6.
Триумвират мыслителей прошлого протиснулся через проем, оставленный открытой дверью, в приемную писательской организации. За столом слева сидела интеллигентная старушка-секретарша. Она слышала какой-то разговор, и с интересом смотрела в сторону открытой двери, ожидая нового посетителя. Но никто не входил. Она поднялась с нагретого кресла и тихо прошла к двери, чтобы прикрыть ее. Затем она направилась к другой двери, ведущей в кабинет секретаря писательской организации. Дверь была приоткрыта, и Татьяна Сергеевна устранила нажатием руки этот беспорядок, как раз в тот момент, когда в оставленную щель протискивался грузный Сократ. В результате этого мыслитель испытал легкий толчок в отставшую часть бесплотного тела.
Вошедшие инкогнито мыслители расселись за длинным столом заседаний и стали разглядывать убранство кабинета, и самого хозяина. Сразу же внимание же внимание гостей привлекли два художественных портрета. Мыслители прошлого узнали на портретах себя. Портреты, видимо, появились в писательской организации недавно, поскольку еще не были повешены на стену, покоясь в прислоненном состоянии на одном из столов.
- Смотри, Миша, а мы с тобой никак классиками стали! – пошутил Виль Липатов.
- Я что-то себя не признаю.
- Да ты! Вот, и усы твои, и взгляд.
- А вы, Виль Владимирович, как живой.
- Живее всех живых, ха-ха.
Сократ в это время рассматривал человека за столом. Чиновник от литературы. Пишет что-то. Наверное, бессмертное произведение.
« Ну-ну, пиши, писатель,» – подумал Сократ и перевел взгляд на портреты. Действительно, кистью неопытного художника были изображены его спутники. Посмертная слава. Сократ посмотрел на Михаила, затем на Виля, и увидел на их лицах удовлетворение.
« Тщеславие - подумал Сократ, - как мало надо человеку для счастья! Вот, уже умерли, но изменило ли их это? Радуются, что изобразили на холсте… На продажу, видимо, портреты. Какой-то молодой художник спекулирует, продает чужую славу и свое запоздалое творчество…»
Чиновник от областной литературы почувствовал что-то, поднял голову. Телепатией он не владел и голосов не слышал, но все же какие-то вибрации воспринимала его задавленная ежедневными заботами душа.
- Так что же, мы и поговорить не сможем с товарищем по перу? – спросил не ведомо кого Михаил Орлов.
- А ты подойди к нему, хлопни по плечу, крикни в ухо! – озоровал прежде степенный Виль Липатов, растроганный собственным портретом в некогда родной писательской организации.
- Жаль, телепата отпустили, он бы у нас в роли переводчика смог выступить… Может быть, догнать его? Я прежде неплохо бегал, –предложил свои услуги Михаил Орлов, но увидев равнодушный взгляд Сократа, направленный на закрытую дверь, догадался, о чем в этот миг подумал патриарх мысли.
- Интересно, что за журнал у него на столе? Пойду, взгляну.
Виль Липатов направился к столу хозяина кабинета. Еще издалека прочел надпись на журнале: «Сибирские Афины». Подойдя вплотную к столу, Виль Владимирович удивился: журнал издается в Томске.
- Миша, поди-ка сюда! – радостно воскликнул певец Нарымских просторов. – Наши-то журнал издавать начали! Да название каково! «Сибирские Афины»! Родина Сократа.
Сократ, услышав что-то об Афинах, заинтересованно посмотрел в сторону говорящего.
- Да иди ты!! Свой журнал!? Нам и не снилось. В наше время « Сибирские огни решали, кого печатать, кому вежливо отказать…
- Нет, все же есть движение вперед! – радовался за товарищей по перу Виль Липатов. – И тебя бы, Миша, напечатали. Эх, молодежь! Все спешите, торопитесь. Все вам вынь да положь… А название журнала наводит на размышления. Афины. Почему Афины?
- Я тоже не в восхищении. В Афинах неправедный, продажный суд приговорил Сократа к смерти. За что? Скажи, Сократ, простил ли ты соотечественников за этот нелепый приговор?
- Простил ли я тех, кому обязан бессмертной славой, преследующей меня даже в царстве теней? Затаил ли я злобу на город, носящий столь звучное имя, что им даже решили ваши литераторы украсить свой журнал? О тех, кто меня приговорил к казни, я могу сказать лишь следующее: они не ведают, что творят. Смерть моя пришла за мною не так поспешно, как за тобой, Михаил. Мне было семьдесят лет. Я прожил долгую, наполненную смыслом жизнь. У меня остались ученики, о которых я проявлял заботу большую, нежели даже о своей семье, о своих малолетних детях. В семьдесят лет умирать вполне своевременно, и мои враги, как нельзя лучше, подгадали с этим позорным для них процессом. Осудив меня, они поняли, какую допустили нелепость. Они не увидели моего страха, они не услышали моей мольбы о пощаде. И тогда стали подсылать ко мне людей, чтобы склонить меня к побегу. Они, видимо, считали, что Сократ дрогнет, смалодушничает в последний момент, ухватившись за соломинку надежды на спасение. Но Сократ всю свою жизнь больше всего на свете заботился о душе, и смешно даже подумать, что он мог забыть о ней в последний момент, и вместо того, чтобы спасать вечную душу, попытался бы сохранить старое, тленное тело.
В это время дверь в кабинет распахнулась. Торопливо вошел Телепат. Он услышал лишь последнюю фразу Сократа.
- Вот, вернулся, а они еще здесь! – обратился Телепат к Чиновнику Областной Литературы (ЧОЛ).
- А, это опять вы, – улыбнувшись, сказал ЧОЛ. – Забыли что-то?
- Вы знаете, выходя из вашего кабинета, я столкнулся… как бы вам это подоходчивее объяснить?.. Вы не заметили никакой странности? Не слышали каких-то голосов?
ЧОЛ поднял на посетителя свой умудренный взор, в котором проглядывало легкое недоумение.
- Да нет, я пока на психику не жалуюсь. Сплю хорошо, чертиков даже с похмелья не наблюдаю. И голосов никаких не слышу… Да вы присядьте!
- А я, знаете ли, слышу, - садясь в кресло против хозяина кабинета, не очень весело констатировал Телепат. – Я ведь телепат. Учился у Кандыбы.
- Да, вы говорили. Так что, галлюцинации случаются?
- Сейчас они молчат. Их двое, или трое. Выйти они не могли. Они бесплотны, дверь им не открыть. Но мыслить могут.
- Это интересно. И кто же? Наполеон?
- Нет. Один Сократ, а другой кто-то из ваших умерших писателей…
- Это интересно. Кто же? У нас многие умерли.
- А вот я сейчас спрошу. Быть может, они пожелают вступить в диалог.
- Мы желаем, – подал голос Михаил Орлов. – Кроме Сократа здесь Виль Владимирович Липатов и я, Михаил Орлов.
- Вот, один из них вышел на контакт. Их трое, как я и предполагал. Кроме Сократа Виль Владимирович Липатов и …
- И Михаил Орлов!
- Да, у нас были такие писатели. Вы, кстати, что-то читали из их творчества?
- Нет, я больше по специальной литературе. Психология. Гипноз. Телепатия.
- Вот и доигрались!
- Вы мне не верите? Я, признаться, сам в затруднительном положении… Я и сам не до конца постигаю. Но голоса есть. Так сказать, контакт с потусторонним миром. Они здесь, значит у них какое-то дело. Что же, вы не хотите вступить в контакт с иной формой существования?
- Я не занимаюсь фантастикой. Я, видите ли, тоже, так сказать, узкий специалист… Хорошо, давайте сделаем вот что. Вы, стало быть, не читали этих писателей, никогда с ними лично не встречались?
- Нет, не читал. Не встречался.
- Тогда такой тестик. Спросите-ка у духов, чьи портреты они видят в том углу кабинета?
- Это наши портреты! – услышал Телепат все те же голоса.
- Говорят, что это их портреты.
- Забавно. Действительно. А конкретно? Кто есть кто?
- Тот, что постарше – Липатов, а другой, стало быть, я, Орлов.
- Он говорит, что пожилой, это Липатов, а тот, что помоложе, Орлов. Так это?
- Это, действительно так, - сказал ЧОЛ и слегка задумался, вжавшись в мягкую спинку кожаного кресла.
- Так что, вы готовы к диалогу с вашими гостями?
- Я понимаю, вы телепат, гипнотизер. Вы, возможно, читаете мои мысли. Возможно, я подумал о портретах. А что они написали? Пусть скажут.
- Я написал «Деревенский детектив» – сказал Виль Липатов. –
«Это все о нем». Рассказы. Перед смертью задумал написать большой роман.
- А у меня вышла, посмертно, книжка стихов и прозы «Травы чужих полей».
- Значит так, – начал Телепат, – Липатов написал «Деревенский детектив…»
- Ладно, достаточно… Впрочем нет, еще у меня вопрос. Эти двое, Липатов и Орлов, понятно, почему здесь. Допускаю, они могли оказаться здесь, они здесь бывали при жизни. Но Сократ каким образом? Зачем?
- Так журнал ваш, «Сибирские Афины», видимо, его привлек, – попытался шутить Телепат, увидев на столе журнал «Сибирские Афины».
- Да, верно, я сам предложил это название. Значит, и Сократ здесь?
- Здесь, все здесь.
- Забавно… Впрочем, чему сейчас удивляться? То полтергейст, то летающие тарелки… Но почему я не слышу их голоса? Ах да, я же не специалист телепатии… Хорошо. Допустим. У них какое-то дело ко мне? Они-то меня слышат?
- Мы вас слышим. Дела, в общем-то, никакого, - сказал Михаил Орлов, и Телепат перевел это ЧОЛу.
- Вообще-то, надо бы поздороваться… Никогда не здоровался с призраками. Что же, здравствуйте. Извините за столь нерешительный прием. Присаживайтесь, если это вам доступно. Возможно, у вас есть вопросы ко мне. Я готов ответить.
- Вопросов у нас много, – подал голос Виль Липатов, – но я не уверен, что эти вопросы надо задавать здесь. Вот, например, недавно бомбили Ирак. Четыре дня подряд. Выпущено более четырехсот крылатых ракет. А кто-нибудь думал о том, сама по себе, абсурдная и бесперспективная стрельба, была затеяна в самое неблагоприятное для планеты время?.. В период, когда она находилась в нижней точке орбиты, в зимнее ее солнцестояние. Кто мог гарантировать, что эти взрывы не окажутся последней каплей в чаше равновесия? Что земля не сорвется с орбиты, не сдвинется земная ось... Или, для людей это тоже тяжелое время года, и головы сильных мира сего перестают соображать?
- Прервите свой монолог, иначе я не смогу с точностью передать вашу страстную речь.
Телепат пересказал сказанное Липатовым.
- Это, знаете ли, интересная мысль, – черкая авторучкой на листе бумаги, сказал ЧОЛ. – Я вот тут начертил орбиту, а вот здесь как бы взрывы. Если взрывы направить по ходу орбиты и чуть под углом, то… При хорошем залпе… Все возможно. И тогда неважно станет, где белые, где красные, где Америка, где Ирак… А Сократ что же, молчит?
- Он молчит, – подтвердил Телепат.
- Интересно, на каком языке он говорит, – на нашем?
- Мысль – это же электрический ток, она вненациональна. Я его понимаю.
- Очень интересно. А может быть, нам их пригласить на встречу с интеллигенцией города?
- Мы не располагаем временем, – сказал Орлов.
- Они куда-то спешат, – пояснил Телепат.
- Да, я понимаю, дела космического масштаба. А жаль все же мне Михаила Орлова. Так рано ушел. Сколько мог сделать.
- Ушел, - сказал, усмехнувшись, Михаил Орлов. – Как будто я с собрания ушел. Вот, портрет нарисовали, книгу издали… А пока здесь был – стена. Не прошибешь. Как там у классика: «Не вы ль сперва так злобно гнали его свободный, смелый дар, и для потехи раздували …»
- Да, Михаил, прости нас за черствость, за то, что не поддержали тебя в трудную минуту.
- Не черствость – трусость. Вот что мы пожинаем в конце двадцатого века! Все боятся. Каждый за свой стул держится. Боится без куска хлеба остаться. Без привилегий. Без удобств – квартира, обстановка, машина, дача. А мне вот сейчас ничего этого не надо. Мне и при жизни ничего кроме книг не надо было. Но я не мог купить нужные мне книги! Вот из-за чего я страдал. И семье был не помощником – обузой. Но мне хотелось писать. Я начал большую вещь «Ноев Ковчег диктатуры».
- Подожди, Михаил, я не успеваю «переводить».
- Да я уже все сказал. Наши мысли подхватят. Скажут то, что не успели сказать мы. Было бы только в срок сказано. Время летит стремительно. Конец второго тысячелетия. Вопросов на земле накопилось много. И я знал, как решить некоторые из них. Не для себя же старался. Не ради славы…
- Эх, люди! – подал голос Сократ. – Сколько времени прошло, а мир все тот же. Другие одеяния. Обилие технических новшеств. На улицу не выйти – несутся колесницы без лошадей. Телевизоры. Видеокамеры. Все это суета. И в наше время было тоже, и в ваше, новейшее, без перемен. Все тот же бег по кругу. Так лошадь бежит, перед которой привязан клок сена, и все никак не может его догнать. Вот-вот она, как ей кажется, ухватит его, но с каждым ее шагом и приманка отодвигается ровно настолько же. Философствовать надо, друзья, размышлять. Все суета сует. Прах и тлен. И слава, и почести, и деньги… Только душа, она, единственная, достойна того, чтобы денно и нощно заботиться о ней, оберегая ее, не отрывая ее кусочки в уплату за то, что тленно и достойно презрения.
- Ты прав, Сократ! – восхищенно сказал Михаил Орлов.
- Друзья, а ведь нам надо на самолет. До Москвы. А затем в Париж, – напомнил родитель Аниськина, Виль Владимирович Липатов.
27.12.98