Книжный рынок

ПЕПА

 КАЗАЧЬЯ КАЗНА.

 Роман.

 Глава первая.

На центральном рынке Ростова-папы наступал час пик. Была середина декабря. Холодно. Низовка с близкого Дона продувала зимнее пальто насквозь. Коца стоял возле главного входа с табличкой на груди. На ней было написано: скупаю валюту, драгоценные металлы, монеты, ордена и так далее. Мимо то и дело шныряли шестерки контролирующего бизнес на низшем уровне бригадира Лехи Слонка. Один из них, из казаков, с расшлепанной калмыцкой мордой, Скирдач подвалил к валютчику:
- Слышь, Коца, предложат камешки, не заводи торг. Затрави и все.
- А что такое? – поинтересовался тот.
- Это наше. Сдашь клиента, сам в сторону.
- Не понял, - заартачился Коца. Он еще не знал всех раскладок, произошедших на рынке за последнее время. – Отстежка Хозяину через Слонка от меня идет вовремя. А теперь клиентов к вам подгонять. Не усретесь перекушавши?
- Коца, тебя давно не прессовали? – со злой усмешкой спросил Скирдач.
- Пош-шел на хер, шестерка поз-зорная, - моментально озверел валютчик.
За последнее время нервы стали не железными. С несколькими разумными ребятами он пришел на рынок, когда разграбление награбленного только начиналось. Слонками с его дешевками здесь даже не пахло. Потом, когда весь рынок попал под ментовский контроль, те набрали помощников - проституток из отморозков. И вот теперь это отожравшееся быдло начало борзеть.
- За базар не пожалеешь? – сунулся было в его сторону извечный борец за народные права господин казак, неизвестно какими путями оказавшийся в стане отморозков.
- Об этом советую подумать тебе, - набычился Коца, правой рукой нащупывая в заднем кармане брюк складную пику.
Он знал, что шестерки затарены оружием по полной программе. У кого под тулупом «Макаров» в солидоле, кто обзавелся настоящим американским кольтом. Близкая Чечня накормила всех. Кого деньгами, кого оружием. А кого смертью до отвала на Северное кладбище. Но Коца не принадлежал к породе песьей, а официально значился валютчиком с чистым хвостом. Числился в рядах уважаемой старой гвардии. Старший над отморозками Скирдач об этом не забывал. Но Коца при подчиненных послал его подальше. К тому же было видно, что готов показать пику. Отвернув полу меховой куртки, он выдернул из-за широкого кожаного ремня пистолет Стечкина, направил в лоб валютчику. И тут-же получил в область печени железный удар. Второй замах ребром ладони пришелся на кисть его руки с оружием. На лету подхватив не снятую с предохранителя пушку, Коца сунул ствол в ухо согнувшемуся пополам казаку, прохрипел вмиг осевшим голосом:
- Еще раз, хуторской выродок, позволишь себе такое, твои мозги подметать будет некому. Иди к своим, дань собирать с нищих земляков, со старух со стариками, торгующих пучком зелени. По червонцу с каждого на глотки свои луженые.
Оттолкнув от себя Скирдача, под застывшими взглядами не знающих что делать остальных шестерок, валютчик вытряхнул обойму, бросил бесполезный пугач под ноги отморозку:
- Гуляй, казачура. Обойму заберешь у своего бригадира. Да не забывай, что со мной подобные номера не проходят. У меня дед из терских, которых вы, донские, в гражданскую продали. Как и кубанских. У-ух, какой я на вас злой.
Коротко подышав, Скирдач разогнулся, сверкнул озверелыми зрачками. К нему подскочил один из шакалов, подобрал оружие. Казак засунул его снова за широкий ремень.
- Я расскажу о тебе Слонку. Передам и о твоем отказе, - отходя к остальным, обернулся он. – Еще встретимся. Не в степу живем.
- А я не поленюсь слетать в уголовку к Хозяину, - не остался в долгу валютчик. – Сраный хвост подотри, шакалья твоя морда.
Скирдачу осталось лишь грызануть мохнатый воротник тулупа. Вся группа поканала по периметру дальше, наступать на горла слабонервным и недавно принятым в бригаду менялам. Сплюнув, Коца огляделся вокруг. Стычка его взволновала не здорово. Скирдач напрашивался давно, значит, пришла пора проучить. Слонок промолчит, а Хозяин, наоборот, одобрительно хмыкнет. Коцу он знает. Коца на коленях не стоял ни перед кем. Валютчик переступил с ноги на ногу. Ну, падла, денек. Больше часа уже торчал сливой в заднице, а клиенты словно забыли сюда дорогу. Лишь беспородная и неимущая толпа валила и валила мимо. Казалось, вечную текучку остановить было невозможно. Наконец, из толпы отделился квадратный кривоногий мужик в брезентовом плаще поверх овчинного тулупа. Вылитый лубочный пастух, или скотник с советской молочно-товарной фермы. С полчаса он сочно шлепал лошадиными губами, напряженно всматриваясь в табличку на отвороте пальто Коци. Чтобы не мешать отыскивать знакомые буквы, тот торчал на месте деревянным истуканом. За это время пальцы на ногах успели прирасти к носкам, а носки в свою очередь к стелькам. Но он продолжал терпеливо делать стойку. Бывало, невзрачный клиент прятал под замусоленной телогрейкой предметы из до сих пор не найденного официальными властями клада разбойника Стеньки Разина, а господин под бобровой шубой - литровую банку медно-никелевой мелочи шестьдесят первого года выпуска, которой у запасливого русского народа было чуть ли не по ведру почти в каждой квартире.
- Та-ак, тут не написано, - наконец промычал мужик.
- Что вас интересует? - быстро наклонился Коца к нему.
- Там не написано.
- Я беру все.
- Все?! - пастух недоверчиво приподнял тяжелые брови.
- Показывайте, я помогу вам сориентироваться.
- Как? Со...?
- Разобраться. Если что-то интересное - куплю, если нет, подскажу, что делать дальше.
Мужик потоптался на месте, подозрительно осмотрелся вокруг. Затем поднял вверх маленькие остренькие глазки. В пору учебы на курсах повышения квалификации, с группой проводили специальные занятия по защите самих себя от ограниченных людей, потому что именно они оказывали на психику наибольшее давление. Коца втянул воздух в себя, мысленно произнес коротенькое, врастяжку: "а-а-а-у-у-у-м-м-м".
- Коробку железную на базу откопал, - придвигая лицо к нему, доверительно сообщил мужик. - Ямку для столба рыл, чтобы корову привязать. Летом еще. А там коробка.
- Ого! Ну, ты даешь, - принял Коца свойский вид, естественный в таких случаях прием, могущий дать положительные результаты. Только бы не спугнуть "ученым" словом, либо резким движением. Перед ним - живое доисторическое ископаемое. Спроси сейчас, мол, полную золота! И он замкнется, уйдет. - Пустую?
- Какую пустую. Полная, - бегая глазами по фигуре, зачастил пастух. Он сразу перестал видеть окружающий мир, доверился только ему. - Кресты, эти... беленькие медальки, деньги бумажные, колечки, ножик. Ножик я себе оставил, порося заколол. Удобный, ручка тяжелая, с орлами.
- А кресты?
- Кресты со мной, все четыре. Один желтый, у другого кружок посередине желтый с мужиком на коне. А два белых. Медальки с колечком тоже прихватил.
- Брешешь.
- Вот те крест, - пастух, озираясь, перекрестился. - Чего мне брехать. В кармане в тряпочку завернуты.
- Покажи.
- Прямо тут?
- Давай в магазин зайдем, а то увидит кто.
- Давай. От греха подальше. В уголок где, - он засеменил за Коцей в раскрытые двери продовольственного магазина, продолжая сыпать словами. - Дед мой еще до войны купил дом, пятистенок, на высоком фундаменте. Не саманный, из дубовья, тесом обшитый. Тыщу лет простоит. Сказывают, богатый казак жил, раскулаченный. Сами-то мы с севера, вологодские. В голодные года перебрались на Дон. Я ничего не помню, маленький был. После войны вовсе на отшибе остались. Хутор разъехался кто в город, кто на Маныч. Ни электричества, ни радива. Школа за десять верст, какая учеба. Подрос, в пастухи подался. Да...
Они вошли в магазин. Краем уха Коца слушал ясную с первого взгляда биографию мужика, на ходу придумывая программу последующих действий. Именно такие ограниченные люди оказываются самыми несговорчивыми. Не видя дальше собственного носа, они полагаются больше на развитую, как у зверей, интуицию. Она редко подводит, хотя не приносит дохода. Народу в магазине, как всегда, было мало. Коца провел мужика в угол, к зарешеченному окну, под подоконником которого стоял хромоногий стол. Мужик торопливо вынул из-за пазухи чистую холстину, раскатал на столешнице и уставился на него. Четыре скрепленных одной колодкой георгиевских креста, казалось, только что отчеканили на царском монетном дворе. Сохранность каждого ордена стопроцентная. Ни спилов, ни вмятин, ни даже царапин. Сидя верхом на вздыбившемся коне, Георгий Победоносец вонзал копье в тело трехголового Змия. Знак " №" перед цифрами тоже отсутствовал. Это могло означать только одно, что полного "Георгия" воин получил до первой мировой войны. Маленькие номера на конусообразных поперечных крестовинах подтверждали это. Коца приподнял край холстины, с благоговением потрогал издавшее мелодичный звон сокровище. Ордена первой и второй степени были золотыми, третьей и четвертой степени серебряными. И вдруг понял, что совершил ошибку. Выражение лица следившего за ним мужика изменилось не в его пользу. На нем отразилась алчность. Коца поспешно опустил холстину на столешницу, одновременно натягивая маску безразличия. Поковырял пальцами серебряные медали "За храбрость", "За усердие". Затем взял золотой ободок. Но он оказался не простым кольцом, а мужским именным, тонкой работы, перстнем с вензелями, с необычайной чистоты бриллиантами по ноль-два, ноль-три карата в тех местах, где переплетались золотые толстенькие проволочки. Перстень вспыхнул, засверкал всеми цветами радуги на проникающем в окно скудном зимнем солнечном свете. Под этим сиянием он с трудом разобрал наложенные друг на друга буквы "Е" и "В", почти, как Екатерина Великая, а может, какой-нибудь Евлампий Воронцов. Изделие оказалось большеватым даже для его не столь тонких пальцев.
- Во, видал чудеса! - мужик жадно облизал губы. - Дома еще такие припрятаны, на полпальца. Но там не эти... как их.... Тут зерниночки, а там по одной крупной. Я на заходе солнца, когда лучик угасает, поднесу к окну, горница прямо светом наливается. Бывает, когда в утреннем тумане коров пасешь, и вдруг над рекой свет горбом. Вспыхнет, задрожит. А потом и солнышко покажется. Роса опять же на траве, на цветках, вот как на кольце, зернышками рассыпана.
- Сколько ты просишь за все? - сдерживая внутреннюю дрожь, как можно спокойнее спросил Коца.
- А нисколько, прицениться принес, - как обухом огрел его отказом мужик. - Деньги мне платят немалые, молочко свое, мясцо тоже. Все есть. Люди, смотрю, голодают, последнее на базар тащат, а у нас достаток. Дочке токмо помогаем, в Москве она, на фершала учится. Старуха - мать с печки не слезает, валенки есть. У меня сапоги сыромятные, резиновые, у хозяйки то ж. Лектричество лет пять, как провел, телевизер колхоз подарил. Вот дочка замуж выйдет, пусть сама и решает.
- Что ж она, с тобой будет жить? В захолустье, - Коца едва унимал окрасившую скулы в красный цвет, вспыхнувшую в груди злобу. Хам, быдло, ни себе, ни людям. Отдал бы в музей, коли не вмоготу порадовать солидного коллекционера, умного мужчину из общества. Имя героя воскресил бы, славу отечества. Телевизер.... Какая польза от примитивного мужлана обществу, какой след он оставит, сидя Кащеем на сокровищах, ведрами выдаивая молоко из колхозных коров! Именно такие разграбили родовые поместья, превратив потомков старинных дворянских родов в Иванов, не помнящих родства. Дорвались до власти, раздербанили. Дальше что? Ни-че-го. Мозгов не хватило. - Она уедет в город. А чтобы жить в городе, нужно иметь квартиру.
- Купим, - нетерпеливо отмахнулся мужик.
- Ты знаешь, сколько она стоит? Несколько миллионов рублей.
- Сколько бы ни стоила. И машину ей купим, и дачу. Хоть в Москве, хоть у турков. Денег накопили. Я получаю, да жена. А при Горбачеве по восемьсот рубликов отваливали. Все в товар вложены: в скотинку, в парники, в пасеку. Успел, не остался с голым задом, как другие, которые в бочках держали. Чуть цены подпрыгнули, сразу и вложил. Было такое. На ваших заводах, поди, по двести рублей платили.
- Значит, продавать ничего не будешь?
- Не-а. Медальки, если хочешь, купи. Я уже один раз сюда приезжал. Тоже медальку с золотинкой продал и уехал.
- И сколько ты за них просишь? – не обратив внимания на последнее признание, повернул Коца к хитрому пастуху красное лицо.
- А ты цену назови, я и скажу, подходит или нет. Тут, мил человек, полюбовно надо.
- Две тысячи цена твоим медалькам, - назвал он самый низкий предел.
- И то ладно. Забирай, они мне ни к чему. Кресты домой отвезу.
- За кольцо сколько просишь?
- Сколько дашь, а я прикину.
- Тридцать тысяч.
- Не-е , не годится. Я ж видал, как у тебя глаза разгорелись. Пускай полежит еще, не помешает.
- А сколько ты хочешь, миллион? - вконец вышел Коца из себя. Пастух бесил своими интуитивными подсчетами.
- Миллиона не прошу, а тридцать пять тысяч рубликов как раз, - неожиданно ляпнул тот. Видимо, интуиция тоже имела предел. А может,нервный вид валютчика спутал ему все карты.
Коца полез за деньгами. И эта покладистость оказалась новой ошибкой. Надо было поторговаться, потянуть время, дать понять, что вещь таких денег не стоит. В конце концов, придраться к чему-нибудь, найти царапинку, указать на нечетко проставленную пробу, хоть она и выделялась, словно отчеканенная минуту назад. Но проба была пятьдесят шестая, а на современных изделиях ставили пятьсот восемьдесят третью. Да и не брилики это, не то, что он понафантазировал, а простые фианиты, цирконы, обыкновенные стекляшки. Мол, если взять любое стекло, огранить его со всех сторон, оно тоже будет играть всеми цветами радуги. И пусть ломает голову, один хрен тупой, как пробка. Никогда не поймет, что царская пятьдесят шестая проба выше советской пятьсот восемьдесят третьей на целый порядок, хоть цифра, определяющая количество золота в серебре, ниже. Дореволюционные ювелирные изделия можно было смело пускать на зубные коронки, никогда не потускнеют, не проедятся, пролетарский же ширпотреб годился лишь на уродливые цепи и перстни цвета хаки. Но это тайны менял, дающие возможность заработать на кусок хлеба с маслом. Лохам сколько ни объясняй, толку не будет. Получил дармовые бабки за найденную, доставшуюся по наследству, купленную за бесценок на заре Советской власти вещь - отваливай. Дальше проблемы других, они начнут думать, какую, куда и за сколько пристроить.
- Погоди-ка с деньгами, - сглотнул слюну мужик. - Я передумал.
- Держи две штуки за медальки, сто лет не сдалось твое кольцо, - попытался вывернуться Коца, неторопливо отцепляя награды от холстины.
- Как не сдалось? - оторопел пастух. - Ты ж только что хотел его купить.
- Ничего я не хотел. За тридцать пять штук приволокут печатку самого Николая. Второго.
- Какую перчатку?
- Не перчатку, а печатку, царский перстень, понял? Граммов на десять. А в твоем вшивом ширпотребе максимум семь. Да на стекляшки надо сбросить не меньше грамма, - Коца презрительно ткнул пальцем в брилики. - Это стекло, а не золото. Итого шесть. По пять штук за грамм, получается тридцать тысяч. Такую цену я давал тебе сразу. Дураков, что ли ищешь!
- Погоди, погоди... - растерянно заморгал голыми ресницами пастух.
- И годить нечего, - резко оборвал тот. - Короче, завязываем базар. За медали ты получил, больше я ничего не брал.
Кинув серебрянные кружки в сумку на плече, Коца неторопливо пересчитал деньги перед носом пастуха, тем самым, вызвав обильные потоки слюны по углам лягушачьего рта. Уже намеревался сунуть пачку в карман, когда мужик наконец-то клюнул на приманку.
- Давай, - хрипло выдавил он.
- Что давай? - будто не понял Коца.
- Тридцать тысяч, за кольцо.
- Это окончательное решение? Или ты намерен снова компостировать мозги?
- Мозги чего?
Коца не стал пускаться в объяснения. Взял перстень с холстины, натянул его на средний палец левой руки, минут пять рассматривал со всех сторон под нетерпеливым поросячьим взглядом мужика. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, но он жестко контролировал выражения окаменевшего лица, не давая мускулам расслабиться. Затем как бы нехотя отсчитал тридцать тысяч, бросил на стол.
- Стекляшки... Звезды на небе тускнели. За кресты сколько даешь? - жадно сгребая купюры, попытался завести новую волынку мужик.
- Если начистить твою морду пастой ГОИ, она тоже засияет пятиалтынным, - равнодушно пробурчал Коца. - За кресты пойду спрошу у ребят, у меня деньги кончились.
- Не ограбят?
- Среди нас грабителей нет. Постой здесь, я сейчас.
Выскользнув за дверь, он метнулся к углу ларька. Но Данко, цыгана, на месте не оказалось, Арфиши тоже не было. Круто развернувшись, помчался вглубь базара, к известному коллекционеру монет, наград и других значков Жану Копенгагену. На его счастье они лоб в лоб столкнулись где-то на середине главного прохода. Он как раз шел навстречу. Копенгаген встревожено зажестикулировал руками:
- Сворачивай, быстрее дергаем отсюда.
- Что случилось? - поспешно спросил Коца.
- Облава. Ребят повязали омоновцы. Заталкивают в машину и увозят в Ленинский райотдел. Прямо к Мамику в кабинет. А там шмон до трусов, чуть ли не в жопу заглядывают, - Копенгаген перевел бурное дыхание. - Я только в кафе поел, иду, вдруг вижу, омоновцы ведут Чипа с Дэйлом. Я нырь в толпу и следом, они мимо базарной ментовки прошли. О-о, думаю, здесь дело серьезное. Выглянул за ворота, а там "собачатник" битком набит нашими.
- Слушай, здесь один мужик кресты принес, - зачастил Коца. Предупреждение Копенгагена о грозящей опасности словно пролетело мимо ушей. Перед глазами продолжали покачиваться, вызванивая малиновыми звонами, ордена. - Может, посмотришь?
- Какие кресты? - выпучился Копенгаген.
- Георгиевские, все четыре степени. Сохранность стопроцентная. Первой и второй степени золотые, третьей...
- Да на хер мне твои кресты, - досадливо оборвал на полуслове Копенгаген. - Приловят - миллионом не откупишься. Слыхал про указ?
- Слыхал. Но жалко упускать, такая редкость.
- Ты что, тронулся? Тут жопу спасать надо, менты всех как облупленных знают, а он про кресты. Дергай, говорю, пока ворота не закрыли.
- Я бы и сам купил, но денег нет, - не слушая его доводов, продолжал канючить Коца. - Кавалерский набор, и состояние...
Некоторое время Копенгаген всматривался в его лицо. Затем сплюнул под ноги, ткнул пальцем в грудь:
- Чего ты прешься на рожон? Да хоть весь золотой колчаковский поезд. За бесплатно подкатил. Менты, говорю, кругом, менты и омоновцы...
 Махнув рукой, он влился в толпу и словно провалился сквозь землю. Постояв немного, Коца встряхнул головой, поплелся к выходу с рынка. У ограниченного человека национальное богатство и нет возможности выкупить. Любой коллекционер русской символики считал бы за счастье обладать георгиевским "бантом" всех четырех степеней. Ну, падла, не везет. За одну сделку с мужиком мог перекрыть все расходы и потери. Минимум двести тонн навара качнули на прощание журавлиными крыльями. Да и награды не ушли бы в "чужие" руки или вообще за границу.
 Только когда увидел группу омоновцев, ведущих под руки ваучериста Виталика, в башке прояснилось. По лисьему распушив полы зимнего пальто, Коца рванул снова в магазин, в котором оставил пастуха. Но зал был пуст. Он суматошно выскочил на площадь перед рынком Заметил того далеко от входа, на другой стороне трамвайных путей. Мысленно перекрестившись, что не упустил бронированный сейф без ключей, схватил пастуха за рукав брезентового плаща, поволок дальше от опасной территории центрального рынка.
 - Чего ты?.. – заартачился было тот. – Куды ты меня волокешь? Убить замышляешь?..
 - Сто лет ты мне…, - задыхаясь, огрызнулся Коца. – Омоновцы облаву делают. Валим на автобусную стоянку. Пока не поздно.
 - Какие омоновцы? – окончательно уперся мужик. – Я никому ничего… И я тута не один. Ты это, паря, не дюже зарывайся.
 - Да тебя же первого повяжут за твои безделушки, - окончательно вышел валютчик из себя. Ну, блин, что с даунами, что с пастухами. Оправдывайся потом, что не ишак. Пойдем, говорю, на остановку. Там и решим, что и за сколько.
 - А что решать. Все мое, - трогаясь с места, по инерции забурчал мужик.
 Зайдя в проход между газетным киоском и железным ограждением автостоянки, Коца прислонился к стене, перевел дыхание. Мужик острожно высунулся из-за угла.
 - Заходи , ну тебя на хер, - махнул валютчик рукой. Добавил для нагнетания обстановки. – Ментов сзади не заметил?
 - Я не приглядывался, - озираясь по сторонам, окрысился снова пастух. – Это тебе они на мозоль наступили, а я сам по себе.
 - Короче, денег я добыть не успел, - высморкавшись под ограду как можно смачнее, начал Коца с признания. – Давай думать, как будем поступать, чтобы ни у тебя, ни у меня голова не болела.
 - А чего она у меня будет болеть? Пусть болит у тебя, - задиристо засопел мужик.
 - Ты же со мной не поедешь к одному корешку? У него денег вагон.
 - Не поеду… А к какому корешку?
 - Есть один. На Западном живет.
 - Не-е, я города не знаю. За тобой-то поволокся, не помню, с чего.
 - За деньгами, - усмехнулся Коца. – А их пока нет.
 - Тогда об чем разговор? Тогда разбегаемся.
 - Я думаю, - напустил тот на лицо строгости. – Не повезешь же ты кресты обратно в деревню? И другое, что прихватил с собой.
 - Больше ничего не прихватывал. Кто тебе сказал?
 - Никто. Короче, если не поедешь ко мне или к другу, может, попробуем встретиться часика через два-три? – стараясь не подавать виду, что заострил внимание на последней фразе, перевел стрелки на продолжение разговора Коца. – Если не получится сегодня, завтра я точно буду с деньгами. За это время что хочешь успею достать. Тебе когда уезжать?
 - А тебе не все равно? На автобусе в шесть часов вечера, - тут-же простодушно признался мужик. - До Раздорской, а там пехом километра полтора.
 - По зимней степи?
 - А что? Волков давно перебили, и сало с них успели вытопить.
 - Раздорская… Когда-то казачья столица была. Как раз на меже между степняками и русским государством.
 - Кто ее. Станица, и все.
 - Ладно, сейчас этот вопрос второстепенный. Так, поедешь со мной, или подождешь здесь?
 - На холоду?
 - Тогда погнали. Дорогу оплачиваю я.
 Коца со значением тряхнул сумкой, в которой загремела разная мелочь - от серебряных цепочек до старинных, рядовых, которых в деревнях тоже можно было раздобыть мешки с маленькой тележкой, монет. Русский народ запасливый. Ума бы еще с полстакана… Он уже обдумывал, что сначала договорится с антикварами за приобретенное у мужика. Самого на это время постарается спровадить на кухню.Когда получит деньги, на них выкупит остальное, что в тряпке. Может, за пазухой у пастуха таких тряпок не одна, царских ювелирных вещиц с графскими вензелями в них тоже. Вон как топорщится за брезентовым плащом овчинный мех полушубка. Такого лоха отпускать от себя, что содрать трусы с бабы и, не попытавшись сотворить дельного, отправить на все четыре стороны.
 - А ехать далеко? – по прежнему настороженно озираясь вокруг, спросил мужик.
 Из-за угла палатки заглянул водила шестерок Скирдач. Ничего не сказав, так-же молча исчез из поля зрения. В этот момент пастух торчал к нему спиной.
 - Я же рассказывал, на Западный, - чертыхнулся про себя Коца. Не хватало, чтобы шестерки пронюхали про георгиевские кресты. Вмиг донесут по инстанциям аж до самого верха с золотопогонным контролером во главе. Уж там цены на раритеты расписаны от и до. Как и немалые сроки за них. - Если не хочешь туда, найдем место поближе.
 - Не, никуда не поеду. Тут подожду, если недолго, - мужик, вроде, начал доверять.
 - За час постараюсь управиться, - снова борзой собакой напрягся Коца. – А ты не обманешь?
 - Чего обманывать, - рассудительно почесал под носом пастух. – Эти кресты мне не нужны, а деньгам завсегда применение найдется.
 - Не замерзнешь за ларьком?
 - Мы привычные. Если морозец будет прихватывать, зайду в кофейную, что напротив. Погреюсь супчиком с кофейком. И обратно.
 - Тогда жди на этом месте. Я мигом.
 Той же борзой, упавшей на хвост зайца, Коца с места ударился в бег. На ходу осмотрелся. Ни одного паршивого сексота. Затаились, падлы, по углам. Или по домам отправились, в связи с нерабочим днем. Если бы последнее, то и забот поубавилось бы. Выстраивая в голове план, он сначала побежал вдоль периметра рынка в надежде встретиться с кем-либо из базарных дельцов. В висках стучало одно: деньги, деньги, деньги… Где взять бабок, чтобы выкупить все, а потом распорядиться им по мудрому. Проскакивая мимо второго входа в рынок возле соборной стены, засек худющего длинноволосого Микки Мауса, то ли грека с жидовскими корнями, то ли еврея с корнями греческими. Тот прятался в гуще торгующих хурмой, сушеным урюком и апельсинами азиатов. Коца уже пробежал до поворота к остановке автобусов в сторону Северного с Чкаловским, как новая мысль заставила притормозить. У Мауса солидной клиентуры было несравненно больше. Может быть, и ездить никуда не понадобится. К тому же, у себя дома солидной суммы все равно не наберется. А пастух успел надыбать, что вещи он привез стоящие. Наверняка ставку повысит. Если учесть, что за пазухой имеется кое-что еще, угораздит нарваться на новый облом. Тогда с необычными богатствами распрощаться придется поневоле. И навсегда. Круто развернувшись, Коца заскользил в более узкий, чем на главных воротах, проход. Здесь ментов с омоновцами видно не было. Или успели сделать свое дело, или дальше валютчиков решили не идти. Скорее, последнее, потому что черная саранча -кавказцы с азиатами - взлохмаченными не выглядели. Подскочив к отвернувшемуся в сторону с равнодушным видом Маусу, он дернул того за воротник кургузого пальто:
 - Микки, дело есть, - без перехода начал Коца.
 - Какое? – как бы безразлично прогундосил тот.
 - Давай отойдем хоть к промтоварному павильону, что-ли! Не здесь же расписывать.
 - Если сумма маленькая, пролетай дальше, - обшаривая физиономию Коцы пытливым взглядом, все так-же приглушенно посоветовал Маус. – Положение на рынке неспокойное и залетать на мелочи я не согласен.
 - Не на один миллион, - пошел сразу ва-банк валютчик.
 - Пошли.
 Выбрав уголок без свидетелей, оба наклонили головы друг к другу. Коца быстро пересказал все, что с ним приключилось. Не назвал только цен, в которые обошлись купленные им изделия с медалями и за сколько желает толкнуть георгиевский бант пастух.
 - Короче, я предлагаю тебе перестень и медали. Если сговоримся, ты отстегиваешь бабки. Я возвращаюсь к мужику, выкупаю у него что осталось, - без обиняков выложил он. – А потом встречаемся еще раз. Согласен?
 - Показывай, - незаметно оглядевшись вокруг, разрешил Маус. – Кажется, менты натрамбовали нашими не один «воронок». Может, свалили уже.
 Коца не стал вдаваться в подробности. Не теряя драгоценного времени, вынул из сумки бумажку с колечком и медалями, всунул в руку менялы. Тот немедленно склонился к ним. Затих, раскладывая и так, и эдак, причмокивая полунегритянскими губами. Коца вертел шеей, стараясь в гуще народа распознать извечных врагов валютчиков – переодетых сотрудников уголовного розыска. Нюх у тех, что у работающих по карманникам, что по валюте с золотом, был как у натасканных по норкам длиннотелых такс. Наконец, Микки оторвал длинный нос от изделий, не поворачиваясь к коллеге, прогундосил:
 - Во сколько ты оцениваешь все?
 - А у тебя своих расценок нету? – сразу надыбал волынку Коца. Повторил сцену начала сделки с пастухом. - Давай сперва договоримся за медали, «За храбрость» и «За усердие». По какой цене можешь взять?
 - «За храбрость» должна быть подороже. Но она балканской кампании 1877-78 годов. А «За усердие» рангом ниже, но крымская. Серебро. То есть, получается все наоборот. Короче, за пятьдесят штук я забираю. Если найду купца, который выложит больше, поделюсь непременно.
 - Не сомневаюсь. Согласен, - кивнул Коца. Подобные сделки между менялами проходили довольно часто, редко приводя к повторным разборкам. – Теперь прикинь стоимость кольца. Ты обратил внимание на вензеля?
 - В первую очередь, - хмыкнул греческий жид. – Это раритет, без сомнения. Я без всяких исследований скажу, что принадлежал он атаману Всевеликого Войска Донского Евлампию Воронцову. Был такой на Дону еще во времена наполеоновского нашествия. Было у него и другое прозвище, но сейчас не время залезать в дебри истории. Если хочешь, я отслюнявлю тебе на первый случай штук триста, а потом хоть вместе сходим к Монарху. Он даст оценку сто процентную.
 - И за перстень согласен. Отстегивай, мне бежать пора, - заторопился Коца, даже не задумываясь над тем, что за одну сделку сорвал куш в триста восемнадцать тысяч. Это только поначалу бывало, что за день менялы наворачивали по лимону неденоминированных рваных. Многие за границей успели открыть свои дела. Теперь и десять штук канало за мясо. - Клиент ненадежный, типа, с Ковалевской дачи. Надо упредить его бегство в тьмутараканьскую глушь.
 - Где ты его надыбал? – как показалось, крепко насторожился еврейский грек.
 - Сам на меня напоролся. Не отказывать же человеку, - усмехнулся Коца.
 - А откуда он? Ты не спрашивал?
 - Знаю, - присмотрелся к Микки валютчик. Он моментально догадался, на чем хотел заострить внимание меняла. – Давай этот базар оставим на потом. Если можно, отстегни часть суммы купюрами помельче. Для форсу.
 - Хорошо. Только ты просеки все, что нужно, - выдергивая пачки денег из-под полы, посоветовал тот. – Я не о том, чтобы по мокрому. Так, на всякий случай.
 - У самого мысля мелькала, - засовывая бабки в сумку, сознался Коца. В том, что напарник никогда не пойдет на убийство, он был уверен. Но задумать оказию с вывертом эта нация, к которой принадлежал Маус, была способна не хуже своего гениального представителя дедушки Альберта по прозвищу Эйнштейн с его теориями невероятных относительностей. – Ты здесь подождешь?
 - Нет, это место уголовкой притоптано. Зайду до Каталы. Если что, там найдешь.
 - Заметано.
 - Главное, не мельтеши на виду. Тутушка домельтешился. В морге отдыхает.
 - Не понял, - чувствуя моментальный холодок по телу, притормозил Коца.– Кто его? Когда?
 - Часа три назад подался с одним пидором с крупной суммой баксов за территорию рынка, на Тургеневскую. Там у него стояла крутая машина. Недавно приобрел. В машине и грохнули. Головой к стеклу прислонился. Базарный патруль постучал дубинкой – ни ответа, ни привета. Открыли дверь, Тутушка и вывалился, облитый кровью. Ударили сзади в шею.
 - Говорили ему, не отходи от места работы. Придурковатый какой-то… был, - с досадой сплюнул Коца. – Как об стенку горох.
 - А ты работаешь не так? – усмехнулся восточными глазами Маус. – У всех у нас одна болезнь – ее величество расейская жадность. К тому ж, наживаться разрешили. Короче, я тебя проинформировал.
 - Не по этому ли поводу облава?
 - Запросто.
 Выскочив из ворот, по трамвайной линии Коца побежал к остановке автобусов на Военвед с Переходным мостом, к месту, где оставил пастуха. Завернув напротив входа в Ростовский собор, заспешил по периметру автостоянки. Среди рядов машин маячил навороченный черный «Ленд Крузер» Слонка. Значит, бригадиру по херу, что его паству мочат отморозки, трахают во все дырки менты. Наверное, попивает баночное баварское у самого приближенного из валютчиков, заедая осетровым балычком. И за эту жратву с другими послаблениями лизать сраку ментам? Да чтоб они попередохли. Влившись в толпу на Московской, Коца зыркнул по сторонам. За спинами людей вертеть шеей удобно. Как и прятаться за ними. Вдруг усек вжавшегося в боковую стену газетного ларька одного из шестерок Скирдача. Ведут, что-ли, паскудники? Если дела обстоят так, то не хило бы распустить лисий хвост. То есть, незаметно перетащить мужика на встречную полосу с другой стороны улицы и нырнуть с ним в какой сквозной проход. Но пойдет ли на это пастух, если он, конечно, на месте. Сейчас он чувствует себя попавшей в кодлу к пацанам целкой. Кто успеет трахнуть раньше, тот и станет паном. С такими цацками, даже не зная им цены, ходить по Ростову осмелился бы только подобный первобытный экземпляр.
 Мужика на месте не оказалось. Значит, рындовый отбой. Проклятое безденежье, такого икряного рыбца упустить! Покрутившись возле ларьков еще немного, Коца вскочил в автобус, идущий в его район. И вдруг в окно увидел рядом с магазином радиоаппаратуры через дорогу пастуха со Скирдачом. Чуть поодаль топтались не успевшие обрасти шерстью наживы его шакалы. Полный пи…ец. Эти раскрутят как по нотам. Оставалось забыть встречу напрочь и заняться обеспечением собственной безопасности. Расстегнув замок на сумке, Коца переложил в нее бумажный сверток с медалями и кольцом и сунул сумку за пазуху. Затем вытащил из заднего кармана брюк выкидную пику, переместил в карман пальто. Поближе. Нежелательные встречи в подъзде родного дома еще никто не отменял.

 Глава вторая.

 На другой день он снова торчал возле главного входа в центральный ростовский рынок. Время близилось к обеду. Досада от незавершенного выгодного дела как возникла вчера поздним вечером, когда Коца разглядывал кольцо перед лампочкой, так не отпускала до сих пор, заставляя поминутно озираться вокруг в надежде на чудо, что мужик объявится вновь. В глубине базара немного постреляли. Наверное, менты опять наводили шухер в черножопых диаспорах. Кто-то решил уйти от проверок и его предупредили пальбой по затянутым снеговыми облаками звездам. Дело привычное. Лишь бы, как говорят в России от мала до велика, не было войны. В данном случае, только бы не затеяли они новую облаву. Работать и без того стало невмоготу. Одним отстегни, другим смажь лапу, третьих поцелуй в задницу. Скоро и этого будет мало. И вдруг вдали, возле автобусной остановки, Коце почудилась знакомая фигура в рваном длинном брезентовом плаще поверх овчинного полушубка, в шапке ушанке и огромных валенках. Он мотнул головой, стараясь сморгнуть видение. Оно не пропало, наоборот, развернулось в его сторону. Мужик стоял там, где Коца его оставил вчера. Скорее всего, деньги для него имели большую ценность, нежели то, что было завернуто в тряпочки. Оглядевшись вокруг, валютчик сорвался с места, пересек трамвайные пути.
 - Пристраивайся ко мне. И не оглядывайся, - притормозив перед пастухом, предупредил Коца.
 - Почему? – не удивился, но тут-же напрягся мужик. – Ты деньги принес?
 - Полная сумка, - Коца оттопырил край, показал пестрые ребра пачек из купюр разного достоинства. – Иди за мной. Куда сверну я, туда и ты, понял?
 - Понял… А далеко итить?
 - Институт напротив видишь? Дом шестиэтажный через проспект.
 - Желтенький такой?
 - Он самый. Во двор зайдем и пристроимся. Кроме инженеров, там никого. А здесь одни менты с сексотами.
 - С кем? Сектанты, что-ли? - засеменил сзади пастух.
 - Они самые. Тараканы продажные. Держись меня.
 - Да. Эти истинные христопродавцы…
 Вильнув за отходящий автобус, Коца сквозанул через забитую автомобилями дорогу, запетлял в плотной толпе. Хриплое сопение похожего на беременное пугало мужика не отставало. Он еще раз перескочил перед медленным потоком автомашин, нырнул в переходной тоннель. В переходе можно было заплутать – столько выходов он имел. Валютчик направился в тот, который крутой лестницей выбегал к углу старинного особняка, приспособленного под рабоче-крестьянский институт. Менялы часто пользовались его уютным двориком за крепкими кирпичными стенами. Выскочив наверх, оглянулся еще раз. Один из сявок Скирдача суматошно пытался пролавировать между тронувшимися машинами. Все-таки вели, пидоры. Но пока шакал выберется из потока, можно спокойно продолжить путь. Вряд ли ему сказали про потаенное место, которое надыбали всего несколько менял из старой гвардии. За турникетом, кивнув на шумно переводящего дыхание пастуха, он сунул вахтеру денежный «пропускной талон», спустился по ступенькам к выходу во двор. Заваленный ржавыми станками с деревянной тарой, тот был пуст. Мужик остановился за дверями, настороженно осмотрелся. Затем смачно высморкался, провел рукавом грубого плаща под крупным носом.
 - Иди сюда, - позвал Коца из-за стопки деревянных ящиков, за которыми находился маленький свободный пятачок со стулом посередине.
 - Куда!.. А там никого нет?
 - Ага, с кувалдой… Кому ты нужен, - чертыхнулся Коца. – Проходи. Давай посмотрим на кресты еще раз. Они у тебя целы?
 - Что на них глядеть, - протискиваясь вовнутрь, полез за пазуху мужик. Отдернул руку. – Ты сначала деньги покажи, потом будем разговаривать.
 Расстегнув на сумке замок, Коца шмякнул о покрашенное сидение стула несколько перетянутых резинками тугих пачек из мелких купюр, добавил к ним пачку из купюр покрупнее. Пока мужик разминал в заскорузлых руках одну из их, осторожно выглянул из-за ящиков, осмотрел двор. Показалось, входная дверь чуть приоткрылась, там как бы провели по воздуху осколком стекла от бутылки. Он лично захлопнул ее за пастухом. Может, отошла.
 - Деньги, вроде, не фальшивые, - передергивая плотный брусок, бурчал себе под нос мужик. – Цветастые, похрустывают… На сгибах не ломаются.
 - Кресты в кофейне не пропил? – чтобы подстегнуть его, во второй раз подковырнул Коца.
 - Здесь кресты. Куда им деваться, - мужик суетливо сунул руку за отворот овчинного полушубка. Вытащив тряпку, развернул ее на сидении рядом с пачками. Все четыре «георгия» разом взялись отражать от себя лучи после полуденного зимнего солнца. – Как на подбор. Давай договариваться.
 - Теперь успеем, - забирая тряпку в руки, отрешенно хмыкнул валютчик. Он никак не мог заставить себя быть равнодушным. - Где ты ночь-то провел?
 - В Доме колхозника, где. Истратился, - мужик со значением надавил на последнее слово. – Да еще эти… разбойники выспрашивали, о чем мы с тобой вчера договаривались, да что я тебе успел продать. Пистолетами угрожали.
 - Вот, сучня. А что ты им ответил?
 - Ничего. Сказал, что отцову медальку продал. Медную. Долго не верили, все выпытывали, откуда я, да как.
 - Рассказал?
 - Щас, уссутся не пивши. Приехал в город, медальку продал, да селедочки, вот, куплю, сахарку на энти деньги. Папиросок, мол. А сам не курю.
 - Отстали?
 - Ушли. Ладно, ты мне зубы тоже не заговаривай. Давай называй свою цену.
 - Я у тебя спрашивал, за сколько ты хочешь их сбагрить, - чувствуя, что снова нужно будет набираться терпения, напомнил Коца. – Еще не надумал?
 - А я и не думал. Это тебе надо думать. Ты цену назови, я прикину.
 Торг повторялся словно сиамский близнец. Такие сделки с переступившими порог развития из животного мира в человеческий особями спокойно могли проходить только в церквях, или после кровавого побоища, когда вечное начинало перетягивать одеяло на себя с сиюминутного. Чертыхнувшись в душе, Коца назвал цену, с которой начинать сделку постеснялся бы любой уважающий себя коллекционер. Но мужик и этому обрадовался. Главным для него оказалось начало действия.
 - Не-е, - замахал он рукавами брезентового плаща. – За такие деньги я лучше их в речку побросаю. Пусть раки в норки позатягают. Вода светлее станет.
 - Раки темноту любят, - скрипя зубами, заметил валютчик. – А я тебе живые деньги за них предлагаю. Хорошо, добавляю еще одну пачку сторублевок.
 - Десять тысяч, что-ли? Один весь золотой, у второго тоже лучики золотые, два других совсем не железные. А может, и золотые, сверху только забеленые. Не, я не согласный.
 - Сколько же ты хочешь? – стукнул кулаком по краю стопки с ящиками Коца. – Опять миллион? Или и миллиона мало?
 - Почему мало, было бы как раз.
 - Таких денег у меня нет.
 Коца начал собирать пачки со стула. Оставалось отмудохать пастуха в этом глухом дворе и уйти домой не солоно хлебавши. Грабить его здесь было бы не с руки. По проспектам один за другим гоняли милицейские бобики. Один, пусть и георгиевский, бант не стоил тех лет отсидки, которые могли запросто вломить по разбойной статье. Отслеживать мужика тоже не имело смысла. Больше у него, скорее всего, ничего с собой нет. Да и дома вряд ли. Слишком живописует красоты. То на восходе солнца роса у него зерниночками, как на кольце, то горница от камней покрупнее огнями полыхает. Скоро и сам он, насквозь пропитанный дерьмом, заблагоухает французскими одеколонами. Не будешь знать, в какую сторону нос воротить. Как сейчас. Перекинув сумку через плечо, Коца положил тряпку на стул, отпихнул пастуха в сторону и шагнул к выходу из завалов ящиков. Как говорится, спасибо и на этом. Давно таким наваром не баловали.
 - Ты куда это? – уцепился за рукав мужик. – А договариваться? Я здеся второй день. Ждал, ждал, замерз как кобель без конуры.
 - О чем с тобой толковать? – обернулся валютчик. – Я в первый раз на тебя все нервы истратил. Ты ж, блин, нулевой вариант.
 - Какой это нулевой? Говори да не заговаривайся, - пастух, видимо, со своей интуицией давно раскусил, что Коца ему ни чего плохого не сделает. Поэтому потихоньку настроился борзеть. Кавказцы, азиаты, российские крестьяне, а в целом, все наименее грамотные люди поступали именно так. Наверное, сама природа направляла их по такому пути. Стоило только почувствовать слабинку, обычную добропорядочность, как они тут-же принимались садиться на шею. Другого объяснения просто не приходило на ум. - Набавляй, и дело с концом. И все четыре креста станут твоими.
 - Сколько набавлять? – вяло поинтересовался Коца.
 - А еще пачку этих, синеньких… Пятерок.
 - Не, не пойдет, - внутренне тут-же принял правила игры валютчик. – Если бы пачку «двушек», еще куда ни шло.
 - Тогда проваливай, куда собрался, - засуетился мужик. – На меньшее я не согласный.
 Коца сбросил сумку, отсчитал первоначальную сумму, уложил на сидение стула. Затем со смаком припечатал сверху синюю пачку пятерок:
 - Получай! Доволен, живодер?
 Пастух жадно подхватил пачки, торопливо принялся пихать их за пазуху.
 - Кто из нас живодер, еще неизвестно, - бормотал он губошлепым ртом с белой накипью по углам. – А за меньшее никто бы не отдал. Вот они, твои кресты. Хоть жги, хоть рви, нам без разницы. На том от века стоим.
 Коца быстренько развернул тряпицу, улыбнулся на ее содержимое и осторожно опустил во внутренний карман зимнего пальто. Вновь краем глаза схватил какое-то движение в районе выхода со двора. Показалось, что дверь чуть качнулась. Он подался было в ту сторону, когда пастух ровным голосом вдруг спросил:
 - Остальное забирать будешь, или нет?
 - Какое остальное? – повернулся к нему валютчик. – Ты ж сказал, что у тебя только то, что в тряпке.
 - Мало, что я наговорю. Смотреть, спрашиваю, станешь? Или деньги кончились?
 - Деньги есть. Показывай.
 Высунувшись из-за ящиков, Коца на всякий случай поводил носом по небольшому двору, засек, в каком положении осталась дверь. Мужик меж тем вытащил за концы еще одну грязную тряпку, принялся разворачивать ее на стуле. Он успел успокоиться, почувствовать себя равным со скупщиком его добра. На заросшей пестрой щетиной морде гуляла довольная усмешка везучего человека. Впрочем, так оно и было на самом деле, потому что чем больше знаешь, тем меньше разбираешься, и чем больше беспокоишься, тем худший получается результат. Разум и страх никого еще до добра не доводили.
 Когда Коца повернулся и глянул на сидение стула, то чуть язык не проглотил. Первое, что бросилось в глаза, это царский орден «Виртути Милитари» – за воинскую доблесть – учрежденный еще в начале девятнадцатого века. Он представлял собой вызолоченный бронзовый крест с коническими лучами, с имперской короной над верхним из них. Залит был черной и зеленой эмалью. Как-то, будучи в гостях у самого короля нумизматов Пуливера, он видел разные причудливо-изумительные награды тех времен. Среди них был такой орден с нерусским названием. Но это было только началом. Рядком лежали царские пятерка, семь с половиной рублей, десятка и пятнадцать рублей. Каждая монета по одной. По другую сторону кучки красовалась звезда и знак ордена святой Анны за военные заслуги. Золото, серебро, живописная эмаль. И, наконец, массивный перстень с бриллиантом не менее, чем в пять карат, в окружении настоящих изумрудов по полкарата. По бокам перстня, вместо глаз двуглавых орлов и в хищных лапах с символами власти, вместо когтей и этих символов власти резали воздух на куски красными лучами отшлифованные рубины. Зрелище представлялось не для слабонервных. Коца крупно передернулся, вспомнив рассказ мужика о том, как Скирдач с шестерками попытался его прессовать. Если бы из этого что получилось, пастуха бы сейчас со дна Дона баграми не выловили. Впрочем, он так и так подписал себе приговор. Теперь мысль об ограблении вызрела окончательно. Не из-за разложенных на тряпке цацек, хотя даже навскидку на грязном куске полотна их было не на одну тысячу баксов. А за тот клад, который умудрился надыбать пастух. В его реальности теперь мог сомневаться лишь окончательный дурак. Клад существовал на самом деле.
 - Чего ты растопырился? - раздался за спиной радостно-хрипловатый голос пастуха. Он переступил валенками с ноги на ногу, протянул заскорузлые скрюченные пальцы к сокровищам. – Вот они, какие. Но и эти блестят не так, как те, которые я припрятал дома… на базу… Тама, а где, не скажу. Да оно тебе ни к чему, на эти бы денег хватило.
 - Куда уж нам, - как во сне пробормотал валютчик.
 Подобного за всю не одного года канитель на центральном рынке он не встречал никогда. Были моменты, приносили и царские бриллианты в брошах, в заколках, в тех же перстнях, золота за один раз выкупал граммов по двести, монеты допетровские, серебряные жетоны с революционными портретами керенских с урицкими и троцкими. Царские и немецкие боевые кортики. Всякое бывало. Но такое сокровище он видел впервые. Сглотнув тягучий клубок слюны, оторвал взгляд от тряпки:
 - В какую сумму ты оцениваешь весь набор?
 Машинально ощутил, что опять стал торговаться дежурными фразами. Нельзя поддаваться искушению, необходимо немедленно взять себя в руки. Но пастух уже был тут как тут со своей подколкой. Наверное, предисловие Коцы начало его веселить.
 - Здравствуй, жопа, новый год, - радостно-ехидно всплеснул он руками. – Тем же хреном и в ту же дырку. И каша, купец, приедается. Назови цену первый, а я начну кумекать, что да как. Может, договоримся. За кресты с медальками сошлись? Ну так вот.
 Ехидство в первую очередь хитрого на свою жопу крестьянина, как ни странно, моментально отрезвило валютчика. Вскинув голову, он зорко всмотрелся в щели между досками деревянных ящиков. Так и есть,дверь приоткрылась больше обычного. Там что-то посверкивало на уровне человеческого роста. Похожее на очки. Значит, за ними следят. Только кто. Если шакалы Скирдача, он постарается уладить ситуацию обещанием рассказать обо всем самому Хозяину. Мол, шестерки Лехи Слонка не дают спокойно работать, перехватывают клиентов, оттягивают потенциальных сдатчиков драгметаллов на себя, прессуют их, отбивая тем охоту сдавать изделия на рынке. А если это нюхачи из организованных беспредельщиков с Кавказа, или от доморощенных отморозков, тогда дела плохи. Вряд ли из этого тихого загаженного уголка им обоим выбраться живыми. Вахтер на входе никому словом не обмолвится. Ему свой червонец дороже жизни любого гражданина.
 - Что ты замолчал? – подстегнул пастух. – Или правда, в зобу дыханье сперло от игрушек? Я-то помню, как ты скукожился в Фому неверующего.
 - Да подожди ты! – резким шепотом остановил мужика Коца. – Тут не до хорошего. Мы хвоста с собой привели.
 - Кого? – насторожился пастух. Завертел собачьей шапкой по сторонам. – Какого еще хвоста?
 - Такого, обмотается вокруг шеи и кранты обоим. Забери пока тряпку, я пойду посмотрю.
 Обогнув ящики, он быстро пробежал через двор, рванул дверь на себя. В полутемном коротком коридорчике набирал на сотовом телефоне номер один из шакалов Скирдача. Вот оно что. Значит, убедить в своей дебильности главную шестерку пастух не сумел, как не смогли они замести следы, когда ломились сюда. Конечно, с обожравшимся огородным пугалом разве далеко уйдешь. Но решение принимать надо немедленно. Упруго шагнув вперед, Коца левой рукой выдернул мобильник из рук шакала, а в правой щелкнул выкидным лезвием пики. Приставил к волосам на затылке, для убедительности чуть поднажал, чтобы острие кольнуло кожу:
 - Рассказывай, как проследил за нами и что успел увидать, - мягко попросил он. – Ты же меня знаешь, я долго водить обезьяну не умею.
 - Знаю, - икнул недавно принятый в группу контролеров лет под тридцать шакал. – Меня по вашему следу пустил Скирдач.
 - А еще кто?
 - Пока больше никто. Он никому не докладывал, решил проверить сам. Если стоящее, тогда звякнет кому надо.
 - Верю. А что у тебя тут сверкало, и что ты успел надыбать?
 - Сверкало, наверное, табло мобильника. А увидел что-то блестящее. Одно завернутое в тряпку ты у мужика выкупил, а еще что-то в другом узелке он только предложил.
 - Что именно? Не стесняйся, тут все свои, - валютчик усилил нажим острием пики. – Вчера одного замочили. Поди разберись, свои или кто из чужих.
 - Я успел заметить только тряпку и на ней блестящее. Так блестит только золото, - зачастил шакал. – Наверное, это царские золотые монеты. Штук пять, может, больше.
 - Правильно, - выдержав паузу, согласился Коца. – Не пять и не десять, а всего три. Лучи отразились, монеты и раздвоились… у тебя в шарах. А перед этим я выкупил серебряные медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Больше у мужика ничего нет. Как по твоему, это крупный бизнес?
 - Мелочь, - прохрипел успевший пропитаться страхом насквозь шакал. Он уже был не рад, что устроился на опасную работу. Дома ждали жена и дети.
 - Ну так иди и скажи Скирдачу, что у мужика ничего особенного не оказалось. Обычный набор. Согласен?
 - Согласен. Я пойду?
 - А вообще, постой, - передумал валютчик. – Поторчи у двери, пока мы сделку не завершим. Чтобы чужие не помешали. Или менты. Мобильник я возьму с собой. Рассчитаюсь с мужиком, верну. И тебе светит премия. За усердие.
 - Согласен, - снова торопливо кивнул головой помощник Скирдача.
 Сложив перед его носом пику, Коца сунул ее в карман пальто, загадочно подмигнул и пошел к мужику довершать сделку. Он знал, что помощник Скирдача без мобильника не сдвинется с места. Это он допустил, что сотовый у него просто отобрали.
 Мужик продолжал приплясывать вокруг табуретки. В руке у него была зажата тряпка с драгоценностями, которую он и не подумал прятать. Наверное, полученные вчера и сегодня большие для него деньги опьянили без вина. Коца расстегнул замок на сумке, вытащил триста тысяч рублей в пачках, смачно шлепнул ими о сидение:
 - Отдаю все деньги за все, что в твоей тряпке, - как можно тверже сказал он, прекрасно осознавая, что это грабеж среди белого дня. За драгоценности, настоящая цена которым была как бы не под десять штук баксов, всего сотку зеленых. Чуть больше, чуть меньше. Но выхода не было никакого. Ни свободных денег под рукой, ни богатого буратино поблизости. Или внаглую кидать, или грабить, тоже внаглую. – Что ты вылупился как на Мону Лизу? Говорю тебе, что я пошел ва-банк.
 - На кого я вылупился? – сморгнул редкими ресницами пастух. Неизвестные слова немного ослабили его нахрап. – Куда это ты собрался? Давай сначала договоримся, потом каждый по своим углам.
 - Я выложил всю наличку, теперь тебе решать, отдавать цацки, или возвращаться с ними домой, - не стал вдаваться в подробности валютчик.
 - Видал, барин в красной рубахе. Все он выложил, - сощурился мужик. – Перед этим сам показывал нутро кошеля. Пачек там было больше.
 Коца намертво сцепил зубы, чтобы не взвыть серым волком. Но делать было нечего. Довести клиента до нужной кондиции считалось у валютчиков особым шиком. Однажды он обул хитрожопых без меры цыган. Те принесли золотую цепочку граммов на триста. Вытащив из футляра плоские японские электронные весы, один конец цепочи Коца незаметно перебросил за край черной пластмассовой коробочки. Затем включил кнопки. Прибор зафиксировал вес изделия, которое громоздилось лишь в чашечке. Он оказался на девяносто с небольшим граммов меньше. Цыгане мигом возбудились, замахали руками. Они безо всяких приборов могли определить вес до одной десятой доли грамма. Началась перепалка, обещающая закончиться поножовщиной. Перевешивать цепочку валютчик отказался наотрез. Когда спор достиг апогея, один из заросших черным волосом цыган сорвал с жирной шеи «кардинала», сунул в руки меняле:
 - Вешай, - потребовал он. – Но знай, если вес будет не такой, тебе не жить.
 - Да чхать я на тебя хотел, стадное чмо, - втыкая пику в деревянный прилавок, на котором лежали весы, ощерился Коца. – Как я сказал, так и будет.
 Затем скомкал в клубок «кардинала», небрежно кинул в центр вогнутой чашечки посередине плоского пластмассового прямоугольника. Черненькие цифры в окошечках замерли на двухсот тридцати и пяти десятых грамма. Коца взвесил цепочку тютелька в тютельку. У толстого ромалэ задергались жирные щеки. Он перевел взгляд на первую цепочку, потом на свою. Медленно вытащил руку из кармана.
 - Все правильно, это ее настоящий вес, - сказал он своим возбужденным соплеменникам, тоже сжимавшим в кулаках складные ножи. – Получайте расчет и авен пи базарэ.
 Они ушли, натянутые на девяносто с лишним граммов чистого золота. Так и не понявшие, как такое могло произойти, что за дорогу до базара цепочка похудела почти на сто граммов. Главным для них оказался последний пример с правильным весом.
 Сейчас валютчику престояло раскрутить пастуха на тех нескольких десятках тысяч рублей, которые он специально не выложил вместе с основной кучей денег. Это была приманка. И он это сделал. Мастерски, чисто по ростовски.
 - Забирай, - когда последняя пачка мелочи шлепнулась сверху кучи денег на сидение, и Коца показал нутро опустевшей сумки, махнул рукавом брезентового плаща взопревший пастух. – Ох и хитер ты! Чистый ахверист.
 Мужик отдал грязный узелок валютчику, принялся распихивать пачки бабок по углам пазухи. Скоро он превратился в Карлсона с молочно-товарной фермы без пропеллера на спине. Несколько раз Коца оглядывался на застывшего в проеме двери помощника Скирдача. Тот неторопливо докуривал сигарету, не выказывая ни малейшего интереса к происходящему. Впрочем, все время сделки валютчик старался стоять так, чтобы с его места наблюдения видно было как можно меньше. Наконец, оба уложились со своими ценностями. Пора было трогать на выход и разбегаться в разных направлениях.
 - Больше ничего нет? – настороженно поинтересовался меняла, внутренне сжимаясь в комок от мысли, что если пастух выбросит на сидение еще один тряпочный узелок с цацками, у него уже не хватит сил ни на выбивание бабок, ни на обработку выдравшегося из степных просторов первобытного существа.
 - На этот раз все. Надумаю еще, подъеду, - важно пробурчал мужик.
 - А когда надумаешь? Надо ж деньги приготовить, чтобы не получилось как сейчас. Ты тоже вон сколько времени потярял. Даже заночевать пришлось.
 - Ночку я провел беспокойную. С двумя бородатыми нацменами в одной комнате. Думал, порешат за просто так, - нервно передернул плечами мужик. Поднял глаза кверху, - Сегодня у нас четверг? А я приехал в среду. Посередине недели у меня бывает выходной. Я сам себе его прописал. В выходные тут делать нечего, что в автобусе, что на базаре народу тьма. Вот и считай, чтобы от Нового года как раз серединка подперла. Тогда и соберусь. А ты тоже денег накрути, а то звал по друзьям. Как же, разогнался.
 - Накручу, не беспокойся, - заверил меняла. По свойски спросил. - Ты сейчас в гостиницу, а потом на автовокзал?
 - В гостиницу. В эту, в колхозную, на Тургеневской улице. А потом… А зачем это тебе?
 - Могу проводить. Мало ли что.
 - Я сам дойду, без провожатых, - скомкался в скупердяя пастух.
 - Ну…, хозяин барин. Смотри, будь осторожен. Здесь не твои выселки, где из хозяев одни недобитые волки, да одичалые собаки.
 - Без советов.
 Коца предупреждал с умыслом. Теперь у него была одна цель – в целости и сохранности проводить мужика и до гостиницы, и до автовокзала. А вызнав, на каком автобусе, в какую сторону тот отправится, постараться выследить, где сойдет. Машину сопровождения что он, что Микки Маус найдут без проблем. Впрочем, путь немного уже был знаком. Заброшенный хутор находился где-то в районе между Шахтами и Усть-Донецком, недалеко от стариннной станицы Раздорской, бывшей столицы вольных казаков из беглых российских с украинскими холопов, смешавшихся с местными племенами. А там, на месте, они уж разработают план действий. За время общения с мужиком валютчик убедился в одном, что если пустить того по беспределу, то есть, выворачивать руки, прижигать пузо утюгом, не только ничего не выбьешь, но и потеряешь все. Пастух без сомнения предпочтет смерть, так как он не знает, не понимает, что это такое. Для него сама жизнь держится исключительно на радостях перед глазами. Что увидел, тому и порадовался. Значит, беречь его необходимо как зеницу ока. До тех пор, пока он сам не выведет на таинственный атаманский клад, на который вывело его звериное чутье.
 Отстегнув шакалу из группы Скирдача последнюю пачку синеньких соток и вернув ему сотовый телефон, вместе со всеми Коца вышел на Московскую улицу. И сразу заметил на другой стороне Скирдача с отморозками. Он думал, что действие закончилось, а оно только разворачивалось. Следопыт тут-же рванул к хозяину на полусогнутых. Ясно, сейчас этот олух царя небесного наплетет что было и чего быть не могло. Про пять или десять царских монет, про сияние других изделий из чистого золота. Рабскую душенку подпитывать чем-то надо, иначе она примется выдавливать из себя голодного раба. Снова Коца упрекнул себя за то, что отвалил ему десять штук. Хоть сумма мизерная, она все равно больше, чем положенная награда за молчание при покупке трех золотых царских монет. За глаза хватило бы и одной пестренькой штуки. Ни слова не сказав, пастух засеменил по Московской улице в сторону Буденновского проспекта. На оклик валютчика он даже не среагировал. На перекрестке нырнет в переходной тоннель и поминай как звали. Коца заметил, как за ним тут-же увязались двое помощников Скирдача. Дело начинало принимать не тот оборот, на который он рассчитывал. Прибавив шагу, валютчик бросился вдогонку за мужиком. Заскочив в вечно полутемный тоннель, завертел головой в разные стороны. Никого. Пробежал до второго коридора. И увидел на выходе на Станиславского, как двое посланных Скирдачом шестерок прижали к облицованной плиткой стене перехода его пастуха. Тот заверещал пойманным зайцем, начал отбиваться руками и ногами. Ему быстренько сунули в рот полу его же длинного плаща. Коца сделал шаг в ту сторону. Почувствовал возле уха теплое дыхание:
 - Шел бы ты домой, - посоветовал ему кто-то. – Тебя же не трогают.
 - А ты попробуй, - зло ощерился валютчик.
 За несколько лет работы на базаре чувство опасности у него давно притупилось. Резко развернулся назад. В сторону отскочил один из шакалов, второй, коренастый, видимо, имел нервы покрепче. Остался стоять на месте.
 - Повторить? – с усмешкой переспросил он. – Коца, тебя уважают. Тебе даже не напоминают о сегодняшнем инциденте. Ясный хрен, что разберемся сами. Но не все же время уговаривать. Иди домой, тут свои дела.
 - Какие дела? Мужика прессовать? – перекосил рот Коца. – Для этого умения и мозгов много не надо. Что вы от него хотите?
 - Что надо, то и хотим, - ухмыльнулся второй шакал. – Полмесяца назад он предложил одному из валютчиков редкую медаль с парочкой золотых червонцев. Желаем узнать поточнее, что приволок на этот раз.
 Коца вмиг расслабился. Вот оно что.Значит, он у пастуха оказался не первым. В предыдущий приезд тот, скорее всего, приехал прощупать обстановку. А в сегодняшний день знакомого менялу не отыскал и нарвался на самого Коцу. Мужик не мог ведать, что каждого, кто хотя бы раз сдал заслуживающие внимание изделия, отморозки Лехи Слонка без интереса уже не оставляют. Выходит, дело швах. Все замыслы летят в тартарары. Валютчик уже было повернул в сторону выхода, когда снова подумал о том, что пастуха расколоть не так-то просто. Тем более, пусть и отмороженным, но все-же обыкновенным уличным козлам без должного опыта. Значит, ситуацию надо немедленно брать в свои руки, иначе мечты так и останутся на уровне призраков. Вспомнив армейскую закалку, валютчик резко выбросил ногу в переносицу рядом стоящего нахала. Не ожидавший подобного выпада, тот без слов выпал в осадок. Коца добавил растопырившему ноги рыхлому пентюху удар в пах. Когда тот, скорчившись от боли, приподнял широкую морду, саданул по ней ребром зимнего сапога еще раз. Первый из помощников Скирдача попятился назад. Не выдержал, отбежал за угол тоннеля, на ходу выдергивая из-за пазухи пушку. Трусливая скотинка. Да разве такая посмеет? Скорее, обдрищется, так и не нажав на курок. Не теряя времени, Коца бросился на выручку пастуха. Того уже ломали как хотели на выложенном красноватой плиткой полу холодного перехода. Врезавшись в забывших об осторожности отморозков, валютчик опять ногой опрокинул одного из них навзничь, добил ударом каблука по зубам. Второго, разгоряченного мордобоем беспредельщика, он успел перехватить за рукав теплой куртки. Дернув на себя, придержался на долю секунды сам. Когда соперник невольно переставил ногу вперед, подсек ее на весу носком сапога с одновременным ударом левым кулаком в челюсть. Не давая телу отморозка самостоятельно долететь до пола, правым локтем рубанул по воротнику дубленки. Голова шакала запрокинулась. Сначала он ударился о плиты всей грудью, потом всей мордой. Это был коронный номер Коцы еще со времен юности, когда он королевал в общежитии шестого микрорайона в Запорожье, куда занесло его после окончания ремесленного училища. Тогда комендант и вся обслуга не знали, как от него избавиться, хотя на знаменитой «Запорожстали» работал он по стахановски. Избавились… с помощью милиции, предложившей по хорошему вернуться домой, в родной Ростов. Посмотрев на беспомощных соперников, валютчик встряхнулся, поправил шапку. Заметил, как семенит по ступенькам наверх Карлсон со скотного двора. Вот же, гнида, слова благодарности не вымолвил. Забота только о своей выдубленной от природы шкуре. Но рассуждать было некогда. Подцепив ноги в руки, Коца рванул следом. Он всю жизнь следовал одному правилу - если за что брался, обязательно доводил до конца. За это его и ценили, в том числе и знакомые женщины. До выхода из тоннеля осталось несколько ступенек, Коца вдруг услышал донесшийся из темноты громкий окрик. Обернулся. И моментально вильнул к каменной стене. Звук выстрела раздался после, весенним громом прокатившись по лабиринтам перехода. А сначала плотный воздух всего в паре метров просверлил характерный тонкий свист. Так пробуют голос оперившиеся синички: сьвись-сьвись. Больше оборачиваться, а тем более, возвращаться за ответом, не имело смысла. Кое-что иногда следует откладывать до следующей встречи. Валютчик так и поступил, гимнастом преодолев невысокий выступ, отделяющий уходящие вниз ступени от заасфальтированной площади перед базаром.
 Огромный по территории центральный рынок Ростова-папы имел шесть выходов с высоченными железными воротами. По одному на проспект Буденновский и на проспект Семашко, а по два на улицу Станиславского с трамвайной линией и на улицу Тургеневскую с тыльной стороны. Проскочив по Буденновскому до входа в базар, пастух нырнул за широкие створки, моментально затерялся в человеческих водоворотах. Коца суетливо зашарил глазами поверх голов. Слева была ментовка, справа громадный мясной павильон с вечно раззявленными дверями. Через него, если кто знал, тоже имелись выходы и на проспект, и на перпендикулярную улицу. Кто задумал бы запутать следы, сделать это можно было запросто. Но мужик не настолько осведомлен об этих тонкостях, иначе он бы и в институтский двор не поперся. Там вообще замкнутое пространство. Скорее всего, он пригнулся и залавировал между людскими потоками. Прикусив губу, Коца на секунду задумался. Затем крутнулся на одном месте и снова выскочил на Буденновский проспект. Обогнув рыночные здания, забежал за угол, на почти пустынную Тургеневскую улицу. В середине ее находилась гостиница для крестьян, кавказцев, азиатов и прочего народа, приезжающего с периферии, с гор, со степей торговать своими продуктами. Прячась за машинами со свежей рыбой, он прошел до первого выхода, не спуская глаз с дороги. Потом прошмыгнул до выхода второго, как раз напротив Дома колхозника. Мужик все не объявлялся. Неужели и здесь обул как мальчика, назвав неправильный адрес? Тогда Раздорская окажется ни при чем. Присев на пустой ящик под стеной, валютчик упер подбородок в кулаки и стал ждать. До шести часов вечера времени было достаточно. При условии, что пастух не сбрехал и тут. А если он проговорился, то деваться ему все равно некуда. Надо же забрать какие-то вещи, расплатиться за ночлег. В конце концов, перетарить пачки денег, привести себя в порядок. Но если мужик продумал отход заранее, то ловить здесь больше нечего. В животе кишки заиграли марш протеста, во рту пересохло. Ни попить, ни перехватить обыкновенный пирожок. С тыльной стороны забитый продуктами по самые некуда рынок казался вымершим. Коца с усилием проглотил собственную шершавую слюну. Ну, хитер, скотовод. Недаром после революции Советский Союз мало в чем уступал передовым развитым странам. Заменившая живую мысль рабоче-крестьянская смекалка оказалась палочкой-выручалочкой во всех отраслях народного хозяйства, начиная от простых гвоздей, кончая космосом.
 Прошло где-то с полчаса, когда Коца заметил озирающуюся по сторонам нескладную фигуру пастуха. Прижимая руки к груди, тот по заячьи проскакал через дорогу, поднялся по ступенькам в Дом колхозника. Вот и все. Валютчик задрал рукав пальто, взглянул на часы. Времени до отхода в сторону станицы Раздорской автобуса оставалось чуть больше трех часов. Надо успеть найти Микки Мауса, продумать план дальнейших действий и заскочить в кафе, чтобы не сдохнуть с голоду прямо за выполнением особо важного задания. Суетиться при таких раскладах нельзя ни в коем случае. Поднявшись с деревянного ящика, валютчик через заново покрашенные в черный цвет ворота вошел на территорию рынка.

 Глава третья.

 Шедший впереди автобус то набирал скорость до восьмидесяти километров в час, то его подбрасывало на российских ухабах мешком с промороженной картошкой, и он начинал медленно елозить по дороге как сдвинувшийся по фазе электрический утюг. После пяти часов вечера в декабре уже темно. Но невзрачные габаритные огни на отечественной колымаге вели за собой уверенно. За разрисованными морозцем окнами собранного в Таганроге вишневого «ДЭУ-эсперо» отсвечивала бесконечная мелеховская степь. В салоне было тепло, негромко цокали динамики за спинкой заднего сидения. Такие корейские машины, только канареечного цвета, приспособили под такси. Горожане поначалу обегали их стороной. Теперь же, следуя примеру помотавшимся по заграницам земляков-челноков с туристами, насмотревшимся в парижах с римами на точно такие, канареечные, начали привыкать. Как сказал бы мудрый отшельник - потихоньку образуется все.
 - Я не понял, до какого места мы будем вести этого пастуха? – подал голос хозяин машины, хороший друг Микки Мауса. – До развилки от Раздорской, или до самого его родного база?
 - Желательно было бы до теплого его хлева с коровами, свиньями и курами, - полусонно откликнулся греческий жид. – Но исходя из того, что от станицы до выселок машины сейчас не ходят, а может, не ездили вообще, придется довести до развилки, на которой он сойдет с автобуса. Главное, чтобы мужик обозначил путь к себе домой. Дальше пусть отдыхает.
 - Решение правильное, - согласился Коца. – Во первых, в степи дороги сровняло, вряд ли ползают и трактора. Во вторых, было бы странным ехать вслед за пастухом. Это чудо природы предпочтет сдохнуть под колесами, нежели волочь нас на своем хвосте.
 - Если удастся выяснить направление, к его усадьбе нужно будет подбираться незаметно, чтобы начать кропотливую отслежку. Куда ходит, в каком месте ковыряется, где чаще всего вертит башкой по сторонам. Наверное, у него имеется выводок собак. Тоже проблема. Думаю, изучение обстановки растянется не на один день. А если так, то дело придется отложить до весны.
 - Ни в коем случае. Я видел, как разгорелись у него глаза при виде пачек денег, - запротестовал Коца.– Сами бабки тратить некуда. Они ему вовсе не нужны. Но на Новый год может приехать дочка. Скорее всего, единственная, вкусившая столичной жизни и начавшая воротить нос от родителей, от хлопотного хозяйства с коровами и свиньями. От запаха говна. А дочка, это радость, заставляющие жить ради нее тревоги, возня с малыми внучатами. Вот ее задобрить надо обязательно. Иначе дорогу в родительский дом она забудет напрочь. А кому охота встречать старость в одиночестве.
 - Все верно, - задумчиво огладив подбородок, согласился Маус. – Он понимает, что тех денег, которые получил за цацки, мало. Что делать с найденным кладом, ума тоже не приложит. Дочка, если знает про драгоценности, видно, пошла в отца. Дуб дубом, в противном случае он не завертелся бы вьюном между выселками и Ростовом, а давно бы отвез часть изделий в Москву, где возможностей гораздо больше. Кстати, он ничего не сказал, когда наведается на рынок в следующий раз?
 - Обещался… Как-то неопределенно, - Коца вспомнил разговор с мужиком перед расставанием. – Серединка недели от Нового года. Надо посмотреть по календарю, в какой день наступит праздник и от этого дня отступить на серединку. Если перевести на человеческий язык, получается перед Новым годом в среду.
 - Значит, в понедельник, в крайнем случае, во вторник мы обязаны быть на его базу и смотреть за ним во все глаза, - сделал заключение рассудительный Микки Маус. – Раньше к драгоценностям он вряд ли притронется, потому что дом могут навестить кто угодно. И за печкой мужик ничего не держит, чтобы не было соблазна домашним лишний раз поглазеть на добро. Еще останется что на виду, или под половицу закатится. Ищи потом. Я стараюсь рассуждать как он.
 Автобус сделал поворот, проехал по небольшому мосту через неширокий ерик, снова набрал скорость. Водитель «ДЭУ» послушно завернул за ним. Вокруг по прежнему отблескивала под высыпавшими холодными звездами ровная заснеженная степь. Ни огонька, ни строения. Казалось, залитое синеватой тьмой пространство всегда было безжизненным. А пастуху с деньгами за пазухой по ледяной пустыни предстояло еще прошагать какое-то расстояние до своей кошары. Воистину, поставь на краю Северного полюса русского и еврея и предложи обоим пройти этот полюс насквозь. Дорогу осилит русский с непокидающим его всю жизнь детским самообманом. Самомнение еврею в таком случае не поможет.
 - Ты в курсе, что тебя искал Леха Слонок? – повернулся к валютчику Маус.
 - Вместе со Скирдачом? – усмехнулся Коца. – Догадываюсь. Их шестерок пришлось малость попрессовать в переходе на Буденновском. Они перехватили пастуха.
 - Ничего не выгребли?
 - Не успели. Остался бы мужик на бобах.
 - Так вот, это мелочи, - посерьезнел еврейский грек. – Тот пидор, который выпас тебя во дворе института, наговорил Слонку с три короба.
 - Он ничего не видел. Я интересовался.
 - Ошибаешься. У него был театральный бинокль. Маленький такой, - Маус показал размеры бинокля на пальцах. – Может быть, что-то и не различил. Но того, что надыбал, вполне достаточно для начала действий против тебя.
 - Вот мразь, овцой притворился. Я ему еще бабки отбашлял. Десять штук.
 - За подобные цацки десяти штук мало. И ты это знаешь, - усмехнулся греческий жид. – Поэтому в автобусе вместе с твоим пастухом, предполагаю, едет представитель от Слонка.
 - Не может быть! – вскинулся было Коца. – Я довел мужика до дверей Дома крестьянина. Подождал немного, и только потом вошел в рынок.
 - А шестерки из базара выходить не собирались. Они из самой гущи народной следили за своей жертвой. Так же поступили на автовокзале. Я так думаю. Когда доедем до нужного места, моя догадка может или подтвердиться, или пролететь фанерой над Парижем. И еще одно. Слонок полностью ударился в отморозку. Поговаривают, что заключил негласный договор с чеченской группировкой, специализирующейся на камешках. Ну и на самом лучшем из всего, из драгметаллов в первую очередь. Гамадрилов этих он способен подключить.
 - Ну да. По заверениям дудаевых, басаевых и прочих хаевых, каждый чеченец генерал и морпех в одном лице, - гоготнул за рулем водитель. – Только никто не видел, как усирались расписанные боевики под нашими парнями под их самашками с галашками.
 - Ты там был? – спросил валютчик.
 - На первой чеченской. Хочу на вторую пойти. У наших тоже чувство мести заложено в генах. Ни один, с кем я воевал, не в силах простить первобытной мрази испытанного унижения. А с чего ты спросил?
 - Ради спортивного интереса.
 - Слышь, Коца, поговаривают, что ты…
 - Когда поговаривают, тогда креститься надо, - грубо оборвал водителя валютчик.
 В салоне автомобиля наступила тишина. Увидев, что продолжения нежелательного разговора не будет, начал устраиваться поудобнее греческий жид. Водитель облапил рулевое колесо и немного подался вперед. Коца откинулся на спинку заднего сидения. За окнами изредка проносились небольшие группы фонарей или стена из черных строений. Ровно гудел мотор, ненавязчиво поцокивали разведенные по сторонам колонки. Теплое спокойствие действовало расслабляюще.
 Так продолжалось до тех пор, пока водитель не ударил по тормозам. Не заглушая двигателя, моментально переключил дальний свет на подфарники. Метрах в двухстах впереди помаргивал габаритными огнями все тот же междугородный автобус. Он остановился возле пары бетонных столбов на обочине. Яркая луна освещала белое ровное безжизненное пространство. Невольно на ум приходили гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки» с летающими чертями и ведьмами на метлах. Казалось, только нечистой силы в этих заброшенных местах и не хватало. Коца протер глаза кулаками, подался вперед. Наконец, из дверей автобуса вывалился знакомый Карлсон со скотного двора. Постояв немного, отодвинулся к широкому заду машины, взялся оправлять полы длинного брезентового плаща. Вслед за ним вышел еще один мужчина, лет за тридцать в короткой дубленке. Что-то крикнув водителю, он забежал на другую сторону автобуса, начал расстегивать ширинку. Видно было, что торопится не очень. Пастух тоже не спешил становиться на домашнюю тропу. Оба явно чего-то выжидали.
 - Выключи свет вообще, - попросил Микки Маус. Когда автомобиль со всех сторон обступила синеватая мгла, повернулся к валютчику, кивнул подбородком вперед. – Видишь мужчину в дубленке? Это посланец от Лехи Слонка. Он нарочно не спешит поссать, ждет, по какому пути тронется твой мужик. По правому боку от дороги, или по левому. Хреново, что и тот, и другой, давно заровняло метелью. Одни ледяные бугорки.
 - Что ты хочешь этим сказать? – вскинул голову Коца. – Думаешь, что разведчик тронется за пастухом?
 - Ни в коем случае, - отрицательно мотнул длинным носом греческий жид. – Он только запомнит этот путь и снова залезет в теплый автобус. В каком-нибудь небольшом городке или рабочем поселке его наверняка поджидает легковой автомобиль с сообщниками. Или он едет след вслед за нами. Подобный вариант исключать тоже нельзя. А тащиться за мужиком бестолку. Да и какому дураку из-за нескольких сотен тысяч рублей захочется подвергать свою жизнь опасности.
 Пастух не трогался с места, мужчина никак не мог опорожнить мочевой пузырь, автобус не закрывал двери. Наконец, мужчина что-то резко сказал пастуху. Наверное, послал матом за то, что мешал ему помочиться. Тот перевернулся на месте ванькой-встанькой и между двумя бетонными столбами по едва заметной тропе засеменил в степь. Через пару минут, застегнув ширинку, мужчина бросил долгий взгляд в сторону притулившейся к обочине «ДЭУ-эсперо», обогнул автобус и запрыгнул в двери. И все пришло в движение. Рейсовик тронулся с места, «ДЭУ» вспорхнула мотором, а пастух прибавил ходу.
 - Теперь и нам пора со спокойной душой возвращаться в Ростов. Дорога пастухом помечена. Кошару его найдем по тем же мерзлым гребням. А если что, язык известно до чего доведет. Мир не без добрых людей. Врубай скорость, - кивнул головой водителю Микки Маус. Вытащив из кармана небольшую записную книжку, он внизу отметки в начале пути проставил новые показания счетчика. Постучал авторучкой по картонной обложке, – Первый этап нашей славной аферы позади. Дома, в спокойной обстановке, обсудим этап второй.
 - Если дадут возможность, - негромко закончил его речь валютчик.
 - Если дадут возможность, - не стал спорить еврейский грек.
 Водитель круто развернул машину, устремился по пустынной дороге в обратный путь. Где-то через полчаса навстречу попалась прущая на полной скорости мощная «Тойота» со всеми включенными фарами, подфарниками и подсветками. Пришлось резко прижиматься к самой обочине, иначе столкновения было не избежать. Скорее всего, шофер и пассажиры «Тойоты» плавали в винных парах и в клубах дыма с примесью пахучей марихуаны. Обдав «ДЭУ» ураганом снежной пыли, мигающая множеством разноцветных огней «Тойота» с ревом врезалась в бесконечное пространство.

 Глава четвертая.

 На даче у Лехи Слонка в районе поселка Мирного со стадионом, принадлежавшим знаменитой когда-то футбольной команде СКА, собрались авторитеты из отморозков. То есть, не признаваемые официально поддерживающей воровские законы верхушкой уголовного мира. Разместившись в удобных креслах и на диванах, расставленных по всей просторной гостиной комнате на втором этаже, они негромко переговаривались между собой. Ростов-папа давно раздвоился на две части во всем: на бедных и богатых, на воров и на отморозков. На ****ей, и на женщин, за кусок хлеба не продававшихся. В неприкосновенности оставалось одно – полуазиатское проститутство, заимствованное у близкого Кавказа с туретчиной. На словах одно, а на деле совершенно другое. Да уж, не зиг хайль Германия, и даже не дореволюционная Россия, в которой любой купец за данное ему другим купцом, либо человеком из иного сословия, слово способен был завалить товарами все склады с магазинами до удобного для расчета последним момента. Недаром в боевых действиях казачки применяли не германскую «свинью», тупорыло прущую на противника безо всяких задних мыслей, лишь на собственной отваге, а татарский вентирь. Это дьявольское изобретение представляло из себя конный наскок на позиции врага малыми силами. А потом, когда враг начинал преследование, заманивание его в ловушку со спрятанными в засаде отрядами. Не казачки его изобрели, армии завоевателей и татаро-монгольские орды пользовались вентирем с первобытных времен. Да пора бы уже цивилизовываться, то есть, себе и своему слову цену знать. У отморозков и этот подлый прием отсутствовал. Так далеко они зашли.
 - Мужик сошел километра за три до станицы Раздорской, возле двух бетонных столбов на правой стороне дороги, если ехать из Ростова, - докладывал обстановку посланец по кличке Перс – обычная на Дону смесь армянина с хохлушкой. – Я проконсультировался в автобусе у соседа по билету из местных. Этот пастух живет на заброшенном хуторе в двух километрах от шоссе на Усть-Донецкую. Имеет свой дом. Больше на хуторе жилых дворов не осталось. Разъехались кто куда. На лето нанимается к станичникам пасти стада коров и овец. Когда завел разговор с аборигеном о старинных вещах, тот просветил, что в их местах они не редкость. Как и клады. Казаки грабили турок с русскими, хохлов с греками, обозы ихние. Часть добра прятали, а часть шла на покупку оружия и пропитания с одеждой. Не смолкают до сих пор байки о кладах разбойника Стеньки Разина. Якобы, он закопал драгоценности на одном из островов посреди реки Дон. Правда, островов этих не один. Короче, места легендарные и богатые. Подозрение на то, что пастух надыбал схрон, смахивает на правду.
 - И на выдумку. Казаков никто не знает? - хмыкнул развалившийся в широком плюшевом кресле Слонок. Он был крепок в кости, имел светло-русые волосы и симпатичную круглую красную морду со вздернутым носом, с тяжелым взглядом темно карих глаз. – Глянешь на длинную узкую харю, вся туретичина так и прет из-под взбунченного чуба.
 - Казаки бывают разные, - дождавшись, когда стихнет подхалимажный хохоток, подал недовольный голос Скирдач, имевший к этому сословию непосредственное отношение. – Они скрещивались не только с турками да с кавказцами, но и с беглыми русскими.
 - Ну да, кто бы спорил, - кинул ногу на ногу Слонок. – С местными племенами дикими, например, со скифами с сарматами, тоже. Но у тебя морда даже не хохляцкая, и не сарматская, а сто процентно кацапско-калмыцкая, с ноздрями вразлет.
 - Как и у тебя, - напрягся Скирдач. – Казаков дюже не цепляй.
 - Я никогда не отрицал, что родом из кацапов. Это ты у нас ка-а-аз-зак, твою мать. Переставай боговать, а то, неровен час, опять девятнадцатый год надвинется. И пойдеть Гришка Мелехов судьбинушку искать. Каза-ак, - обежав присутствующих раскаленным взглядом, бригадир перевел дыхание. - Отметелил пастуха в переходе на Буденновском, вместо того, чтобы ласково расспросить обо всем нужном. Пообещать тому чемодан бабок. На хер ему блескучие цацки, у него бабки, как при родной Советской власти, до сих пор главный движитель к развитому коммунизму. Помощники. Разогнать всех к чертовой матери, а новых набрать.
 - Ребятам помешал Коца. Это он и моих отметелил, и мужику дал уйти, - угнувшись, упрямо напирал на свое Скирдач. – Я давно говорил, что с базара его нужно убирать.
 - А как же ты набрал дистрофиков, что Коца с ними один справился? Кроме того, у меня сведения другие. Твои шестерки хотели мужика просто отоварить и выгрести у него все деньги. Ты что, мало им отстегиваешь, что кидаются на клиентов голодными псами? И какое тебе было дано указание? Если объявится пастух, выведать, что и кому сдал, затем расколоть на месте до сраки. Не получится, выпасти самого до родной пещеры. Так?
 - Так. Я узнал многое.
 - Что, например?
 - Коца выкупил у мужика орден «Виртути Милитари».
 - Да срать я хотел на этот орден, - побагровел Слонок. – Ему красная цена шестьдесят баксов. Уже консультировался с дельным человеком. Дальше что?
 - Пулипер дает больше. Но дело не в этом. Перед орденом валютчик выторговал кавалерский георгиевский бант. Вот только не могу сказать точно, все четыре креста или три, потому что у Скопы на бинокле запотели стекла. Из-за пазухи вытащил, а мороз не хилый. Но что два золотых, отвечаю.
 - С какого это перепоя у твоего Скопы бинокль объявился? – воззрился на казака бригадир. – Война, что-ли, с боевыми действиями в тылу врага?
 - Я его наградил, - с хохотком наклонился поближе Перс. – Театральный, маленький такой. Очень удобный.
 - В театр ходить, или бабам под подол заглядывать?
 - Для этих случаев в том числе, - скривил рот в усмешке армянский хохол.
 - Еще что твой Скопа надыбал? – Обращаясь к Скирдачу, недовольно поморщился Слонок.
 - Золотые монеты и звезду. Как у царских генералов на мундирах.
 - На погонах?
 - На груди. Крупная, переливается. Может, с камешками. Там еще что-то рядом блестело, да Скопа пока наводил оккуляры, мужик тряпку убрал. А потом Коца нагрянул с предупреждением. Он же бешеный. Мог и подколоть.
 - Хорошо. Как ты решил действовать после?
 - Когда выйдут из двора института, отвлечь валютчика. Затем напугать пастуха до усрачки, затащить его в подсобное помещение в переходном тоннеле и выкачать всю информацию. Способов для этой цели достаточно.
 - А если бы не раскололся? – с ехидцей переспросил Слонок.
 - Куда ему деваться? В подсобке стержневой кипятильник. В сраку воткнули бы, а глотку забили бы половой тряпкой.
 - Есть такие, которые не раскалываются. Коца, например.
 - Я сказал уже, Коцу надо убирать. Из диких гусей, неисправимый. А пастуху тогда пришла бы хана.
 - Тебе пришел бы п…ец раньше. Ты знаешь, что в первый раз приволок к менялам мужик?
 - Слышал, - пожал плечами Скирдач. – Редкую медаль, что-ли. Тоже из царских.
 - Меда-аль, -постепенно принимая цвет вареной свеклы, передразнил бригадир. – А наградной знак «За храбрость» с портретом Петра Первого не хочешь? Начало восемнадцатого века. Золото, драгоценные камни, старинная эмаль. Цену этому раритету знаешь?
 - Нет, - очумело мотнул головой Скирдач. – Я в них как станичник в гандонах.
 - Гандон ты и есть, штопаный. Каза-ак, - грохнул кулаком по собственной ляжке Слонок. – Десять штук баксов. И не пялься на меня глазами бешеной кобылы. Я тебе не хохол и не кацап на твоем хуторе, где ты с приходом Горбача с Ельцой возомнил себя господином. Опять по русски гутарящим, потому как другого языка никогда не знавшим. Господа-а… хрены собачьи, а не сыны казачьи. Враз сквозную дырку получишь.
 Бригадир сунул руку за спинку кресла, выдернул из специально приспособленного кармашка длинноствольную «Беретту» и взвел курок. Налитые кровью белки выкатились из орбит, полностью закрасились темно-коричневым цветом. Скирдач невольно откинулся назад. Сидевший по левую руку посланец Перс мимолетно ухмыльнулся и отвернул армянский нос в другую сторону. Где-то с минуту сцена напрягала всех надсмотрщиков за работой валютчиков и сшибал рангом пониже, находящихся в гостиной загородной виллы Слонка. Так лет триста назад, перед взятием турецкой крепости Азов, пугал местных атаманов сошедший на донской берег император Петр Первый. Но тогда без крови не обошлось. Выдернув из ножен не азиатскую шашку, а европейскую сабельку, император полыхнул ею в воздухе и покатилась бедовая голова первого казачьего атамана под его ноги. Потом пришла очередь еще нескольких. И лишь после кровавой экзекуции указал концом сабли на крепость Азов император. Взяли, как грецкий орех раскололи. Распотрошили так, что тысячелетний дух туретчины растворился в теплом азовском бризе бесследно. Но делать дырку в казачьей башке Леха Слонок не спешил, хотя упустил Скирдач рыбину, сравнимую разве что со ставшей редчайшей в морских водах Приазовья белугой. Повертев «Беретту» перед носом помощника, он поставил ее снова на предохранитель и сунул за спинку плюшевого кресла.
 - Ты знаешь, за сколько приобрел у мужика этот знак один из валютчиков? Не дергайся, я тебя просвещу, - упредил Скирдача бригадир. - За сто тысяч нынешних рублей, когда сотка баксов стоит чуть больше трехсот тысяч рваных. Как ты считаешь, о чем данный факт говорит?
 - Он не ведает, что творит, - подсказал сидящий сбоку Перс.
 - Вот именно, - не оборачиваясь, кивнул головой Слонок. – Пастух не знает цены вещам, которые начал возить на базар. И тащит он не по системе, когда стараются сбагрить сначала что подешевле, потом что подороже, а после, если припрет нужда, самое сердцу дорогое. Чтобы, в случае чего, было чем жопу прикрыть. Мужик волокет то, на что упал его взгляд. Медали со звездами, монеты с георгиевскими крестами. С кольцами. Упадет глаз на медную старинную ложку, приволокет и ее. Чтобы знал, орден «Виртути Милитари», от которого ты чуть не усрался, отлит из обыкновенной бронзы, а потом позолочен. Поэтому и цена ему всего шестьдесят баксов. Хотя, не спорю, вещь редкая, может пойти и за более высокую цену. Если продавать за границей.
 - Дела, - ошалело продолжать ворочать толстой шеей Скирдач. – Как же теперь быть?
 Бригадир встал, прошелся по огромной гостиной взад-вперед. Сидящие в креслах шестерки не сводили с него настороженных глаз. Посреди зала был накрыт богатый стол на десяток персон. Пока на нем была только выпивка и холодные закуски. Трапезу решили начать после обсуждения всех накопившихся вопросов. Подойдя к краю стола, Слонок плеснул из графина в рюмку прохладной водки, выпил, заел свежим салатом. Затем направился к широкому евроокну, отодвинул богатую штору от угла. Через дорогу, в заваленной снегом черной пустынной роще, проглядывала между деревьев бывшая обкомовская дача, в которой проминал широкие кровати назвавший сам себя королем российской эстрады Филя Киркоров. Чуть дальше отблескивал отшлифованным метелями льдом пруд перед стеной высоток Северного жилого микрорайона. Сбоку тулился цыганский беспредел из двухэтажных дворцов с конями на покатых крышах, с коваными воротами, с цыганским табором полураздетых цыганчат возле собачьей будки. Слонок поморщился, отвернулся в другую сторону, к радующим глаз разноцветным теремам новых русских с крытыми теннисными кортами и гаражами не на одну машину. Соседская цыганская община его раздражала, потому что к наркотикам он пока доступа не имел, несмотря на то, что приносили они баснословные прибыли. Полюбовавшись ландшафтом, он снова развернулся к подчиненным. Насупившись, переспросил:
 - Как быть, спрашиваешь? Докопаться во что бы то ни стало, чем разжился у мужика Коца. Но ни в коем случае валютчика пальцем не трогать. Не та фигура, над которой можно поиздеваться. Так и передай своим шестеркам, - указал он рукой в сторону Скирдача. – Хозяин инцидентом уже интересовался. Не хватало в наших рядах кровную месть плодить. А Коца на нее пойдет запросто. И выследит, и вопрет по самые некуда. Дальше, нужно выбрать время и самим съездить на этот долбаный хутор. Вырядить кого из парней в скупщика старины, пусть он того пастуха прощупает.
 - Не клюнет, - авторитетно заявил Перс. – Есть такие люди, режь на куски – слова не скажут. Отморозки с рождения.
 - Хуже тебя, что-ли? – стрельнул в него темными зрачками Слонок. Криво ухмыльнулся. – Только ты у нас абсолютно не такой. Если дойдет до дела, свою шкуру дырявить не рискнешь, а подставишь кого подурнее.
 Перс исподлобья зыркнул на бригадира, но смолчал. Сегодня Слонок был явно не в духе. А тот прошел к плюшевому креслу, упал в него и расставил ноги:
 - Короче, пацаны, этот пастух заварил такой кипеж, которого у нас не бывало со времен начала приватизации. Подошел до меня Асланбек, и мягко так начал интересоваться, что за нагрудный знак выкупил валютчик, и почему вокруг него столько разговоров. Я сказал, что не знаю сам. Как вы думаете, он мне поверил?
 - Асланбековы джигиты только что слили на рынке несколько десятков тысяч фальшивых баксов. Кто-нибудь слово им сказал? – ввернул сидевший особняком, контролировавший незаконные скупки драгметаллов при ювелирных магазинах района вокруг базара, опять смесь армянки с русским Козырь. – А ведь это не Чечня, а территория России. Чеченцы, ингуши, азеры, таджики… Когда будем хозяевами на собственной земле?
 - Заткнись, хозяин. Сам из тех же метисов. Из тебя хозяин, как из Спартака господин. Был такой его величество раб, - зло прошипел сквозь зубы бригадир. – Тебе не ведомо, кто этих черных здесь прикармливает? Прописывает, квартиры, работу предоставляет, дотации немеряные выплачивает? Вон сидит казак. Тоже хозяин в Области Войска Донского. В его хуторе земляки поднялись на чеченов, враз БТРы пригнали, из крупнокалиберных РПД поверх голов. Чьих?
 - Казачьих, чьих, - сплюнул Скирдач. – Звери весь скот за ставропольскую черту увели, наших девок поизнасиловали, а спецназ отыгрывался на станичниках.
 - Так с какого хера вы спецназа дожидались? Опять показушную игру устраивали, что обеими руками за Советскую власть? Без нее, мол, и шага лишнего ни-ни, – в полный голос хохотнул сам из кубанских казаков крупнотелый Беня. – Отвернули бы чехам бошки до приезда силовиков, и шито-крыто, мать твою. Донцы, падла, молодцы.
 - Да я тебе харю разобью, - вскинулся было Скирдач. – Всю вашу Кубань армяшки криволапые затопили, Армавир древней столицей своего Айастана объявили,а ваша Рада пальцем не шевельнула. Тыкаешь в меня, мурло хохляцкое. Мы не забыли, как вы нас в гражданскую не поддержали. За красными штанами поволоклись.
 - А чего вас поддерживать! Заведете канитель, сами же сто лет ее расхлебываете.
 - Короче, базар не по делу. Все казаки испокон веков служили царю и отечеству, то есть, действующему правительству. Стеньку Разина еще вспомните - стукнул кулаком по колену бригадир. Властно ткнул пальцем в Скирдача, Козыря, собирателя рыночных сплетен Метлу. – Ты, ты и ты должны выяснить, кому Коца скинул царские цацки. Какие, за сколько купил, за сколько толкнул. Проследить за Микки Маусом. Этот жиденок в казну копейки не отстегивает, а примазался к валютчикам и скупает у них раритеты как так и должно быть. В Израиль пора отправить пархатого, желательно, в цинковом гробу.
 - Вряд ли. За его спиной Пулипер, - снова подключился Перс. – А он трется с верхушкой области, что с законодательной, что с криминальной.
 - Значит, достать, чтобы сам свалил, - снова завелся Слонок. – В общем, я задание дал, а решать его вам. Повторяю для тех, кто притворяется дауном. Первое, до Нового года послать гонца в заброшенный хутор к пастуху. Разузнать как можно больше о самом пастухе, о его семье, и о том, где берет цацки. И без самодеятельности. Второе, не спускать с Коцы глаз. Ни днем, ни ночью. На время забыть, что он отмудохал членов группы Скирдача. Третье, разнюхать, чем в настоящее время промышляет пархатый жид Микки Маус. Если они встречались с Коцей, выяснить, при каких обстоятельствах и чем встреча закончилась. Потом будем решать дальше. Все. Два дня на исполнение, - он пристукнул кулаком снова по своей ляжке. Окинув тяжелым взглядом соратников, выдержал небольшую паузу и продолжил. - А теперь переходим к другому вопросу. На днях мы провели операцию по закупке оружия. Не забыли, что назначенную сразу после Нового года стрелку с Пархатым, бригадиром золотого рынка с Нахичеванского, никто не отменял? Отвечал за оружие Крохаль. Он съездил к чехам, привез из горячей точки десяток стволов. Вопрос только – каких?
 - Что заказали, то и привез, - басом откликнулся похожий на деревенского увальня Крохаль. – В том числе несколько автоматов в десантном исполнении АК-74.
 - Семьдесят четвертых или сорок седьмых? – продолжал со вниманием рассматривать гостей бригадир.
 - Семьдесят четвертых, - пожал плечами увалень. – Они еще все в оружейной смазке. А что?
 - Ничего. Ты в армии служил?
 - Приходилось.
 - В каких войсках?
 - Какая разница. Я оружие знаю от и до. В инженерных.
 - Вот именно, - подвел черту Слонок. – Из пяти штук пара сорок седьмые военного образца. Подствольник не навесишь, даже если приспособление достанешь отдельно. Ты о чем думал, когда тем козлам бабки отстегивал?
 - О том, как бы побыстрее ноги унести, - хохотнул метис Козырь. Посмотрел в сытое лицо Крохаля. – Если ты такой умный, где у автомата находится цевье и для чего оно предназначено?
 - Да я при тебе сотню пистолетных обойм с полусотней автоматных рожков разрядил, - вышел из себя Крохаль. – Совсем заматерел, что надумал насмехаться? Сделка проходила ночью, вокруг стрельба и все такое. По запарке могли подсунуть.
 - А ты заглотил. Напрашивается вопрос, зачем надо было ехать так далеко, когда военных складов в самом городе достаточно.
 - Ты неправ, на каждом изделии выбит номер, - перебил Козыря Метла. – По номерам отправляли, по ним автоматы числятся в Чечне. В случае чего искать будут там.
 - Там ищут все. С того момента, когда Лебедь с Масхадовым подписали мирный договор. А перед этим лучший друг Лебедя Паша Мерседес продолжил дележ военного имущества на территории самой Чечни. Но самое главное, что цевье располагается у девочек между ногами, - не преминул догнать шар в лузу Козырь.
 - Меня не колышет, кто подписал какой договор и где располагается цевье, - прервал перепалку Леха Слонок. – Мне нужно, чтобы контроль за всем на рынке был жестким, и чтобы ни одна падла из приблудных не разевала пасть на наш пирог. Базар окончен. Ты, Крохаль, где хочешь и как хочешь меняй сорок седьмые на семьдесят четвертые. Сроку тебе неделя. А сейчас к столу.
 Включив вырубленный мобильник, бригадир встал с кресла. То же сделали остальные приглашенные. Кто-то из невидимой обслуги завел негромкую музыку, из боковых зашторенных дверей показались заждавшиеся девочки. Одна из них с разгону повисла на шее у похотливого Метлы. Очередной, ни к чему не обязывающий, но имеющий четко прослеживаемую цель теснее сплотить собравшихся, кутеж начал неторопливую раскрутку.

 Глава пятая.

 На другое утро бригадир сидел в просторном кабинете начальника уголовного розыска рынка и обстоятельно докладывал о проделанной за вчерашний день работе. Положив руки на канцелярский стол, Хозяин внимательно слушал отмороженного своего помощника. Это был мужчина выше среднего роста с густой темной шевелюрой на квадратном черепе, с мощным подбородком, широкий в плечах. Толстые пальцы поросли густым волосом. Не прошло и года, как он, за непослушание засадивший Слонка в тюрьму на Богатяновском спуске на десять лет, через восемь месяцев снова призвал того к себе. Для этого понадобилось подключать самые влиятельные конторы, чтобы те помогли вызволить его из камеры. Впрочем, особого труда это не составило. Вся головка правоохранительных органов, включая городскую и областную администрации, не брезговали куском пирога от центрального рынка. Кусок был солидным, несмотря на то, что имелись в городе и в области места с уловом побогаче.
 - Асланбек успешно слил фальшак. Большую часть паленых баксов заглотил рынок теле и радиоаппаратуры в парке Горького. Челноки уже забронировали автобус, чтобы ехать за очередной партией в Москву. Еще часть баксов чечены сбагрили на вещевом рынке у нас.Одна группа вещевиков поедет за товаром в Турцию с Польшей, вторая тоже в Москву, на Динамо сИзмайловским. Остальные сотки распихали по мелочам. Из валютчиков на пять штук влетел только Беня. Его предупреждали, но он впаялся на стороне, за пределами рынка. Но баксы чеченские все равно. Несколько золотых червонцев – три штуки – снова принес высокий худой мужик за шестьдесят лет. Мы его проверили. Похоже, пропивает родительское наследство. В квартире ничего ценного. Наверное, монеты держит в банковской ячейке. Беглый солдат предлагал «ТТ» одному из менял. Когда его попытались развести, рванул вдоль рядов и затерялся среди покупателей на развале сантехники с другими мелочами. Принесли два ордена Ленина, другие ордена. Серийные. Медали. Глушака, скупщика валюты в больших количествах, вчера не было. Было несколько редких монет из петровских, екатерининских. Не паленые. Золотые испанские дуукаты, гульдены, пиастры. Но, поддельные. Как и ингушские царские червонцы. Этих по рынку до сих пор гуляет вагон. Камешки которую неделю никто не приносит. Короче, день ниже рядового. Ничего особенного, если не считать того самого пастуха с императорскими цацками.
 Закончив доклад, Слонок некоторое время смотрел на Хозяина в ожидании приказа на дальнейшие действия. Затем откинулся на спинку раздолбанного стула, запахнул полы теплого полушубка. Начальник уголовки продолжал вертеть в мощных пальцах авторучку, внимательно изучая на ней цветной колпачек. Не высмотрев ничего интересного, вздохнул, обыденным голосом спросил:
 - Из монет какая самая интересная?
 - Кажется, Екатерина Первая в траурной рамке. Ну, с портретом траурным. Нумизматы считают ее наиболее редкой из всех. Но она тоже стоит недорого.
 - Сколько?
 - Около трехсот баксов, если в отличном или хорошем состоянии. Смешно говорить, что редкость, - ухмыльнулся бригадир. – Валютчики такую сумму на перекидках за день могут наварить.
 - Для тебя смешно, в день ты имеешь в несколько раз больше. Мог бы скупить все петровские и допетровские рубли за один присест. Но они тебе без надобности. А некоторые по таким монетам с ума сходят, - с сарказмом посмотрел на своего подопечного Хозяин. – Дело не в том, сколько иная вещь стоит, а в ее значении для коллекционеров. Кстати, по моим сведениям, самая дорогая монета в один рубль петровская, год выпуска тысяча семьсот четырнадцатый. И ценится она, если в отличном состоянии, всего в шестьсот пятьдесят баксов. Так?
 - Не знаю. Надо в каталог заглянуть.
 - А Ван Гог продавал свои картины за бесценок, лишь бы на кусок хлеба хватило. Сейчас портреты с подсолнухами его кисти стоят миллионы долларов.
- Никто не спорит, - сразу заткнулся бригадир. – Я к тому, что каждому свое.
- Вот суки фашисты, как четко подметили. Точнее не скажешь, - гоготнул Хозяин.
- Да уж. Тут они были мастаки.
 - Но я тебе в связи с нашим разговором, хочу привести еще одно высказывание. Только ты уши пошире растопырь, потому что оно касается и нас с тобой. И немцы окажутся в жопе, хотя не они первыми огласили и эту аксиому, и остальные. И свастика не ихняя. Но, неважно.
 - Я весь внимание, - напрягся Слонок.
 - У дурака одна дорога - намолачивать бабки. Купить можно все. Но под каждым купленным будет стоять фамилия чужая.
 Начальник уголовки со вниманием посмотрел на своего шустрого помощника. Тот продолжал сидеть молча с тупым выражением на лице. Лишь круглая морда покраснела еще больше.
 - Опять же говорю – неважно, - хлопнув широкой ладонью по столу, снова хохотнул Хозяин.
Посерьезнел. – Больше ничего интересного не произошло?
 - Я бы доложил, - вышел из необычного для себя состояния задумчивости Слонок. Он привык буквально все вершить с кондачка. – Хотелось бы узнать, как там опера работают по Тутушке, которого недавно замочили? Ничего не надыбали?
 - Рано еще, - неожиданно резко сказал Хозяин. Бросив авторучку, он облокотился о столешницу. – Об этом валютчике я хотел бы расспросить поподробнее. Когда пришел на рынок, откуда сам. Что говорят товарищи по поводу его убийства. Слишком уж неприметный. Освежи-ка в памяти.
 - А что сказать. Из местных, валютой стал заниматься около года назад. Ни к кому с распросами не лез, никто и его не трогал. В тот день с клиентом пошел обменивать крупную сумму баксов не в ларек на территории рынка, а в свою машину, которую парковал на Тургеневской. Тысяч восемь, по моему. Такой идет базар. Там его и грохнули. В общем, толком никто не знает.
 - Клиента раньше кто-нибудь из валютчиков видел? Смогли бы обрисовать поточнее кроме того мимолетного портрета, который менялы с торгашками подсунули операм из убойного?
 - Я уже прощупывал. Что известно, то и все. Морда вроде славянская. Наглая.
 - Помнится, ты говорил, что нагрудный знак с портретом Петра Первого у этого мужика выкупил Сорока?
 - Точно. Он же стал предлагать его сначала Чоху на рынке, нумизмату за прилавком перед рыбными рядами. А когда Чох ошалел от предложения, Сорока замкнулся и на другой день вышел на самого Пулипера. От него пошла обратная волна разузнать, кто сдал этот значок.
 - У меня другие сведения, - осторожно проговорил Хозяин. – Первым нагрудный знак выкупил у пастуха этот самый неприметный Тутушка. У себя держать не стал, а продал Сороке за восемьдесят тысяч рублей. В свою очередь, валютчик предложил раритет нумизмату. И так далее.
 - Откуда информация? – насторожился было бригадир. И сразу потух, вспомнив, что сам заставлял валютчиков писать заявления на сотрудничество с базарным отделением уголовного розыска. – Вполне возможно. У Тутушки уже не спросишь, а Сорока, как я понимаю, про все успел доложить вам.
 - Сорока на своем сраном хвосте мне ничего не приносил. Есть источники другие. Ты не догадываешься, к чему я тебя подталкиваю?
 - Пока нет, - сморгнул тяжелыми веками бригадир. Зашарил темными зрачками по меховой куртке начальника уголовного розыска, словно надеясь наткнуться на подсказку. И вдруг откинул голову назад, прищурился. – Асланбек интересовался той цацкой, которую тогда приобрел Сорока… вернее, кто-то из менял… Тутушка. Мать честная, об этом я как-то не подумал.
 - Думать не только на горшке, а никогда не поздно, - снова взялся вертеть в толстых волосатых пальцах авторучку Хозяин. – Сейчас тебе прибавится забот. Понятно, что чеченская диаспора самая закрытая из всех. Но я не думаю, что только доллары стали виной гибели валютчика. Поэтому, усиль контроль над чехами, каждый их шаг должен быть тебе и твоим людям известен. Кто из твоих знакомых славянской национальности имеет с ними тесный контакт, подключай тоже. Не стесняйся, если что, прикрытие будет обеспечено.
 - Да твою ма-ать…, - сжимая крестьянскими ладонями коротко стриженную голову, не мог придти в себя Слонок. Он взялся вслух раскручивать проясненную Хозяином ситуацию. – Получается, что этот мужик привез новые цацки, поискал Тутушку, а того уже грохнули. То есть, все это время менялу пасли. Не вытерпели каких-то пары часов до нового объявления пастуха. И тот подался искать другого валютчика. На пути как раз оказался Коца. Теперь и Сорока, и Коца тоже ходят под дулами пистолетов?
 - Вполне может быть, - не стал разочаровывать его Хозяин. – Но обоих пока предупреждать не стоит, чтобы не поднять волну раньше времени. Так же, как затевать никчемные разборки. Ты узнал, что в последний раз выкупил у пастуха этот Коца?
 - Приблизительно. Георгиевский бант или полный, или из трех крестов, два из которых золотые. Еще какую-то крупную звезду… с мундира. Похоже, с камушками. Несколько золотых монет и кольцо, тоже с камушками.
 - Кому-нибудь предлагал?
 - Никто не видел. Выкупил, отметелил наводчиков Скирдача, помог уйти мужику. Но того мы выпасли, проводили до самого почти порога в его родную кошару на заброшенном хуторе. А Коца после всего как в воду канул. И сегодня на обычном месте у главного входа в рынок его нет.
 - Так, пора тревожить самого Пулипера. Глядишь, расколется за нагрудный знак с Петром Великим, если шепнуть на ушко, что при всех раскладах тот останется у него. Подобные подарки старины выплывают нечасто, - начальник уголовного розыска поднялся со стула, давая понять, что остальные действия пришло время перемещать непосредственно на место основной работы бригадира. Добавил с проскользнувшими в голосе нотами жесткости вскочившему помощнику. – С этого момента каждый шаг членов бригады Асланбека должен быть зафиксирован. Так же, как и любое телодвижение Коцы, Сороки, этого жиденка Мауса и всех, с кем успел соприкоснуться таинственный пастух с заброшенного хутора. За все отвечаешь своей головой. Со Скирдача спрашивать нечего. Если надумает залупиться против Коцы, сверни ему шею раньше. Самого Коцу необходимо найти немедленно и не спускать с него глаз. Короче, любое новое по делу без промедления мне на сотовый. Выполнять.
 Базар захлестывался людскими водоворотами. Выйдя за двери ментовки, Слонок как танк попер на податливую силе толпу. На главном проходе выстроились вдоль деревянного помоста валютчики с крутыми барсетками под мышками. Не обращая ни на кого внимания, бригадир притормозил у щупловатого Сороки. Перехватив тугую пачку баксов посередине, тот шустро пересчитывал пальцами плотные купюры достоинством в сто долларов. Закончив, бросил их в объемную барсетку, взамен выгреб груду запечатанных разноцветными банковскими лентами пачек из российских рублей. Слонок уже хотел обратить его внимание на себя, когда в конце ряда зеленых палаток грохнул выстрел. За ним второй. Заполненный народом рынок на событие прореагировал слабо, продолжая вариться в собственном соку. Лишь череда валютчиков моментально повернула головы в ту сторону. Бригадир постоял немного, затем неторопливо пошел за рванувшим через толпу патрулем в бронежилетах, с короткоствольными автоматами в дополнение к ненадежным «Макаровым». На притоптанном снегу на рыночном перекрестке распластался лет под тридцать спортивного вида мужчина. В откинутой руке остался бездействовать охотничий нож. Из окружившей тело небольшой толпы старшему патруля неуверенно потыкали в сторону задних ворот, куда скрылся стрелявший. Менты кучковато заторопились туда. Оценив обстановку, Слонок равнодушно передернул вислыми плечами. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что замочили успевшего выручить за машину картошки, капусты, свеклы, или за несколько мясных туш предпринимателя с периферии. С такими долго не церемонились. Распродался, отказался отстегнуть положенное землякам-отморозкам, получил пулю в лоб. В самом рынке между конкурирующими группировками подобных разборок не было. Ментовский беспредел четко запечатал все входы и выходы огромной территории базара мобильными группами патрулей, состоящим из трех ментов. Бригадир снова вернулся к Сороке. Тот подпрыгивал на месте, стараясь перебороть небольшой морозец. Порисовавшись пару дней, ледяной циклон покинул пределы области. Близкие Азовское и Черное теплые моря размягчали любое полярное дыхание, делая погоду сырой и промозглой, с трудом переносимой даже закаленными сибиряками.
 - Что нового? – нависая глыбой, без предисловий обратился бригадир к валютчику. – Выкладывай, что успел урвать и кто чего предлагал.
 - Только баксы, только баксы, - зачастил щупловатый Сорока. – Еще армяне предложили «кардинала» на триста граммов. Но ты же знаешь, Алексей, у них даже гандоны паленые, не только лекарство от СПИДа. Не успел вытащить надфиль, чтобы сделать запил на одном из звеньев, как вся черная свора чуть на портянки не порвала. Мол, такую вещь решил испортить, отвечать за это будешь. Пришлось ответить – послать по ихней матери. Ясный хрен, из серебра или вообще из меди отлили, золотой пленкой покрыли. Чумота цыганская.
 - Никто больше не подходил? Ничего подозрительного не заметил?
 - Ничего. А что случилось?
 - Я к слову. Если покажется, дай знак.
 - Понятно. С Петром Первым разобрались?
 - Херня, - отмахнулся бригадир. Прояснять обстановку в его планы не входило. Валютчик не должен знать того, что не положено по рангу.
 - Заметано. А кого там сейчас замочили?
 Исподлобья взглянув на Сороку, Слонок молча повернулся и направился к выходу с базара. Пройдя между рядами корейцев, торгующих овощными приправами, он завернул на ряды оптовиков с печеньями, конфетами, с красиво разложившими гранаты, хурму, инжир и урюк кавказцами с азиатами. На обычном месте Коцы не оказалось. Машинально взглянув на часы, бригадир заторопился к своему навороченному джипу. Осталось поинтересоваться у Асланбека в принадлежавшем чеченцам казино на центральной улице, как у того идут дела. Хотя сам в свое время не отказался от сближения с ним, Слонок в сердцах чертыхнулся. Вот похожая на бараний мосол скользкая, одновременно крепколобая, нация. Не ухватишь, не угрызешь, одним ударом не разобьешь. Но, как говорится, ничто не вечно под луной. И волков ныне в лесах и степях днем с огнем вряд ли отыщешь. А если наткнешься на серых, за свою шкуру опасаешься уже не так, потому что знаешь, этих оставили на развод сами люди. Они давно занесены в красную книгу, как вид исчезающий. Глава шестая.

 В казино было тепло и уютно. В роскошном баре негромко играла музыка. Улизливый бармен с застывшей на лице маской вежливости извивался от уставленного бутылками зеркального бара к обитой дорогими породами дерева стойке, ловко проталкивая по ней небольшие ребристые стаканчики со спиртным. Прежде чем пройти в зал с игровыми столами, Слонок показал бармену два пальца. Тот кивнул и не успел бригадир взгромоздиться на высокий узкий стул, двойная порция хорошего коньяка расплавленным янтарем уже покачивалась перед ним в широком граненом стакане из чешского стекла. Отпив сразу половину, Слонок бросил быстрый внимательный взгляд вокруг. Здесь пока ничего не изменилось. Те же азиатские роскошные в оборках шторы над европейскими дверями с позолоченными ручками, та же нелепая хрустальная люстра над утонченными французскими бра на выкрашенных в темно-коричневый цвет стенах. И та же, нарисованная художником из местных, красочная картина, на которой был выписан имам Дагестана и Чечни Шамиль в перевязанной белой широкой лентой папахе из молодого ягненка, с еще каракулевой шерсткой, на благородном коне на фоне родного аула Гуниб. Бригадир видел еще одну картину с изображением национального героя горцев в комнате для высоких гостей за игровым залом. На ней престарелый уже имам по крутой горной тропе спешил в святыню для всех правоверных – Мекку. Но, видимо, Аллах не захотел узреть его там. По дороге старик свалился с лошади и умер в Медине.
 - Какие гости решили посетить наш убогий приют, - раздался за спиной знакомый протяжный голос с ласковыми нотами в нем. Наверное, кто-то из обслуживающего персонала успел доложить Асланбеку о приходе бригадира валютчиков с центрального рынка. – Почему сразу не ко мне в тихий уютный уголок с окнами на ухоженный двор? Разве место за стойкой бара на входе к лицу такому человеку? Пойдем, дорогой, мне тоже нужно с тобой поговорить.
 - Иду, Асланбек, вот только допью коньяк, - бросая на стойку десять долларов и поднимая стакан, ответил бригадир. – Всегда заказываю только эту марку. Понравилась.
 - Я угощу тебя таким коньяком, который ты еще не пробовал, - пообещал чеченец, играя маской добродушия на широком волевом лице. – Прошу, окажи услугу и честь.
 В зале с игровыми столами людей пока было мало. Несколько человек откровенно равнодушно следили за летающим по кругу шариком, абсолютно не надеясь ни на выигрыш, ни на поднятие в связи с ним интереса к жизни вообще. Да и ставки оставляли желать лучшего. Эти люди забрели сюда случайно, чтобы убить время. Настоящие баталии разыграются позже, ближе к полуночи, когда завалит кодла разодетых фирмачей и политических деятелей местного значения, втихаря контролирующих до сих пор поднимающийся на ноги бизнес и получающих за одну подпись на нужной бумаге немеряные взятки. И продолжатся они до самого утра. Тогда кто-то за одну ночь отстегнет в бездонный чеченский котел сотню тысяч баксов. Может быть, не одну. Кому-то прямо в зале нанятые из числа русских охранники разобьют морду, проволокут окровавленного мимо публики из якобы высшего света с темными крестьянскими мордами и выбросят в коридор с туалетами, помойными ведрами по углам. На улицу здесь выкидывали только залетных, дальше бара хода не имевших.
 Взяв бригадира за рукав, Асланбек провел его через зал к задрапированной под окно в природу двери, ввел в небольшую комнату с низкой мягкой мебелью красного цвета. Посередине на толстых ножках раскорячился полированный инкрустированный стол, служащий и для игры в нарды, и для подписания долговых расписок, и для коротких трапез. На стене висел большой восточнй ковер, по всей площади увешанный старинным огнестрельным оружием, шашками и кинжалами в ножнах. Бросив полушубок на вешалку в углу, Слонок упал на край глубокого дивана, провел рукой по лицу. Он всегда приходил сюда с внутренним ощущением напряжения, несмотря на то, что дороги чеченцев и русских отморозков пересекались довольно часто. Да и дела, которыми обе группировки занимались, мало чем отличались. Грабили решивших вырваться из толпы индивидуалистов одинаково. Русских в основной своей массе. Присев напротив, Асланбек негромко сказал что-то по чеченски. Один из стоящих у двери джигитов в черном костюме отправился исполнять приказание, второй занял место на стуле у входа.
 - Как твое здоровье, уважаемый? – поитересовался Асланбек.
 - Пока терпимо, - сдерживая одышку от раздавшегося брюха, ответил Слонок. Непривычно было умещаться не на обычном стуле или в кресле с прямым сидением, а проваливаться куда-то вниз.
 - Как семья, дети, родные?
 - Все по прежнему, - отмахнулся от восточных витиеватостей бригадир. – Что там может измениться.
 - Хорошо. Что тебя привело ко мне, дорогой мой друг? – вложил подбородок в ладонь поставленной на локоть руки на колене чеченец. На среднем пальце в свете настенного бра сверкнул точеный перстень с крупным бриллиантом каратов на пять. – Ты знаешь, я всегда к твоим услугам.
 - Знаю, - пряча ухмылку, пробурчал Слонок. – Поэтому и пришел прояснить некоторые эпизоды и подробности, чтобы не возникало между нами нежелательных трений.
 - Упаси Бог, - согласился Асланбек. – Если появились подозрения, их нужно развеять. Немедленно. Я тебя со вниманием слушаю.
 - Помнишь, ты как-то заинтересовался купленным одним из моих валютчиков нагрудным знаком петровских времен? Спрашивал, кто взял, кто принес продавать.
 - Не очень. Наверное, для меня это было не так важно, - вильнув серыми глазами в сторону, на минуту задумался чеченец. – Я столько вопросов всегда задавал тебе. Больше по камешкам, французским брегетам с часами Буре и яйцам Фаберже. Извини, это я к слову. А что случилось?
 - Почти ничего. Если не считать, что того валютчика, который выкупил тот нагрудный знак, замочили в собственной машине.
 - Ну, дорогой, в вашей среде это не редкость. А что, тот знак был у него?
 - Нет, он успел от него избавиться. У него находилось восемь тысяч баксов, которые, как ты понимаешь, пропали. Не считая тех ценностей, которые он прятал в машине еще. Может быть.
 - Значит, этого валютчика выпасли за доллары. Не понимаю, при чем здесь нагрудный знак?
 Дверь открылась. Вошедшая молодая девушка в коротком платье, с длинными русыми волосами, ловко накинула на низкий стол чистую скатерть. Ушла, провожаемая внимательными взглядами обоих чеченцев. Через минуту в комнату впорхнула вторая высокая стройная девушка с подносом на вытянутых руках. Быстренько расставив тарелки с холодными закусками и пузатую бутылку коньяка, одернула юбченку, завела прядь светлых волос за плечо, опустила глаза в ожидании дальнейших распоряжений.
 - Ты свободна, - мягко разрешил ей уйти чеченец. Обернулся снова к бригадиру. – Так ты решил, что к убийству причастен я или мои люди? Почему? Из-за моего обычного любопытства? Поясни, пожалуйста.
 - Я не решал ничего. Кто имеет на это право по закону, ты прекрасно знаешь, - Слонок выразительно посмотрел на собеседника. Он осознавал, что сейчас с потрохами продает своих хозяев, с ладоней которых кормится. Но, во первых, осведомлять – косвенно – о некоторых щекотливых делах чеченского лидера бригадир начал едва не с первых минут знакомства с ним. Во вторых, утешал себя мыслью, что на власть предержащих – на ментов – рука у чеченцев не поднимется. Впрочем, жизнь отморозка сама по себе отмороженная. – Вот они заинтересовались убийством валютчика вплотную. Поэтому и спрашиваю, тебе хоть что-нибудь об этом известно?
 - Хозяин послал? Понимаю, – подмигнул Асланбек. – Но мне сказать нечего. Ни я, ни мои люди в этом деле участия не принимали. На чем мы делаем свой бизнес, ты, и он, в курсе. Камешки, наркотики, фальшивые баксы, от которых твои хозяева тоже имеют определенный процент. А нагрудные знаки и каких-то восемь тысяч долларов, которых мне лично хватит по утру сходить в туалет, нас не интересуют. Только за одну операцию с фальшаком я могу открыть новое казино, не уступающее вот этому. И еще я говорил не раз, что подрывать российскую мощную экономику мы не горим желанием. Наоборот, мы подрываем экономическую мощь Соединенных Штатов Америки, нанося им урон прекрасно выполненными на прекрасной японской технике купюрами достоинством от пятидесяти до ста долларов, которые с трудом распознают даже навороченные компьютеры.
 - Выходит, вы к убийству не причастны, - подводя итог разговору, прервал красноречивого чеченца бригадир. Откровенно говоря, на другой результат он не рассчитывал. Просто надеялся на то, что неосторожным словом, действием или мимикой горец выдаст себя. Асланбек в чем-то себя скомпрометировал. Например, словоохотливостью, тем, что постарался прошлый интерес выдать за невинное любопытство. Остальное пусть раскурчивают те службы, которым это положено по долгу. – Хорошо, я так и доложу.
 - Правильно сделаешь. А еще передай, что на подходе новая партия фальшака. Толкать мы ее будем по старому договору, но никак не по новому, по которому процент отстежки увеличился, - жестко воззрился на Слонка чеченец. Лицо дикого горца мгновенно превратилось в каменное изваяние. – Мы никогда ни ни кого не работали. Со времен порабощения нашей страны царскими войсками. Это на нас всегда работала вся холопская Россия. И будет работать, возомнившая себя империей страна рабов. – Асланбек постарался затушить вспыхнувший было внутри неугасающий огонь ненависти. Если бы кто-то додумался украсить его голову перьями, он мгновенно превратился бы в одного из героев романов Фенимора Купера или Майн Рида. Но в России до подобного додумываться было некому. В далекой, но родственной по духу, Югославии – да. Там Гойко Митич на время съемок воплощался в истинного аборигена американских прерий, несокрушимого борца за справедливость. За то, чтобы вечно оставаться свободным дитем природы, с голым торсом скачущим на лошади по бескрайним родным просторам, отвергающим напрочь все блага цивилизации. Невольно возникал вопрос, разве таким кто-то в состоянии что-то доказать? - Прости, дорогой, ты здесь ни при чем. Алчные менты уже плешь переели. И все мало.
 - Вот на них и отвязывайся. У меня проблемы свои, - недовольно заворочался Слонок. Добавил. – Я передам твои пожелания. Но толку от них, думаю, не будет. Сейчас наступило время, когда все разом захотели нажраться до отвала.
 Асланбек внимательно вгляделся в красное лицо сидящего напротив русского. Он никогда не понимал его.Бригадир ненавидел всех,в первую очередь людей своей нации, во вторую представителей этой нации, дававших ему возможность зарабатывать деньги. У чеченцев подобное было исключено. Если бы не кровная месть, веками преследующая многочисленные тейпы, сплоченнее народа не было бы на всей земле. Цокнув языком, чеченец взял бутылку коньяка, отвинтил пробку и разлил благородную жидкость по рюмкам.
 - Давай выпьем, уважаемый. Такого коньяка ты еще не пробовал. Сто пятьдесят лет выдержки, прямо из царских еще подвалов в Крыму. В тех подвалах имеется вино, ровесник великого русского поэта Пушкина. Но мы нашли дорогу и туда, - он поднял рюмку. Слонок последовал его примеру. - У каждого из нас свой путь, указанный нам Богом. С Богом, дорогой гость. Аллах акбар.
 Дождавшись, пока собеседник проглотит коньяк, бригадир сначала пригубил. Разъедавшая его изнутри подозрительность ко всему иногда вызывала у пьющих с ним людей ответную реакцию. Но он ничего с собой поделать не мог. Посмаковал жидкость под языком. Коньяк действительно оказался необычным на вкус. Терпкий, с привкусом каких-то трав. Причмокнув, бригадир опрокинул в себя всю рюмку. Зажевав нарезанным тонкими ломтиками прожаренным мясом с несколькими веточками сочной зелени, снова привалился к углу дивана. Асланбек вытер губы и руки белоснежной салфеткой. Бросил ее на стол.
 - Я тоже хотел поговорить с тобой, - неторопливо начал он. – Нам нужно расширить рынок сбыта наркотиков. Есть такая задумка, хотя направление это не главное. А ваша базарная уголовка, наверное, предпочитает представителей от цыган, если их курьеров приваживает, а наших заметает.
 - Базарная уголовка никого не приваживает. Тем более, цыган, - не согласился Слонок. – Есть негласная установка, чтобы наркотой на рынке не пахло.
 - Тогда почему у таджиков, узбеков, азербайджанцев с этим все в порядке? Пройдись по их рядам. Некоторые уже с утра торчковые.
 - Наркота поступает к ним по их каналам. Для них есть некоторые послабления. Но дальше чурок дозы не распространяются, - бригадир подумал. – Вообще, я тебе скажу, русский лучше нажрется водки и сдохнет от нее под каким забором. Наркота для него чужая.
 - Это правда, - не стал спорить Асланбек. Засмеялся. – Даже на войне на нашей территории не каждый солдат соглашался обменять свой автомат на героин или на пакет маковой соломки. Чаще продавали за деньги.
 - За фальшивые баксы, - с ухмылкой уточнил бригадир. – Не спорю. Крестьянина обмундировали в камуфляж, вручили военную технику, оружие. Он только что вырвался из глухого села, из непроглядной вековой нищеты. И вдруг выясняется, что оружие без проблем не хило толкануть, получить за него деньги. И никто за это не спросит, потому что на войне конфликты на день по десятку раз. Как в мирное время в торговле. Утруска, усушка, усмыжка. В смысле, крысиные кражи.
 - Но ведь проданное оружие применят против него самого. То есть, взамен он получил собственную смерть, - издевательски улыбнулся чеченец. – Где логика и что ты скажешь на это?
 - Ничего не скажу. Наши крестьяне недалеко ушли по развитию от ваших жителей гор, - запыхтел бригадир. – И вообще, я ни политикой, ни проблемами своей нации не интересуюсь. Пусть хоть всех отправят на тот свет. Быдло оно и есть быдло.
 - Лишь бы тебе было хорошо, - уже внаглую засмеялся Асланбек. – Правильно, дорогой. Я уважаю таких как ты людей. Всегда приято иметь дело с человеком разумным и независимым. Давай выпьем еще по рюмочке и перейдем к проблемам своим. Они нам ближе.
 - Я тоже так считаю, - не стал нарываться на продолжение неприятного разговора бригадир.
 После второй рюмки оба собеседника некоторое время прислушивались к собственным ощущениям. У каждого возникло одно желание – расслабиться изнутри, не позволяя себе измениться внешне. Такую возможность выпитый коньяк вскоре предоставил. Но бригадир вчера наглотался лишнего. Кроме того, успел пропустить двойную порцию в баре. Незаметно его повело. Искоса обследовав покрасневшее еще больше лицо бригадира базарных отморозков, Асланбек вновь чуть подался вперед:
 - И все-таки, я считаю твой вопрос об убийстве валютчика неправомерным, - начал он издалека. – Мало ли к чему я могу проявить внимание. Всех собак решили вешать на меня?
 - Никаких собак на тебя не вешают, - вяло откликнулся Слонок. – Задали вопрос и все. Ты на него ответил.
 - А если я хочу поинтересоваться еще кое-чем? Вы опять насторожитесь?
 - Валяй, любопытствуй. Если знаю, расскажу в подробностях.
 - Меня по прежнему волнуют камешки, старинные раритеты, царские побрякушки. Нового твои валютчики за это время не взяли? Ты в курсе, я плачу дорого и наличными.
 - В курсах, о чем базар, - не подавая виду, что вопрос заставил его напрячься, согласился Слонок. В памяти всплыла беседа в кабинете начальника уголовногго розыска рынка. Кажется, Коца отхватил императорский подарок. Но дело пока не проверенное и об этом лучше промолчать. К тому же, допускать появление на рынке новых трупов означает лишь одно – распрощаться с собственными доходами навсегда. – Сегодня я проскакивал по своим дятлам. Обычная работа, больше по баксам, немецким маркам и украинским гривнам. Хохлобаксам. Стоящего пока не приносили. О камешках речи вообще не ведется. Золото есть. Но оно вам до фени. Ваши соседи - ингуши десятками килораммов с Колымы тащат. Его там как речного песка.
 - Да, золото нас не интересует, - кивнул головой чеченец. – Жаль, конечно. В тот раз ты меня здорово порадовал королевским подарком. Заметил, куда я его поместил?
 Слонок задрал подбородок, неторопливо обследовал ковер со старинным оружием. Среди сабель и шашек примостилось узкое длинное жало настоящей, потемневшей от времени, шпаги. Может быть, она принадлежала французскому наполеоновскому гренадеру, а может, русскому суворовскому генералу, бравшему с ней крепости Измаил или Очаков. Или петровский капитан штурмовал со шпагой перед собой древние стены Азова. Как раз из тех мест приволок ее на рынок черноглазый потомок турка с казачкой, решивший на вырученные деньги поправить непутевую жизнь. Но кто когда из валютчиков радовал настоящей ценой своих земляков. За шпагу отстегнули разве на три-пять бутылок мутного паленого пойла. Слонок же продал ее чеченцу за пятьсот баксов. Цена тоже не ахти какая, да искать охотника до старинного оружия не было желания. К тому же, шпага Асланбеку досталась с намеком на благородный как бы подарок, чему тот поначалу несказанно обрадовался. Чуть погодя все встало на законные места. Кавказцы помнили о подношениях только из рук своих соплеменников.
 - Хорошо смотрится. Как тут и была, - отметил Слонок. – Если принесут еще подобное, обязательно дам знать.
 - Ты меня прости, друг, но то, о чем я сейчас спрошу, должно остаться между нами. Хорошо? – Асланбек наклонился над низким столом. Бригадир неуверенно кивнул, – Дошли слухи, что один из ваших валютчиков выкупил георгиевский бант. И еще какую-то звезду с камнями. Бант меня не интересует. У терских казаков из станицы Червленой или Слепцовской на нашей территории подобные кресты не редкость. А вот за звезду с камнями ты узнай получше. За ценой я не поскуплюсь. Договорились?
 - Впервые слышу. Я бы об этом давно знал, - замотал коротко стриженой головой бригадир. Он понял, что его опасения подтверждаются. Значит, Хозяин действительно оказался прав. Дело заваривается нешуточное. – А кто тебе шепнул на ухо? Тоже между нами.
 - Ты ошибаешься, бригадир, своих мы не выдаем, - откачнулся назад чеченец.
 - Тогда о чем разговор. Кто тебе рассказал, с того и спрашивай.
 Некоторое время Асланбек в упор рассматривал Слонка. Он понимал, что даже если тот хоть что-то услышал по поводу раритетов, болтать о них никому не будет. Это его кусок хлеба. Пока дело не прояснится, пока свое не возьмут облаченные властью люди, имеющие свою часть пирога от центрального рынка, Слонок будет работать на них. Остальное, ненужное или незамеченное, пойдет налево, как гуляло до сих пор. Но как задиристо поднял хвост пистолетом этот разжиревший на своих соплеменниках русский. Словно призрачную звезду решили вырвать у него изо рта. Недаром уважаемые аксакалы твердили, что Россию лучше не спеша доить, нежели пытаться обломать ей крутые рога.
 - Считай, что разговора не было, - сверкнул чеченец глазами. Наполнив рюмки, он подял свою. – За дружбу, дорогой. Между нами не должно быть разногласий.
 - Кто бы спорил, - шевельнул вислыми плечами бригадир.
 В комнату заглянул чеченец в черном костюме, что-то быстро передал Асланбеку на чеченском языке. Посмотрев на часы, тот обернулся к собеседнику:
 - Я на несколько минут тебя оставлю, - поднимаясь со второго дивана, предупредительно поднял он указательный палец.
 - Спасибо за гостеприимство, - заворочался и бригадир. – Пора и честь знать. Тем более, по основным вопросам мы прошлись, а второстепенные, как всегда, решим на ходу. Я думаю, ты не раз еще заскочишь ко мне в палатку на базаре. Я ее немного расширил. Две объединил в одну, чтобы клиентам было где развернуться. Сам знаешь, иногда приходится пахать и самому.
 - Размахнулся, уважаемый? – наигранно засмеялся чеченец. – Спасибо за приглашение. Надеюсь, дорогу к моей сакле ты не забудешь тоже.
 - Куда уж нам, - влезая в полушубок, пробурчал гость. – Одной веревкой повязаны.
 Пройдя через зал без перерыва крутившихся разноцветных игровых каруселей, Слонок вошел в недлинный коридорчик перед баром и хотел уже подать руку провожавшему его чеченцу, когда вдруг увидел, как волокут по этому коридорчику неплохо одетого окровавленного мужчину. Тот приподнял голову, попытался вскинуть опухшие веки. За баром был поворот в еще один короткий тупик. В нем размещались три двери с одной стороны. Две в мужской с женским туалеты, третья вела в подвал. Туда подчиненные Асланбека и потащили разукрашенного до неузнаваемости посетителя, фигура которого показалась очень знакомой.
 - Не обращай внимания, - протягивая жесткую ладонь, усмехнулся через подергивание верхней губы чеченец. – Это должник. Разве ты долги выбиваешь не так?
 - Смотря с кого, - прищурился Слонок. – Бывает, разбираемся и покруче, а чаще улаживаем дела по хорошему. С кого выбиваем продажей его квартиры, с кого переводом на себя его бизнеса. Если ничего отдавать не желает, пускаем через костедробилку. А кто тот мужик?
 - Ну, какая тебе разница.
 От угла донесся глухой хриплый голос с не единожды где-то слышанными нотами в нем. Бригадир невольно вздрогнул.
 - Выручай, Слоно-ок…
 Чеченец в спортивном костюме без замаха саданул носком сапога по лицу взывавшего о помощи. Выворачивая руки, поволок за поворот. Сначала оттуда донесся звук брошенного на пол тела, затем тупые короткие удары по мягкому, плотному предмету.
 - Слоно-о-ок…
 Асланбек в упор рассматривал своего гостя. Он не говорил ничего. Он ясно давал понять, если гость произнесет хоть одно слово в защиту своего провинившегося неизвестно за что соплеменника, с ним поступят таким же образом. Бригадир поежился. Покрутив носом, оглянулся на входную дверь. Под теплым полушубком, за толстым свитером, в груди разрастался пузырь ледяного холода. Он заполнил легкие, заморозил живот, добрался колючим боком до сердца. Слонок узнал и фигуру, и голос звавшего на помощь мужчины. Это был его бывший подопечный, валютчик, накопивший нужную сумму денег и выкупивший место в павильоне промышленных товаров. Челнок, задумавший открыть и расширить свое дело. А холод опустился уже до задницы, взявшись сковывать ляжки с яйцами, постепенно становившиеся колом.
 - Иди, дорогой. Здесь разберутся без тебя, - повторил Асланбек.
 Он ясно увидел состояние гостя. Презрительная усмешка покривила волевые губы. И тут-же сменилась жестким взглядом, как будто он принял нехорошее решение. Вторая война на его родине шла своим ходом, не щадя ни малых, ни старых. Чеченцы, что на войне, что живущие здесь, в России, наворачивающие бешеные бабки и отдающие все до копейки боевикам для победы любой ценой, окончательно сорвались с привязи, зверели с каждым днем. Их уже не сдерживало ничего, потому что они ясно, не только воочию, но и на уровне интуитивном, ощущали слабость характера называвшего себя великим народа, вдруг начавшего давить их танками, жечь огнеметами, подрывать из подствольников. Уничтожать. Чеченцы трахали во все дырки русских женщин, и те все равно продолжали волочиться за ними, продаваясь за жратву. Они руками разрывали на части молодых парней и мужчин, не только перерезая им горла. И те все равно не отказывались от глотка спиртного из их рук, от дружбы с ними. Чеченцы давно привыкли считать русских огромным стадом баранов, с которым имели право делать все, что желали. То ли пустить на шашлык, то ли содрать шкуру. Ведь каждый чеченец, по утверждениям дудаевых с радуевыми и мясниками – трактористами являлся и генералом, и морским пехотинцем в одном лице. Поэтому они физически не в состоянии были осмыслить данных противоречий. Для них: этого не могло быть, потому что быть этого не могло никогда, чтобы безвольная нация втаптывала их в грязь, из которой – они этого не понимали – они за тысячелетия до сих пор не выдрались, ковыряясь в убогих саклях в вонючем кизяке, которым топили печи.
 Сглотнув слюну, бригадир вильнул глазами в сторону ярко освещенного бара с батареями бутылок на зеркальных полках. Тронув скрюченными пальцами протянутую ладонь Асланбека, торопливо выскочил за дверь.В груди творилось непонятное.Хотелось рявкнуть первобытному существу,чтобы он задвинулся на свое место, или занял клетку в зоопарке. Напомнить, кто в доме хозяин. И в то же время страх за свою шкуру, вечный страх вырвавшегося из зачуханной деревенской кромешной тьмы холопского отродья, неожиданно ощутившего полноту настоящей жизни, ужас за непрерывным ручейком текущие в карман баксы, заставлял быстрее передвигать заплетавшиеся ноги. Проводив бригадира ненавидящим взглядом, Асланбек повернулся, чтобы пройти к себе в комнату. К нему подошел чеченец по поручениям в черном костюме, выразительно кивнул на выход:
 - Бригади-ир… нагуливающих курдюк жирных баранов. Вонючий гяур.
 - Это отморозок. За сотню баксов он продаст и своих, и нас с тобой. Обыкновенная тварь, - Асланбек цыкнул сквозь зубы, сузил жесткие серые глаза. – Зря я снова завел с ним разговор о царских раритетах, о камешках с орденами. Теперь он утвердился в причастности к убийству валютчика чеченцев. Мало того, он что-то знает, но не раскололся. По одной причине. Его хозяева пока не накушались. С его умом ему все равно, но в первую очередь с их руки он слизывает кусок сахара. Это причина главная. Прямо сейчас он пойдет меня продавать. Бесполезный человек.
 Выразительно посмотрев на помощника, Асланбек легко пошагал через зал игровых столов с тотализаторами на некоторых. Соплеменник юркнул в короткий коридор, ведущий одновременно и в подвал старинного здания. Кроме пыточной для гяуров, там еще располагался тренировочный зал для членов организованной преступной чеченской группировки.

 Глава седьмая.

 Заскочив в кабину престижного джипа, Слонок с огромным усилием воли перевел дыхание. Включив зажигание трясущимися руками, отрвался от бордюра и на бешеной скорости пошел в сторону центрального рынка. Только поставив машину на стоянку, он начал успокаиваться по настоящему, зарекаясь когда-нибудь больше заходить в чеченское осиное гнездо. Он не понимал, что с ним произошло, почему страх обуял с ног до головы. Сам не раз принимавший участие в казнях непослушных лохов, гладивший их утюгами, коловший иголками, отрезавший уши, наверное, при виде окровавленного заложника, которому пришла сто процентная хана, он поставил себя на их место. И запаниковал в первую очередь за свою вонючую шкуру. Так бывает, когда забивающий до смерти жену и детей, беззащитных стариков, изверг попадает под самосуд сограждан. Перед возмездием от страха он накладывает полные штаны.
 Так было в Великую Отечественную, в афганскую, в чеченскую войны,когда прикладами, коваными сапогами, политруки и командиры заставляли идти в бой простых крестьянских парней и мужиков, на своем подворье запросто резавших коров, свиней, овец. Но от первобытного ужаса от вдруг возникшей перед мордой вооруженной противной силы дриставших кровавым поносом, бежавших с раззявленными ртами куда вылезшие из орбит глаза глядят. До тех пор драпали, пока не увидели, не убедились с помощью примера чужого, что и враг их смертельный тоже дохнет. Что и его можно запросто отправить на тот свет. Тогда крестьяне разгулялись. Пощады от них не было никому – ни малому, ни старому.
 Вот и сейчас случайно оказавшемуся в городе на гребне перестроечной волны обыкновенному неграмотному мужлану захотелось в туалет. Открыв дверцу машины, он со стонами вывалился из кабины, враскорячку поскакал в сторону соборного двора. Там туалеты стояли самые дешевые.
 Заскочив снова в базарную ментовку, бригадир подергал ручку кабинета уголовного розыска на себя. Дверь была закрыта на ключ. Матернувшись свозь зубы, Слонок подался на выход. Надо было немедленно предупредить Хозяина, что его рассуждения по поводу убийства Тутушки и опасений за жизни Коцы с Сорокой оправдались окончательно. Тем более, один на работе так и не появился, второй после обеда пропал тоже. Чеченец выдал себя с головой. Недаром в армейские чины, в органы госбезопасности, в правоохранительные органы предпочитали брать только выходцев из деревни. Никакая логика с просветленным мышлением не могли сравниться с обыкновенной звериной интуицией, подкрепленной веками отработанной на все случаи жизни смекалкой раба обыкновенного. Сойдя с низких ступенек, бригадир завертел головой по сторонам.
 - Своего хозяина ищешь? – спросили из группы стоявших в отдалении ментов. Послышался короткий обидный смешок. Впрочем, кто когда из продажных шкур относился друг к другу с уважением. – Вместе с помощником он пошел дозором по всему внутреннему периметру базара.
 - Когда? – машинально осведомился Слонок.
 - С полчаса назад. Может, еще встретитесь в районе павильона сельхозпродуктов. Там у него какое-то дело.
 Больше не оборачиваясь, бригадир заспешил к громадному крытому павильону. По пути решил навестить скупщика старинных монет, часов, столовых серебряных приборов, орденов и прочего Чоха с перекупщиком на подхвате Арфишей. За время, прошедшее со вчерашнего дня, могло произойти что угодно, вплоть до предложения приобрести маршальскую звезду со всеми бриллиантами самого Лени Брежнева. Зайдя в плотные рыбные ряды с выдвинувшими крытые зады на улицу большегрузными машинами напротив, он залавировал между многочисленными покупателями. Уже почти дошел до железных ворот, когда из-за одной из машин показалась рука с пистолетом. Слонок мешком свалился на залитый рассолом грязный снег, заработал перчатками на широких лапах, стараясь пробраться под длинный прилавок. Самого выстрела он не слышал, но интуитивная отдача от него больно ударила по натянутым нервам. Второй хлопок был уже более различим, к тому же пуля вжикнула в нескольких сантиметрах от плеча, впаялась в железную ногу прилавка чуть сбоку. Слонок перевалился на второй проход, спрятался за бочками. Наступила тишина, нарушаемая лишь плесканием прудовой рыбы в сачках. Потом кто-то из граждан крикнул:
 - Вон он… Туда побежал…
 Вокруг зашевелились, загалдели разом. Знавшие Слонка в лицо, продавцы разом уставились на него, не могущего заставить себя подняться. Наконец, бригадир подобрал ноги под себя, уцепился руками на края деревянных настилов и встал. Настороженно оглядевшись вокруг, отряхнулся.
 - В тебя метили? – подскочил к нему возбужденный промысловик, контролирующий рыбные ряды. – Ну, брат, в рубашке родился. С трех метров промахнулся, я видал. Наверное, высокий воротник помешал, он его на верхний крючок застегнул. Мех-то под глазами прицел и сбил. И ушанка под подбородком была завязана, козырек вниз опущен. Чтобы не узнали. Да один хрен русская хряпка за версту видна.
 - Еще какие приметы надыбал? – хрипло выдавил из себя Слонок.
 - Больше никаких. Обыкновенное длинное пальто, зимние сапоги. Разве что шарф уж слишком длинный. Темно-коричневый такой, спереди завязанный.
 Краем глаза Слонок успел заметить спешащих в его сторону патрулей с перекинутыми на грудь автоматами. Сзади них скользил по наледям между рядами сам Хозяин с молодым помощником. Громадная фигура его качалась плоским маятником, загораживая все, что оставалось за широкой спиной. Нагнувшись, бригадир выковырнул из снега успевшую проделать в нем небольшую дырочку свинцовую расплющенную пулю. Взвесил ее на руке, положил на край прилавка. Прятать в карман на память не имело смысла. Все равно отоберут как вещественное доказательство, если дело дойдет до следствия. Никому на рынке особенно не нужное.
 - Что, где и когда? – проревел похожий на Гулливера старший прапорщик, командир патруля. Поводив коротким стволом АКСа со шляпочным искрогасителем вокруг, рявкнул погромче. – Быстрее соображайте, мать вашу. Время – цена жизни.
 - Туда убежал, - махнул рукой промысловик за кузов крытой машины. – Сделал два выстрела и сразу выскочил на улицу. Если бы рванул вверх, на Семашко, я бы увидел его в прореху между стойкой забора и бортом грузовика. Думаю, подался вниз, на Буденновский и к Дону.
 - Как выглядел? – навис над свидетелем прапорщик.
 - Как… Длинное темное пальто, зимние сапоги, черные. Шапка-ушанка завязана под подбородком. Воротник поднят. Я уже говорил бригадиру.
 - Насрать, что ты кому болтал. Особые приметы были?
 - Были, - насупился Слонок. – Расшлепанный нос. Кацапский.
 Прапорщик включил рацию, передал все сообщения. Получив подтверждение на перехват, оставил одного бойца рядом с потерпевшим и махнул рукавицей остальным подчиненным. Те забухали за ним армейскими тяжелыми ботинками в сторону выхода с территории базара. За несколько минут огромная рыночная площадь с прилегающими районами оказалась оцепленной со всех сторон такими же, состоящими из трех ментов, патрульными группами, беспрерывно барражирующими по внутреннему и внешнему периметрам. Подошел запыхавшийся начальник уголовного розыска. Переговорив с бойцом, отпустил его догонять остальных. Затем пристально осмотрел место происшествия. Заметив на краю прилавка подобранную бригадиром пулю, взял ее, поднес поближе к полноватому лицу.
 - Длинноствольный, твою мать. «ТТ» с глушителем, - мгновенно и профессионально вынес он вердикт. – Боевой, армейский. Уже использованный. Полосы от нарезки ствола по бокам пули сглажены.
 - Подарочек от чехов, - посмотрев на Хозяина, судорожно ухмыльнулся бригадир. – Не думал, что так быстро отличусь.
 - Рассказывай, - придвинулся к нему вплотную начальник уголовки. И тут-же передумал. – Не надо ничего. Пойдем в кабинет и там обстоятельно выложишь результаты сегодняшних проверок. А вдруг этот привет окажется не от чехов?
 - А от кого еще? Пархатый хоть и армянин, хоть и паскудник законченный, но на такую подлянку не пойдет, - трогаясь за Хозяином, сипло ответил бригадир. - У нас с ним почти мирный передел скупок золотого лома и мест перехвата клиентов под ювелирными магазинами. Он даже не догадывается, что и эти места под ментами. Думает, под вами я хожу только внутри рынка, остальное – моя богадельня.
 - С какого тогда хрена после Нового года решили стрелку забивать?
 - Для порядка, - мотыляясь рядом, с одышкой просветил Слонок. – Поговорим и разойдемся, каждый при своих интересах. Если за это время не возникнет новых проблем.
 - Они наметились, - не сбавляя шага, приоткрыл суть дела начальник уголовки. – Я получил указание все ювелирные по Садовой до Советской с магазином «Яблочко» взять под свой контроль.
 - На Советской за «Яблочком» уже армянская зона, - набычился Слонок. – Эти черножопые не уступят и клочка земли. Снова запоют, мол, им еще Екатерина Вторая земли выделила, теперь она стала их собственностью.
 - Их собственность в Армении. И то, с разрешения Российской империи, когда наши цари погнали оттуда османов по просьбе тех же, почти уничтоженных турками, армян. Иначе их бы повырезали всех, - чертыхнулся Хозяин. Разоткровенничался от переизбытка чувств. – Наглеют, козлы. Чалтыри-малтыри, нахичевани-сраняни. Все ихнее и везде гонят один фальшак. Не успеваешь галочки ставить, да на заметку брать. ****ь, деньгам ихним уже не рад.
 - Американцы хозяев американской земли индейцев в резервациях держат, у нас всякой первобытной сволочи наши земли выделяют, - удачно подключился к разговору помощник начальника. – Видали, возле ТЮЗа на площади Карла Маркса в Нахичевани памятник своему чемпиону мира по борьбе поставили? Можно подумать, что русских богатырей на свете не существует. Алексеев, Понедельник, Турищева… Это только на вскидку.
 - В этом отношении армяне делают правильно, - не оглядываясь, оборвал подчиненного начальник уголовки. – А русские до сих пор хрен за мясо не считают, потому что готовы друг друга сожрать. Какие еще национальные герои. Вот и получают по полной программе.От всех,в том числе от армян.
 Слонок молча сопел рядом. С тяжелым сердцем он обдумывал свое положение, в которое влип то ли по доброй воле, то ли по наводке. Налитые страхом глаза его беспрерывно шныряли по сторонам, выискивая в толпе одетых в обыкновенные пальто и шапки с опущенными ушами и козырьками граждан, у которых была главная примета – расшлепанный нос, а длинный темно-коричневый шарф завязывался бы спереди. Изредка такие попадались. Население в Ростове давно перевалило за миллион. Тогда ноги бригадира самопроизвольно подкашивались, а холодный пот обильными ручьями вновь полосовал спину до самой задницы. Он ничем не отличался от соплеменников, которым своя рубашка всегда была ближе к телу. По мобильнику успел вызвать Скирдача с бригадой шестерок, и теперь разношерстная компания дружно месила снег рядом.
 Слонок вышел из кабинета начальника тогда, когда рынок затопила густая вечерняя мгла. Засветились редкие фонари, затеплились свечи под стеклянными колпаками у корейцев с корейскими острыми приправами из овощей. На центральном проходе народу было уже мало. Почти все валютчики снялись и ушли. Остались лишь самые ушлые, решившие ускорить процесс наживы в два раза. Но как раз в этой опасной профессии спешить не стоило. Не передовые бригады в цехах на заводах и фабриках, за работу получавшие премии и красные вымпела. На рынке загребущие менялы платили своими жизнями, которые отбирались у них в два раза чаще. После разговора с Хозяином, сомнений прибавилось еще больше. Если до этого бригадир приписывал нападение только чеченцам, то теперь Пархатый с кодлой своих отморозков представлялся опаснее кровожадного Асланбека. Мало того, о чем пришлось услышать, в корне меняло планы на будущее. Оказывается, проданными пастухом на рынке цацками заинтересовались на самом верху. Вплоть до личностей, приближенных к губернатору области, не говоря о руководителях из УВД. Естественно, они потребовали раскрутить событие на полную катушку. Даже покушение незаметно отошло на второй план, вызвав у Слонка щемящее чувство обиды. В кабинет заглядывали бойцы, приводили задержанных. Но все было не то. Надо было что-то срочно делать, иначе через собственный труп могли переступить как в кино про войну. Возле ступенек корчилась окончательно замерзшая группа Скирдача.
 - Ты не проверял место Коцы? – повернулся к нему Слонок. – Не выяснял, приходил он или нет? И что с ним вообще?
 - Не было его. Сами искали, - разлепил смерзшиеся губы Скирдач. – Из валютчиков его тоже никто не видел. Наверное, решил переждать.
 - Что переждать? Что? Когда у тебя и твоих шестерок дебилизм пройдет? – взвился на дыбы бригадир. Резко опустил руку, рявкнул с убеждением. – Он у вас никогда не пройдет. Зачем надо было пасти Коцу? Надыбали, что снова имел сделку с пастухом, разузнали, что выкупил, и в сторону. Теперь ни пастуха, ни Коцы, ни Сороки. Спросить не с кого, что к чему.
 - Пастух на крючке, Коца никуда не денется. Уверен, отлеживается. Сорока мечется по своим делам. За ним должок.
 - По каким делам? Какой должок?
 - Дела на стороне. Он ходит по квартирам, скупает у одиноких стариков старинные картины, иконы, музыкальные инструменты, мебель из ценных пород дерева. Имеет заказы от богатых покупателей. А должок за ним тянется еще с билетов Мавроди, когда вложил в мавродики не только свои бабки, но и взял под проценты у Каталы двадцать тысяч баксов.
 - Знаю. Катала пусть с ним и разбирается. При чем здесь мы?
 - Сегодня меняла предложил нам выкупить у него этот долг.
 - Когда предложил? – ошалел бригадир.
 - До обеда. Ты погнал по своим делам и я не успел тебя проинформировать.
 Слонок схватился за норковую шапку, присел на корточки. Его словно обухом по голове огрели. Посидев немного, медлено распрямился снова:
 - Е…ный в рот. Это новый труп. И тут, падла, еще одна воронка раскрутилась. А если Катала грохнул его, потому что Сорока баксы отдавать не помышлял? Тогда как?
 - А нам какое дело? – равнодушно пожал плечами Скирдач. – Это их проблемы.
 - Ты же долг решил выкупить, закадровый даун. Вместе с трупом? - окончательно взбесился бригадир. - Если Каталу зацепят, он скажет, что разбираться со своим долгом доверил нам. Бабок у нас вагон, об этом знают все. Лишние не помешают. И кранты одесским причалам с белыми пароходами. Ты об этом думал или нет?
 - Да это их проблемы, бригадир. Что ты, в самом деле, - растерянно развел руками старший над шестерками. – Окончательное «добро» я еще не давал.Намекнул,что суть базара передам тебе.
 - Улаживай, сука, как хочешь. Голову оторву. Если дойдет до Хозяина, или ниточка потянется выше, нам здесь делать будет нечего, - сказал, как отрубил, Слонок. – А если это подстава? Катала бывший мент, для него законы никем писаны не были.
 - Как и для нас, - буркнул Скирдач.
 - Ты никто, а Катала работал в уголовке. Где живет Сорока?
 - А хер его… Не столь важная птица. Где-то на Западном.
 - А Коца?
 - Этот в районе Нариманова. Поточнее можно узнать у валютчиков.
 - Узнавай. Разделяй группу на две части. Одна пусть на одной ноге скачет к Сороке, вторая прошвырнется до Коцы. Где они и чем занимаются. Результат мне на сотовый. Вперед.
 Когда помощники разбежались, Слонок по мобильному телефону набрал номер своего двоюродного брата, предупредил, чтобы тот прихватил с собой двоих общих друзей и поспешил за ним на рынок, к стоянке автомобилей. Сам огляделся вокруг, осторожно спустился со ступенек у входа в ментовку. Озираясь, прошел до главных ворот. И примерз к железной стойке, провожая стоячими зрачками каждого проходящего мимо. Он знал, на территории базара в него стрелять больше не будут, хотя на город опустилась ночная тьма. Но возле навороченного «Ленд Ровера» грохнут запросто. Стоянка располагалась на перекрестке. Через квартал, состоящий из одного здания, начинались лабиринты старинных улиц центра города, в которых затеряться не составляло большого труда даже непрофессиональному киллеру.
 Звонок от Скирдача поступил на мобильник Слонка, когда тот уже был у себя в особняке. Выглянув в окно, в расплывчатом свете электрических лампочек, он некоторое время наблюдал за действиями двух охранников, один из которых неспешно вышагивал по цетральной аллее, второй бродил по внутреннему периметру огороженного высоким забором участка, положив руки в перчатках одновременно на крышку ствольной коробки и на затворную раму автомата на груди. Можно, не военные действия. Хотя оба механизма капризные и пылеопасные, требующие к себе повышенного внимания. Охранники были одеты в зимний камуфляж, подкрепленный тяжелыми меховыми ботинками. Еще один из охранников расположился на диване у входа, в начале ведущей на второй этаж лестницы. Но после полученной информации и этого показалось мало. Сорока с базара не возвращался, так ответила его открывшая дверь испуганная жена. Домой тоже не звонил. У Коцы в окнах свет не горел, на звонки в квартиру никто не среагировал. Получалось, оба причастных к сделкам с пастухом валютчика исчезли в одночасье в неизвестном направлении. Отпустив штору, Слонок принялся ходить по гостинной комнате. Неужели кроме нагрудного знака с портретом Петра Первого Сорока приобрел что-то еще, имеющее большую ценность? Тогда что, в таком случае, мог урвать с самого начала пребывания в среде валютчиков неуправляемый Коца.И кто мог за ними следить.Или действительно, как утверждает помощник, первый из менял забухал у друзей, что с ним бывало не раз, а второй где-нибудь отсиживается, пережидая поднявшуюся волну. На Коцу это не походило никак. Хотя он не признавался, в каких переделках участвовал, ощущалось, что оружие с приемами из боевых искусств ему известны не по наслышке. Недаром кликуху ему менялы присвоили «гусь дикий». То есть, профессиональный наемник. И еще одно. Не связаны ли все эти события с покушением на него самого? Бригадир передернулся, постоял посреди комнаты молча. Снова вздрогнул, когда вдруг подумал, что и вечный спутник по рядам валютчиков, жиденок пархатый Микки Маус, этот перекупщик различных значков с монетами, тоже не показывал сегодня узкую черную морду в проемы ларечных дверей. О нем обязательно доложил бы Скирдач, которому дано было указание следить за каждым его шагом, потому что жидяра в общую казну, как остальные менялы, не отстегивал ни копейки. Хотя пользовался принесенными гражданами ценностями – покупал и перепродавал – в полный рост. Слонок подошел теперь к другому окну. В цыганских хоромах давно хозяйничала ночь, лишь собаки, злые как черти здоровые лохматые псы, изредка подавали отрывистый голос. За спиной послышался звук открываемой двери. Бригадир моментально обернулся. Через порог перешагивала в коротенькой ночной сорочке с торчащими без лифчика в разные стороны большими сиськами с темно-красными стоячими сосками словно резиновая жопастая молодая деваха. При ходьбе ягодицы у нее подергивались как части тела пытаемых током провинившихся лохов.
 - Ты совсем про меня забыл, - обнимая широкие плечи своего благодетеля, капризно пожаловалась наложница. – Я уже замерзать стала.
 - Иди в спальню, - не оборачиваясь, приказал бригадир. – Когда надо, тогда и приду.
 - А когда наступит это надо? Под утро? Я тогда спать захочу.
 - Я сказал, иди, - угнул подбородок вниз Слонок. – Если хочешь спать, ложись и спи.
 Вздохнув, деваха убрала руки и зашлепала мягкими тапочками обратно. Тихо скрипнула закрывемая дверь. Отпустив штору, Слонок прошел к дивану, сел на пружинистое сидение. Множество мыслей роилось у него в большой голове, но ни одна не отвечала хотя бы на простенький вопрос, с какого хера начала сыпаться отлаженная, казалось, годами система надзора над кующими его благополучие кузнецами-менялами.
 Так, в полудремотном состоянии, просидел он до тех пор, пока даже беспокойные цыганские собаки наконец-то заткнулись. Он уже начал моститься на боковину дивана, когда громкая мелодия сотового телефона не заставила вздрогнуть. Нашарив кнопку приема, бригадир поднес мобильник к уху. В первый момент ему почудилось, что он еще не проснулся. Таким неправдоподобным выглядело полученное сообщение. Голос говорившего он тоже признал не сразу.
 - Слонок, меня повязали. Я нахожусь в районе Кацапстроя, в подвале одного из двухэтажных желтых домов. Точнее сказать не могу, потому что сначала мне разбили морду, потом натянули на голову черный чулок. Привезли на своей машине и впихнули в подвал.
 - Кто ты?.. Кто впихнул?…, - запаниковал встрепенувшийся наконец бригадир отморозков. – Что с тобой случилось?…
 - Я Скирдач, нахожусь в районе Кацапстроя по Погодина. На своей девятке подкатил к дому, в подъезде отоварили куском железной трубы. Потом на иномарке доставили в этот подвал. Руки связали веревкой, но я сумел ослабить ее и дотянуться до кармана. Распутать узлы совсем не получается. Скорчился как падла. Не шмонали, поэтому мобильник пока при мне. Когда ехали, по разговору я понял, что Сороку тоже зацепили где-то в районе Нахаловки. Его уже спросили, но он, кажется, ничего не знает.
 - А что он должен знать? – крикнул в трубку Слонок. – Кто спросил? Кто вас повязал? Говори яснее. Я ничего не могу понять.
 - Сороку бомбят, похоже, чеченцы, а меня по разговору русские. Кто, за что, понятия не имею. Подвал сырой, тьма кромешная. Тут еще один бедолага, стонет в углу.
 - Коца?!.
 - Не знаю… Вроде, нет. Этот постарше будет.
 - А где Коца?
 - Я тебе уже говорил, что в его квартире дверь нам никто не открыл. И в окнах у него света не было. Мы так и уехали ни с чем.
 - Еще что ты можешь припомнить? Давай, дорогой, хотя бы какую-нибудь зацепку.
 - Нету, Слонок, зацепок. Если это люди Пархатого, то при чем здесь Кацапстрой. На Нахичевани подвалов побольше. Если работающие на чехов продажные шкуры, опять вопрос, зачем я им понадобился. Короче, выручай, Слонок. Звякни Хозяину, пусть он поставит в известность городскую уголовку с командой быстрого реагирования. Я прикинул, когда везли, что это район магазина «Колокольчик» и кинотеатра «Аврора». На правой стороне, как от Погодина свернуть, как раз группа двухэтажных домов. Штук пять. Выручай, брат. Долго я тут не продержусь.
 - Тебе какую-нибудь предъяву делали?
 - Нет, говорю же. Все, кажется… Шаги. Железом загремели… Я мобильник запихну под мусор на полу, если останусь живой, постараюсь сообщить. Выручай, Слонок…
 Связь прервалась. Бригадир вскочил с дивана, пробежался по помещению туда-сюда. Его всего трясло, он не знал, с чего начинать действовать. Звонить в ментовку самому, те без предисловий пошлют на хер. Типа, оно им надо. Если попытаться достучаться до Хозяина, где гарантия, что он начнет задействовать нужные связи. Ведь совершенно ничего еще не ясно, кто, за что, при каких обстоятельствах. Главное, где находятся оба потерпевших. Какой дурак, пусть даже самая беспредельная команда быстрого реагирования, станет шастать ночью по подвалам зданий целого района. Значит, на рынке днем стреляли в него те же скоты, что повязали сейчас его людей. Это начало войны. Зарычав, Слонок рванул на груди халат. Швырнув толстый балахон на пол, ногой вышиб дверь в спальню. Ему был известен только один способ успокоения перевозбужденной нервной системы. Зверем запрыгнув в постель к сонной и горячей своей наложнице, он принялся насиловать ее во все известные ему дырки. Со всхлипами, со всхрапами, с поддергиваниями обильных слюней и соплей. С раздиранием нижнего белья и того, что находилось под ним. Деваха под исходящим вонючим потом извергом лишь вякала раздавленной кошкой.

 Глава восьмая.

 В просторном кабинете начальника Управления внутренних дел области с портретом улыбающегося Ельцына на стене за одним из приставных столов сидел сухощавый высокий человек в гражданской одежде. Очередное заседание только закончилось, многочисленные стулья перед полированными столами толпились в беспорядке. Сам начальник с золотыми погонами генерал-лейтенанта на плечах, упитанный, тоже высокий, мужчина чуть за пятьдесят лет, выглядел еще возбужденным. Он то и дело брался то за авторучку, то за исписанные листы бумаги. Или начинал передвигать с места на место по столешнице массивный из черной пластмассы пенал под цветные карандаши. Когда остальные сотрудники направились к двери, начальник попросил мужчину задержаться. И теперь продолжал выбрасывать в сторону последнего отрывистые фразы из недавнего обсуждения положения дел в области.
 - Черт знает что, - подергивая гладкими щеками в яблоках, сдерживал он мощь хорошо поставленного баритона, одновременно буравя собеседника целенаправленным взглядом. – Им уже все права в их же руки передали. Мало. Мало, понимаешь? Открывают ООО, ОАО, ЗАО, другую всякую хренатень, выкупают за бесценок еще новые советские строения с внутренними торговыми площадями с футбольное поле, и приспосабливают их не под цеха по переработке молочных и мясных продуктов, плодо-овощных культур, семян подсолнечника, наконец. В конце концов, под пошивочные, ремонтные мастерские, под пищевое, под промышленное производство. А обустраивают там перевалочные базы по хранению иноземных продуктов и напитков, кроссовок с китайским ширпотребом. То есть, подгоняют вагоны с товарами поближе, перегружают их содержимое в машины, перевозят, и забивают ящиками с другой тарой эти склады. Ни клят, ни мят, ни пахоты до седьмого пота, ни ломоты в пояснице до восьмого скручивания. И бабки неиссякаемым потоком. Всего лишь на перекидках. И все равно прячут, занижают количество, любыми путями идут только в обход. Чтобы меньше платить налогов. Отстегивают за это… за подобный обман копейки. Мало того, русские мгновенно переняли опыт натягивания контролирующих органов у армян, грузин, абхазов, азербайджанцев. Куплено все, от сторожа на воротах за бутылку паленого самогона, до налоговых инспекторов, которым увеличили заработную плату в несколько десятков, чуть не в сотни, раз. Мало, понимаешь? Мало. Когда нажрутся, хер их знает. Что за нация такая, вечно голодная. Хорошо еще, чеченцев не здорово приваживаем. Вообще была бы труба.
 Мужчина в гражданском костюме сдержанно улыбался. Он привык чувства хранить при себе, никогда не ввязываясь в полемику, пусть она казалась бы ему откровенным бредом. Вот и сейчас можно было бы с легкостью необыкновенной задать вопрос, мол, а тебе, харя пережравшая, тоже все мало, что хапаешь теми же вагонами, складируешь про запас стогами, да еще пасть разеваешь на все вокруг как голодная акула при нежелательной беременности? Не из белой кости, опять из хамла того же, о котором пустой базар ведешь. Тогда почему тебя раздирает на части, что кто-то тоже от придурочного государства с нацией даунов хочет урвать побольше? А, зависть природно-наследственная покоя не дает. Баснописца Крылова она на тот свет отправила. Не забывай про это, если помнишь про баснописца-то. Про лебедь-рака-щуку, про мартышкины очки и про квартет. Но мужчина продолжал смущенно помаргивать, дожидаясь, когда начальственное лицо выдвинет тот вопрос, по которому попросил остаться. Он работал в злачных местах статистом. Не в прямом смысле этого выражения, а отмечал наиболее выходящие из ряда вон случаи, информируя о них начальство. А то кумекало, какие действия должны последовать дальше. То ли брать кого-то под стражу, то ли приставлять человека для полного выяснения обстоятельств дела.
 - Недавно, да года не прошло, одному армянину дал добро на открытие своего бизнеса, теперь его вотчину с похмелья не обсеришь, - продолжал распинаться перед подчиненным начальник. – Про меня, своего благодетеля, он забыл. Других, из областной администрации, приваживает, прикармливает и подарки дорогие с доставкой на дом оформляет. Ладно, он еще не раз пожалеет о своей опрометчивости. Несколько таких полудиких джигитов строчат послания из Богатяновской Тишины с пожеланием скорейшей встречи не за общим столом. Ну и этому туда дорога.
 Начальник Управления перевел дыхание, нашарил, наконец, перед собой дорогой паркер, который на время его успокоил. Постучав отшлифованной плоскостью с нерусскими буквами по полировке, поднял властные жесткие глаза на мужчину:
 - Что там за шум в последнее время на центральном рынке? Кто чего такого отхватил, что за это стали мочить? Мне доложили, одного валютчика убили, а трое пропали. На ихнего бригадира тоже было совершено покушение.
 Гражданский мужчина обстоятельно выложил все, что знал о покупке царских орденов с медалями и монетами. Добавил, что дело взято на контроль, о продавшем цацки мужике выясняется все возможное: кто он, откуда, где взял. И так далее.
 - Что за цацки? Расскажи толком, - потребовал генерал.
 - Нагрудный знак с портретом Петра Первого и надписью «За храбрость». Золото, драгоценные камни, живописная эмаль. Начало восемнадцатого века, - доложил мужчина. – Приобрел за тысячу долларов известный в нашем городе и за его пределами нумизмат Пулипер.
 - Слышал о таком. Из евреев, как всегда. А вообще, какая цена этому знаку с драгоценными камнями? И сколько их штук всего? Начало восемнадцатого века, это говорит о том, что знак выпущен при Петре Великом?
 - Именно так. Сколько всего знаков, не знает никто. После революции многое вывезено за границу. Цена же этого ордена отличия петровских времен десять тысяч долларов.
 - Ого! И это, как я понимаю, по старому каталогу? – привстал в кресле начальник Управления. Мужчина молча кивнул. – Тогда кто такой мужик? Откуда он его привез?
 - Доставил из области. Проверяем.
 - Из области… Не раскопал ли крестьянин старинный клад Стеньки Разина! Такие награды я ни в Оружейной, ни в Грановитой палатах, ни в Алмазном, ни в других фондах Кремля не видал, - у генерала зрачки вспыхнули алчным блеском. – Что еще сумел продать мужик и кто ценности выкупил? Или товарищ Пулипер на все успел наложить свою лапу?
 - Нет, у Пуливера лишь один нагрудный знак. Приобрел он его у Чоха, скупщика орденов, медалей, монет на самом рынке. Чоху продал Сорока, тот валютчик, который пропал. Но цепочка на нем не заканчивается. Идет разговор, что Сорока тоже выкупил знак у одного валютчика. Может быть, у того самого, убитого накануне. Недели через две позже мужик продал, уже другому валютчику, какую-то старинную звезду со знаком, георгиевские кресты - бант целиком - и медали с монетами. Кольцо или перстень. Скорее всего, с бриллиантом. Эту версию мы тоже отрабатываем.
 - Так-так. Очень интересный расклад, - постучал паркером по столу генерал. Ладонью задумчиво огладил лицо. Затем повернулся к наполовину задернутому шторами окну. – И второй валютчик, как я понимаю, пропал вслед за первым. Не считая убитого. Ты это хочешь сказать?
 - Так точно. Вместе с ними исчез старший группы контролеров при бригадире валютчиков. Говорят, что старшина был в курсе всех дел. Этой ночью по сотовому он позвонил бригадиру, сказал, что находится в каком-то подвале на Кацапстрое – район шестой поликлиники на Ларина и кинотеатра «Аврора» за ней. Его оглушили в подъезде собственного дома металлической трубой и привезли в подвал. Успел доложить, что валютчик Сорока тоже находится в заложниках, только в районе Нахаловки, где Железнодорожная поликлиника и Ленинский райотдел милиции.
 - А сколько примерно стоит та звезда со знаком. И георгиевский бант? Кажется, там четыре креста. Кстати, что за звезда, хоть приблизительно?
 - Толком никто ничего не знает, какая из звезд – Анны, Андрея Первозванного, святой Екатерины или святого Владимира. Каждая из названных имеет цену до десяти и выше тысяч долларов. Не говоря о ценности государственной. Георгиевский бант состоит из четырех крестов, два из которых золотые. Полный бант составляет редкость, естественно, и стоит не меньше звезд. Выкупивший награды валютчик на рынке не появился до сих пор. Гражданин Пулипер о нем или молчит, поняв, что на этих орденах дело не заканчивается, или действительно не в курсе происходящего.
 - Вряд-ли. У него всегда все было схвачено. Эта рыбина никогда не загниет. Ни с головы, ни с хвоста, потому что с рождения гнилая вся.
 - Я такого-же мнения.
 - Ясненько… Если начались интересные расклады, значит, начальник городского Управления тоже информирован обо всей заварухе. Я правильно мыслю?
 - Абсолютно. Начальник рыночной уголовки, когда получил информацию от своего человека из среды валютчиков, в первую очередь сообщил по инстанции. В городском Управлении приняли решение задействовать побывавший в Чечне милицейский спецназ с собаками. Ищут. Результатов пока никаких.
 - А мне об этом ни слова, - задумчиво опустил подбородок вниз генерал. Повертел в руках успокаивающий его бархатный на ощупь паркер. – Хорошо. Продолжай наблюдения. Неплохо бы узнать, из какого района области прикатил в Ростов набитый царскими наградами мужик. Заодно уж поинтересуйся, что за звезду приобрел тот валютчик, который последним выкупал у мужика его ценности. И куда он мог запропаститься.
 - Непременно, товарищ генерал. Я по этому пути любую зацепку беру на заметку с самого начала. Одновременно прощупываю почву о покушении на бригадира валютчиков. Одной ли цепи все звенья, или имеют разные источники..
 - А кто на него мог покушаться? Конкурентов и быть не может – под нашей крышей работает.
 - В том-то и дело, что объявились. В связи с переделом сфер влияния армянская группировка Пархатого с района Нахичеванского рынка выразила свое неудовольствие, - не согласился с генеральскими выводами мужчина. - Они считают своей территорию до конца улицы Советской. Или до начала Большой Садовой. Короче, едва не от Театральной площади.
 - Армяне оборзели вконец. Как там поет Коля Расторгуев про Екатерину Вторую. Что она была не права, когда затеяла торг с американцами по поводу нашей Аляски. Положили волкам палец в рот, его тут-же откусили.
 - Расторгуев поет не об этом, товарищ генерал. При Екатерине Второй Аляску открыли и начали ее разрабатывать. А продал ее, кажется, за семьдесят миллионов долларов Александр Второй в 1867 году. Тот царь, который отменил крепостное право.
 - А я как выразился? Я и говорю, что Катька была неправа, когда влезла на американский континент, - начальник Управления сурово сдвинул брови. – Ладно, это не нашего ума дело, история разберется сама. Кто еще мог покушаться на этого… как его, бригадира валютчиков?
 - Асланбек, лидер чеченской группировки. Я узнал, что его заинтересовали царские награды. Тем более, усыпанные бриллиантами. Ингуши и чеченцы на рынке камешков держат абсолютное первенство. Как и на фальшивых долларах с царскими червонцами.
 - Испеченных из Колымского золота этого года намыва, - то ли недовольно, то ли одобрительно хмыкнул генерал. – А он здесь при чем? Мало имеет со своего бизнеса? Ихнее казино грабит новоиспеченных русских бизнесменов по полной программе, не считая чемоданов с пачками фальшака и продажи оружия нашим же киллерам. Не Россия стала, а сумасшедший дом, который нарочно не придумаешь.
 - Я имел ввиду, что чеченцев интересует все самое лучшее, на чем можно сделать большие деньги. На меньшее они не согласны.
 - А с большим не знают что делать, кроме как воевать, да головы русским парням отрезать. Распустили племена, они и банкуют по законам гор. При Сталине целинные земли в Казахстане вспахивали, за стадами обосранных овец ходили чабанами, глотая поднятую ихними копытами пыль. Вот что натворили демократы недоделанные. И опять горланят, что свободы народам дали мало. Известно, из каких источников выплескивается эта поганая пропаганда. Насаждают гольный космополитизм, забывая, что мир стоит только на первой ступени развития. – генерал возмущенно подергал большим кадыком. Плеснув из бутылки с минеральной водой в высокий стакан, гулко выпил. – В общем, так, подобные вопросы пусть решают представители нашей высшей российской власти, которые давно на поводу у масонских идеологов. А нам надо справляться с проблемами своими. С этого момента ты должен держать меня в курсе всех событий на центральном рынке. Если потребуется эффектиное вмешательство, не стесняйся, звони по прямому проводу. Разговоры о якобы найденном кладе Стеньки Разина или другого атамана-разбойника уже взялись будоражить не только простую общественность. Они фигурируют в кругах правящей местной элиты. Их надо или развенчать, или прекратить. В ближайшее время ты должен выяснить все, связанное с этим делом, досконально. Сроков не назначаю, напомню лишь, что Новый год на носу.
 - Так точно, товарищ генерал, - вскочил со стула мужчина в гражданской одежде.
 - Свободен.
 Когда мужчина вышел в приемную, хозяин кабинета щелкнул кнопкой на пульте внутренней связи. Дождавшись отзыва одного из следователей, попросил того зайти к себе. Затем поднялся из кресла, прошел в задрапированную вьетнамской мозаикой комнату отдыха. Открыв объемистый бар, плеснул в емкую рюмку коньяка. Выпив, постоял немного, дожидаясь, пока расширяющий сосуды напиток горячей волной прокатится по всему телу. Потрогал эфес висевшей на маленьком коврике на стене старинной турецкой шашки с прикрепленным к нему нерусским аляповатым орденом. Но снимать и вытаскивать из ножен длинное лезвие, кованное из булатной стали, как это демонстрировал часто, не стал. Закрыв дверцу бара, снова возвратился в кабинет. На пороге уже возвышался вызванный следователь.
 - Что там у нас есть по Пулиперу? – нашаривая ладонью полюбившийся паркер, спросил у сотрудника с погонами капитана генерал. – Когда в последний раз мы вызывали его к себе? И по какому вопросу?
 - Тревожили мы скупщика ценностей давно. В последний раз по поводу старинной картины, принадлежащей кисти донского художника Горобцова, несколько лет назад украденной из музея Искусств на Пушкинской, - отрапортовал следователь. – Картину мы конфисковали, передали обратно музейным работникам. Самого скупщика отпустили с миром. Потом гражданин Пулипер ушел в подполье, не объявляясь даже на рынке нумизматов в парке Горького. По непроверенным данным от различных источников выезжал в Израиль, посетил Париж, где некоторое время отирался среди художников на холме Монмартр. Это за базиликой Сакре Кёр. Затем в Лондоне присутствовал при распродаже мировых ценностей на аукционе Сотбис. Ничего не приобрел, ничего и не предлагал. Вернулся снова в Россию.
 - Эта информация вся?
 - Так точно. Пока докладывать по Пулиперу больше нечего.
 - Нужно сделать так, чтобы ему самому понадобилось посетить нас. По доброй воле, - начальник Управления постучал паркером по столешнице, окинул тяжелым взглядом полноватую фигуру следователя. – Кроме того, направляясь к нам, он должен прихватить с собой недавно купленный нагрудный знак «За храбрость» с портретом императора Петра.
 - Так точно, товарищ генерал, - подтянул большой живот сотрудник. – Разрешите выполнять?
 - И чтобы потом претензий от него не возникало, что мы дергаем честных граждан по поводу и без повода, - играя стальными нотами в хорошо поставленном театральном баритоне, добавил начальник. – Надеюсь, статьи о его посещении нашего Управления в газетах не появится.
 - Никак нет. Прямо сейчас я предупрежу об этом начальника пресс-службы.

 Глава девятая.

 Развалившись в старом удобном кресле в обставленной старинной мебелью трехкомнатной квартире, Коца неторопливо осваивался в знакомом ему по прошлым посещениям пространстве. Сюда он попал не впервые, но всегда испытывал ощущения неловкости, заставлявшие чувствовать себя скованно. Хозяин гостям и помощникам разрешал лишь то, что дозволял им сам. Ни шага, ни движения лишних. С первого взгляда было видно, что мебель сделана из ценных пород дерева, в основном, из дуба и ореха. На самом верху забитых книгами под заваязку книжных шкафах умещались пестрые узкогорлые вазочки и широкогорлые горшки, статуэтки богов, просто человеческие фигурки, гипсовые и фарфоровые копии зверей. Над шкафами и между ними пространство заполняли многочисленные картины различных художественных школ и направлений. Маски, то ли африканские, то ли эскимосские, странноватые на вид поделки. В самих шкафах рябили открытки с видами старого Ростова, других дореволюционных городов России. Понятно было, что хозяин квартиры не брезговал ничем, хотя основного направления его увлечений выделить было нельзя. И сколько, и какой бы, человек здесь не появлялся, его никогда не покидала мысль, что вокруг настоящий художественный бардак, на котором не стоит задерживать внимание. Но это впечатление было обманчивым. Сам хозяин находился тут-же, устроившись напротив в скрипучем древнем кожаном кресле-качалке. Это был седой лысоватый мужчина под шестьдесят лет с длинными прядями волос, ниспадающими вдоль длинного моисеевского лица. Над резко очерченными большими губами нависал крупный крючковатый нос. Внимательные голубые глаза светились умом. Тем самым, которого у других представителей разных народов,сколько ни вглядывайся, отражалось меньше. Рядом с Коцей, примостившись на невысоком пуфике, молча сопел черноголовый Микки Маус. Они пришли недавно и настоящего разговора с крупным представителем скупщиков ценностей еще не заводили.
 После проведенной с пастухом сделки и последовавших за этим неприятных событий, когда Коце пришлось отметелить шестерок Скирдача, и когда один из них выстрелил в него из пистолета «Макарова», с выходом на работу на рынок он решил повременить.Чувства страха перед бригадиром и его помощниками валютчик не испытывал, как не было опасений за то, что сам Хозяин примет решение его изолировать. Закрыть в ИВС на Богатяновке до особого своего распряжения. Так он поступал не раз с непослушными валютчиками, в том числе с правой рукой – Лехой Слонком. Не верил и в то, что ментовские жополизы начнут ему мстить. Слишком мелкие рыбешки даже в среде отморозков, чтобы не задуматься об ответной мести с его стороны. А вес, авторитет, в среде менял, вообще на центральном рынке, он заиметь успел. Даже менты не проходили мимо, чтобы не пожать ему руки. В тот вечер они с греческим евреем Маусом заперлись в ларьке Каталы,затемнили окна, включили свет и во всех подробностях расмотрели приобретенное у мужика богатство. После чего и Катала, и его друг Маус в один голос посоветовали Коце побыстрее сваливать с базара. Мало того, предупредили, что квартиру на время придется поменять. Если подсматривавший в театральный бинокль шестерка Скирдача расписал сделку во всех красках, то вряд ли кто из дельцов, хоть из своих доморощенных дятлов, хоть из ментовских попугайских рядов, останется теперь к сокровищам пастуха равнодушным. Так он и сделал, предварительно договорившись о встрече и дальнейших действиях с Микки Маусом. Тот обещал обо всем просветить известного в городе скупщика ценностей Пулипера и попросить у него аудиенции, чтобы наметить дальнейший план действий. Ночь пришлось провести у бывшей своей любовницы, живущей совершенно на другом конце города, для чего нанял частника и гонял его до тех пор, пока не осознал, что любая слежка и сама не выберется на свет божий без чьей либо помощи. Ближе к обеду, когда у работяг начинает урчать в животах, у проспавшихся алкашей возникает непреодолимая тяга к опохмелке, а у артистов и деловых людей вспыхивает желание немного потрудиться и на себя, Коца приехал в центр города. Вместе с Маусом, петляя как зайцы, они пришли на престижной Пушкинской улице в этот сталинский дом с толстыми стенами, с потолками в квартирах по четыре метра, с кухнями минимум по десять. С обязательным дубовым паркетом на непрогинающихся полах. Со множеством других удобств в отличие от торопливо слепленных, холодных что зимой, что летом, хрущевок с брежневками. Прежде чем войти в арочный длинный тоннель, ведущий во двор здания, валютчик в который раз обернулся назад. И в очередной момент заметил,как шастнула за дерево неуклюжая в зимней одежке незнакомая фигура. Подумал, если бы он пробирался один, никакой сволочью и близко бы не пахло. А с еврейским греком, этим пархатым размазней, только грибы летом на крутой полянке собирать. Пришлось успокоить себя мыслью, что к хозяину непрошенные следопыты ломиться не станут. Да и саму квартиру в сложном лабиринте бесконечных переходов внутри дома с несколькими подъездами на обе стороны угадать будет нелегко, если не знать заранее, к кому направились гости. Не теряя ни минуты, они пролетели несколько лестничных маршей, затаили дыхание на переходной площадке, готовые выскочить на улицу с противоположного бока. Внизу было тихо. Микки не воспользовался электрическим звонком, а постучал в крепкую высокую дверь особым образом. И все равно, находиться на бетонной площадке им пришлось довольно долго, пока с той стороны не раздались нужные им звуки. На пороге вырос худой мужчина в возрасте. Прищурившись на посетителей почти детскими ярко-голубыми глазами, молча отступил в сторону, пропуская в широкий полутемный коридор.
 - Ну, что-же, давайте посмотрим, что у вас там такого интересного, - после нескольких ничего не значащих фраз вначале встречи, предложил хозяин квартиры. Коца подумал, что обо всем, и о раритетах тоже, скупщика успел предупредить или по телефону, или в частной беседе, Микки Маус. На всякий случай, потому что кого-либо к себе в дом такие люди вряд ли пускают. А Коца принадлежал к клиентам непостоянным. – Не стесняйтесь, здесь все свои.
 Скупо улыбнувшись, валютчик помог хозяину установить низкий столик на колесиках посередине, между креслами. Потом неторопливо вытащил из внутреннего кармана плоское и толстое портмоне со множеством отделений. Раскрыв его, положил на заранее приготовленную, брошенную на инкрустированную деревянной цветной мозаикой полированную поверхность столика, шерстяную материю. Скупщик включил переносную настольную лампу, примостил ее на краю, направив жестяной плафон на центр. Протянув руку, снял с книжной полки несколько, тоже заранее выбранных, справочников по монетам, орденам, медалям и прочим наградам со времен египетских фараонов и до наших дней. Уложил книги на коленях. Сначала Коца осторожно поддел за позолоченную корону сверху креста с коническими к середине сторонами орден Виртути Милитари. Сразу за ним подцепил за жесткую муаровую материю скрепленный воедино георгиевский бант. Кресты отозвались малиновыми звонами. Затем вытащил похожий на гитлеровский железный крест, покрытый живописной эмалью, знак ордена святой Анны с покрытыми золотом скрещенными мечами. И только после всего с уважением потянул за один из ребристых лучей восьмиконечную звезду самого ордена святой Анны. В электрическом свете настольной лампы ордена вспыхнули, брызнули в разные стороны разноцветными фонтанами огней, заставили воздух над ними воплотиться в радугу. Но узкое лицо еврея в годах не дрогнуло ни одной черточкой. Лишь восточные глаза поголубели еще больше, выдавая внутренне напряжение.
 Закрыв портмоне, валютчик запихнул его снова во внутренний карман пиджака под теплым пальто, решив, что хвалиться всем за один присест не годится. Сперва нужно узнать цену раритетам. Если она окажется ниже предполагаемого уровня, дальнейшего разговора продолжать не стоит. Тогда останется одно – подняться и уйти. Конечно, делать этого не желательно по многим причинам. Одна из них в том, что теперь он оказался глубоко на крючке. Как говорится, шаг влево, шаг вправо – считается побег. Но справедливее затарить в каком укромном месте, чтобы по приходе лучших времен воспользоваться по полной программе. Или чтобы вообще не достались никому, чем кормить армию алчных доброхотов. После созерцания в течение некоторого времени лежащих на шерстяной материи сокровищ, Пулипер, наконец, сухими пальцами поднял знак ордена святой Анны, поднес поближе к глазам. Живописная эмаль заиграла красочными тенями, словно ее нанесли только что.
 - Умели делать в старину, - не сдержал волнения пожилой скупщик. – Глянешь на современный орден хоть Красной Звезды за афганскую кампанию, и никакого интереса не испытываешь. Эмаль блеклая, фигура солдата в центре до сих пор с винтовкой. Словно вместо русского воина - защитника отечества, врезали памятник французским баррикадникам времен какого-нибудь Робеспьера. Или Мюрата. А вот этот не орден, всего лишь знак на правую сторону мундира, говорящий, что сама звезда еще краше. А как радует глаз, как завлекает что формой, что красками. Поэтому в те далекие эпохи женщины от военных были без ума. Представительно, не правда ли, друзья мои?
Коца с сомнением качнул головой, но доказывать, что каждому овощу свой срок, не стал. Кто бы носил сейчас эти нескладные, огромные по размерам, знаки отличия, когда каждая складка на солдатской униформе на счету. За одну запихиваешь заначку на всякий пожарный, за другую сигареты со спичками, за третью добытый в бою иностранного производства штык-нож. И так далее, вплоть до писем от любимой девушки. В боевых условиях своей тумбочки при кровати не имеется, как и самой кровати. Все свое приходится носить с собой. Закинув ногу за ногу, он с интересом стал наблюдать за тем, как прожженный коллекционер выдергивает с шерстянки царские награды по одной, долго обнюхивает их со всех сторон. Затем кладет на место, выбирает нужную книгу и начинает листать страницы. Уткнувшись в описание, водит по строчкам долгим носом, не переставая ворчать что-то про себя. Сверившись с нарисованными от руки листочками, служащими как бы закладками, принимается оглаживать близорукими глазами новую цацку, одновременно лаская ее пальцами Наконец, Пулипер отложил очередную книгу, откинулся на спинку кресла-качалки. Надолго задумался, скрестив пальцы на животе. За все время не сказавший ни слова Микки Маус продолжал молча сопеть рядом с Коцей. Валютчик тоже притих в ожидании окончательного решения, от которого зависело очень многое. Например, стоило ли им с Маусом делать засаду в далеком заброшенном хуторе у единственного уцелевшего дома из крепких дубовых бревен. Все могло оказаться обычной туфтой, то есть, ордена со звездами представились бы вдруг как те царские червонцы, отштампованные в пахнущих овечьим кизяком ингушских аулах.
- Молодой человек, так вы говорите, что эти награды привез какой-то мужчина с периферии? – обратился к валютчику Пулипер. И тут-же развернулся к Маусу. – И вы успели проводить его на своей машине почти до Усть-Донецка?
- Да. Недоезжая километров двух до городка, мужик вышел из автобуса и направился в степь по правой стороне от дороги, если ехать из Ростова, - подтвердил Маус. – Мы не могли долго стоять на одном месте, чтобы не привлекать внимания ни того пастуха, ни следящего за ним человека от Слонка, бригадира валютчиков. Переждав некоторое время, развернули машину и отправились в обратный путь. Но место, откуда пошел мужик, мы запомнили.
- Так-та-ак, - протянул скупщик ценностей. Огладил безбородое моложавое лицо. – Вот что я вам скажу, молодые люди... Подождите, я посмотрю, лежит ли телефонная трубка на аппарате. Мне кажется, что мою квартиру давно прослушивают.
Поднявшись, он прошел в другую комнату. Затем вернулся, заглянул в прихожую, где тоже на стене висела китайская трубка. И снова опустился в кресло-качалку, сложил руки на животе.
- Эти ценности подлинные. Стоят они даже по нынешним меркам очень дорого, - окинув внимательным взглядом обоих менял, негромко заявил Пулипер. – Если учесть их редкость и единичность исполнения, то можете себе представить, что оказалось у вас в руках.
- А какую цену они имеют на самом деле? – с напряжением в голосе спросил Коца.
В голове у него мгновенно пронеслись все давнишние мечты, с которыми связывал свою будущую жизнь. Вырваться, вывернуться во что бы то ни стало из этой вечно бедной, пьяной и хамской страны,изломавшей, самим рабским молчанием помогавшей изуродовать миллионы судеб своих соотечественников. Перемоловшей не единожды самое себя как те снопы сена в комбайновских молотилках. И вывода из кромешного ада, в котором побывала, все равно не сделавшей. Сейчас все зависело от решения пожилого еврея. Если он надумает выложить правду, тогда следует пойти на все,чтобы докопаться до настоящих сокровищ, наверняка разнюханных и охраняемых как зеницу ока первобытным патухом. Главное, добраться до того отшиба и начать.А дело само потом покажет.
- Ты интересуешься, какую цену они имеют?- переспросил Пулипер. – Я могу дать тебе каталоги и ты сам посмотришь, во сколько оценена каждая из принесенных тобой вещей. Естественно, в долларах, потому что эта международная валюта с некоторых пор стала конвертируемой и для нас. В отличие от родного рубля,который на должную высоту поднимут разве что наши немеряные запасы нефти, газа, леса, черных и цветных металлов. Приплюсуй сюда сотни тонн, не только Колымского, золота, миллионы каратов необработанных алмазов. Мы продаем их за рубеж мешками в первозданном состоянии. Если бы купили необходимое оборудование и занялись бы доведением камней до ума сами, то на одной только обработке, уверяю вас, молодые люди, Россия смогла бы воздвигнуть сотни американских небоскребов и облагородить – обустроить свои нищие города с сельскими дорогами. При условии, что распоряжаться этими богатствами будем с умом.
- Я вам верю на слово. Но имел я ввиду не каталожные расклады, а действительную ценность, - поправился валютчик. – Сколько, например, отстегнули бы в Москве, если предложить тамошним коллеционерам. Не говорю уже про измочаленную русским матом заграницу.
- Ты еще Сотбис упомяни, - усмехнулся за спиной Коцы Микки Маус.
- Почему бы и нет? Представится возможность добраться туда, я без стеснения предложил бы тамошним миллиардерам русские раритеты. Целее будут, понимаешь?
- Понимаю, - буркнул еврейский грек, не горя желанием ввязываться в полемику.
- Не стоит спорить, я попробую все разложить по полочкам, - миролюбиво остановил обоих скупщик ценностей. – Если взять для начала, к примеру, орден Виртути Милитари, то он по каталогу стоит копейки. Красная цена этой награде шестьдесят баксов. Умножаем на три тысячи рублей с небольшими копейками, получаем сто восемьдесят тысяч рублей. Ну, двести тысяч. Надеюсь, молодой человек такую цену этому мужику не выложил?
Пулипер с интересом посмотрел на валютчика.Коца почувствовал, что пожилой еврей проверяет его на вшивость. Значит, следует ожидать предложений более серьезных. Он не раз имел дела с представителями этой нации и успел понять, если показать им, что ты не дурнее паровоза, они начнут относиться к тебе почти как к равному. Пожав плечами, он отрицательно качнул головой.
- Ну, вот. Уже какой-никакой навар есть. Я имею ввиду, что время и деньги потрачены не зря, и не впустую. Коснемся другой стороны медали. Учтем, что таких орденов раз - два и обчелся. Вдруг начинает выясняться, что серьезный покупатель уже не обращает внимания на то, из чего сделан знак отличия. Мы с вами знаем, что отлили его из обыкновенной бронзы, вызолотили и покрыли черной с зеленой эмалью. А смотрит коллекционер в первую очередь на состояние раритета, на его количество на мировом рынке. И тут мы садимся на любимого конька, потому что орден Виртути Милитари на специальных аукционах,на тех же антикварных рынках, не так уж часто предлагают. То есть, я хотел сказать, что цена зависит от спроса. Выходит, запросить за него не западло в несколько раз дороже.
- С учетом того, что удастся нарваться на истинного собирателя в этом направлении, - докончил длинные поучения Коца. – А у нас с богатыми любителями царских звезд как раз напряженка.
- Ищите, - усмехнулся Пулипер. – Вам и карты в руки.
- Поэтому мы к вам и пришли, - развел руками валютчик. – Мы просим оценить каждую вещь в отдельности, а потом сложить и вывести окончательную сумму, за которую вы смогли бы выкупить. Не оставаясь в накладе сами.
- Согласен. Итак, начнем с цены каталожной, а потом перейдем к реальной, хотя и говорят, что делить шкуру неубитого медведя не стоит, - пожилой еврей взял в руки наиболее полный каталог, пролистал страницы. – По этому каталогу звезда и знак ордена святой Анны за военные заслуги оценивается в три тысячи долларов. Или в миллион нынешних рублей. Дальше, полный георгиевский бант всех четырех степеней, из которых первая и вторая степень из чистого золота, а третья и четвертая из серебра, в триста пять долларов, плюс сохранность – всего триста пятьдесят баксов. Орден Виртути Милитари, как мы уже говорили, шестьдесят баксов. Итого три тысячи четыреста десять баксов.
- За сколько вы сможете выкупить все? – подался вперед Коца.
- Не буду томить, - погладил пальцами морщинистый лоб Пулипер. – С учетом того, что мне самому хочется кушать, что с орденами придется повозиться, что это дело не совсем простое, я имею возможность сразу отстегнуть четыре тысячи двести долларов. Можете считать это задатком, молодой человек. Вы в курсе наших правил, если я выйду на серьезного покупателя, то с меня будет причитаться еще часть суммы сверху этой.
- Выкладывайте, - понимая, что самому с пристройкой орденов никогда не справиться, и не только по причине неумения находить нужную клиентуру, но и по неспособности выбить из покупателя нужную сумму, согласился Коца. Осознавая, что торопится, что признание в несостоятельности – лишний козырь в руках противника, мягко напомнил. – Я сейчас на полных бобах. На рынке работать совершенно не на чем.
Понимающе усмехнувшись, пожилой еврей опустил стопку каталогов на пол, неторопливо свернул шерстяной кусок материи с разложенными на нем орденами в несколько раз. После чего поднялся с кресла-качалки и ушел в другую комнату. За спиной валютчика зашевелился притихший на время сделки Микки Маус.
- По моему, получилось неплохо, - подал он гундосый, как бы с французским прононсом, голос. – Из известных нам скупщиков никто такой цены не отвалил бы.
- Половины не получили бы, - повернулся к нему Коца. – Но мы имели полное право не торопиться, тогда навар мог бы превзойти все наши ожидания.
- Он и так перевалил за самую высокую планку.
- Но это не главное. Сейчас я буду с деньгами, крутиться на чем будет. А дальше? – валютчик поймал черные зрачки греческого еврея. – Кажется, сюда мы пришли не за тем, чтобы сплавить хапнутые за копейки царские цацки подороже.
- И за этим тоже. Сам сказал, что на полных бобах, - подковырнул Маус. Посерьезнел. – Вот выйдет к нам хозяин квартиры, начнем настоящий разговор. Перстень с монетами предлагать ему не будешь?
- Сначала надо получить валюту за одно, потом браться за второе. Посмотрим.
Раздвинув стучащие бамбуковые шторы, в комнату вошел скупщик ценностей. Умостившись в любимой позе в кресле-качалке, на минуту как бы замер, словно осмысливая предстоящие действия. Затем быстро просунул руку за пазуху, вытащил оттуда пачку долларов нового образца. Смочив пальцы слюной, медленно взялся отсчитывать их, шершаво цепких, на полированную поверхность стола. Коца с интересом рассматривал купюры достоинством в «хундред долларс» в непривычном исполнении. Во первых, портрет президента Франклина был намного больше прежнего. Во вторых, само оформление показалось проще, качества несомненно лучшего. В такие баксы он поверил сразу, с ними не проблема хоть на край света.
- Проверьте, - придвинул невысокую горку банкнот к валютчику Пулипер. – Деньги любят счет.
- Деньги любят деньги, - схохмил Коца, подбирая пачку со столешницы. – И чем их больше, тем спокойнее себя чувствуешь в этом ненадежном мире.
- Именно так, - не отрывая взгляда от ловких рук менялы, согласился пожилой еврей. – К сожалению, есть странная максима, утверждающая обратное. Она звучит примерно так: У дурака одна дорога – намолачивать бабки. Купить можно все, но под каждым купленным будет стоять фамилия чужая. Не знаю, как отнесетесь к подобному изречению вы.
- Почему странная, - пересчитав купюры, Коца сложил их во внутренний карман пальто. – Эта максима ясно показывает, что мир состоит из противоречий. Кому-то временные ценности сейчас, сразу и на этом свете, а кому-то вечные блага после жизни, за чертой смерти и на свете том. Все закономерно. Например, мне, вам и Маусу бабки нужны сейчас, поэтому мы здесь и собрались.
- Абсолютно так, - снова кивнул головой в знак согласия Пулипер. – Человек слаб, различные земные блага его соблазняют. А есть ли жизнь на Марсе, то бишь, на том свете, или нет ее, пока никто ничего доказать не смог. Поэтому, не стоит отказываться от того, чем удобно воспользоваться сию минуту. Вы правы, для этого мы здесь и собрались. Давайте обмоем эту сделку, чтобы она не оказалась последней.
Хозяин квартиры протянул руку за спинку кресла-качалки, вытащил оттуда темно-матовую пузатую бутылку настоящего французского «Наполеона» с фигуркой императора вместо пробки. Обратился к Микки Маусу:
- Я попрошу тебя достать три рюмки вон из того шкафа. Только возьми не на длинных ножках, а низенькие, широкие. Из них коньяк пьется лучше и кажется вкуснее.
- Простите, уважаемый Аркадий Борисович, я решил предложить вам еще кое-что, - надумал, наконец, валютчик. У него мелькнула мысль, что лучше сдать все сейчас, чтобы потом не привлекать к себе внимание выискиванием нужных клиентов лишний раз. – По случаю я выкупил несколько монет и перстень с бриллиантом каратов на пять. Вы посмотрите?
- Конечно. С удовольствием, - отставляя «Наполеон» в сторону, немедленно подобрался пожилой еврей. Появившийся из бокового кармана новый кусок темной шерстяной материи тут-же покрыл бликующую полировку стола. – Что вы там еще припрятали?
Снова вытащив лопатистое портмоне, Коца разложил его на материи, принялся выдергивать из многочисленных отделов раритеты по одному, раскладывая так, чтобы можно было начать с малого, а закончить значительным. Таким образом, перстень оказался на последнем месте. Хозяин квартиры вынул из внутреннего кармана пиджака многократную компактную линзу, вправленную в складной отшлифованный деревянный держатель. Мельком глянув на перстень, нагнулся над столом, по очереди взялся вертеть в руках монеты. Когда с ними было покончено, снова полистал один из каталогов на полу, словно нарочно не поставленных на место в книжном шкафу. У валютчика машинально возникло подозрение, что Пулипер информирован о его сокровищах от и до. Впрочем, это естественно. Чтобы один жид да не предупредил жида другого, такого в природе не бывает. Меж тем, Пулипер надолго задумался над основательно пожеванной страницей с невзрачными фотографиями и цифрами под ними.
- Не могу найти слов. Монеты подобраны будто специально, - наконец, подал он голос с высокими нотами в нем.
- В каком смысле? – довольно ухмыльнулся Коца.
- В самом настоящем. Ну, семь с половиной и пятнадцать рублей не так уж редки, хотя надо признать, что состояние монет идеальное. Цена за обе двести пятьдесят баксов. А вот червонец одна тысяча семьсот пятьдесят седьмого года, Санкт-Петербургской чеканки, без головы императрицы Елизаветы Петровны, тянет на две тысячи долларов. Потому что редкость исключительная. Так-же пятерка времен коронации и первого года власти Николая Второго. Она тоже стоит не меньше тысячи. Если брать по потолку, на монетах получается три тысячи двести пятьдесят гринов. Довольно приличная сумма, уважаемые.
В комнате на некоторое время зависла тишина. Каждый из присутствующих пытался разгадать тайну возникновения попавших им в руки сокровищ. Все указывало на то, что продавший их мужик с периферии действительно наткнулся на старинный казачий клад. Ко всему валютчика не покидала догадка, что неспроста хозяин квартиры так откровенен. Как пить дать, он рассчитыват на большее. Значит, поездка по промороженному насквозь шоссе за автобусом пастуха обязательно будет иметь продолжение. Теперь надо быть готовым ко всему. Меж тем, Пулипер взял в руки перстень, с особой тщательностью начал его обследовать. По бокам хищно сверкнули рубиновые глаза размахнувших крылья двуглавых орлов. В мощных лапах засветились красным огнем символы императорской власти. Изумруды по полкарата заиграли холодными зелеными искрами вокруг крупного бриллианта. А когда хозяин квартиры подставил сокровище лучу света от окна, помещение заполнилось множеством синеватых льдистых снежинок, замельтешивших в воздухе как в призрачном вальсе. От изумления Коца провел ладонью по лицу. Оказывается, прав был пастух, когда рассказывал про утренние сияния на сочных лугах. За спиной негромко покряхтывал еврейский грек, по прежнему принимавший участие в развитии событий как посторонний наблюдатель. Наверное, те цацки, перед этими выкупленные им у валютчика, он постарался запрятать поглубже в многочисленных щелях убогого своего жилища, не желая делиться ни с кем. Коца успел за них получить, на те деньги раскрутиться еще круче. Ну что же, время покажет, можно ли иметь дело с находящимися в одной комнате с ним мужчинами. Отняв ладони от глаз, он с пристальным вниманием стал следить за Пулипером, пытаясь по выражению лица понять, что от него нужно ждать. Но глубокие морщины пожилого еврея превратились в каменные расщелины. Что из них могло вылезти – змея или стебель со скромным цветком эдельвейса, разобрать было невозможно.
- Камень хорош. Чистой воды, - нарушил молчание скупщик ценностей. – У многих старинных бриллиантов от громадного внутреннего напряжения в середине появляется тончайшая паутинка, часто опускающая драгоценный камень к подножию вершины горы с кимберлитовой трубкой, в которой он был добыт. Или мельчайшие сколы, выщербины. Этот обработанный алмаз словно взяли из рук огранщика только сейчас. К тому же, перстень именной. Вы его не рассматривали?
Собеседник повернулся лицом к валютчику, прищурил ярко-голубые глаза, в которых не отражалось ничего, кроме восхищенного любопытства.
- Некогда было. Пришлось помотаться по городу, чтобы замести следы, - буркнул Коца. – На первом перстне, который я продал Маусу, стояли две буквы «Е» и «В». То ли Екатерина Великая, то ли атаман Евлампий Воронцов. Был на Дону такой.
- На этом сокровище стоят те же две буквы, - Пулипер как бы пропустил мимо ушей сообщение о сделке Коцы с греческим евреем. – Перестень действительно принадлежал атаману Всевеликого Войска Донского Евлампию Вороноцову. Атамана им наградили или императорские особы, скорее всего, сам государь, или по высочайшему повелению Воронцов был возведен в дворянский титул и заимел право ставить клеймо на свою собственность. Не путать клеймо с фамильным гербом.
- Не говорит ли это о том, что мужик с заброшенного хутора раскопал атаманский клад?- предположил влютчик. – Все выкупленные у него вещи как бы не случайные, что-ли.
- Все может быть, - уклончиво проворчал пожилой еврей. – Все-таки надо было попытаться разузнать о купленном поподробнее. Тогда легче пролегла бы дорога к казачьим сокровищам.
- Простите, но пастуху место в строю павликов морозовых и александров матросовых с зоями космодемьянскими. Бесполезно о чем-либо выпытывать. Как говаривал Маяковский, гвозди бы делать из этих людей. Крепче бы не было в мире гвоздей.
- Понятно, - с сарказмом ухмыльнулся пожилой еврей. За спиной Коцы насмешливо хмыкнул Микки Маус. – Я беру и монеты, и перстень. Монеты, как объявил, бриллиант из расчета двадцать баксов за десятку. Дороже никто не даст. Считать, надеюсь, не разучились?
- На том стоим, - утвердительно наклонил голову валютчик.
Пулипер снова аккуратно свернул отрез шерстяной материи в несколько раз, зашел за вьетнамские бамбуковые шторы. Наверное, их приспособили специально, чтобы никто не сумел незаметно подобраться к хозяину, когда тот начнет колдовать над потайными схронами. Вышел он быстро, так же споро рассчитался. Как только стол освободился от купюр, накинул небольшую скатерку, поставил на нее бутылку коньяка, рюмки. Все трое не курили, поэтому пожилой еврей на закуску предложил, скорее всего, тоже заранее приготовленную, тарелку с конфетами. Молча выпили, посидели в ожидании приятной теплой волны по всему телу. Она не заставила себя ждать, потому что коньяк оказался подлинным. Повторили почти сразу. Безо всяких переходов взялись за обсуждение основного вопроса, словно сговорились давно и без противоречий. Остановились на обустройстве засады у дома пастуха за день до предполагаемого его очередного приезда в Ростов. Отправиться туда должны были Коца и Маус. Друг Мауса, шофер, обязан был в автомобиле дожидаться конца операции или на обочине шоссе из Ростова, или, если позволит дорога на хутор, недалеко от дома мужика. Перечислили все,что необходимо взять с собой. Тулупы, валенки, меховые рукавицы, адидасовскую сумку, термоса с горячим кофе, бутерброды. Пару бутылок коньяка для согрева. Табак для отбивания нюха у собак, если таковые окажутся и возьмут след. Когда встал вопрос о людях из конкурирующей группировки, Коца к необходимым предметам без обиняков причислил приобретенный в начале перестройки немецкий «вальтер» с запасным магазином и привезенный из горячей точки АКС в десантном исполнении с парой рожков. Дело серьезное, не допускающее метаний из стороны в сторону. Еврейский грек лишь поморщился, отказавшись брать с собой пусть столовый нож. Все равно. Больше молчавший, хозяин квартиры подвел под планом окончательную черту:
- Повторяю, я беру на себя обязанности спрятать ценности, если таковые окажутся. И быструю их реализацию. В обоих случаях сохранность, безопасность и честность своих действий гарантирую.
- Согласен, - похлопав себя по внутреннему карману с полученными пачками денег, не стал спорить Коца. Заявление Пулипера играло на конечный результат. Как известно, он – венец всему делу. За спиной молча кивнул головой Микки Маус. – А теперь попрошу у вас совета. Что мне делать, выходить на рынок и работать по прежнему, или до начала операции не выказывать носа из какой-нибудь норы? По всему видно, что каша заварилась крутая.
- Круче не бывает, - раздумчиво пощипав подбородок, не стал спорить хозяин квартиры. – Знаешь что, я посоветовал бы тебе выйти и занять свое место. Во первых, люди Слонка уже в курсе всех событий. Они успели и проследить за мужиком. Во вторых, подключилась еще одна банда. Или банды. Валютчика убрали по одной причине, тот не смог толково объяснить, у кого выкупил раритет. Или заартачился. А Чоха, которому ценность попала в руки, не тронули. Значит, интересует их только мужик и место самого клада. Так-же поступи и ты.Мол, приобрел странные погремушки у деревенского пастуха. Успел перепродать. Что к чему - мне по фигу. Откуда пастух? Да наплевать. Мол, вы тоже можете что-то предложить, не называя домашнего адреса и не указывая места, где спрятали ключи от сейфа с мешком баксов. То есть, сыграть под дурачка.
- Опасный ход... Хорошо, а если я спрячусь? – пристально посмотрел Коца на Пулипера.
- Тогда тебя не оставят в покое до тех пор, пока не найдут. Ни свои, ни чужие. Когда-нибудь объявляться придется все равно. Вот в чем дело. Держать перед бандитами ответ тоже. Даже если с кладом ничего не получится.
- Вы правы, - потер ладонями виски валютчик. – Теперь отморозки на меня глаз положили. Если никакого клада не откопаем, будет вдвойне обидно оказаться в положении заложника. Уж лучше сразу ответить на все интересующие их вопросы.
- Я бы рассуждал именно так, - сплел пальцы скупщик. Посмотрел на собеседников. - А теперь не грех выпить и по третьей стопке.
Когда начали расходиться, пожилой еврей подошел к задернутому занавеской окну, отвернул край. Немного постояв, почмокал полными красными губами, походил по комнате взад-вперед.
- Что-нибудь случилось? – обернулся к нему валютчик. – Когда мы шли сюда, мне показалось, что за нами следят. Мужчина в мешковатом зимнем пальто.
- Именно такой торчит сейчас напротив нашего дома и ждет вашего выхода, - задорно хохотнул Пулипер. – Я видел, как вы шли по Пушкинской, волоча за собой пушистый хвост. Но не стал заострять на этом внимание, потому что за собой слежку я усек давно. Но этот хвост притащили вы, молодые люди. Мой, наверное, на время отпал. Давайте сделаем так.
Накинув на себя поверх пиджака короткое старенькое полупальто, хозяин квартиры прошел к двери. Выглянув в глазок, открыл врезной замок. Когда все вышли, защелкнул тяжелую створку на ключ, торопливо засеменил по коридору в противоположный подъезду конец здания. Там находился черный выход. Спустившись вниз, он через щель еще раз осмотрел кусок улицы Пушкина перед домом. Теперь по всему неопытный хвост остался позади. Дождавшись, когда рядом с подъездом поравняется группа горожан, пропустил мимо себя посетителей. И сразу заторопился назад. Коца с Микки Маусом смешались с проходившими. На перекрестке они поспешили каждый своей дорогой. Новый год должен был наступить через четырнадцать дней, в субботу. До назначенной встречи оставалось ровно одиннадцать суток.
 Глава десятая.

С трудом запрятав мобильник под кучу мусора сбоку, Скирдач снова заложил руки за спину, принял неловкое положение и закрыл глаза. В другом углу еще сильнее заворочался, залопотал неизвестный заложник. Или обычный бомж. В подвале было очень холодно и сухо. Наверное, трубы отопления проходили сразу вдоль стен в квартирах. Помещение представлялось просторным, разделенным на бетонные секции, как под новыми домами. Скорее всего, в эпоху Хрущева под этой двухэтажкой находилось бомбоубежище на случай атомной войны. Поэтому приспособили его под все автономное. В том числе под компактные обогреватели с вырытыми и забетонированными двумя колодцами для холодной воды. Когда Скирдача волокли сюда, он не уставал вертеть шеей по сторонам, чтобы зацепиться хоть за соломинку, не дав возможности надежде на освобождение умереть до срока. В тот момент в одном из помещений горел свет. Сейчас он был отключен. Из другой секции долго никто не показывался. Наконец, шаги по присыпанному мусором бетонному полу раздались громче. По крупным блокам заметался узкий луч карманного фонарика. Расплылся на длинной фигуре Скирдача. Тот затаил дыхание.
- Отдыхает, - послышался уверенный голос с кавказским акцентом.
- А что ему еще остается делать, - ответил с неприятными нотами русский говорок, скорее, молодого подлеца, которых из-за неспешной перестройки развелось больше требуемого. Парни именно с такими голосами были способны на все. Скирдач невольно подобрал под себя ноги. – Теперь у него времени столько, сколько отпустит его он сам себе.
- У его коллеги одинаково, - хмыкнул кавказец. – Но к тому мы спешить не будем. Начнем с этого, который должен знать больше.
- Можно приняться и за того. Нам какая разница.
- Нельзя. Я говорил Асланбеку. Он приказал того пока не трогать. Пусть поспевает.
В этот момент в другом углу опять заворочался неизвестный. Несколько раз он громко вскрикнул. Луч от карманного фонарика моментально пришел в движение. Воспользовавшись тем, что вновь провалился во тьму, Скирдач повернул голову, открыл глаза. В белом снопе корчилась горбатая куча тряпья. Словно в угол набросали хлама из отслужившей срок одежды, а он ожил оставшейся в нем душой.
- Бомж? – настороженно спросил кавказец.
- Кто его... Вроде, пацан. Может, какой наркоша забился издыхать, - хмыкнул русский. – Сейчас проверим.
Включив второй фонарик, он продвинулся к тряпью. Постояв немного над кучей, ковырнул ее носком сапога. Хлам издал протяжный стон, резко дернулся.
- Это баба, изуродованная до потери пульса, - присмотрелся русский. – Вся черная, наверное, бомжиха. Или уличная шмара. Провинилась в чем, тут ее и опустили.
- Что будем делать? – смачно сплюнул кавказец. – Здесь оставлять нельзя. Она помешает нам проводить работу.
- А что ты сделаешь! Ей кранты. По моему, руки с ногами вывернуты. Слушай, не подружка ли это Мусы? Помнишь, неделю назад он от нее избавился.
- И оставил под домом, в котором снимал квартиру? Вряд-ли Муса мог так поступить.
- Похожая скотинка, - русский снова ударил ногой по тряпью. Куча не отозвалась. Или уже ничего не чувствовала, откликаясь только на внутреннюю боль, или задохнулась от удара. – А запах, я тебе скажу. В канавах с гниющими трупами будет поприятней.
На некоторое время наступила тишина, нарушаемая лишь частыми сплевываниями русского, да невнятными погыкиваниями кавказца. Целенаправленный луч фонарика в руках последнего продолжал обследовать рванье.
- Короче, с ней нужно что-то делать. Давай, выволакивай пока за стену. Потом решим.
- Я говорю тебе, что ей кранты. Как браться, когда уже протухла. Тогда лучше заложника перевести на другую сторону.
- Заложник останется здесь. Ему удобнее в этой секции, - с твердостью в голосе не согласился кавказец. – Бери за одежду и волоки. Не стесняйся.
Чертыхнувшись, русский влез в рукавицы,зацепил за что-то хлам, легко поволок его по бетонному полу. Стоя на прежнем пятачке, кавказец подсвечивал дорогу до тех пор, пока возчик не завернул за положенные друг на друга массивные блоки. Затем снова направил свет на Скирдача. Помощник бригадира зажмурил веки. В голове у него роились тысячи мыслей, но настырнее всего выпирала та, от которой от затылка до кончиков пальцев на ногах продирал ядреный мороз. Если два отморозка решили избавиться даже от полумертвой женщины, то ждать больше милости ни от кого не следовало. Значит, пришел конец и ему, Скирдачу, потомственному казаку, верой и правдой, как его отцы и деды, служившему старшему над собой. Видно, не придет то время, когда так-же начнут выкладываться перед ним самим. Кавказец, между тем, перемялся на месте с ноги на ногу, не решаясь подходить ближе и не сдергивая луча с притихшего тела. В это время за блоками раздался глухой стук, тут-же переросший в короткий пронзительный возглас. Его прервали последовавшие один за другим два тупых удара. Луч от фонарика дернулся было к проходу, и снова замер на присвеченной точке. Через пару минут послышались неторопливые вразвалку шаги.
- Что ты с ней сделал? – обернулся назад кавказец.
- Зачем нам лишний свидетель. Сам сказал, что с ней надо что-то делать, - как-то беспечно хохотнул русский. – Не бери в голову, она все равно издыхала. Ничего не чувствовала.
- Эта женщина вскрикнула.
- Так, испуг у человека возникает сам собой. Его ничем не сдержишь. Тем более, бабий.
- Знаю. Страх и испуг внутри себя удержать трудно.
- С какого хрена тогда спрашиваешь. Ты воевал. И я воевал. Мы это проходили.
- Я воевал, и продолжаю воевать. За свободу своей родины.
- А я убиваю за просто так. Мне это нравится.
Кавказец направил свет в лицо русскому, долго ничего не говорил. Потом опустил фонарик вниз:
- Странная ваша нация. Никакой логикой не обладает.
- К чему она, твоя логика? Ложку меду, что-ли, ко рту поднесет, или зарплату побольше нарисует? Я выполняю свое дело, вы мне за это отстегиваете. И не хило.
- Шакал ты, - после некоторой паузы подвел черту под разговором кавказец. – Скажу тебе прямо, шакалом ты и сдохнешь.
- Ну-ну, кто бы спорил. У тебя судьба покруче, - не стал возражать собеседник. – Недаром на вашем флаге волчара.
- Волк и шакал – вещи абсолютно разные.
Скирдач проглотил ободравшую горло слюну. Ему очень хотелось добавить, что волк и шакал – звери одной породы. Псовой. Но сейчас он находился не в том положении, когда не грех было бы и побоговать. К тому же, оба фонарика уперлись лучами прямо ему в лицо.
- Буди его, - приказал кавказец с характерным мяокающим чеченским акцентом. – Пора поговорить, если захочет спасти свою шкуру.
- Заставим, - живо откликнулся его напарник.
Удар тяжелого ботинка пришелся в пах. Если бы Скирдач не подогнул колени, он бы скорчился от невыносимой боли. Второй удар принял на себя защищенный толстой курткой живот. Перевернувшись на спину, старшина отморозков всхрапнул, оскалил зубы.
- О, сучара, огрызаться надумал, - добавил ботинком еще раз садист.
- Отойди в сторону, я сам с ним поговорю, - шагнул вперед чеченец.
Опустившись на корточки, он всмотрелся в лицо лежащего, скривил кислую мину. Русский продолжал шарить по казаку фонариком, словно выискивал новые незащищенные места. На всякий случай старшина не расслаблялся полностью.
- Мы с тобой сможем побеседовать? – ласково спросил кавказец. – Без мордобоя, по спокойному.
- О чем? – разжал губы Скирдач. – В таких случаях не разговаривают, а выбивают показания.
- Бывает, и горла режут, - прищурился чеченец. – Но сначала нам надо потолковать.
- Спрашивай.
- Ты помощник Слонка?
- Вряд ли. Я старший над несколькими парнями. Если хочешь, контролерами.
- А что входит в обязанности твоих людей?
- Следить за порядком в бригаде валютчиков, чтобы их никто не обижал.
- То есть, внутренняя охрана. Так я понимаю?
- Что-то вроде этого.
- Слонок тебе доверял?
- Не понял, - скосил глаза на кавказца Скирдач. – Я выполнял свои обязанности. Дела Слонка меня не интересовали.
- А кто дал команду, чтобы валютчики без разрешения камешки не скупали, а сначала давали о таких клиентах маяк бригадиру? Слонок? Или он повторил приказ стоящего над ним хозяина?
- Дал команду Слонок, - зашевелил извилинами казак. В лицо явно пахнуло опасностью. Значит, в их дружном коллективе завелась продажная крыса, которая поставляет информацию в том числе и чеченцам. Недаром в последнее время бригадир пытался навести об этом справки. Но он думал, что конкурентов по бизнесу просвещают из нахичеванских армян. Выходит, зря напрягался. – Недавно. До этого обходились шепотком по цепочке от самих валютчиков.
- Я знаю, что вы все работаете по принципу гитлеровского гестапо. Каждый валютчик обязан доносить на другого, если заметит за ним что-то необычное, или если тот урвет кусок пожирнее. Отсюда быстрое раскрытие уголовным розыском квартирных краж, ограблений ювелирных магазинов, особняков богатых людей. В том числе задержание клиентов с фальшивыми баксами, с оружием ..., - чеченец сдвинул наверх высокую норковую шапку, выпустив на волю непокорный чуб. - Почти все вы написали заявления о добровольном сотрудничестве с правоохранительными органами. Это нам известно. Меня интересует другое. С чего это вдруг последовал приказ о сдаче ментам клиентов с драгоценными камнями? Что послужило поводом?
- Откуда я знаю, - отвел глаза в сторону Скирдач. – Мне продиктовали указание, я его выполнял.
- Ты не виляй, сучара. Сейчас въеду по белым зубам, и навсегда исчезнет твоя голливудская улыбка, - ощерился русский садист. – Правая рука ментовской шестерки, и не знает.
- Тю, братэла, озверел? Я говорю как есть.
- Нужно говорить не как есть, а как надо.
- Это не ко мне.
Толстая подошва зимнего сапога моментально вдавила ребра на груди казака вовнутрь его тела. Скирдач скорчился, громко закашлялся, пытаясь восстановить дыхание. Еще один удар в лицо заставил его перевернуться в другую сторону. Он чуть было не потянулся рукой к голове. Если бы это сделал, отморозки поняли бы, что стягивающая локти веревка ослабла. Дальнейший ход событий разворачивался бы по иному.
- Слышишь, ты мешаешь мне работать, - сквозь треск в скулах услышал казак голос чеченца. – Ломовые приемы прибереги на потом, когда возникнет надобность. Сейчас нужно выкачать из него все ценное.
- Еще заставь этого пидора написать плаксивое письмо маме или родным, как делают в Чечне твои соплеменники. Чтобы они бабки за него прислали. А потом перережь ему горло, - резко отпарировал русский. – Много вам бабок накидали?
- Да ты борзеешь, дорогой, - поднялся с корточек кавказец. – Что ты хочешь?
- Ничего, - огрызнулся напарник. – Кончить этого козла побыстрее.
- Мы не за тем привезли его сюда. Ты не понял?
- Понял. Работай.
С трудом отхаркавшись, Скирдач задышал ровнее. Подумал, что на вопросы нужно отвечать с оттяжкой. Желательно полуложью, полуправдой, чтобы заставить чеченца петлять парой извилин в неправильном черепе. Вон как лобные бугры из-под шапки повыпирали. Они все там уроды. Если это удастся, появится возможность оттянуть свое животное существование на какой-то период. Глядишь, Слонок подсуетится, и парни из ОМОНа профессионально прочешут этот тихий пятачок из десятка двухэтажных домиков.
- Давай поговорим спокойно, - проводив отступившего подальше русского злым взглядом, снова присел на корточки перед Скирдачом дипломатичный азиат. – Мне известно, что один из валютчиков у деревенского мужика выкупил орден Петра Первого, усыпанный драгоценными камнями. Ты не знаешь, у кого он его приобрел? И за сколько?
- Того валютчика уже нет в живых, - стараясь не показывать слабости, ответил Скирдач. – Спросить у него теперь не представляется возможным. Да я и не интересовался.
- Я... слышал. Пусть господь успокоит его душу. Но примерно через пару недель тот мужик объявился на базаре снова. И привез какие-то звезды с камнями, из-за чего среди валютчиков пошли слухи о найденном тем крестьянином царском кладе.
- Кто его... Мало ли на Дону тех кладов, - поудобнее умостился на неровном полу заложник. - Из поколения в поколение среди казаков гуляет байка об кладе атамана Стеньки Разина. Но точного места до сих пор никто не указал.
- А вдруг тот мужик его раскопал?
- Вряд ли. Гутарють, что зарыл свой клад Стенька на острове посреди реки Дон. Если взять от низовских казаков, с которыми атаман ходил на туретчину, и до самой станицы Раздорской, островов тех наберется не меньше двух десятков, - Скирдач откашлялся, сплюнул на пол. Он понимал, что его спасение может зависеть и от долгих разговоров. – Далеко ходить не надо. По ростовской набережной прогуляйся, штук пять наскребется. Самый большой из них Зеленый остров перед Нахичеванью. Там казачьи лагеря были тожеть.
- Кажется, на другом берегу стоит станица Елизаветинская?
- Она самая и есть.
- Мужик оттуда?
- Я же сказал, что толковать с ним не приходилось. Можеть, и оттудова.
- Так может или со станицы?
- Про то надо спрашивать у других людей.
- У кого?
- Отпустишь, разузнаю. А так, что толку воду в ступе молоть.
- Молодец, Скирдач, - ухмыльнулся чеченец. – В хитрости казак ни в чем не уступит любому кавказцу. Если я тебя отпущу, то через пару часов сам окажусь в твоем незавидном положении.
- Этот быстро подвесит на дыбу, - подал голос стоявший невдалеке русский садист. – Чего ты с ним травишь баланду? Не видишь, он водит обезьяну?
- Вижу, но рассчитываю на его благоразумие, - согласился азиат. – Должен понять, что ему хотят добра.
- Чтобы потом ножом по горлу? – не выдержал наглости казак. – Я ж тебе не кацап и не хохол, которые вас не пробовали.
- Выходит, ты что-то знаешь? – быстро наклонился над ним чеченец. – Говори, зачем делать тайну из тебе не принадлежащему.
- Никто никаких тайн не делает. Был разговор. Но что к чему – неизвестно. Повторяю, отпускай, разведаю поточнее.
- Придешь и мне все выложишь, - насмешливо хмыкнул патриот своей родины.
- Выложу, - угнул голову казак. – Жалко что-ли!
Под ехидные похихикивания своего напарника, чеченец встал, направил луч от фонарика на длинные ноги лежащего на холодном бетонном полу. Потом поколотил перчаткой о перчатку, со свистом соснул воздух через крепкие зубы. Без замаха резко ударил носком сапога казака в переносицу. Кости хрястнули яичной скорлупой. Дождавшись, когда отскочившая голова вернется на место, саданул еще раз под верхнюю губу. Еще раз, теперь под подбородок. Отойдя чуть в сторону, с плохо скрываемым отвращением спросил:
- А почему у него ноги не связаны?
- Долго их перебить, - с готовностью откликнулся русский. – Тому, что в другом подвале, я не только ноги, но и руки с ребрами потоптал. На всякий случай.
- Повтори, - коротко приказал чеченец.
- Нет проблем...
Скирдач очнулся от того, что кто-то обнюхивал его щеку. В голове творилась абсолютная мешанина. Где он, что с ним – ориентация в пространстве отсутствовала напрочь. От ног по нервам добралась, наконец, до сознания боль. Она заставила покривиться. И сразу рядом с лицом завизжало какое-то существо. Скирдач пришел в себя окончательно. Вокруг колыхалась слабо подсвеченная откуда-то сверху морозная полутьма. Наверное, там, на воле, набрал силу неизвестно какой по счету новый день. А свет пропускают решетки на вентиляционных окнах. Красиво, что и говорить. Рядом с окнами проходили люди, он же не имел возможности позвать даже на помощь, потому что рот забит осколками от зубов и собственными раздавленными губами. Через нос воздух не проходил. Значит, чтобы не выступал, сопелку сровняли со скулами. Вспомнил, что за бетонной стеной лежит куча тряпья, под которой спряталась убитая то ли женщина, то ли девушка. Мысль о скором конце вновь принялась высасывать из мышц остатки сил. Он подумал, что если продолжать лежать не двигаясь, еще живого его обглодают крысы. На этих мерзких существ, и еще на маньяков, Ростову везло как никакому другому городу измученной самим своим народом России. Скорее всего, ту, за тяжелыми блоками, они успели обожрать, иначе не стали бы принюхиваться к нему. Он попробовал пошевелиться. Резкие сигналы оторвались сразу от нескольких точек тела. Но сознание не угасло. Скирдач со спины перевернулся на бок, осторожно подобрал под себя колени.Усилием воли отключив все возможные ощущения, перекатился на голени. Сел задницей на ботинки. Понял, что обшмонали его профессионально, с ног до головы. Ни одна железка не звякнула. Одна рука выпала из-за куртки, замерла возле кармана. Значит, веревка расплелась еще больше. Он подергал другой рукой. Выставил ее, полумертвую, вперед. Нашарил перед собой кучу мусора. Мобильник оказался на месте. Но пальцы отказывались служить. Перевернув его кнопками вверх, ладонью надавил на все разом. Табло не загоралось. То ли батарейки подсели, или индикатор заморозился. Ждет, когда отогреют. Больше экспериментировать Скирдач не стал, потому что сотовый был единственной надеждой. Сгреб обеими лапами с пола, пропихнул его в карман. Осталось только ждать звонка. От своих. Глядишь, сработает. Он не ведал ни о том, сколько времени провел в этом подвале, ни о своих истязателях, ни о перенесенной стрелке. А больше напоминать ему о себе было некому. Как и бригадир, Скирдач приехал из области, в городе снимал лишь квартиру. Разведенный, престарелые родители в станице. Какой там телефон. Бабы были. Но все временные.
Не теряя драгоценных минут, на карачках прополз несколько сантиметров, уткнулся лбом в глухую стену. Цепляясь за отсыревшую штукатурку, поднялся по ней. По стене же потащился к едва различимому выходу из помещения. В другой секции было посветлее. Ближе к углу чернела куча. Скирдач подобрался к ней. Так ничего и не разглядев, передвинул негнущиеся ноги дальше, к следующему провалу в неизвестное. В третьем помещении оказалось почти светло. Серый полумрак вливался через квадратный проем, рассеивался по комнате. Он же едва обозначил прямоугольник напротив. Кажется, это была дверь. Собравшись с силами, казак раздавленным тараканом прополз по стене, метнулся через проход к противоположной стороне. Устоял, не рассыпался трухлявым пнем. Даже сумел вскарабкаться по высоким ступенькам к желанному выходу из заточения. Черная железная дверь предстала страшным обманом. Она оказалась не только накрепко закрытой, но еще и без ручки. Пошарив по ней разбитыми каблуками пальцами, Скирдач зарычал от бессилия, не в состоянии заколотить по железу кулаками. Он не сдался. Спустившись по лестнице вниз, побрел осматривать бомбоубежище дальше. Во всем громадном помещении дверь была единственной. Мало того, бомбоубежище было совершенно пустым, если не считать припаявшегося дном к бетону ведра. И здесь казак не упал духом. Отодрав неизвестно сколько проторчавший тут дворницкий инструмент, он поставил его на попа перед одной из отдушин, постарался взобраться на дно, удержать в таком положении равновесие. Усилия были вознаграждены. Он увидел мелькавшие по ту сторону отдушины ноги в зимней обувке, мотавшиеся туда-сюда полы разных пальто. Почувствовал исходящий от прохожих теплый, родной, человеческий дух. С натугой набрав воздуху через распухший рот, расклеил окровавленные губы... И задохнулся от приступа удушливого кашля. Снова неживыми руками оперся о маленький выступ перед окном на волю, всосал воздух в легкие. Не было голоса, пропал он. Хриплое сипение просачивалось через мизерную щель в гортани, не вспугивая и тонких нитей паутины на углах. Из последних сил Скирдач напрягся, привстал на ведре на носки. Не руками, а подбородком оперся об этот спасительный выступ, чтобы удержать равновесие, а после крикнуть во всю мощь. Перебрал тяжелыми ботинками, нашаривая твердую точку опоры. Ощутил вдруг, как весь осыпается вниз утратившим стержень доминошным столбом. Прогнившее дно проржавевшего насквозь столетнего ведра не выдержало веса казака. Глухо стукнулся он затылком о замусоренный, на совесть залитый бетоном, пол.
А когда очнулся, все вокруг оставалось по прежнему. То же плавающее в полусумраке помещение, та же дышащая студеными сквозняками отдушина. За все время никто так и не позвонил. Он встрепенулся бы от долгожданного звонка, от звонкой мелодии на казачью песню сразу, как только раздались бы первые звуки. Видно, никому он нужен не был. А может, у мобильника закончилась карточка, сели батарейки. Или Скирдач не включил именную кнопку. Или он тоже сдох, пока вместе с хозяином валялся на жестком промороженном бетоне.За стеной из бетонных блоков возвышалась молчаливая куча тряпья. Уже без души. На ноге качнулось жестяное ведро с провалившимся дном. Тело, показалось, закостенело напрочь. Лишь внутри бился еще слабый огонек надежды неизвестно на что. Это он заставил казака задергаться на полу деревянным Буратино, скинуть с ноги бесполезную трухлявую железку. Огонек вновь посадил сначала на голени, потом поднял человека на попа. Кое-как выковырнув из кармана сотовый, Скирдач долго мял его между жесткими лопатами ладоней, не в силах ни отыскать, ни нажать на спасительную кнопку. Табло оставалось черным. Он измучился, понимая, что теряет драгоценные минуты. Наконец, затолкал мобильник снова в карман в надежде на русское авось. Вдруг заработает самостоятельно. В голове пронеслась оттаявшая мысль о том, что если пришел окончательный конец, то стоит за неудавшуюся жизнь воткнуть ей в задницу хоть жирную точку. Скрюченными фалангами подцепив ведро с пола, Скирдач тычками вытолкал из него погнутое дно. Откинув ненужную боковину, смял трухлявую пластину сначала один раз, потом второй. Дно сгиналось раскатанным пластилиновым листом. Бросив на пол, старательно потоптался каблуками. Получилось что-то вроде неширокой пластины с острыми углами и рваными краями. Если это оружие упереть между большим пальцем и основанием пальца указательного, можно попытаться попасть в глаз. Если противник, конечно, будет в этот момент расслабленным. Ну, а ежели окажется на стреме,он ускорит собственный переход за черту жизни. Впрочем, что смогут дать лишние несколько минут или даже часов. У некоторых целая жизнь пролетает впустую. Но это уже философия, не дай бог, перед концом.
В железной двери перед центральной секцией бомбоубежища загремели ключи. Скирдач перекрестился, по стене продвинулся к проходу, притаился за углом. Подумал, что сначала фонариком начнут обследовать пол, а уж потом помотают лучом по стенам. Надо подловить момент, когда кто-то появится из-за блоков. К темноте привыкнуть он успел, должен различить, где находится глаз.
- Первым к нему подойду я, - спускаясь по ступенькам, негромко предупредил кого-то человек с чеченским акцентом. Скорее всего, тот-же чеченец упреждал своего прежнего товарища из русских отморозков. Стало светлее. Видимо, в коридоре перед дверью горела электрическая лампочка.– Если еще жив, потому что второй день на исходе. В таком холодильнике недолго превратиться в скалу.
- Если шестерка Слонка не сдох, я представляю, как он перекапывал мусор в поисках мобильника, - прикрывая за собой дверь, хохотнул молодой садист. Это был снова он. Наверное, члены бандитской группировки работали на пару. Скирдач отрешенно подумал, что в Асланбековской кодле русскими, кажется, не пахло. – Как он переломанными лапами нажимал на кнопки в надежде, что тот отзовется. Потом сел на сраку и завыл.
- Ты вытащил батарейки?
- Я вставил их вновь. А перед этим перерезал в гнезде провода.
Казак захлебнулся от охватившего его чувства страха и ненависти одновременно. Он понял, что пришел последний час. До такого изувертства даже из подчиненных ему отморозков никто не доезжал. Было все: утюги, электричество, иголки. Переламывали руки с ногами. В этом принимал участие и он, как прозвали его в родной станице со школы – выродок. Все делалось по вычитанному из книжек примитиву. Но до изуверства не доходило никогда.
- О-о, ты молодец, - удаляясь в сторону дальней секции, солидарно откликнулся чеченец.
- Чтобы недоразвитому чму было веселее, я ему веревки ослабил. Пускай потешит себя близкой свободой. Отсюда деваться все равно некуда.
- Ты прав. Из крепкого подвала еще ни один не вышел. Своими ногами.
- Гы-гы, выносили, это точно. Надо сказать Маркелычу, чтобы труповозку подогнал. Вонища...
Наступила тишина. Слышно было, как оба бандита переходят с места на место, не говоря друг другу ни слова. Наверное, они взялись обследовать многочисленные темные углы. Скирдач едва удерживался от жуткого желания взвыть от бессилия. Долгожданная свобода находилась в нескольких шагах, за просто прикрытой дверью. С тихим ужасом он понимал, что на разбитых ногах не только не успеет незамеченным пройти короткое расстояние, подняться по лестнице, добраться до выхода. Надо еще суметь пробежать по коридору, выскочить на улицу и замести следы между домов. Если прикинуть, что садисты догонят во дворе, он и там никому не будет нужен. В Ростове-папе неукоснительно соблюдался один закон – невиновных не наказывают. Только сейчас до него вдруг докатилось, что жители якобы вольного города живут в замкнутом бесправном пространстве. А как быть, если гражданин ни в чем не виновен, а убивают? Да разве в одном Ростове-папе! В России буквально все истолковывалось шиворот-навыворот. Гулко сглотнув, казак сморгнул ресницами. Скрутил нервы в поводья и натянул их. Смерть бывает красна не только на людях. Красиво можно умереть и для себя.
- Вот, сука, уполз...
Луч фонарика вырвался из-за далекого пока угла, уперся в противоположную, высокую и голую, бетонную стену. Скирдач неработающей левой клешней придавил большой палец на правой руке к железке. Он ничего не чувствовал, но знал, ржавая пластинка до срока из захвата не выскочит.
- Куда это животное уползет. Забился, наверное, в какую щель, - озадаченно промяокал чеченец.
- И здесь нету, - отморозки перешли в другую комнату. – Под труп забраться он не мог... Слушай, а решетки на вентиляционных окнах мы проверяли?
- Ты до них дотянешься? К тому же, их танком не выломаешь.
- Вдруг какая прогнила, а эта падаль нашла подставку. Я видел вон в том углу ржавое ведро.
- В каком углу?
- Опа! Его уже нету...
Один за другим узкие лучи от фонариков стали быстро приближаться. Как только крайний из них показался из-за угла, Скирдач легко вскинул до этого неподъемные руки, наотмаш ударил в район предполагаемого глаза бандита. Почувствовал, что жестянка воткнулась во что-то твердое, отбросив неизвестный предмет назад. Глухо вскрикнув, один из бандитов бросился за мощную бетонную перегородку. Второй вильнул лучом во все стороны. Не размышляя, казак ударил и его в темное лицо. Пожалел, что вряд ли удалось содрать кожу с уклонившегося лба. И тут-же понял, что собственное тело моментально проткнули ножом едва не насквозь. Лезвие вошло в грудь, не зацепив ребер. Мягко, как в тюк с материей, оставив после себя болью набухающий комок. Последовал удар еще. И еще. Скирдач продолжал тянуться к противнику, силясь нанести хоть шрам, хоть царапину. Пусть даже заставить усраться от страха, чтобы получить облегчение от принявшейся выжимать из него жизненные соки смерти. Он на месте осознал, что эта дама беспощадна, как при его рождении на свет. Пришел срок – все. А темный силуэт наносил удары и наносил, как робот на ткацкой фабрике, приставленный людьми протыкать в джинсовой ткани дырки для заклепок. Молча, механически. Затем отскочил на расстояние, готовый, если приспичит, к бегству. Судорожно осветил фигуру казака дергающимся лучом. С ненавистью ударил ногой в продырявленную им самим грудь. Когда Скирдач распластался на полу, не разжимая кулака с ножом, рукавом смахнул обильно смочивший лоб и брови пот, поддернул в себя не менее обильные слюну с соплями, белыми пузырями украсивших ноздри с уголками вздрагивающих губ. Казак успел улыбнуться от убегающей от него все быстрее мысли, что страшно было не только ему, но и этому первобытному зверенышу, возомнившему себя равным с цивилизованными людьми. Там, на поджидающих его небесах, он не собирался спорить, что представлял из себя отбросы общества, отморозка. Не думал оправдываться так сложившимися обстоятельствами. Но этот зверь никогда человеком не был. И не будет. По одной причине. Он еще не научился прощать. А казак, бывало, прощал. Чаще, чем следовало бы по неписанным для беспредельщиков законам.
- Поганый гяур!.. – между тем продолжал брызгать слюной и соплями чеченец, не замечая, что на узком лбу все же выступила полоска крови. – Неверная тварь. На кого ты хотел поднять руку? Я тебя живого заколочу в бетон. Ты прогрызешь его до земли и выкопаешь себе могилу. Прямо тут, на этом месте.
- Сделай это, я прошу тебя..., - подвывал сзади русский садист, которому казак все-же сумел сорвать с левого глаза волосатую бровь с приличным куском мяса. Окровавленными руками он притрагивался к ней, опасаясь придавливать, думая, что заодно с бровью Скирдач проткнул ему глазное яблоко. Он выхватил из кожаной куртки пистолет «Макарова», попытался снять с предохранителя. Но кровь обильно проливалась на веки, а мокрые пальцы скользили по металлу. – Дай, я сам умолочу его. Я вышибу ему моргала...
- Он уже издыхает, - искал и не мог найти выхода для ненависти чеченец. Животные страсти перекосили черты без того грубого лица, сотворив из него потустороннюю маску прислужника дьявола. - Но я не дам ему умереть человеческой смертью. Он подохнет как паршивый баран.
Оттолкнув выскочившего вперед своего друга садиста, чеченец опустился на колени перед умирающим казаком. Подсветив фонариком, деловито пробежался руками по горлу, словно прощупывал, в каком месте удобнее будет резать, чтобы нож ненароком не наткнулся на твердое препятствие. Чтобы не пришлось работу повторять заново. Для мужчины из их рода это посчиталось бы за позор. Как бы обозначив путь лезвия твердыми ногтями, чеченец приставил острие под скулу. Заглянув в потухающие зрачки казака, оскалился крепкими зубами, одним моментальным движением перехватил горло от одного бока до другого. Кровь толчками зафонтанировала из широкой раны на подбородок, на грудь Скирдача. Но не долго. Со всхрипом втянув в себя воздух, казак с таким же жутким хрипом выпустил его. Уже ненужный.
 Глава одиннадцатая.

Леха Слонок метался по собственному особняку как загнанный в угол зверь. Затраханную до полусмерти деваху утром он сволок по лестнице в прихожую на первом этаже. Затем не поленился подняться еще раз, чтобы собрать в кучу ее одежду. Разноцветные тряпки швырнул на распростертое посередине помещения постанывающее тело. Вызвав по сотовому одного из охранников, приказал погрузить подругу в восьмидесятую «Ауди» и отправить ко всем чертям. Хоть утопить в недалеком пруду. Сам снова вскарабкался на второй этаж, осмотрел в каждой комнате припрятанное на случай осады оружие. Какое внутри стен, какое под потолком или под половыми досками. Прямо по центру главного въезда в усадьбу пристроился под подоконником пристрелянный крупнокалиберный девятимиллиметровый РПД на сошках. В других помещениях были готовые к применению АК или АКС с воткнутыми рожками. Пули в магазины набивали разные: бронебойные, со смещенным центром с ртутной каплей в просверленной и запаянной сбоку дырочке, трассирующие, даже зажигательные. На всякий случай. Удостоверившись, что все оружие пригодно к стрельбе, набрал номер телефона недалекого, но исполнительного Крохаля. Сообщив последние новости, попросил обзвонить пацанов, чтобы те в любой момент были готовы исполнить его приказания. Лишь после всего, когда стрелки на часах показали половину восьмого, а сквозь зашторенные окна промялся серенький рассвет, решился звякнуть самому Хозяину.
- Сороку, говоришь, взяли в заложники чехи? – переспросил начальник базарной уголовки.
- Так сообщил по сотовому Скирдач. А ему успел передать сам валютчик, пока его катали по Нахаловке, - повторил Слонок. – Скирдачу его похитители еще не представлялись.
- И не представятся. Но это не армяне. Армяне, как по паленому, так и по заложникам, любят работать под другие фирмы. Я так думаю, - немного поразмыслив, пришел к выводу Хозяин. – А на Сороке можно поставить крест. Жалко, конечно, парня.
- Почему? – затаил дыхание Слонок.
- Потому что он ничего не знает. Петра Первого выкупил у Тутушки, который про двинувшего нагрудный знак мужика не сказал ни слова. Факт этот ясный, иначе мужика пас бы весь базар. И перепродал за символическую цену Чоху. Если бы Сорока был в курсе, сколько стоит вещица, он так бы не поступил. Скорее всего, подумал, что обыкновенные стекляшки. Это второй облом не в его пользу. Чоха чуть придавили, он указал пальцем на Сороку. Получается, все нити дела сходятся на нем. Он выкупил, он перепродал. Станут пытать, сказать Сороке будет нечего. Финал в таких случаях известен - лишних свидетелей убирают.
- К тому же, где искать - неизвестно, - почмокал губами бригадир. – Нахаловка хоть и низкая, да раскинулась на половину Железнодорожного с Октябрьским районами. Домов с нехоженными подвалами там не перечесть.
- Между нами, а кому это нужно, - с сочувствием в голосе прогудел Хозяин. – Своих забот у каждого полон рот. Убийц Листьева с Холодовым в самой Москве никак не найдут.
- Все правильно, - криво ухмыльнулся бригадир. В данном случае он бы и рад был чем-то помочь попавшим в беду подчиненным, но не знал чем. В первую очередь, по причине сохранения своей шкуры. Вдруг бы ситуация при разборе немного прояснилась. – Если бы верховная власть страны захотела изловить Масхадова с Басаевым, те уже рассматривали бы внутренние стены Бутырского санатория с расстояния в полтора метра.
- Не будем об этом. УКГБ хоть и поменяли на УФСБ, но прослушивание телефонных разговоров в государственных целях никто не отменял, - начальник уголовки помолчал. – Короче, я сейчас попробую связаться с нужными людьми, глядишь, что и получится. У Скирдача положение получше, его ориентиры просматриваются. У Сороки, повторяю, никаких надежд. Тем более, если дело связано с чехами.
- Ясно. Звери намостырились провозить людей через непроходимые якобы кордоны.Сами предаем, сами продаем. В Чечне нашими все подвалы забиты.
- Ты понимаешь. А теперь к делу, - в голосе начальника послышались твердые ноты. – Я посоветовал бы тебе забить стрелки сначала с Пархатым, а потом с чехами.
- С нахичеванскими у меня стрелка на третий день после Нового года, - запаниковал Слонок. – Все расписано по нотам.
- А я предлагаю забить на сегодня. Часов на пять вечера, - нажал на железо Хозяин. – Не допер еще, что происходит? Имеющих крышу людей стали воровать из-под носа. Нашу крышу. За подобное жестоко наказывают. Немедленно.
- Понял, - сглотнул ставшую поперек горла слюну бригадир. – А с чехами когда?
- На второй день на этот же час. Если останешься в живых, - съязвил начальник уголовки.
- Заметано.
- Прикрытие твоей группе будет обеспечено. Работай. Результаты переговоров доложишь.
Хозяин положил трубку. Слонок отключил сотовый. Чтобы унять возникшую в коленях дрожь, раз десять присел на корточки. Потом подошел к бару в стене, отвинтил пробку на бутылке с коньяком. Сделал несколько крупных глотков прямо из горла. Вместе с бутылкой в руке принялся наматывать километры, семенящими шагами мотаясь от одного окна к другому. Прошло с полчаса. За это время ничего нового на ум не приходило. Взглянув на настенный терем с огромным позолоченным маятником, он завалился на обитый плюшевой материей диван, присосался к бутылке основательно. Ничего не помогало. С самого начала встряхивающая тело нервная лихорадка продолжала колотить его, будто он снова очутился на мостике раздолбанного колхозного комбайна, каждый год списываемого за профнепригодность из родной механизированной бригады и ежегодно в тех же списках восстанавливаемого. Тогда бригадир рывком поднялся с дивана, проскочил в одну из комнат к тумбочке с аптечкой. Выдернув из картонной коробки блестящую пластинку, выковырнул из ячеек несколько зеленых таблеток элениума. Разинув пасть, забросил их на язык и с бульканьем запил коньяком. Минут через пятнадцать повело капитально. Не дожидаясь, пока лекарство начнет действовать в полную силу, он включил мобильник, набрал номер соперника по богованию над ювелирными магазинами со скупками золотого лома.
- Да, - недовольно отозвалась трубка.
- Пархатый...
- Эта нэ Пархатый.
- Я сказал, мне нужен Пархатый, - рявкнул бригадир.
- Сэйчас.
- Я слушаю, - голос в трубке был высоким и тоже жестким, но он оказался знакомым.
- Пархатый, я забиваю тебе стрелку на пять часов вечера сегодня, - Слонок облизал липкие губы. – Ты меня понял?
- Что случилось, дорогой? – немного удивились на том конце связи. – Стрелка у нас с тобой намечена на третий день после Нового года. И я о ней не забывал.
- Она переносится из-за нарушения тобой и твоими людьми договорных условий. Сегодня в пять часов вечера на том же месте. Больше я повторять не буду.
- Какие нарушения?.. Какими моими людьми?.. – вроде обиделись в трубке. – Дорогой, ты думай, о чем базар ведешь. За это можно и ответить.
- Вот ты и будешь отвечать. По полной. Если сорвешь стрелку, я не стану напоминать, что за это бывает. Конец связи.
Бросив мобильник на диван, Слонок поднял бутылку за донышко и вылил остатки коньяка прямо в горло. Опять посмотрел на терем с маятником на стене. Стреловидные указатели замерли на восьми часах утра. Впереди достаточный период, чтобы хорошенько отдохнуть и придти в себя. Сняв с волосатого запястья накрученные «Сеико», поставил будильник на три часа дня, напялил браслет обратно. Кажется, он сделал все, что необходимо в таких случаях. Парни предупреждены еще до раскладов с Хозяином, оружие проверено до базара с ним же. Можно спокойно отрубиться на несколько часов. А там судьба решит, кому проторять дорогу на том свете, а кому продолжать боговать дальше на этом.
Бригадира разбудил звонок на стационарный телефон. Он долго не мог сообразить в каком месте особняка находится и какие события предшествовали неожиданной пьянке. Но телефон трезвонил настойчиво и злобно. Слонок редко кому позволял пользоваться этим номером, обходясь вечно при нем сотовым. Во первых, по стационарному нетрудно вычислить местонахождение разыскиваемого объекта, во вторых прослушать разговоры по нему не составляло особого труда. С трудом оторвавшись от двуспальной кровати, на которой валялся не раздеваясь и не разуваясь, он прошкандылял к узкой тумбочке. Накручивал номера глупый, но исполнительный, Крохаль, в несерьезных проблемах замещавший Скирдача.
- Я тебе уже с час где-то звякаю. Ноль внимания.
- А почему не по сотовому? – дернул щекой Слонок.
- Ты ж его, видно, отключил. Или сигнал слабый.
- Рассказывай, что там произошло, - кинув сердитый взгляд на далекий диван, на котором он оставил мобильник, разрешил бригадир. – Да покороче. У меня ко всем пацанам тоже дело есть.
- На базаре объявился Коца. Пришел к часу дня, занял свое место.
- Да и хер с ним, с этим Коцей. Потом разберемся. Ты по нему позвонил?
- Нет. В палатке у Кидалы расположился Микки Маус. Балдеет, будто ничего не знает. Я его попытался прощупать на предмет новых поступлений из раритетов от Коцы. Молчит, как Сергей Лазо у паровозной топки.
- И с ним базар еще впереди. Все? Сколько времени, ишак? У меня до трех дня мертвый час.
- Половина третьего, бригадир. Извиняй, если что, - слышно было, что на том конце провода немного стушевались – Но не это главное. Передаю важную информацию.
- Давно бы передал, козел. Достал уже, - завелся бригадир. – Когда я приучу вас в первую очередь сообщать основное.
- Короче, до Коцы подканали два чеха, - сразу заторопился Крохаль. – Оба прикинутые от и до. Не иначе тихари от Асланбека.
- Подробнее, - подбираясь внутренне, приказал Слонок.
- Про треп между ними ничего не могу сказать. Далеко, да и Коца не подарок. К тому же, сначала он съездил по зубам Скопе, выследившего его с мужиком, а потом устроил гонку за стрелявшим в него нашим из молодых. Тот при всех поклялся, что пульнул для острастки. Вверх и в сторону. Коца пообещал его закопать.
- Дальше, не томи.
- После базара с чехами Коца озверел вообще. О чем они толковали, хер их знает, только и чехи взвились на дыбы. Разошлись с предъявами друг к другу.
- Когда это было?
- С часа полтора назад.
- Еще кому про это известно?
- Кроме наших никому.
- А теперь слушай внимательно. Что ты сейчас продиктовал, мы замнем до лучших времен, - бригадир провел рукой по лицу, словно сгоняя остатки балдежного сна под элениум с коньяком. Но вялость таилась везде. Она начала бесить, эта вялость некстати, - Предупреди пацанов, что все дожны собраться в четыре часа возле автостоянки, на которой я паркую свой джип. Пусть они наберут бойцов на пять машин. Посленовогодняя стрелка с Пархатым перенесена на сегодня на пять часов вечера в район парка Авиаторов. Ясно?
- Ясно. Это между вторым Орджо и Авиагородком? По Новочеркасской трассе.
- Именно. Броники, боекомплект, санпакеты. Дай маяк, что нас подстрахуют. Чтобы не бздели.
- Среди нас таких нет, - как-то скомкал фразу Крохаль.
- И не будет, - жестко оборвал Слонок.
- А с Козырем что? Он же полуармянин.
- Метла тоже армянин. То ли метис... Перс, Катала, Зурик. Четверть валютчиков на рынке из местных армян или метисов. Да хохлы еще. Падла, евреи уже плачут... . Дальше что?
- К слову. Больше двухсот лет вместе живем.
- Козырь и другие армяне местные, а эти из наглючей материнской Армении. Понаехали нахичеванских с чалтырскими подбивать. Скоро Чалтырь станет прозываться НАР – народная армянская република.
- А кто за ними пойдет? Чалтырские с нахичеванскими давно обрусели. Язык забыли. Хотя, дай волю, враз все вспомнят.
- Все правильно. Выполнять.
...Вереница разномастых легковых машин во главе с джипом «Лэнд Крузер» просвистела по Садовой, затем по Советской. На площади Карла Маркса, на которой местные армяне надумали водрузить памятник Екатерине Второй, она повернула в сторону проспекта Шолохова.
- Стоит еще, - со злой усмешкой кивнул на бородатый гранитный монумент устроившийся рядом со Скопой Крохаль. – Не был бы евреем, или похожим на армяна, давно бы снесли.
- Кого? – не отрываясь от дороги, переспросил сидящий за рулем шестого «Ауди» Скопа.
- Карла – сочинителя «Капитала» только для русских, - подтягивая ремень на короткоствольном АКСе пояснил Крохаль. – Я не против Катьки, которую они хотят взгромоздить вместо Маркса. Она заслужила, она же наградила гонимых турками армянских беженцев нашими землями. А если честно, это туфта, понимаешь? Им лишь бы зацепиться, потом и вместо Катьки быстренько нарисуется какой-нибудь Вартапет – освободитель от Османского ига. А наш родной Ростов-папа почернеет и превратится в азиатский Эчмиадзин, где армяне начнут трахать в задницы не только девочек, но и мальчиков. Они повальные педики.
- Ну ты загнул, кореш. У меня много друзей армян, неплохие ребята, хотя ухо с ними держать надо востро, - не согласился с доводами товарища Скопа. – А вот насчет памятника ты прав. Дай разрешение, через год площадь не узнаешь. Станет армянской с аксакалами, или как их, дашнаками на лавочках в турецких шароварах, в туфлях с загнутыми носами на босу ногу. У них из своего только носки теплые и пестрые, из овечьей шерсти.
- У них все овечье. Даже телевизоры со стиральными машинами, - пробурчал Крохаль. – Своего ума хватает лишь на кидалово.