***
Уже рассвело. Россы не было. На протяжении всего пути Марфа почти не разговаривала с Медвежатником. Единственное вразумительное, что смог выяснить Шура, то, что она видела ребят не далее как вчера днём, и насморка у всех троих не наблюдалось. Это было уже радостным известием, ведь, по крайней мере, ребята не в деревне, не в плену, где Шура ни чего хорошего не заметил, да и хозяева ему показались не очень гостеприимными. Да, ребята вольны, вот, только, в чем они вольны? Вот в чем вопрос. Вольны всю жизнь мотаться по лесу? Что-то подсказывало Медвежатнику, что путь назад, каким-то образом, связан с людьми в волчьих шкурах, но как и почему, этого он понять не мог. Пока не мог.
У Шуры было слишком мало информации для анализа, а все разумные гипотезы могли с лёгкостью разбиться об столь важный факт, что всё и так совсем не научно. А значит, всё может случится, либо до гениального просто, либо абсолютно случайно.
- Ну, всё, мы приехали - нарушила тягостное молчание Марфа, - дальше пешком. Туточки не далеко.
Шура как проснулся, от своих рассуждений.
- И, что, ты уезжаешь?
- Нет, куда я, теперь одна, без тебя.
- Угу, а со мной?
- Мы же ночь были вместе.
Шура даже поперхнулся. Такого оборота событий он вообще-то не предполагал.
- Я, это, того, вообще-то, официально, это, ну, женат я.
- Ну и что? Я же ничего не прошу, просто, мне нельзя домой.
- Мне тоже.
- А где твой дом?
- Теперь далеко, очень далеко, - у Шуры отлегло от сердца, гроза неминуемой свадьбы прошла стороной, и он мог уже о чем-то думать.
- Понятно, не хочешь говорить. Ну, что ж, раз не хочешь, не говори. Всё, слезай. Я же сказала, что приехали, чего расселся, аль прилип?
Шура не стал спорить, спрыгнул с коня, и только теперь понял, как он устал од долгой скачки. Его ноги отекли, спину ломило. Он бухнулся на пригорочек у тропинки. И вскочил как ошпаренный. Верней, его действительно ошпарил взгляд Марфа. Ибо под таким взглядом мог бы сгореть любой.
- А, я, смотрю, ты и правда, ни чего не боишься. На погост сел как на лавку, - сказала она.
Шурик оглянулся, и обомлел. И, правда, этот пригорочек был не чем иным, как настоящим курганом. Он стал высматривать другие, и увидел, чего ожидал, как минимум, несколько десятков. Курганы были не большие, но по размерам, тот, на который только что приземлилась археологическая задница лаборанта, был самым большим. Он стоял у самого леса.
- Здесь, раньше, не далеко, деревня была. Вот уж лет триста как не стало. Дед Пехто, и тот точно не помнит. А, вот здесь, девичья поляна. – Марфа показала рукой в сторону вчерашнего Юлиного танцбола. – Твои-то, вчера, за ручей ушли. Как раз у старого селища остановились. Что, пошли?
- Конечно, а конь?
- Я его тут оставлю, чужих здесь нет, да и ни кому не дастся он.
- Понятно.
- Что понятно? Не видишь? В мыле он, а через ручей пойдём, Макарушка пить захочет.
- Да, попить и я бы не отказался.
- Ну, так ступай, я догоню.
- Куда идти-то?
- На Кудыкину гору. Вон они стоят. Их костёр за пять вёрст виден был. Да запах такой чужой, съестной, но чужой, Макар испугался даже. – Марфа говорила с Шурой, а сама растирала бока коня.
Напоминание о еде, на Медвежатника подействовало как магнит. Нормально поужинать ему не дали, несмотря на то, что предыдущий день Шура провёл в полном сухом голодании. Так, что тот червячок, которого, не мешало б заморить сутки назад, превратился в крокодильчика средних размеров.
- А сама, что здесь останешься? Давай подожду тебя.
- Ступай, я догоню. – Сказала Марфа и стала шептаться со своим конём. Видимо, это существо было для неё самым близким человеком.
Шура решил не мешать деревенской идиллии, и отправился на Кудыкину гору. Ручей был извилист. Поэтому Медвежатнику пришлось трижды его переходить. Когда он, в очередной раз намочил ноги, только тогда вспомнил, что самый короткий путь не всегда по прямой. Как показала практика, и в среднерусской равнине такие же законы.
Он вышел на поляну с шикарной клумбой посередине. Потом, зачем-то стал рвать цветы, укладывая их в небольшой букетик. Он вспомнил и про другую барыню, и собрал второй.
Эти экибано Медвежатник собирал, не зная языка цветов, он не имел ни малейшего представления о флористике, просто знал, что каждый букет должен быть индивидуален, ибо каждая дама, должна понять, что сей подарок только ей, и является именно для неё. Ещё, Медвежатник знал, что даже простая ромашка, может украсить любую женщину, будь та ромашка у неё в волосах, в руках или в виде закладки любимой книги. Понятное дело, когда люди счастливы, они становятся во сто раз красивее.
С этими размышлениями Шура поднимался к костру. Каждый букет связал травинками. Их трудно было назвать охапками, оба спокойно умещались между большим и указательными пальцами. Он был доволен собой. Всё хорошо, что хорошо кончается. Также, кончился еще один сложный период в жизни, значит, только лучше и светлей.
Медвежатник бесшумно подошел к костру. Увиденное, его шокировало. Еще бы, под деревом, укрывшись какой-то рогожей, спало четверо детей! Казалось бы, ну, спят два мальчика и две девочки под деревом, прижавшись, друг к дружке для тепла. Видят свои детские сны. Они укрыты, и им тепло и хорошо. Все заботы за гранью сна. Всё было б хорошо, если б их было трое…
У Шуры давно выработалась привычка, на маршруте, пересчитывать детей перед сном. Как-то раз, он недосчитался одного спиногрыза. Переживаний было… Оказалось, всё до больного просто. Дитятко забралось в спальник с головой, и во сне прижался к своим соседям по палатке, так, что образовался единый бугорок. Но здесь, на лицо было совершенно другое. Абсолютно необъяснимое увеличение душенаселения! Этого Шура ни как не мог ожидать. Но первый шок прошел. В конце концов, чему удивляться бывалому человеку? Тем более, когда сам находишься не то в параллельном мире, не то в сказке, может происходить всё.
На самом деле, сил у Шуры оставалось не так уж и много. За неделю дважды побывать в плену, и еще больше раз, получать по макушке в прямом и в переносном смысле. Да и ночная скачка не была благотворным фактором для заживления ран. Конечно, на Медвежатнике всё заживало как на собаке, может из-за того, что он и сам родился в год собаки, может по каким другим причинам. Но даже на любом дворовом псе следы от стрел, и медвежьих клыков так быстро не затягиваются. Ко всему прочему, Шура умудрился с непривычки стереть кожу на внутренней части бёдер, и теперь, мог ходить лишь как увалень. Это, ему совершенно не доставляло ни какого удовольствия.
Но возникшая проблема была не Шуриных болячках, в конце концов, вот Сява, еще недавно собирался Богу душу отдать, а теперь так славно спит в обнимку с Лёшиком и в ус не дует. Впрочем, усы у Славы пока больше похожи на будёновскую плесень. Всё равно, жив и целехонек. Отважный герой, штаны дырой, победитель толкинистов и прочее, прочее, прочее, сопел и не знал своего будущего. Что являлось «прочее, прочее, прочее», Медвежатник придумать не успел, к костру подошла его ночная спасительница.
- Что стоишь очумело? Целехоньки твои отроки, – сказала Марфа.
- М, да, по-моему, даже более чем.
- Ты всегда говоришь загадками или шутками? – спросила Марфа, и стала подкладывать хворост на угли.
- Какие тут шутки, уходил в гости к тебе, было трое, а теперь, четверо.
- А, - протянула девушка.
Сквозь веточки потянулся слабенькая ниточка дыма. Она нагнулась, набрала полную грудь воздуха и послала его сильной струей на угли. Маленькие пятнашки затухавших огней угольков стали увеличиваться в размерах. Тоненькие веточки хвороста потемнели и вспыхнули. Огонь быстро согревался, и, наконец, разгорелся в полную силу.
Тепло костра стало убаюкивать Шуру. Он прислонился к дереву, и стал засыпать. Его тело всё еще не пришло в надлежащую кондицию, что бы быть готовым к новым испытаниям. Но от старых неприятностей уже не ждало.
Какая проблема будоражила его голову еще пару минут назад, Шура благополучно позабыл. А раз так, значит и не очень важная. Необходимые, серьёзные мысли, они когда, просто так, не покидают голову. Поэтому Шура не стал напрягать мозги. Медвежатник весь передёрнулся, что бы отогнать сон.
- Ах да, совсем забыл, это тебе, - он протянул девушке цветы.
- Это мне? – спросила Марфа. Её глаза расширились, и лицо засияло сильней утреннего солнца. Она взяла букетик в кулак, потом прижала обе руки к груди, и стала укачивать полевые цветы как маленькая девочка любимую куклу. Марфа посмотрела на Медвежатника. Её глаза встретил прищуренный взгляд Шуры, и девушка спросила его.
- А, что это обозначает в вашем мире?
- Что, цветы? – удивился Медвежатник.
- Ну да, когда их дарят, что это значит.
- По всякому бывает, - ответил Шура и стал разъединять второй букет на два еще меньших. Потом он продолжил свой ответ – лично я, делаю это, для того, чтобы доставить удовольствие.
- Кому?
- Ну, прежде всего, себе. Знаешь, у нас мужчины так редко дарят цветы женщинам, просто так. Правда, дарят 8 марта и день рождения, учителям на первого сентября, и на последний звонок, а в общем, это просто традиции, которые многие не знают, и я в том числе. Говорят, что есть даже язык цветов, желтые к разлуке или к деньгам, алые розы к пламенной любви. Не знаю я тонкостей, просто, люблю дарить цветы. Вот и всё.
- А розы, они какие? – продолжала спрашивать Марфа.
Шура расправился с букетом. И два новых шедевра флористики легли около Юли и Ягодки. Кода Медвежатник отошёл от спящих детей и уселся на прежнее место, потом ответил, уставившись в костёр.
- Розы? Они колючи, не люблю я их.
- А почему? Они не красивые, как я?
- Ну, если только как ты. Кто ж тебе сказал, что ты не красивая? Нет, розы, наверное, одни из самых красивых цветов мира, просто я их не люблю.
- А почему тогда не любишь? - не унималась Марфа, - потому, что они колючие?
- Да при чем здесь колючки? Просто, когда я служил, то…
- Ты был воином, в дружине?
- Что-то в этом роде.
- И, что же было?
- у меня погиб друг, и его гроб был усеян розами. Когда мы прощались с ним, обобрали у Гансов все сады. Давай не будем об этом.
- Почему?
- Не хочу, – через чур резко ответил Шура. – Лучше ты, расскажи, а у вас, когда дарят цветы?
Марфа вскочила, и отбросила в сторону букетик. Она резко повернулась, в тон Шуре ответила:
- Не хочу, - и пошла от костра.
- Марфуша, подожди, - окликнул Медвежатник, но та, лишь бросила через плечо:
- Не ходи за мной. Я сама приду, посмотрю за Макаром.
Шура понял, что чем-то обидел девушку, которая, в общем, ему нравилась. Не в первый же раз. По этому, он не стал догонять её, хотя, и подозревал, что именно этого сейчас хочет гордая славянка. Шура не стал поддаваться на дамские капризы. Так можно по мелочам разбросаться, позабыв о главном. А главное, тут Медвежатник, наконец, вспомнил о главном, о возвращении домой.
Сразу опустились руки от безысходности. Желание что-либо предпринять исчезло окончательно. Он уселся поудобней около своего дерева, опрокинул голову и задремал. Как в самолёте, когда летишь в дальнюю экспедицию и за плечами беготня по Москве со сборами, со сборами, упаковкой оборудования, закупкой нужных продуктов и вещей. Когда багаж отправлен, и ты садишься в самолёт, то здесь, на время пролёта от тебя уж ровным счётом ни чего не зависит. Одни заботы уже за плечами, и худо-бедно они решены, другие где-то через несколько часов полёта. На это время лучше ни чем не заморачивкаться, что бы новые заботы встретить хотя бы немного отдохнувшим и выспавшимся. Тогда и дела лучше делаются, да и проблемы легче решаются. Здесь как раз старая поговорка, дурень думкой богатеет, не проходит. По этому Шура просто решил отоспаться на том и заснул крепким, без прекрасных сновидений, здоровым сном.