Вчера я вспоминал, как был зародышем в утробе своей любимой мамы. Сначала воспоминания были жидкими, потом они сделались влажными с явно выступающими оболочками плаценты и наконец все наполнилось ярким светом. Я смог оглядется вокруг, почувствовать теплоту поступающую в меня через пуповину и сию же минуту вспомнить все до мельчайших подробностей. Сразу же, со всей авторитетностью своего беспристрастного аналитическо-пародоксального ума, заявляю, что все о чем говорят разные выскочки ученые, мол невозможно чтоб мозг зародыша был способен воспринимать и понимать, а тем более запоминать окружающий мир есть не что иное как полнейшая чушь. Если очень захотеть и сконцентрировать на этом внимание, то можно без труда погружаться в самые глубокие воспоминания. Я, например, не стану ограничиваться на достигнутом, вскоре, я хочу вспомнить весь отважный путь спермотозоида, а учитывая мою маниакальную способность придумывать, совмещенную с янтарно-фиолетовым воображением, я этого обязательно добьюсь.
Как прекрасно быть зародышевым младенцем, насотящий внутриутробный рай. Состояние эмбриональной невесомости может довести до пароксизма удовольствия любого взрослого человека. Не правильно сравнивать нахождение в плаценте с заточением в замкнутом пространстве с ограниченными действиями и возможностями, так думают только глупые, ленивые люди с грязными ногтями и чувством собственного ничтожества. На самом деле это непрерывное состояние полета в океане воображения (когда все мыслимое становится явным). Ритмичная, немного грубая, но в то же время божественно-планетарная мелодия материнского сордцебиения, которая сопровождала меня все время, все девять чудесных месяцев моего пребывания в раю, сливаясь в унисон с моим крохотным сердечком, создавала симфонии непридуманных шедевров. Нежный, ласкающий и бархатный свет, исходящий от моего счастливого существа, равно как и от теплой, солнечной жидкости, в которой я неустанно находился, успокаивал и убаюкивал мой жадный и ненасытный мозг. Мягкие, но упругие стенки моего вместилища, дарили радость полной безопасности и защищенности, словом ничего не могло нарушить красоты и упоения собственным счастьем. Хотя, помню, однажды мне пришлось впервые испытать чувство неосознанного-хаотичного беспокойства, от того, что мама перенервничала из-за какой-то ссоры, подробности которой, мне так и не удалось выяснить. Однако, тогда свечение стало мутно оранжевым, а пуповина сузилась и неуклюже стянулась, что создало неудобства для моего плавного передвижения. От этого я даже пару раз стукнул кулачком по тому месту, где по моим расчетам находился регулирующий размеры моего жилища аппарат (сейчас я знаю, что это живот и никакие размеры он не регулирует). Пребывание в нескончаемой эйфории блаженства, наблюдение становления и формирования собственного физического совершенства, наполняли весь мой ядерно-молекулярный организм бесконечным розово-голубым счастьем. При желании, я вслушивался в звуки из вне и искренне удивлялся их обильному беспредельному беспорядку. Иногда я выражал свое одобрение или недовольство толчками ручками или ножками (в зависимости от настроения). Меня также забавляла и безумно веселила преиодически накатываемая интенсивная вибрация. Она приводила меня в иступленный восторг, хотя ее причины для меня отавались загадкой. Помню лишь, как вдруг, внезапно все начинало трястись и шататься, а я весело болтался, временами стукаясь о мягкие стенки моего медленно-буйного дома. Тогда я начинал безудержно хохотать, и сейчас я подозреваю, что периоды вибрации были вызваны излюбленными походами мамы и папы на танцы. Это прозрачные фрагменты свеого зародышизма лишь толика моей безумной внутриутробной жизни, которую я сегодня вспоминал.