Этой истории уже двадцать лет. Я вспомнила о ней, наряжая свою ёлочку к Новому году. Вот и 20 лет назад, 30 декабря мы достали с чердака старую коробку из-под телевизора, битком набитую ёлочными игрушками, и стали ждать. Вообще-то ждали мы уже неделю, когда наш отец привезёт из лесничества пушистую ёлочку, точнее – сосенку, потому что она гораздо красивее своей сестры-ели. Одни длинные двойные хвоинки чего стоили!
Но отец в том году был загружен на работе, и ему было не до Нового года, не до ёлки, и не до своих детей. А детей у него было пятеро. Cтаршая – я, Оксана, , студентка университета, братья-близнецы Олег и Игорь – курсанты военного училища, сестры Татьяна (12) и Ирина (5 лет). Ёлку следовало привезти хотя бы ради младших, но и мы не представляли новогоднего праздника без лесной красавицы.
Время давно уже перевалило за полдень, когда с улицы донеслись гудки машины. Оказалось, что на нашу улицу привезли на продажу грузовик ёлок. Мама, накинув на плечи пуховый платок, пошла за ёлкой. Стоила красавица чуть меньше десяти рублей, была не столь пушиста, как привычная нам сосенка, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.
Не успели мы ёлочку занести в дом, как в сени зашёл отец с долгожданной сосенкой – красавицей из красавиц. Последовала немая сцена.
Вечером, когда страсти утихли, дом был чисто-начисто вымыт, а пушистая ёлочка (то есть, сосенка) красовалась в наряде из разноцветных зеркальных шаров, сосулек, клоунов, зверюшек, мишуры и бус, мама сказала, что было бы неплохо вернуть хоть 5 рублей за ёлку. И посмотрела на меня. 5 рублей в дополнение к моей стипендии – это было неплохо.
Уже через пять минут наша экспедиция в составе меня, обеих сестёр, Лены – Таниной подруги (она оставалась у нас ночевать) и нашей собаки Найды отправилась искать покупателя для нашей второй ёлочки (той, что елочка настоящая).
Было уже десять часов вечера, снег скрипел под ногами, звёзды и яркая луна освещали путь не хуже фонарика (уличное освещение у нас никогда не работало), нам было весело и немножко страшно. Покупатели навстречу всё как-то не попадались. А мы всё шли и шли. Изредка водители притормаживали с прашивали почём ёлочка, но почему-то не покупали. Мы уже изрядно замёрзли и решили, было, повернуть назад, как из высотки выскочил мужик и спросил с надеждой, эй, мол, ёлку не продаёте?!
– Продаём, закричали мы и бросились к нему как к родному. Цена мужика устраивала. Но лучше бы он эту пятёрку держал в кулаке, потому что пока он рылся в многочисленных карманах, ситуация несколько изменилась. Он уже протягивал нам деньги, когда внезапно что-то увидел у нас за спиной. Мгновение, и он уже мчался сломя голову к подъезду, вслед ему нёсся рёв «Хватай, лови, уйдёт гад!».
Оглянуться мы не успели, потому что тут же оказались носом в снегу. Пятилетняя Ирка не растерялась, не заревела. А прыгнула как тигрёнок на загривок одному из напавших и вцепилась в волосы. Найда, спасая хозяйку, терзала штанину обидчика. Визг, крики, мат и пыхтенье и сквозь всё это предельно вежливый негромкий голос:
- Сержант Лиховец, вы переусердствовали. Это же дети.
Куча-мала сама собой распалась. Я поправила сбившийся на лицо платок, допрыгала до улетевшего в пылу борьбы валенка и оглядела поле боя. Милицейский уазик с распахнутыми настежь дверьми, елка макушкой в сугробе, два запыхавшихся милиционера держат за шкирки Лену и Таню, Ирка удерживает заливающуюся лаем Найду и чопорный молоденький лейтенант.
- Так товарищ лейтенант, это ж те самые бабы, что ёлки у администрации поспиливали!
- Мы нигде ничего не спиливали, это наша ёлка, лишняя, мы просто хотели её продать, - внесла я ясность. И нет здесь никаких тёток. Здесь дети.
Но мои слова уже заглушал треск рации.
- Да, да поймали! – радостно докладывал сержант. И ёлка при них. А у меня укус. Чуть ногу, холера не отгрызла. Кто? Да не, не баба, собака ейная и дочь сумасшедшая. Да, не, дочь не грызла, ухи отвинчивала. Есть доставить!
Второй милиционер в это время втолковывал лейтенанту: Да точно они! Отпустить не можем. Такая ответственность! Вы то на практике, с вас как с гуся вода, а нам отвечать!
Мы категорически отказались оставить собаку и ёлку на дороге. Собака, заявили мы, назад дороги не найдёт и замёрзнет, а ёлку нам ещё продать надо, она денег стоит. Так и поехали, как на большой весёлый праздник: впереди разместились лейтенант с шофёром, который в боевых действиях участия не принимал, поскольку гнался за нашим покупателем, а так как в двенадцатиэтажке лифт не работал, то его хватило только на первые несколько этажей погони, когда он услышал, как где-то высоко хлопнула дверь. Ищи-свищи теперь мужика. И зачем он им нужен был?
Водителя с лейтенантом разделял ствол ёлки, а на заднем сиденье он отделял от нас пятерых, считая собаку, ещё двух милиционеров. Хоть и в тесноте, да в тепле.
До районного отделения милиции мы ехали минут двадцать, всё дальше и дальше удаляясь от дома. Милиционеры ржали над своими плоскими шутками (простите, но звуки действительно напоминали ржанье), лейтенант меланхолично смотрел в стекло, периодически протирая стёкла очков, а мы сидели притихнув. Я с ужасом думала о том, как выпутаться из этой ситуации и как детей не поморозить на обратном пути. Телефона у нас не было и родителям предстояло провести бессонную ночь. К тому же с нами была Ленка, дочка начальника особого отдела военного училища, в котором учились мои братья, и я думала о том, чем наше приключение может им грозить.
Когда мы выгружались у отделения милиции, на нас сбежались посмотреть все свободные сотрудники отделения. О комментариях когда-нибудь в другой раз. Скажу одно, когда девчонки скинули свою зимнюю одёжку (на одной был отцов ватник и ушанка, другой вместо янтарного цвета цигейковой шубы мама дала аляску брата, а мне – соответственно, своё старое пальто – не портить же добротную одежду!), раздался гомерический хохот. Тыкая в нас пальцем, смеялись над лейтенантом: да ты, мол, специалист по вооружённому захвату детского сада! А когда зашёл с мороза пострадавший сержант с окровавленным ухом (говорила мама Ирке утром, чтоб ногти подстригла!) и разорванной штаниной, все упали на пол в корчах смеха. А Ирка держалась руками за решётку и говорила жалобно, дядя, мол, не обижайся, мы не хотели тебя с Найдой так сильно побить и покусать.
Через несколько минут, отсмеявшись и отерев слёзы, наши доблестные милиционеры развели нас по разным кабинетам. Начались допросы.
Меня допрашивал «пострадавший» сержант.
- Имя, отчество, фамилия…
- Оксана Леонидовна Лаврова…
- Место проживания…
- Москва…
Оторопевший милиционер вскинул голову и перешёл на «вы»: А тут что делаете, в нашем Тьму-Тараканске? Ёлки по ночам под окнами главы администрации спиливаете?
Пришлось объяснять, что я здесь на каникулах. Хуже всего было, когда мне пришлось отвечать о месте работы. Я всё не решалась признаться, что я студентка философского факультета Московского университета.
Когда были записаны все мои данные, сержант Лиховец прытко выскочил за дверь и заорал на всё отделение.
- Вот, аферистку поймали! Врёт и не краснеет! Хфилософ, едри её в качель. Щас проверим, какой она философ.
Я думаю, что от моего лица можно были прикуривать в тот момент. Никогда за всю мою жизнь мне не было так стыдно, как в тот момент.
Проверка затянулась на добрые два часа. А потом зашёл незнакомый майор, извинился за безобразные действия своих подчинённых, подал мне старенькое пальто моей мамы, словно это была норковая шуба, и вывел в коридор. Там уже стояли мои девицы с лукавыми и довольными лицами, а предательница Найда пыталась лизнуть в нос мальчишку-милиционера. Нас отпустили вместе с ёлкой и указали примерное направление к нашему дому.
Я этого микрорайона не знала и ужасно боялась заблудиться. Девчонки смеялись, а я шла, согнувшись от стыда и тяжести нашей ёлки. Несколько раз рядом с нами тормозили уазики и из них выскакивали бравые служители закона. Но мы им говорили, что мы только что из милиции. Нас уже задерживали, мол. Они связывались с начальством и ехали дальше. А потом, видимо, о нас сообщили всем милиционерам. И они стали останавливаться и кричать: Эй, философ, ёлку не тяжело нести?! - и со смехом ехали дальше.
Наконец, около трёх ночи затормозила ещё одна машина, и наш лейтенантик скомандовал: «Живо в машину, и без разговоров!»
Через пять минут мы были дома, парили ноги и пили чай с малиной. Спали как убитые потом. А утром стали решать, что с ёлкой делать. Пойдём, продадим, предложили в один голос братцы, пришедшие в увольнение.
- Ну уж нет!- сказала я. – На всю жизнь напродавалась.
- Да бог с ней, с ёлкой! – сказала мама, пусть стоит во дворе!
Поздно вечером, за три часа до Нового года, мы решили, что и на улице должно быть красиво, и воткнули ёлочку в сугроб около калитки, решив поутру чем-нибудь нарядить и слепить снеговика. Только собрались зайти в дом, как услышали голос:
- Колян, смотри какая ёлка клёвая! Давай забреем! Помоги-ка вытащить!
Через дырки в заборе, оставшиеся от выпавших сучков, мы наблюдали, как два здоровых парня уносят нашу ёлку. А потом вышли из калитки и смотрели молча, как они спокойно идут к «деревянному» магазину. Навстречу поджидающим их милиционерам.
Тут бы и точку поставить пора, только жизнь распорядилась иначе. С Алёшей Рущиным мы оказались в одном купе, когда после каникул ехали в университет. Он оказался, как и я, второкурсником, только юридического факультета, и не таким уж юным. За его плечами уже было военное училище. Тогда же в купе он признался, что нас отпустили только благодаря Ленке, подружке моей сестры. Её узнал тот самый майор, который нас отпустил. Они с Ленкой поклялись друг другу, что её папа об этом приключении никогда не узнает.
Ну, а у нас с Лёшей всё хорошо. И, несмотря на то, что нашим детям 16 и 19 лет, мы, как и прежде, каждый раз под Новый год наряжаем ёлочку.