Оживший город
или только черт знает, что такое!
Много странных событий произошло сегодня в нашем, обычно тихом, городке. Столица наша первая вдруг ожила и стала жить только ей и никому больше понятной жизнью. И изменения эти были заметны очень многим людям, пусть даже и против их собственного желания. Люди все эти были почти до безумия разные: разные профессии, разные увлечения, пол, цвет волос и глаз, место работы и месячный заработок. Но было одно единственное сходство, что объединяло их в одно целое, заставляло почувствовать себя частью общей, однако отнюдь не системы. Сходство это – город наш родной. Именно то, что всех их можно было назвать жителями нашего города изменяло их и душе в эти интригующие и отнюдь не простые дни. Именно эти люди ощутили всю щекотливость ситуации, что имела место сегодня. И подтверждения тому события, которые случились с каждым из них в этот осенний день. Должно быть каждый из них после всего поверил и в магию, и волшебство, и еще во много других вещей, за которые людей награждают беленькой рубашкой с чересчур длинными рукавами…
Почти все сегодня было не так, как обыкновенно. И погода стояла не как обычно. В это время осени должны были идти дожди, но глядя на небо люди дивились – не единого облачка. Солнце светило очень ясно и блики от светила расплывались по блестящим черепицей крышам града. Застоялась что-то сухая и теплая погода, но люди, не склонные доверять изменчивой судьбе и метеоцентру уже успели облачиться в осенние плащи и куртки. Старожилам сиё событие в природе тоже не приходилось по душе, всё они твердили о нечистой силе, про оживший город и прочую, для многих непонятную, «чепуху».
Фигура я обычно вдумчивая и упертая, но в этот раз согласился и со старожилами, раздумывая над их словами, и с жителями города, решив тоже одеться потеплее. Просто гуляя по осенним улицам, я высматривал что-нибудь удивительное и необычное. И должен признаться, мне порой это удавалось.
Совсем странный человек двигался по улице Сумской в направлении парка Шевченко. Народ почтительно расступался на его пути. И ваш писатель сделал тоже самое, а почему: сам не могу ответить. Ну было в этом божьем создании что-то противоестественное, немного отталкивающее и заставляющее уважать его только по одному виду! Был он в длинном, почти до черных замшевых туфлей, пальто того же атласно-черного цвета, черных брюках с идеально отглаженными стрелками и рубашке в, уже успевшего приесться своей однообразностью, черном цвете. Очень сильно на фоне «этого» выделялась исключительно алая, как кровь, роза, которую мужчина держал в правой руке. Смачно вдыхая ее аромат, человек каждый раз после вдоха отрывал лепесток и бросал его под ноги, но сам на него не наступал. Когда лепестки закончились и в руках осталась только стебель, мужчина произвел какой-то малопонятный жест и стебель розы… превратился в трость! В черную трость со странным набалдашником в форму чего-то круглого и очень удобного для обхвата. А люди проходили мимо и не замечали ни красных лепестков и топтали их, ни того, что общипанная роза не с того не с сего превратилась в палку.
А человек шел неспешно вверх по Сумской-улице, диковинным взглядом рассматривая витрины магазинов и все ахал в полголоса, когда видел что-то интересное и непременно дорогое. Он вполне уверенно возвышался над всей толпой, высокомерно и неординарно, создавая поле неприступности вокруг собственной персоны.
Что же касается его самого, то не только неестественная одежда, но так же и внешность выдавала совсем нездешнего жителя. Гладко зачесанные назад длинные, распущенные волосы доставали до худых плеч и были полностью белоснежные. А ко всему этому добавлялись глаза цвета айсберга. Наверно не один Титаник сердца поранился об эти льдинки. Девушки провожали его нежно-томными взглядами, мужчины сетовали на крутых братков, а бабки крестились, будто увидели самого сатану. Сам же человек не проявлял никаких эмоций, а просто двигался вперед. Создавалось впечатление, что каждое его движение, каждый шаг и вдох были продуманны заранее. И теперь он просто играл свою отработанную роль, как актер-профессионал.
На лице его было написано непроизвольно играющее чувство удовольствия. Человек сей не спешил и каждый его шаг был слышен в толпе отчетливым звонким звуком. Глаза не замечали прохожих, но тонкие губы искривляла небольшая, едва заметная, улыбка: из-за этого создавалось дурацкая ассоциация с Сикстинской Мадонной. И если сравнить его с гурьбой, то слиться или пропасть в ней он просто не смог бы. Складывалось вполне определенное впечатление, что этот человек выпал из общественной системы и теперь просто наблюдал этот дикий мир со стороны. Развернувшись, я стал идти за этим спецэффектом чуть поодаль. Долго я наблюдал этот страннейший образчик античной культуры, за что, мягко говоря, поплатился сполна.
Неизвестный просто прошел вверх по Сумской, и дойдя до парка, остановился возле недавно отреставрированного памятника великому Кобзарю. Я как бы невзначай остановился недалеко и теперь смог получше рассмотреть этого человека. Удивление и интерес увеличивались соразмерно времени моего наблюдения за этим человеком.
Одежа вся его была черной и полностью безупречной. Без единой морщинки брюки, отглаженная неизвестным науке способом черная рубашка, которая собственно, еле выглядывала из пальто. Все направления и стрелки лежали под правильным углом, как на картинке по геометрии. Ладно, это не так странно. А все-таки мне не давали покоя его чудные волосы. Обычно такие длинные космы носят только студенты иль художники и то не всегда, а этого студентом явно не назовешь, да и маляром весьма с усилием. И тон у волос был окончательно непростой. Абсолютно молочный. Краской или осветлителем этакого не произведешь. А естественного я еще просто никогда не видел..
Сам же незнакомец с любознательностью рассматривал памятник, исходил его со всех сторон и сказал то, что мне показался излишне странным, даже для такого особенного мужа как этот:
- Вот будет, что поведать Тарасу Григорьевичу… какой ему памятник сотворили.
Волосы совсем небелые мои зашевелились на потылице. Как этот человек располагает поведать почившему уже очень давно Тарасу по отцу Григорьевичу Шевченко про монумент, который тому построили через несколько столетий после его смерти? Конечно, это могла быть и шутка и меня начало раздирать любопытство. А может это просто псих? Нет, вряд ли, для жителя времен Бонапарта или Пушкина он был явно разумнее, да и этого сумасшедшего, дикого взгляда у него не наблюдалось. Я набрался смелости и подошел к незнакомцу поближе, и тут сотворилось опять нечто чудное. Незнакомец адресовался ко мне:
- А Вы как думаете, Игорь Владимирович, стоит ли мне говорить про это Шевченко или он после этого превознесется и снова черкать свои стишки в этом мире захочет?
Я опешил. Пару мгновений не мог ничего промолвить, а незнакомец смотрел на памятник, будто и не ко мне обращался. Но что-то появилось в его морозном взгляде приветливое и я решился отвечать.
- Простите, это Вы ко мне обращаетесь? – спросил я явно сыграв «на дурака».
- А как Вы думаете, много ли по близости здесь Игорей и к тому же опять-таки и Владимировичей? – последовал ответ.
Обернувшись, я пришел в полный и неописуемый ужас – улицы в час-пик работы города были пусты и ни одной живой души, даже автомобилей не было. Неприятный холодок прошелся по всему позвоночнику и остановился в мозге гудящим набатом тревоги. Тревоги за свою безопасность, за жизнь, за любимую кошку, за все, что было мне дорого.
- …Нет, наверное, говорить не буду, а то еще чего доброго опять в этот мир соберется, а кто меня украинскому языку учить тогда будет?!
Мужчина рассуждал вслух о вещах, которые спокойно выслушивают психотерапевты, но для просто, неискушенного уха это было уж слишком.
В этот момент моих рассуждений человек подошел ко мне ближе:
- Как на счет хот-дога? – спросил незнакомец и указал рукой на неизвестно откуда появившуюся женщину, странно и очень сильно напоминающую пионерку минувших лет, с двумя хот-догами в руках.
Отказаться я, почему-то, не смог.
- Я вообще-то их не ем, но… с удовольствием… - сказал я и попытался выдавить нечто похожее на улыбку.
А незнакомец то взял булки с сосисками, расплатился, почему-то советскими рублями и дама неспешно пошла по аллее в сторону зоопарка. Обернувшись через миг барышни я, как ни противоестественно, не заметил. Глубоко вздохнув, я решился на невиданную дерзость, как мне показалось, и спросил субъекта, который уже сидел на лавочке близ памятника:
- А скажите мне, пожалуйста, как ваше имя? Я не очень люблю общаться с людьми, если не знаю их имени.
- Угу, - ответил незнакомец полным ртом и улыбнулся, от чего изо рта выпал кусочек пережеванной сосиски, - меня зовут, (чмок), Владимир Владимирович Диаблов, (чмок), да, Диаблов. Я тут как турист приехал, но еще не знаю где поселится. Не скажете, где здесь можно пожить, только подальше от всяких дискотек и ночных баров.
- Думаю Вам стоит выбрать одну из гостиниц. Вы, наверное, впервые в нашем городе…
Удивление мое почему-то пропало и я стал чувствовать себя спокойно и присел рядом с господином Диабловым на лавочку и тут же ощутил странное ощущение, что мой плащ прилип к лавочке. Но испугаться за свою жизнь мне не пришлось – я увидел табличку, гласящую что лавочка окрашена.
- Ой! – воскликнул я – Лавочка покрашена!
- Эге! И правда покрашена, - ответил мой собеседник, не отрываясь от хот-дога, - но ничего, Элеонора Феклистовна все отстирает! И кстати, вы наверное, не знакомы с моими спутниками! Они приехали вместе со мной, и я с удовольствием Вас с ними познакомлю,… возможно.
У Диаблова в руках вдруг появилась трость, которая, как мне показалось, соскользнула у него из рукава. Трость, как я замечал раньше, была полностью черной, блестящей и со странным набалдашником, и как оказалось, в форме головы человека с открытым ртом. Он оперся на нее, как на костыль и привстал.
- Да… Годы дают знать. Я уже наверное не тот, что был вчера… Но не обращайте внимания, Игорь Владимирович! Это у меня так, от нечего делать. Ну что ж, простите, но мне пора. Увидимся позже…
Я хотел было возмутится и спросить что-то, но остановился. И снова, не знаю в какой раз, мне пришлось предаться диву. Черный плащ Диаблова оказался абсолютно чист – на нем не осталось следов краски с лавочки, чего нельзя было сказать про мое пальто.
Пока я отчаянно пытался освободиться, Владимир Диаблов двигался в глубь парка и в скором временном промежутке скрылся из поля моего зрения. Вот так, с окрашенным пальто, с кучей странных и не решенных вопросов, со странным новым знакомым я остался стоять возле монумента, а великий Кобзарь все смотрел вниз и придерживал полу своей одежды…