяжело поднялся. Кровь пульсировала, но ток ее немного замедлился. У него кружилась голова, дыхание давалось с трудом. Он справился с болью и поднялся на ноги. Шатаясь, подошел к пленникам, они, казалось, остекленели. Он сорвал с их губ ленту и пошел к выходу. На пороге остановился, достал из кармана маленький перочинный нож и положил на пол. Обернулся:
— Спасибо, за гостеприимство, — Хейнс вышел. Он шел по дороге. Филиппа он не видел, но почему-то ему казалось, что тот побежал именно так. Или Филипп был рядом? Хейнс заговорил, обращаясь к нему:
— Ты молодец, Филипп. Из тебя вырастет настоящий мужчина. Настоящий напарник. Но, знаешь… Я бы не выстрелил в них, я бы не стал их убивать… — Хейнс глубоко вздохнул, увидел колючую проволоку и белый клочок на ней. С трудом перелез, — я и убил-то в своей жизни всего двоих человек. Один обидел маму. Другой — тебя. Больше никого.
Издали Хейнс увидел, что Филипп вскарабкался на один из больших дубов, растущих у озера. Он добрел до дуба, тяжело сел под ним, прижимая снятой рубахой рану.
— Я еду в Аляску Филипп. Еду к своему отцу. Слушай, что он мне написал, — Хейнс достал из заднего кармана сложенную пополам открытку, — вот здесь: «Здравствуй, дорогой Роберт. Пишет тебе твой отец…», ага вот: «…мы не виделись с тобой много лет. Приезжай ко мне, и мы сможем лучше узнать друг друга». Вот так он мне написал. Он никогда мне не писал. А тут вот написал. Я и собрался в Аляску. С тобой, если хочешь… Решай, Филипп, а я пока полежу, — Хейнс лег на бок и закрыл глаза.
Филипп медленно слез с дерева. Подошел к Бутчу, поглядел на его рану. Тот открыл глаза и улыбнулся:
— Привидение!
— Погоди, я сейчас! — сказал Филипп и убежал. Он носил в горстях воду из озера и лил ее на бок Бутча. Потом он вдруг увидел, что они не одни.
Со стороны фермы он увидел полицейские машины. Много машин полукругом. Они проехали чуть-чуть и остановились метрах в двухстах.
…Гарнетт выбрался из своего фургона. За ним Адлер и остальные. К ним подошел лейтенант дорожной полиции Лайнел Брукс.
— Они вон там, у озера. Хейнс ранен.
— Вижу.
— Вот что еще, сэр. Сейчас на вертолете привезут мать мальчика, — он показал рукой на отдаленную точку в небе, которая увеличивалась. Гарнетт почесал затылок. Прошел немного вперед.
Хейнс с Филиппом глядели, как садится вертолет.
— Филипп, — сказал Бутч, — вон твой космический корабль. Из вертолета вышли люди, полицейский помог выбраться Деборе. Адлер подошел к Гарнетту, словно букет цветов вручил ему мегафон. Тот сказал в него:
— Бутч Хейнс… — получилось визгливо, Адлер подскочил и поправил рычажок, — Бутч Хейнс, моя фамилия Гарнетт, я шериф. Ты окружен, тебе некуда бежать. Отдай мальчика, и мы сможем поговорить.
— Я еду в Мексику, шеф, — как мог громко выкрикнул Хейнс, и повернулся к Филиппу, — это я их обманываю, — потом вновь Гарнетту, — подожди минутку, шеф. И… у тебя есть жевательная резинка. И конфеты?!
— Что?
— Конфеты. Шоколадные, любые. Мне нужны конфеты! Это мое требование.
Гарнетт соображал, а Линда уже бросилась в фургон, потом к полицейским:
— Давайте, ребята, давайте, все что есть! — Полицейские выворачивали карманы, доставали упаковки жвачек, конфеты, Брэдли достал из бардачка машины пару шоколадных батончиков, немного расплавились, но ничего.
— Есть!
— Так, шеф, слушай дальше, — Хейнс достал тетрадный листок, исписанный Филиппом и стал читать, — комиксы про супермэна и бэтмена, поездка на аттракционы, мороженое, гамбургеры, кока-кола, велосипед, мультики по телевизору, гулять с друзьями, посмотреть, как медведь ловит… — он остановился, а потом продолжил, — пусть мать Филиппа обещает, что все это у него будет. Тогда отпущу его.
Линда ткнула мегафон ко рту Деборы. У той были совершенно ошалелые глаза.
— Ну, скажите, что обещаете! — жестко произнесла Линда.
— Обещаю!
— Отлично, я выпускаю на вас дружелюбное привидение, — Хейнс посмотрел на Филиппа, — ну, напарник, иди к ним, — он засунул ему за пазуху пачечку долларов, — иди, иди. На Аляску поедем в другой раз. Не плачь. Поднимай руки и иди к ним. Скажешь: трюк или угощение. Иди, Филипп. А славно мы с тобой покатались! — он развернул Филиппа и легонько ткнул в спину. Тот пошел, а Хейнс стал уползать вдоль озера.
Филипп шел, высоко подняв руки, нацепив на лицо маску Каспера. Слезы застилали ему глаза, но все четче и четче видел автомобили, полицейских с оружием в руках, все целятся в его сторону, но куда-то позади него, видел высокого человека в широкополой шляпе, который стоял впереди всех, видел свою плачущую мать. Он увидел, как человек в костюме и темных очках, раскрыл чемоданчик и достал оттуда винтовку с оптическим прицелом и положил на капот машины, и приник к ней. Он уже слышал, как все шепчут ему: «Беги, Филипп, беги к нам! Беги, беги, беги…» Шептали люди, шептали лупоглазые машины, шептала трава, шептали позади могучие дубы… Беги, беги, беги!
И Филипп побежал. Он бежал к чему-то очень дорогому для себя, к тому, что он мог потерять безвозвратно, навсегда, и больше никогда не увидеть, и от одной этой мысли сердце его разрывалось от горя, он ни о чем не думал, а просто хотел быть рядом с тем, что дороже самого лучшего в мире космического корабля. Он бежал, бежал, бежал, маска Каспера слетела с него, а он все бежал, пока не уткнулся плачущим лицом в белую майку, ставшей, правда, уже красной. Хейнс обернулся и криво улыбнулся:
— Филипп, мы же с тобой договорились…
— Они тебя застрелят, — прошептал Филипп. Потом он обнял Бутча. Крепко, как мог.
— Он не хочет отпускать мальчика! — сказал лейтенант Брукс.
— Вряд ли это так, — сказала Линда.
— Ладно, стойте здесь, — сказал Гарнетт, — он прошел мимо машин, мимо сотрудника ФБР.
— Он у меня на прицеле, — сказал тот, — как только мальчик отойдет в сторону…
— Без моего приказа не стрелять, — отрубил Гарнетт и отодвинул ствол. И пошел к ним. Он остановился метрах в пятидесяти и поднял руки:
— Я без оружия. Отдай револьвер.
— У меня его нет. Мой напарник позаботился об этом, — Хейнс выпрямился и, прищурившись на низкое солнце, поглядел на Гарнетта, — мы, кажется, знакомы, босс?
— Да, Бутч, — Гарнетт слегка качнул головой. Отчего так, казалось, надежно похороненное прошлое… — шестнадцать лет назад… Я был шефом полиции Остина.
Хейнс усмехнулся.
— Подожди, шеф, я скажу пару слов своему напарнику, — он опустился на колени сбоку Филиппа, взял его одной рукой за плечо, — вот что, Филипп, возьми это… — и потянулся рукой в задний карман джинсов.
Лейтенант Брукс дернулся, сотрудник ФБР приник к прицелу.
— Стойте, стойте! — шептала Линда.
— Тянется к оружию, — шептал Брукс.
Хейнс медленно потянул из кармана открытку.
Гарнетт обернулся, увидел дуло винтовки, закачал головой, прошептал:
— Подожди, подожди. Нет, нет…
Хейнс достал открытку.
Грохнул выстрел.
Пуля попала прямо в грудь, и Хейнса отбросило на спину.
— Бутч! — завопил Филипп, — Бутч! — он силился поднять его руку, Хейнс глядел на Филиппа своими пронзительными глазми. На него навались что-то тяжелое, просто невыносимо тяжелое, небо меркло, он уже почти не различал Филиппа, не слышал шума дубовых крон:
— Филипп… Фили… — Хейнс закрыл глаза, голова его откинулась. Филипп заплакал в голос.
…Они побежали все: Адлер, Дебора, Линда, Брэдли, Честер, полицейские. Дебора обхватила Филиппа, прижала его к себе и повела назад. Он все оборачивался, оборачивался. Из-за пазухи, сквозь дыру костюмчика улетучивались доллары, ветер подхватывал их. Его посадили в вертолет и увезли. Он не глядел на пилота, не глядел на панель управления, он глядел вниз…
Брэдли стоял, уперев руки в бока, и глядел на Хейнса.
— Он не вооружен, сэр.
— Знаю, — Гарнетт зашагал назад. Линда и Адлер за ним. Он подошел к сотруднику ФБР и от души врезал ему по физиономии:
— Я не разрешал! — неумело закричал Гарнетт, он никогда не кричал. Сотрудник упал на Брукса. Подкралась Линда и ударила сотрудника между ног. Тот снова упал на Брукса.
— Ред, Ред! — воскликнул Адлер, — Ред, я тоже думал, что у него револьвер…
Гарнетт уселся на капот машины. Развернул, то, что он взял из рук Хейнса. Это была цветная открытка. Коллаж. Изображено северное озеро. Лось на берегу у леса. В правом верху врезка: гризли бьет лапой лосося на пороге реки. В левом верхнем углу еще врезка: ночной город. И надпись: «Анкоридж. Аляска». Он прочел открытку: «Здравствуй, дорогой Роберт. Пишет тебе твой отец. Вчера я пошел в лес, и вернулся с полпути. И подумал, что пришло время написать тебе. Мы не виделись с тобой много лет. В сущности, можно сказать, мы никогда с тобой толком не виделись. Приезжай ко мне, и мы сможем лучше узнать друг друга».
— Вернулся с полпути, — прошептал Гарнетт, — вернулся с полпути... Почему ты бежал, Бутч, тебе дали всего год… Всего год… Почему ты бежал? «Вернулся с полпути»… — внезапно он понял. Он, старый рейнджер, много повидавший в жизни, все понял. «Вернулся с полпути». Если он напишет Билли, что он, его отец Ред Гарнетт, вчера поехал в управление, и вернулся с полпути, бросит ли Билли свои контракты, помчится ли к нему? «Вернулся с полпути»…
К нему подсела Линда. Гарнетт посмотрел на нее и сказал:
— Я ничего не знаю. Я ничего не знаю. Но «почему» бежал Бутч Хейнс я вам могу сказать. Вас что-то держит в Хьюстоне, кроме вашей работы? Перебирайтесь ко мне. Мне нужен толковый помощник. Мы с Адлером не молодеем…
—

Гарнетт остановил машину, вылез и прошел в дом семьи Рузович. Дебора встретила его:
— О, сэр…
— Здравствуйте, мисс. Я к Филиппу. Хочу взять его с собой, немного покатать. Он дома?
— Да, да, конечно. Филипп!
Они приехали в кафе-мороженое. Гарнетт взял две порции шоколадного, себе кофе, отпил и поморщился. Сколько они кладут сюда сахара? Он сказал Филиппу:
— Ну, малыш, слушай. Завтра я беру отпуск. На три недели. И мы с тобой поедем. Знаешь, куда? На Аляску, к старому мистеру Хейнсу. Мы расскажем ему о сыне, о Бутче. Я бы и сам рассказал, но ты то лучше моего знаешь? Посмотрим лося, посмотрим, как медведь ловит рыбу. Хочешь?
— Да, да, сэр! Конечно! Вот только…
— Что?
— Что скажет мама, сэр?
— Ну, Филипп, ты уже мужчина! Сам можешь решать. Ну, решай!
Конец