— Только резко не вертись...
— А что?
— Там мужик молодой — мадню свою распахнул и на нас пялится...
— Ой, мамочки, серьёзно?
— Блин, ближе подходит. Во, козёл...
— Давай выйдем на следующей?
— Нам через одну, на конечной. Тем более, вон ещё людей полно...
— Да ладно, полно. Брось. Кроме нас с мужиком, ещё четверо и всё...
— Не боись... а он ничо так — с бородкой такой...
— Что с бородкой?
— Вот дура, не смеши меня. Ничто, а кто...
Поезд остановился. Обе девушки рассмеялись. Мужчина запахнул плащ, повернувшись к выходу. Вагон опустел, кроме троих.
— Смотри, все вышли! Бежим!
Девушки вскочили, но подбежали уже к закрытой двери. Мужчина отвел полы плаща в стороны и подошёл ближе к смеющимся и слегка подвыпившим девицам.
— Ой, мамочки, он прям за спиной у тебя... У него встал — он дрочит...
— Чего ты за руки меня хватаешь? Да поняла я, поняла. Говорила тебе, давай выйдем...
— Ну, я и не думала, что он наглый такой...
— Ты слышишь. Он чего-то там бормочет?
— Блин, урод, просит, чтоб я обернулась и посмотрела, — девушка плюнула на пол и с шёпота, смотря в чёрное отражение дверей, перешла на крик:
— Мудак, спрячь стручок свой, урод!
— Ой-ой, посмотри, — вторая девушка, стоящая лицом к мужчине, развернула свою подружку.
Две пары глаз, как прожекторы, осветили мужские гениталии. Из округло-красного набалдашника с прорезью, как из вулкана, ритмично вырывалась белая жидкость...
— Сука, он кончил. Смотри, на пальто попало...
— Ща мы ему устроим...
Поезд подъехал к платформе. Мужчина быстро и оперативно привёл себя в исходное состояние. Лицо его изменилось. Он отстранённо отвернулся от зрительниц и направился в противоположную сторону, уже открывшего свои двери, вагона.
— Эй, полиция, вон тот мужик — маньяк! Хватайте его!
— Спокойно. Не шуметь. В чём дело?
— Да он свой хвост достал, да на нас пялил! — эту фразу говорившая сопроводила жестом в области своей промежности.
— Спокойно, девушки, спокойно, — полицейский направился за обвиняемым.
— Гражданин! Гражданин в плаще! Одну минуту! Стойте!
— Вы мне?
— Именно...
— Хоть две...
На сержанта посмотрело благообразное лицо — коротко стриженная бородка, светлые волосы, зачёсанные назад, и поднятые вверх уголки серо-голубых глаз.
— Ваш паспорт?
— Увы, не захватил...
— Тогда следуйте за мной. И вы — девушки тоже…
— Основание? — удивился мужчина.
— Разберёмся на месте...
— А мы-то зачем?
— Как же, вы — обвинительная сторона. Заявление от вас. Протокол и прочие процедуры...
— Может, как-нибудь без нас?
— Достаточно разговоров. Все троя следуем за мной, — сержант достал свисток и призвал в помощь пару солдат из Внутренних Войск, дежуривших вместе с ним на конечной станции...
Обе девушки, обвинившего в эксгибиционизме молодого мужчину, и сам предполагаемый обнажитель детородных органов зашли вместе сопровождающими их полицейским и солдатами в небольшую комнату, выделенную администрацией метрополитена под полицейский участок. После чего, сержант строго обратился к обвиняемому:
— Так, Вы садитесь здесь. Держите — бумага, ручка. Пишете — Ф.И.О. и адрес по месту регистрации.
Затеем он посмотрел на девушек и сказал:
— А вы — обе — идёмте со мной...
Сержант провёл их в коридор. Затем поблагодарив, сопровождавших солдат одобрительным кивком головы и закрыв дверь комнаты, где в одиночестве остался задержанный молодой мужчина, произнёс:
— Так, вы возвращаетесь на пост…
— А к вам ещё разговор есть. Ну, что — заявление пишем или как?
— Или как! — единогласно выкрикнули девушки.
— Так, хорошо. Ясно. Значит, обознались — просите прощение...
— Нет...
— А что же?
— Да нет же — мы не обознались, — сказала одна.
— Просто не хотим — светиться. Сами понимаете, — сказала другая.
— Что понимаю?
— Маньяк ведь. На уме неизвестно что...
— В общем, так. Давайте свои имена, адреса, номера телефонов. Если что выгорит — обратимся к вам, тогда уж — не открутитесь.
Переписав данные, полицейский скомандовал:
— Теперь дёру отсюда — домой — хорошенько проспаться и ещё раз подумать!.. Всё — ступайте...
Спустя некоторое время к обвиняемому в эксгибиционизме молодому мужчине зашёл человек средних лет, худощавый, одетый в костюм при галстуке. Он молча сел напротив...
— Ну-с, приступим... Итак, Вы отрицаете? Вы не согласны?
— О чём собственно речь...
— О Вас. И только о Вас...
— Вы кто?
— Называйте меня Рудольфом...
— Бред...
— Что бред?
— Да эта история...
— Какая эта?
— С обвинением. Да и, вообще, просто маскарад какой-то...
— Может быть. Может быть... И тем не менее. Вы — отрицаете? Вы — не согласны?
— Что, собственно, я отрицаю, и с чем не согласен?
— Хорошо держитесь! Итак, Вы что-нибудь слышали о сарксах, об «апокалипсисе плоти» и о публичных самоинициациях типа высшей провинности. Саркс — от греческого слова «плоть», в её крайне негативном, греховном значении....
— Что за белиберда?
— Почему же белиберда... Отнюдь не так. Всё очень серьёзно. На дворе — интернет, виртуализация, экстремизм, вирусы: СПИД, Эбола, Зика. А Вы говорите, белиберда... У Вас какое образование?
— Книги читаю...
— Ясно, значит, самообрезываетесь. Тогда понятно. Стало быть, Вы — «вольный стрелок»?
— Загадочный гость, Рудольф, вы можете без пафоса?
— Хорошо, воля Ваша. Так уж и быть, расскажу Вам одну историю, как Вы выразились, «без пафоса». Историю весьма древнюю, с глубокой корневой системой, так сказать...
— А без предисловий?
— Извольте...
Рудольф, как искусный иллюзионист, из рукавов своего пиджака извлёк фляжку вина, белого хлеба и пару бумажных стаканов.
— Я думаю, нам стоит подкрепиться, так сказать, вкусить... Ведь, вино и хлеб — тайна сама по себе, и не нуждается в каком-либо колдовстве над собою. Не так ли?
Задержанный полицией молодой мужчина не смутился ни фокусом Рудольфа, и ни его намёком о трапезе. Протянув руки для вина и хлеба, он только попросил сказать речь:
— Тогда тостуйте...
— Что ж, я не прочь...
Сначала Рудольф взял в руки хлеб и, преломив его, отдал кусок обвиняемому, затем произнёс первую часть тоста:
— Я не посеял тебя, да будет посеян посеявший тебя. Я не пожинал тебя, да будет пожат серпами пожинавший тебя. Я не пёк тебя в огне, да будет испечён пекший тебя...
Разлив вино, Рудольф продолжил:
— Я не возделывал тебя, пусть будет возделан возделавший тебя. Я не источал сока плодов твоих в точиле для ягод, пусть будет источен источавший тебя в точиле для ягод. Я не изливал тебя в меха и сосуды твоего пребывания, пусть будет излит изливавший тебя в меха и сосуды — в моё насыщения...
Выпили. С минуту помолчали. После чего Рудольф приступил к пересказу той самой истории «без пафоса»:
— Одно из космогонических утверждений следующее, что Сатаниил — первородный сын Высочайшего Бога — возмутился против своего Отца и, будучи ниизвержен с небес, сотворил новое небо и землю, а также и тело первого человека Адама. Но душу человеку он сам дать не смог, для чего и обратился к Высочайшему Отцу Своему с просьбой послать божественное дыхание для оживления куска глины, обещая Ему владычество над духовной природой им оживлённого. Но Сатаниил захотел подчинить себе и душу человека, для чего через змея обольстил Еву и произвёл от неё Каина и сестру Каломену. Потомки Сатаниила взяли перевес над потомством Адама, и Сатаниил успел подчинить себе род человеческий. Имён у них много — каиниты, адамиты, продоциане, антиномисты, манихеи — а, иначе, на языке нашего ведомства, сарксы, то есть люди — плоти и преступления...
Рудольф прервался, чтобы повторно долить вина. Затем — продолжил:
— В своём распутстве и в познании пороков они отыскивали персональное духовное совершенство человека. Сегодня почему-то никому не приходит на ум, что Незабвенная Слава и Известность некоторых изощрённых поборников нравственности состоялась, только благодаря их оппонентам, между собою. Я повторюсь, мы условно их именуем — сарксами.
Например, властоокая Квинтиллия, славная бесстыдством своих слов и дел, подвигла ни только написать Тертуллиана свой известный трактат de Baptismo, но и ретироваться ему в полярное Квинтилле исповедание — к монтанистам. Ну, и так далее...
Ведь, материя, по их исповеданию, суть — зло, а всякое её истребление любой ценой есть благо. Поэтому в ход идёт всё: ложь, убийство, предательство, блуд. Так как при неистовом разгуле коллективного разврата и мистических плясок — материя ослабевает, а потому должна выпускать душу адептов из своих когтей, а затем в конце концов, истончившись, трансформироваться в субстанцию духа и хаоса. Только, именно, эта цель — достойна реализации, а пресловутая мораль ортодоксов — ни к чему.
Сарксы — не нуждаются ни в иерархии, ни в организации — они стихийны и разрознены. Появляются всюду. И существуют по сетевому горизонтальному типу современных коммуникаций. Допустим, в Прибалтике, либо на Дальнем Востоке — одновременно действуют и даже не догадываются о своей синхронизации общих действий.
И ещё. Если среди них женщина, то она обязательно вне брака воспитывает себе преемницу. А, если, мужчина, то он, не пренебрегая официальностью уз, обилен связями на стороне, причем именно с теми, кто потом от них и выращивает себе преемниц. И так должно продолжаться у них, пока одна из них не произведёт на свет ту последнюю, которая и станет матерью для единственного, но могущественного сына. Того самого сына, которого писание нарекло сыном погибели. И теперь для них выходит так, что преступление находит их — без упреждения, так сказать, публично самоинициирует их в одну семью интересов, в тот самый «апокалипсис плоти», о котором я уже прежде упреждал Вас…
Здесь Рудольф вновь обозначил паузу и большими глотками допил, оставшиеся вино. И вскоре вновь возобновил свой рассказ «без пафоса»:
— Их соборное сообщество, не зная, друг о друге в частности, — собирается в цельный и вселенский конгломерат, благодаря их общему и, от мира всего остального человечества, равноутаённому преданию об Агнессии. Она-то, в свою очередь, и является для них ни только личностью, но и местом нахождения, то есть обителью вмещения и местностью обретения его — сына погибели в ней самой, в последней дочери, в цепи неоскудевающих преемниц. Ну, и тогда все вы — отщепенцы и умышленники или, как я уже заметил, вольные стрелки будете наиправёйшими кандидатами к соитию. Так сказать, падёте жертвами Ада…
— Так, стоп! Мифологический экскурс мне ясен. Наше с Вами отношение к этому какое?
— Полноте, голубчик. Полноте...
— Я настаиваю...
— Если угодно, я — инквизитор, добытчик этих маргиналов, Вы — либо хорошо завуалированный экземпляр-сообщник, либо стихийный соучастник, подобного дискурса плоти...
И тогда обвиняемый в эксгибиционизме молодой мужчина огляделся по сторонам. Вместо кляклой полицейской комнаты, он ощутил просторное помещение, наполненное свежим и холодным воздухом. Словно комната равноудалённо разъехалась на четыре стороны своих стен.
«Видимо, так было и прежде», — подумал он и задал очередной вопрос Рудольфу:
— Почему инквизитор?
— Немного фантазии, сударь, немного фантазии, ибо всякая инквизиция суть современных спецслужб. Да и время такое, весьма, требовательное. А то, позабыли о нас. Совсем позабыли...
— Фантазии за одну ночь более чем достаточно. Не жизнь, а сплошной сон какой-то...
— Правда Ваша. Однако, уже горячо. Совсем горячо. Скоро пробуждение...
Картинка действительности пред глазами задержанного полицией молодого мужчины вдруг крутанулась. И, словно ускоренная обратная киносъёмка, она поскакала сумятицей кадров. Неразбериха событий, как езда на скорости, повернулась вспять, утягивая шаг за шагом подробности этого происшествия. Постепенно цветные пятна надреальности перелицовывались на чёрно-белую явь громогласного голоса:
— Просыпаемся! Выходить пора, очнитесь! В депо, в депо! Поезд в депо! Просыпаемся, мужчина. Просыпаемся! Конечная — всё — приехали. Выходим-выходим. Ну же, ну же... Скорее. Скорее, давайте...
Перед только что пробудившимся ото сна молодым мужчиной стояла вагоновожатая. Она, постукивая по поручню сидения круглым железным флажком, трясла его за плечо.
— Да-да, понял. Всё, выхожу. Всё, спасибо, — выхожу, — Мужчина в длиннополом пальто перешёл на другую сторону платформы и сел снова в поезд, который собирался отправится в противоположный конец города по замоскворецкой линии...
— Осторожно, двери закрываются, — проскрипела магнитофонная запись, — следующая станция «Водный стадион».
Перед только что съехавшимися в плотный замок дверьми, смеясь и громко разговаривая, вбежали две слегка подвыпившие девушки. Кроме них в вагоне оказался ещё один человек. Это был он, странным образом обвинённый в эксгибиционизме молодой мужчина...
2002