Это жидкое месиво, эту слякотную кашу синоптики почему-то называют «зимой». И даже утверждают, что скоро Новый год. И не просто скоро, но, буквально, сегодня. По оконному стеклу текут тоненькие струйки, прилипают ледяные комочки. Назойливо дребезжит телефонный звонок. Я упорно делаю вид, что не слышу его. Я точно знаю, кто звонит. Конечно, Аленка, жена моего лучшего друга Сереги. Она уже не первый день мне названивает: уговаривает встречать Новый год с ними. Серега оставил эту затею еще неделю назад: нет, так нет. Но Аленка не отступает: Не ври, несчастный, ни в какую компанию тебя не звали. И девицы твои тебя давно «кинули», так что не вешай мне лапшу о романтическом ужине при свечах вдвоем. Будешь киснуть один в своих хоромах, измерять лысину и считать седые волоски вокруг нее. Но я такого безобразия не допущу!
Аленка меня иногда просто пугает: видит меня насквозь, и не только меня. Экстрасенс какой-то!
А я и, в самом деле, последнее время все думаю: и что же дальше? Вот, стукнуло мне полтинник. И вдруг я понял, что начинаю «спускаться», как в той давней песне из студенческих лет. Кожей почувствовал. Только, помнится, там поэт утверждает, что «пятьдесят – это так же, как двадцать»… То есть, пламя чувств и все такое. Сомнительно. Итак, что мы имеем? Какие «плюсы-вершины» в моем арсенале? Замгендиректора небольшой, но вполне устойчивой фирмы. Постельное белье нужно всегда и всем, пока человек постелью интересуется. Кстати, лично мне последнее время все равно, как моя постель выглядит, ибо кроме меня, ее никто не видит. Нет, все же это – «плюс». Приличный доход, солидная иномарка. Это «плюсы» или «минусы»? Любой учитель, узнав, в каких цифрах измеряется мой доход, скажет: не гневи Бога, парень. И будет прав. Ладно, «плюс».
Недавно въехал в новую квартиру в престижном доме. И не где-нибудь в новостройках, а почти в центре. Собственно, все мои подсчеты-переучеты с этой новой квартиры и начались. И с Аленки.
Мы в тот день новоселье справляли, совмещенное с моим юбилеем. Гостей было – человек сорок, друзья с семьями, сотрудники. И никому тесно не было на моих метрах. Потом все разошлись, остались только Зимины, то есть Серега с Аленкой. И то только потому, что их близнецы уснули, и нам стало жалко их будить.
Мы пили чай на кухне и вдруг Аленка и говорит: Ты Слон, не обижайся (это мое такое прозвище для самых-самых близких), только мне твоя квартира не нравится. Какая-то она… «никакая».
Я возмутился: Как это – никакая? Да мне интерьер в лучшем дизайнерском салоне разрабатывали!
- Да я же не говорю, что некрасивая. Все очень хорошо подобрано, стиль выдержан, цветовое решение… Как бы это тебе объяснить… В ней домовому негде жить, понимаешь? А без домового квартира никогда не станет ДОМОМ.
Я решил, что Аленка перестаралась с шампанским на вечеринке.
- Хандришь, Слон. Типичный синдром переходного возраста, – поставила диагноз Аленка. Тебе пора жениться. Твои ровесники уже внуков в школу водят.
- Вы же пока не водите, огрызнулся я.
- Скоро, уже скоро. Ромка нам сообщил по секрету.
Ромка – это старший сын Зиминых, он недавно женился.
- Поздравляю, вяло отозвался я на новость. Собственная хандра была сильнее.
А телефон все трещит. Нервы мои не выдерживают: Алло!
- Слон, мы ждем тебя в половине одиннадцатого. С тебя коньяк и мартини. – Аленка даже не интересуется моим желанием или нежеланием приходить. – Тебя ждет сюрприз!
- Если ты пригласила свою незамужнюю подругу, чтобы скрасить мое одиночество, то пожалей несчастную женщину, - начинаю я.
- Заняться мне больше нечем! У нас, действительно, супер-сюрприз! Но больше не скажу ни слова! – и она хлопнула трубкой.
Ровно в половине одиннадцатого вечера я позвонил в знакомую с детства дверь. Казалось, там меня поджидали, дверь распахнулась и на меня обрушилась лающая и визжащая «куча мала». Это близнецы выполняли поручение родителей встречать гостей, а пес Жорка им помогал. Близнецам Гошке и Тошке по пять с половиной лет, беспородному Жорке шесть месяцев, уровень развития у них примерно, одинаков, и одинаково желание дурачиться. Мы вваливаемся в гостиную.
- Ура, крестный пришел, бросается мне на шею Маша, дочь Зиминых и моя крестница. Маше двадцать. Собственно, Аленка не собиралась быть многодетной матерью. Потому очень удивилась, узнав, что беременна, ей ведь было уже почти сорок. Но не смогла отказаться от этого неожиданного ребенка. А ребенков-то оказалось двое!
И тут я замечаю незнакомые лица.
- Знакомься, крестный, это Паша, - подталкивает ко мне Маша чернявого плотного паренька. – Он такой умница, настоящий компьютерный гений!
- Ага, - ухмыляется Паша, - Красавец, не-комсомолец…
- Это все – несущественно! – возникает Аленка: Его главное качество на сегодня: он – жених! Они с Машкой решили пожениться! Это и есть наш сюрприз!
Я догадываюсь, что мое лицо теряет остатки интеллигентности: вот уже, действительно, сюрприз! Машка-то выросла!
- А это - Пашина мама, продолжает Аленка. Дина Федоровна.
Ее ладошка маленькая и мягкая. Тем неожиданнее оказывается довольно крепкое пожатие. Обычно рука женщины в пожатии немного вялая, словно женщина не уверена, стоит или не стоит пожимать руку, может лучше протянуть для поцелуя? Но, похоже, Пашина мама знает, чего хочет. Я неожиданно для себя теряюсь, мямлю невнятно: Ярослав.
- Тогда просто Дина, улыбается женщина. В уголках глаз притаились уютные едва заметные морщинки. В густых темных волосах поблескивают серебряные прядки. Эта женщина совершенно не скрывает своего возраста, не стремится казаться вечно молоденькой, как большинство наших современниц, но что-то в моем комплексующем сердце вдруг начинает подрагивать. Все мои длинноногие сексуальные юные подруги вдруг показались мне напыщенными мартышками. Мне захотелось обнять ее, ощутить в руках ее зрелое тело. Но вокруг поднялась традиционная суета: пора было провожать старый и встречать новый год…
Потом была длинная Новогодняя ночь с танцами, смешными конкурсами и играми. Дина едва доставала мне до плеча и я вдыхал запах ее волос и почему-то вспоминал детство и каникулы в деревне у бабушки. Я ночевал на чердаке, в сене, и от сена пахло так же: травами, душисто и терпко. Наступило утро, и я пошел ее провожать. Машка со своим Пашей еще ночью куда-то испарились догуливать в молодежной компании. Мы не спеша брели по улицам. За ночь зима, словно, опомнилась, что пора наконец-то вести себя прилично. Слегка подморозило, в воздухе летали колючие искорки. Мне пришлось взять Дину под руку, чтобы не поскользнулась. Но, кажется, мои ноги скользили по молодому льду гораздо чаще и она поддерживала меня, смеясь: Вот так вы всегда, мужчины… А я пытался придумать уважительную причину, чтобы не расставаться с ней сегодня. И вообще никогда. Но большим дураком я еще никогда не был, ничего так и не придумал. Она села в первую электричку метро и я понял, что даже не спросил номер ее телефона.
Глупости, сердито сказал я себе. В мои годы не влюбляются вот так, с лету, за одну ночь. Пусть пройдет несколько дней, я подъеду к Зиминым, и в разговоре, небрежно, спрошу номер телефона будущей свекрови моей крестницы. Надо же мне получше узнать ее будущего мужа! Я же отвечаю за крестную дочь! Да, не раньше, чем через неделю. Или нет, лучше уже после свадьбы. Или перед свадьбой, зайду, поговорю. По-дружески.
Я вошел в свою огромную квартиру и схватился за телефонную трубку: Алло, после десятого гудка отозвался сонный Серегин голос.
- Серега, я… это…
- Слон, у тебя часы есть? Или тебе подарить на восьмое марта?
- При чем тут часы? Не понял я.
- При том, что звонить в семь утра неприлично даже лучшему другу. А после новогодней ночи – это просто садизм. Мы только что легли! Между прочим, ты посуду мыть не помогал!
- Извини, пробормотал я. Вот уж, действительно, слон. Всякое чувство меры потерял.
День тянулся как хорошо разжеванная жевательная резинка. Минуты прилипали к пальцам и никак не хотели складываться в часы. Настал вечер. Я призвал всю свою силу воли, для пущей убедительности заглянул в паспорт и убедился, что мне не семнадцать, а пятьдесят, и запретил себе даже близко подходить к телефону до старого нового года. Ну, на худой конец, до Рождества.
Стоит ли говорить, что второго января я звонил в дверь своих друзей?
- Крестный, как здорово, что ты пришел! А мы пирог с вишневым вареньем испекли! - Маша и Алена накрывали в гостиной чай. Близнецы возились с Жоркой. Серега уставился в телевизор. Я подумал, что в этом доме живут, как минимум четверо домовых, по одному в каждой комнате и один – в кухне. Поэтому в их тесной, немодной квартирке так тепло и уютно.
Мы пили чай с пирогом, спорили о политике, смотрели несмешную комедию. Аленка деловито вязала очередной свитерок для близнецов: на этих непоседах все, как говорится, горело. Я так и не решился задать тот вопрос, ради которого пришел.
Аленка вышла меня проводить, протянула листочек: Держи, конспиратор, ты ведь за этим приходил?
Нет, все-таки, она читает мысли! Номер телефона. Листочек лежит на столе в гостиной. А я хожу вокруг него и никак не могу решиться набрать эти несколько цифр. Ну что я скажу? Что постоянно думаю о ней? Глупо как-то, в мои-то годы. А вдруг у нее муж есть? Или любовник? Такая обаятельная и красивая женщина не может быть одна!
Мне становится жарко. Ну, конечно! Вот идиот! Хорошо, что я не позвонил, выглядел бы глупцом. Да, но у Зиминых она была одна? Мало ли, он может быть в командировке…
Я замечаю, что за окном светает. Оказывается, я всю ночь бродил по собственной квартире вокруг листика бумаги с несколькими цифрами. Смех, бред, позор! Со мной такого не случалось уже лет двадцать!
Новый день до вечера был длинным и угрюмым, как Великая китайская стена. И я, солидный немолодой мужчина топтался у этой стены и убеждал сам себя не глупить и заняться накопившимися за дни праздников делами.
Дина ответила сразу же, словно ждала моего звонка. Я мычал что-то, пытался изобрести на ходу, зачем я ей звоню.
Она засмеялась: Ничего не понимаю. Знаете, что? Приезжайте к нам, поболтаем, чайку попьем. Я терпеть не могу разговоры разговаривать, когда не вижу глаз собеседника. Идет?
- А муж? – спросил клинический идиот моим голосом.
- Чей? Ваш? – весело ответила вопросом Дина. – Лично у меня, кроме Пашки, нет никого. Да и Пашка последнее время меня своим присутствием не утомляет.
Потом я никак не мог выбрать цветы: розы казались мне претенциозными, а все другие, которые я про себя называл ромашками – слишком простоватыми. Или, наоборот, пошло раскрашенными в неприродно яркие цвета. Я все равно купил розы: несколько веточек, усыпанных мелкими золотистыми бутончиками. Они показались мне милыми и беззащитными. Как нежная женщина с необычным именем Дина. Я взял веточки в руку и укололся – а так ли уж слаба хрупкая женщина?
Она открыла дверь и охнула: Это вы? Так быстро? Я не успела переодеться…
В узких брючках и широкой клетчатой рубашке она выглядела такой домашней и родной, что я подумал: если я ее не поцелую немедленно, то умру прямо тут, в прихожей. И понял, что произнес эти безумные слова вслух, и умер бы от стыда, но она скользнула ко мне в расстегнутую куртку и прошептала: Не позволю! Ни за что!
Ветер кружил за окном бесполезно прожитые годы, пустые годы, потому что я прожил их без нее. Ты мягкая и гладенькая, шептал я, я хочу просыпаться утром и чувствовать тебя всем телом рядом. Я хочу вдыхать твой запах, ты пахнешь домом, травами и детством. Я хочу слышать твой смех, хочу, чтобы ты рассказала мне все о себе, а я расскажу тебе, как я тебя искал. Я это только сейчас понял, что искал тебя, именно тебя. А летом мы поедем к морю, я сто лет не был у моря, а когда-то любил его больше всего на свете. Поедем в Судак, и Серегу с Аленкой возьмем. Мы в молодости часто ездили в Судак. Ты бывала в Судаке?
- Была. Один раз. – в голосе Дины непонятная грусть.
- Тебе там не понравилось?
- Не знаю. Без той поездки у меня не было бы Пашки.
Я не сразу понимаю, что она имеет в виду.
- Все просто и банально: блиц-роман глупой девчонки назло некоему мужчине, который не обращал на нее внимания. Решила отдаться первому встречному. Как решила, так и сделала. И ребенка решила оставить назло ему. А потом поняла, что без ребенка жить уже не смогу. Так вот и живем, вдвоем.
- А Пашкин отец, он что? – задаю я вопрос из репертуара мыльных опер.
- Да ничего, я же говорю, это была глупая выходка с моей стороны. Я даже фамилии его не знала, по-соседству отдыхала компания студентов. Одна ночь наспех, а наутро я уехала.
Я обнял ее крепче, погружаясь в сладкую нежность: Прости, я не буду больше. Я постараюсь сделать тебя счастливой. Мы будем еще много лет засыпать и просыпаться вместе на этой постели…
- А Паша с Машей?- лукаво спрашивает Дина.
- Паша с Машей поселятся на моих метрах и разведут на них внуков для нас и для Зиминых. (И домовых, добавляю я про себя).
- Интересно, с чего это ты уступаешь им свою квартиру и на каких основаниях собираешься внедриться сюда?
- На правах твоего мужа уступаю свои метры приемному сыну и крестной дочери. Вот. Ты же выйдешь за меня замуж?
Боже, неужели же это я произношу эти слова? Человек, который был безуспешно женат два раза по три месяца? Который считал себя клиническим холостяком? И мне страшно: а если она ответит НЕТ?
У нее строгие глаза, она отвечает серьезно: Да.
Я целую эти строгие глаза, я не в силах оторваться от этих серьезных губ. Я хочу слиться с нею, соединиться, стать единым существом. На всю жизнь. На вечность.
- Удивительно, говорит Дина, но я как будто знаю тебя давным-давно. Может быть, мы уже любили друга в прошлой жизни?…
Разумеется, мы решили сообщить нашу новость в первую очередь Зиминым. Тем более, что и Паша был у них.
- Идите сюда, потащила нас Маша в свою комнату. Не дала и слова сказать. - Покажу вам классную штуку. Паша принес программу изменения внешности. Представляете, беру я свою фотографию, сканирую, запускаю в программу и могу увидеть себя такой, какой я стану через десять, двадцать или тридцать лет. Правда, интересно. Пашка, покажи!
- Да-да, пробормотал Паша, щелкая клавишами. Вот, смотрите. Я свою фотку с паспорта запустил, ну, в двадцать пять…
Мы уставились на экран компьютера. По моей спине пробежал противный холодок. На экране мелькают носы, уши, волосы. Наконец, изображение останавливается. С экрана на меня смотрит моя собственная физиономия. Только волос побольше. И щеки менее «сытые».
- Паша, почему-то тоненьким голоском спросила Маша, а при чем здесь крестный и где ты взял его фотографию?
- Это моя фотография, глухо сказал Паша. – Я свою фотку состарил, с паспорта.
Повисла тишина.
Я вдруг вижу дремлющий в душной ночи Судак, полумрак комнаты, узкую кровать с продавленным матрацом. На кровати тоненько всхлипывает худющая девчонка лет семнадцати, горько грозит кому-то: так тебе и надо… Я сижу рядом и курю вонючие дешевые сигареты. Тогда других не было. Я чувствую себя дураком и почти подлецом. Правда, девчонка-соседка сама меня заманила, но кто же знал, что она совсем девчонка и вообще дуреха? А наутро она исчезла, укатила домой… Время услужливо стерло из памяти неприятный эпизод и необычное имя моей случайной возлюбленной на один час. Время притаилось в ожидании подходящего момента.
В груди что-то печет, становится трудно дышать. Но легкая рука ложится на мое плечо и боль отступает. В воздухе едва уловимо пахнет травами… И я вспоминаю имя дурехи-девчонки…