Гаврила был известным мужем,
Гаврила строил города.
Утром Петру Первому было крайне плохо. Будь он Вторым или Третьим,
или просто Петькой, ему все равно было бы плохо. То ли "анисовка" накануне
была не та, то ли было ее слишком много. Наливали то по-царски.
- Меньшиков, - простонал Петр. Тишина. Лишь ветер воет и "мертвые с
косами стоят" - подумал Петр. Сил не было, во рту гадко, в стакане пусто, в
голове не то, что мысли, даже намека на оную.
- Меньшиков, - попробовал прорычать Петр. Не рычалось. Заржала
лошадь. Залаяла собака. Сигналы точного времени пропел петух. Заблеял
баран.
"Хоть бы Меньшиков голос подал", - подумал Петр и обессиленно
уронил голову на седло, на котором спал.
- Ме-ме-ме, тьфу, Меньшиков, твою мать, - из последних сил заорал
Петр. Собственный рев отозвался колокольным звоном в голове. Бум-бум-бум.
- Апчхи, как водиться простыл, мин херц. Говорил Вам вчерась,
негоже водку со льда глыкать…
- А кто ж тебя заставлял?
- Кроме Вас то некому.
- Цыц, Алексашка, с утра на государя наговаривать.
Александр Данилович знал это и без высочайшего напоминания, иначе
не был бы он при государе столь долго. На плаху Петру отправить кого -
легко, что штоф водки опрокинуть. Вот чего сейчас не мешало бы так именно
этого штофа.
- Петр Алексеич, не вели казнить, вели слово молвить.
- Молви, - Петр благосклонно махнул рукой.
Меньшиков с минуту еще помялся, отошел подальше и выпалил:
- А водки, Петр Алексеевич, нет!
Меньшиков присел как раз вовремя. Ботфорт Петра просвистел над
головой и вдребезги разнес каминную полку. Меньшиков досадливо присвистнул.
Камин было жалко. Камин был его собственный.
Меньшиков хорошо знал привычки Петра. Вставать он не торопился. У
ботфорта была пара.
- Петр Алексеевич, уж буфет то не разнесите. Рюмашки там. Авось
сгодятся ишо.
- Кисель из твоего хрухсталя на твои похороны пить будем.
Раздался звон, ни на йоту не дававший усомниться, что на похоронах
пить будут не из хрухсталя. Ботфорты закончились.
- Мин херц, могет рассольчику?
- Сам его пей, сволочная морда. Водку куда дел?
- Так вчерась викторию отмечали над Карлой…
- Это помню.
- А что самолично шведа распугали, Петр Алексеевич, помните?
- Да, ни хрена я, Сашка, не помню. Чего же голова так болит?
Маркитане, что ли водку чухонскую подсунули?
- Обижаешь, Петр Алексеич, шведский абсолют. Пробу сам снимал.
- Ух, Алексашка, добалуешь. Кто мне третьего дня какого-то
мальборийского табака целый фунт отсыпал?
- Так ить…
- А я какой курю? Опять мою Герцоговину Флор Голицыну по
шпикулянтской цене загнал? Со шведом поквитаюсь, тобой займусь. Правильно
давеча "Ведомости" про тя писали, тащишь казенное, чертяка.
Меньшиков обиженно надул губы, но на всякий случай отошел подальше.
Свои тяжелые краги Петр тоже любил метать, причем по большей части очень
метко.
- Петр Алексеевич, а кто написал то? Сами ведь статейку и тиснули в
"Ведомости".
Ржали аки конь ишо: "Посмеемся Сашок". Ник нейм какой то чудной себе
выдумали - Нихт Ферштейн-младший. Старшего то в глаза никто не видел.
- Цыц, Сашка. Тут политика аз есмь, а твоя наглая… - Пауза. - Лицо
то бишь твое давно по кулаку моему скучает.
Меньшиков нащупал дверную ручку. Лицо его по царево кулаку не
скучало - это точно. Левую скулу до сих пор саднило.
- Что, генерал от инфантерии, водки не сыщешь?
Меньшиков отрицательно покачал головой. Петр закрыл глаза. С минуту
молчал.
- Тогда лошадей седлай! - заорал царь с такой силой, что китайская
ваза испуганно качнулась и полетела навстречу дубовому паркету. Меньшиков
тем временем был уже на полпути к конюшне.
Через час они уже ехали берегом Невы. Петр смотрел на низкий
чухонский берег реки и грыз гусиную лапку.
Неожиданно он повеселел лицом, и вытянув вперед правую руку с
гусиной косточкой, торжественно произнес:
- Здесь будет город заложен!
- Петр Алексеевич, так закладывать уже нечего. Вчерась трактирщику
половину Малороссии заложили.
- Чепуха, Меньшиков. Главное, Полтава, наша. Там свое и возьмем.
Петр на удивление легко соскочил с лошади и зашагал по топкому
берегу. Спешившийся Меньшиков за ним не поспевал. Петр остановился. Он
широко расставил ноги. Левую руку заложил за пояс, а правой указывал в
сторону устья реки. Могучий царский голос лился над дикими брегами.
Я знаю, город будет.
Я знаю, саду цвесть,
Когда такие люди…
Петр с недоверием посмотрел на Меньшикова. Тот уже по уши увяз в
грязи.
Ударив себя правой рукой в грудь, Петр завершил:
В стране расейской есть.
Меньшиков икнул.
- Какие строки, Сашок! Какой простор! А Карлу по шее стоит надавать
- хреновая у него водка.