(статья опубликована в журнале "Уральский Следопыт", 2003 г., № 5)
В мае этого года исполняется 100 лет со дня рождения Николая Николаевича Хрущева. В 50-х – начале 60-х годов он был частым гостем в журнале «Уральский следопыт», опубликовал здесь несколько очерков о своем родном Нижне-Сергинском районе и проиллюстрировал их собственными рисунками карандашом и пером.
Едва ли много осталось ветеранов журнала, кто помнит Николая Николаевича. Ведь со дня его смерти тоже уже минуло 40 лет. Едва ли у многих давних и верных друзей «Следопыта» сохранились номера с его статьями. Но мне почему-то кажется, что и те статьи, и публикуемый ныне материал – воспоминания о военных дорогах Н.Н. Хрущева — почти у каждого читателя вызовут в памяти что-то очень знакомое.
Ответ очень прост — таких людей всегда было много в России. В городе ли, в деревне они жили, всех их объединяло одно качество, которое коротко можно назвать — неравнодушие. Подобно героям Константина Паустовского (кстати говоря, любимого писателя Николая Хрущева), они с любопытством вглядывались в окружающий мир, находили удивительное в обычном и повседневном.
«Только четвертое марта, - пишет в 1962 году Николай Хрущев в своих дневниковых записях, - а вокруг уже что-то весеннее. Может, это капельки на концах сосулек, чириканье воробья, голубые кружева-тени на снегу, пригрев повеселевшего солнышка. Для меня март – тихое с небольшим морозцем утро, хрустящий под ногами ледок лужиц, особый матово-серебряный воздух, в котором звенит бодрая песенка большой синицы.
Теперь начинаешь ждать много простых, но нужных радостей: первых проталин, желтых глазков мать-и-мачехи, фиолетово-синих грачей, журчания лесных ручейков, звонких жаворонков в высоком голубом небе».
Он любил жизнь. Верил, как пелось в популярной тогда песне, «что это взаимно». Был одарен от природы разносторонними способностями, наблюдательностью и обостренным чувством красоты. Все это и давало силы перенести страх и голод 20-х, годы репрессий (которые коснулись родственников и самого Николая Николаевича, и его жены), войну, послевоенную разруху и нужду, собственную тяжелую болезнь… Хотя нет, не все было так просто.
«Почему мы так грязны? Почему редко кто из нас любит чистоту, порядок? Почему самый культурный человек терпит и облезлую стену своего дома, и помойную яму под окном, и копоть на кухне?..» (Под впечатлением от командировки в город Октябрьский в Башкирии.).
«Я, по-видимому, слишком много видел в жизни приманок, если сейчас каждая из них воспринимается мной как… искусственная мушка.
Мне нужно немного: возможность работать на плановой работе, которой я отдал восемнадцать лет и не быть ишаком, которого не видно из-за навешенного на него груза». (После того как Н.Н. Хрущеву было сделано не терпящее возражений предложение-приказ принять на себя обязанности главного бухгалтера.).
«Выражаясь языком плановика, вокруг девяносто процентов лжи. И сколько лодырей вокруг! Сколько красноречивых болтунов, сколько хамелеонов… Самое скверное в том, что они преуспевают». (Комментарии излишни.).
Но как меняется его тон, когда речь заходит о природе, о Михайловском заводе – родине его предков, о любимой, изученной вдоль и поперек реке Серге. Здесь он дома, счастлив, в гармонии с миром и собой.
«Серга зимой! Наверное, она не менее хороша, чем летом, осенью. Может быть и лучше. Снег всегда преображает знакомые места…
Скалы-камни в лохматых снежных шапках похожи на задумавшихся стариков. На льду темная полоска полыньи. Здесь из-под скалы выходит родник. Иногда видели в этих местах бойкую птичку: купается в мороз, да еще поет. На это способна только оляпка.
Вьется по реке полузаброшенная дорожка. На ней санный след. Проехал кто по сено и обратно. Ехал, и сено трусилось-сыпалось. По ночам зайцы с крутых берегов, через глубоченные сугробы до этого лакомства добираются: вправо и влево цепочки следов отходят.
Ни звука, ни шороха. Природа в дремоте до весны».
Это написано за несколько недель до смерти, в феврале 1963 года.
Николай Николаевич Хрущев родился 29 апреля (12 мая) 1903 года в Екатеринбурге. За пару месяцев до этого родители его переселились туда из Михайловского завода. Его отец, Николай Михайлович Хрущев, служащий писчебумажной фабрики Захарова, получил «повышение» — был переведен в Екатеринбург заведовать складом при фабричном магазине. Потом он перешел на работу в торговый дом «Братья Агафуровы». Туда на место отца в 1919 году на должность конторщика после окончания торговой школы заступил его 16-летний сын Николай.
Сам же Николай Михайлович в 1919 году был мобилизован в колчаковскую армию и отправлен сопровождать гурт скота в Сибирь. После разгрома колчаковцев, возвращаясь домой, он умер от желтухи на маленькой железнодорожной станции под Омском.
Николай оказался кормильцем большой семьи (мать, младший брат и младшая сестра). Работал конторщиком, счетоводом («калькулятором», как говорили в 20-е годы). Денег все равно не хватало, и в 1922 году семья перебралась обратно в Михайловский завод, «ближе к земле». Николай Хрущев определился на бумажную фабрику, затем работал на Михайловском железоделательном заводе. В 1927 году женился на молоденькой машинистке Зине Белоглазовой. В 1931 году с женой и сыном (названным по моде того времени Альфредом) он вновь переехал в Свердловск.
Впереди был длинный и впечатляющий послужной список — бухгалтер, старший экономист, завсектора экономики, старший ревизор... А в стол ложились воспоминания об отпусках, проведенных в Михайловском заводе и в экспедициях по реке Серге, заметки о растениях, рыбах и птицах родного края, акварельные зарисовки лесных и речных пейзажей, фотографии бородатых старожилов-земляков, рисунки, на которых в деталях, любовно и радостно запечатлены предметы старинного заводского быта. Он, всю жизнь имеющий дело с колонками цифр, считал краеведение не вторым, а первым, главным своим делом и сочетал в нем поэтический склад своей души с пытливостью ученого и бухгалтерской дотошностью.
Началась война. Хрущев не должен был попасть на фронт – еще в 1927 году комиссия признала его полностью негодным к военной службе по состоянию здоровья. Однако же, будучи мобилизованным через финотдел штаба УрВО, он оказался на передовой, был на пяти фронтах — Западном, Северо-Западном, Северо-Кавказском, Южном, Прибалтийском. На Северо-Западном и Северо-Кавказском фронтах он участвовал в боях, был награжден орденом Красной Звезды и несколькими медалями. Впечатления о тех годах и о дальних военных дорогах он переложил после войны в рукописный альбом и сам его проиллюстрировал. А все рисунки рождались прямо в походах, в минуты передышек между боями, в крестьянских домах и солдатских землянках. Рисовал Николай Николаевич на случайных клочках бумаги, всем, что попадало под руку — даже кухонную сажу однажды испробовал. Рисовал то, что видел – лица однополчан, черные заснеженные подмосковные деревеньки, нежную весеннюю зелень (как радовался он, когда впервые за несколько месяцев в его руки попали цветные карандаши!), крепкие северные избы с деревянными «кружевами», сказочные леса средней полосы России, астраханские ветряные мельницы и рыбаков на Волге, кавказские и крымские ландшафты, готические шпили прибалтийских городов. Исследователь тоже не дремал — сквозь альбом проходят зарисовки наиболее интересных зданий, предметов быта, местных жителей в традиционной одежде. Военный альбом Хрущева — удивительный документ. Маленький, скромный, но красноречивый памятник победе – но не только победе над фашизмом, а прежде всего победе человеческого духа над лишениями, страхом смерти, болью разлук и потерь.
С 50-х годов и до смерти Николая Николаевича продолжалось его сотрудничество с «Уральским следопытом». Это время было для него наиболее творчески плодотворным и, наверное, самым счастливым. Больше всего рукописных материалов датируется именно 1948—1963 годами. А главное, появилась возможность опубликовать написанное. Сохранился редакционный бланк удостоверения: «Николай Николаевич Хрущев по заданию редакции «Уральского следопыта» направляется в Нижне-Сергинский район Свердловской области для сбора материалов к очерку». Дата — 1960 год. Подпись — Вадим Очеретин...
Автору этих строк не довелось встретиться с Николаем Николаевичем лично – он умер за несколько лет до моего рождения. Мы – очень дальние родственники, настолько дальние, что можно считать чудом тот факт, что его архив попал в результате всех семейно-квартирных катаклизмов именно ко мне. Я вселилась в квартиру, где много лет жила его вдова Зинаида Васильевна, где за дверками старинных шкафов остались стоять его книги, а на антресолях лежали его бумаги.
Сначала мы с мужем долго разбирали книги, не переставая удивляться, какой разносторонней личностью был человек, который их собрал. Книги о природе, о птицах (даже знаменитое дореволюционное издание Дмитрия Кайгородова с иллюстрациями, переложенными папиросной бумагой!), о том, как вести наблюдения за живой природой, как читать и составлять топографические карты, о гербариях, об археологических находках на Урале, о реках и озерах. Сборник «О писательском труде» - Николай Николаевич учился у своих старших и знаменитых собратьев по перу точно и образно выражать мысли на бумаге, учился внимательности к языку, развивал природное чувство слова. Шеститомник Паустовского с четкими карандашными пометками на полях. Альбомы живописи – Серов, Грабарь. Пособия начинающим рисовальщикам (сам он неплохо владел и карандашом, и пером, и кистью. Особенно удавались ему акварели. Не боялся работать маслом – пара-тройка пейзажей написаны твердой, не по-любительски уверенной рукой.). Справочники по фотоделу. Труды по языкознанию. Словарь латышского языка… Философский словарь… Карты, карты, карты… Подшивки журналов – «Охота», «Фотография», «Уральский следопыт».
Потом пришла очередь архива. Чего там только не оказалось! Альбомы с фотографиями (аккуратно подписанными, с датами и комментариями, что делает их еще ценнее), альбомы с рисунками, акварели, пейзажи и портреты маслом, папки с рукописями, тетради, блокноты, тезисы научных конференций (да-да, Николай Николаевич со своим средним специальным образованием и профессией плановика-экономиста был частым и желанным гостем не где-нибудь, а на филологическом факультете УрГУ. Он посвятил много лет составлению словаря народного говора Нижне-Сергинского района – немалую долю его архива занимают карточки с будущими словарными статьями. Интереснейший был бы, наверное, труд).
Обнаружилась среди рукописей и подробная хроника Михайловского завода, со времени основания поселка до 50-х годов XX века, снабженная выписками из архивных документов и ссылками на опубликованные монографии и статьи. Ему было интересно все! Незадолго до смерти он даже начал собирать материалы по истории улицы Первомайской, где в то время жил, но работа эта осталась в эскизах, в «наметках».
Нет, не о таких, как Николай Николаевич, сказал когда-то Пушкин — «ленивы и нелюбопытны»…
Хорошо помню Зинаиду Васильевну Хрущеву. Она пережила мужа на 30 лет. Жила только воспоминаниями о нем. Единственный сын рано умер, с внуками отношения складывались сложно, в какой-то момент, видимо, общение прекратилось совсем. След их теряется в Днепропетровске. (Может быть, этот номер журнала попадет к прямым потомкам Н.Н. Хрущева, и они откликнутся?..). Все письма Николая Николаевича с войны (а они с женой оказались разлучены в общей сложности на 6 лет) Зинаида Васильевна бережно хранила и перечитывала каждый день до самой смерти. Была она женщиной хозяйственной, до старости красивой, элегантно одевалась, любила вышивать и вязать крючком кружева. В архиве сохранился ее девический альбом с модными тогда песенками и наивными стихами. Я помню ее уже суровой, неприветливой, с годами становящейся все более капризной старухой. Что ж, можно понять — лучшее в ее жизни давно осталось позади. Она и Николай Николаевич были удивительно счастливой парой. Почти на всех его женских портретах – ее черты, ее улыбка, все его письма начинаются словами «Дорогая моя Зинулька». Она сохранила в целости и сохранности бумаги мужа, хотя едва ли их читала. Ее призванием был уют, порядок, налаженный быт. Насколько важна была эта сторона жизни для Николая Николаевича, мы можем себе представить из процитированных дневниковых записей. И как же, наверное, дорожил он возможностью, не отвлекаясь ни на что, полностью погружаться по вечерам в свои записи и рисунки. Потому что он был из тех людей, кто честно делает на земле свое маленькое дело, но чей беспокойный дух не довольствуется «хлебом единым» и ищет себе выхода даже там, где, казалось бы, его нет.