Что в имени тебе моём…
Жила-была мать. Деток у неё было несметное количество. И новые нарождались. Радовалась мать, когда новые-то детки появлялись. Ишь, какие ладненькие да крепенькие. Пока растут – радость, вырастут – помощники. И по хозяйству и за другими малышами присмотреть. Её-то дело – накормить, одеть-обуть, в школу проводить. Постарше станут – поучить ремеслу или наукам каким, чтобы легче им было по хозяйству управляться. Оно, хозяйство-то, немаленькое. Двор велик, а угодья разные и того больше. Только вместе да дружно можно управиться-то. Соседи заглядываются на хозяйство, у них и двор поменьше и угодий таких нет. Они хорошие, соседи-то, но всё ж таки заборчик какой-никакой нужен: известно, в неогороженном дворе всякий прохожий – хозяин. Зачем их дразнить-на грех наводить? Тоже забота немаленькая –подлатать там, калиточку поправить, подновить, когда требуется. Однако детки дело ладят исправно, на соседей поглядывают, но свою заботу понимают. И то ведь, своим умом надо жить, своё хозяйство разуметь. Сослепу по-соседски сварганишь – кур насмешишь. А того хуже – хозяйству урон.
А детки-то все разные. Что по обличью, что по характеру. Которые покрепче – держатся кучкой и в своём деле порядок соблюдают. Опять же, тех, что послабее не обижают. Где помогут одежонку новую справить, по хозяйству чего ни то пособить не гнушаются. Сообща-то и получается как надо. Не без того, конечно, что и прореха где ни то образуется. Да и то, детки-то не все норовят матери помогать. Есть и такие, которые, как кукушки: пока маленькие – у других куски изо рта вырывают, стараются вытолкнуть из гнезда, чтобы, не дай бог, кому что перепало. А вырастают и до свидания! Через ограду сигают, да ещё и сундук с добром стараются прихватить. Знает мать – этих не насытишь… Неудачные получились, малоуменькие. Хоть и ремёсла да науки повыучивали, звания да награды всякие старались получить, толкались изо всех сил, вперёд пробиваючись. А того не поняли, что главное-то у них не голова, а пузо. Которому сколько ни давай – всё мало. От него, от пуза ненасытного, и глаза застит и уши закладывает. Не видят и не слышат бедолаги никого, кроме себя, обиженного и разнесчастненького. Пока дома – ругают мать потихоньку, шепотком, брызжут слюнкой по тёмным уголкам. Когда рвутся к столу – славословят и нахваливают, надеются, что услышит мать и даст кусочек послаще. Не догадываются, убогонькие, что мать-то всё слышит. И хвалу и хулу. И не понимают, что её-то материнское дело – на стол собрать. А уж драки из-за места за этим столом сами же детки и устраивают. По слабости ума, да по жадности утробушки. А уж когда за забор перемахнут – держись мать. Во всю кукушкину мочь вопят и стонут, тебя проклинаючи. Опять же не от большого ума. Не держит мать деток на привязи, хочешь поискать счастья по соседям – скатертью дорожка. Немало таких, что и нашли. Мать за них только радуется. Счастливый ребёнок – добрый и ласковый, как за такого не порадоваться-то? А эти, что по кукушкиному подобию получились, они и в соседях самые разнесчастные. Иначе с чего бы им желчью исходить, слюной да пеной брызгать, свою мать недобрым словом поминать? И то, какой спрос с пуза, которое у них заместо головы? Хоть и жалко. Пусть неудачные, но дети всё ж.
Вон, гляди, ещё один дырку в заборе ковыряет. Чего ж ты ограду портишь? Ведь в ворота не заказано. А, понятно. Мешок проталкивает. Знать из тех, что у своих подворовывал, теперь к соседям утащить целится. Стало быть, опять жаловаться будет, что забижала я его сызмальства. А после и совсем со двора наладила. Куда ты, глупенький? Кабы ты от пуза своего мог убежать, да научиться головой работать - глядишь и получилось бы чего ни то. Хоть тут, хоть там.
Не слышит, старается шибко, мешок немаленький, да и пузо под стать. Ругается только. Спрашиваешь, кто я такая? Не узнаёт со страху-то. Мать я твоя, несмышлёныш. Родиной меня зовут. Ну, давай-давай, старайся. Храни тебя бог.