«Да, я одинок. Но у меня у меня есть две татуировки на коленных чашечках - в виде улыбающихся физиономий. -
Я с ними разговариваю»
Оззи Осборн
1
Больница была в центре. В центре самого большого и грязного района города. Если смотреть на нее сверху, с высоты птичьего полета, она больше была похожа на санаторий: несколько зданий и длинные асфальтированные дорожки, теннисный корт, волейбольная площадка и даже небольшой бассейн, вечно неработающий и вечно грязный. В общем-то, бассейна теперь, как такового не было. Оставалась лишь неглубокая, полная мусора и прошлогодних листьев яма.
Кроме здания поликлиники, стоявшего вплотную к дороге, на территории находились два больших стационара, несколько больничных строений поменьше, морг с мутными стеклами и длинной ржавой трубой вытяжки, да остов большой теплицы - вот и все хозяйство. Хотя нет, не все. Была еще станция переливания крови. Она хоть и находилась с внешней стороны забора, но, согласно табличке перед входом, все-таки относилась к городской клинической больнице номер сорок девять. Там, внутри станции, в этом зеленом здании с крыльцом из искусственного гранита, круглые сутки были наготове кушетки и шприцы, шланги и ватные тампоны. Здесь и на самом деле переливали кровь. Переливали ее из живых людей в маленькие пластиковые мешочки, со сложной системой клапанов и трубок. Люди шли сюда добровольно. Мешочки не возражали. И вообще трудно представить себе более кровожадное существо, чем эти самые мешочки! А за дверью, в коридоре, за перегородкой из толстого стекла неподвижно сидела бледная женщина в круглых очках. Она раздавала справки. Тем, кто уже напоил своей кровью пластиковый мешочек и тем, кто только еще собирается.
Станция переливания крови находилась прямо перед главными воротами больницы. Отсюда шла дорога в глубь территории. К самим корпусам. Ну а в корпусах, в больничных корпусах, в кабинетах, в палатах, в операционных блоках лечили от всего. И выписывали из больницы, как водится во всех нормальных заведениях, только в двух случаях: когда пациент здоров или когда он безнадежен.
Старый корпус, постройки еще послевоенной, выглядел отчего-то опрятнее и строже своего молодого соседа. Он был приземист и красив. Пологая крыша была покрыта бурым шифером. По странности, - и это к концу зимы, - она была совершенно чиста от снега. Что касается крыльца, широкого и торжественного, оно видимо должно было подчеркнуть утонченность вкуса безымянного архитектора, но смотрелось хуже некуда. Фальшивые колонны придавали фасаду глупый помпезный вид, отчего первый корпус очень напоминал здание какого-нибудь исполкома, крайкома или обкома времен активного строительства того, что сегодня принято рушить и поносить.
Приемный покой можно было отыскать по стрелочкам-указателям. Находился он с торца здания. Здесь, прямо от метрового пандуса, у которого парковались машины скорой помощи, начинался бетонный тоннель с резиновой дорожкой. Упирался тоннель в обитую жестью дверь.
Савва вошел под свод, нерешительно потоптался у двери, взялся за блестящую ручку и, выдохнув, потянул ее на себя. Через пять минут он уже лежал на кушетке и рассматривал голубой потолок. Сидящий рядом человек в синем халате, что-то торопливо писал в истории болезни. Окончив писать, он обернулся к Савве и сказал:
-Придется полежать, гхм. У вас, гхм, язва, дружок.
Врач был не молод. Короткие волосы его были белее снега. Но лицо, точнее кожа на лице оказалась удивительно свежа: розовая, с мелкими порами, он могла принадлежать мальчишке, такая прекрасная кожа, но не сорокапятилетнему хирургу. Залюбовавшись этим чудом, Савва забылся. Он даже приподнялся на локтях, чтобы лучше рассмотреть эти микроскопические поры и поразительную гладкость.
-Ну, что, гхм, дружок?
Савва вздрогнул, опомнился и торопливо стал застегивать штаны.
Врач поднялся. Он посмотрел на часы и взял со стола картонную папку. Протягивая ее Савве, он сочувственно улыбнулся.
-Ну вот, гхм, ваша история. Отдайте сестре и марш в хирургию. Но сначала, гхм, сначала анализы.
Грохнули дверцы, лифт задрожал и медленно пополз вверх. Старуха лифтерша достала из кармана конфету. Развернув шуршащий фантик, она отправила ее в рот.
-Что-то не похож ты на больного, – сказала она, рассматривая Савву снизу вверх.
-А как выглядят больные?
Старуха пожала плечами и отвернулась к створкам. В маленьких круглых окошечках дверей то вспыхивал, то гас ядовитый желтый свет. Его размытые пятна падали на пол кабины. Падали и убегали по стене к потолку.
Задрожав, лифт пронзительно заскрипел и остановился.
-Четвертый, – объявила старуха и, одну за другой, стала открывать дверцы. – Кабинет ФГС налево. Тебе же в ФГС!?
Савва задержался у лифта, обернулся и, когда лифтерша уже собиралась закрыть дверцу, он мягко задержал ее ногой.
-Ну? – Выглянувшая из лифта старуха была недовольна.
-Один вопрос:
-Валяй.
-Что такое ФГС?
Лифтерша внимательно посмотрела на Савву. Это продолжалось лишь мгновение, потом ее морщинистые губы расплылись в улыбке.
-Процедура такая. Тебе понравится.
Старуха издевательски подмигнула, мягко толкнула Савву и захлопнула кабину. Что-то заскрежетало и в круглых окошечках вспыхнул свет.
Да. Старуха любила пошутить. Савва вывалился из кабинета ФГС совершенно без сил, с мокрым от собственной слюны лицом и резью в горле. Почти тут же его подхватил под руку молодой санитар.
-Вы Белов?
-Ага. – Кивнул Савва.
-Я отведу вас на кровь. Больной не возражает?
Больной не возражал.
Полтора часа блужданий из кабинета в кабинет, с этажа на этаж. Савва выдохся, проклял свою язву и мечтал хотя бы на минуту прилечь. Когда же с анализами было покончено, молодой провожатый Саввы перепоручил его маленькой морщинистой старушке с белом халате с пятнами. Старушка представилась нянечкой из первого хирургического отделения. Она была без зубов, и все время пережевывала белесыми деснами, такие же белесые губы. Не теряя времени даром, старушка выдала Савве комплект больничной пижамы, тапочки, деловито затолкала его верхнюю одежду в большой мешок с тесемками, и куда-то отнесла.
-Вот, так, – сказала она вернувшись. – Теперь одевайся и в палату. Какая твоя?
Савва вздохнул.
-Мне сказали - четыреста десять.
-Четыреста десять. – Нянечка пожевала губы. Ну, пошли.
Четыреста десятая палата, одна из одиннадцати палат первой хирургии: Обычная квадратная комната с высоченным потолком и остатками лепнины в углах: старый тарахтящий холодильник, раковина, восемь кроватей и восемь же тумбочек молочного цвета. На полу давно потерявший рисунок линолеум, на стенах бледная голубая краска. Две пыльные шторы на окне и сухой воздух с запахом хлора.
Савва огляделся, заметил, что половина мест пустует, и выбрал кровать справа от входа.
-День добрый, – поприветствовал он своих новых соседей.
-Добрый день, – прохрипел парень до подбородка накрытый одеялом. Видимо после операции.
-Привет, – бросил молодой парнишка, на секунду оторвавшись от книги.
Грузный молодой человек, с давно небритым лицом, в спортивном костюме в обтяжку, на треть провалился в пружинный матрас. Он просто кивнул. Единственный здесь старик промолчал. Он лежал на двух подушках, медленно водил тяжелой нижней челюстью и глядел в потолок.
-Он глухой, – сказал грузный, заметив, что Савва выжидающе смотрит на старика.
Савва торопливо закивал, забросил вещи в облезлую тумбочку и принялся разбирать постель. Он взялся за это энергично, но постепенно движения его замедлились. Только сейчас, коснувшись пальцами мягкой простыни и наволочки, он, вдруг, понял, насколько устал. И все мысли, все впечатления подернулись рябью. Только одно было отчетливо: спать, спать, спать…
2
Как выяснилось, утро здесь начиналось с общей побудки. Сигналом к началу дня служил протяжный коридорный крик «на уколы». Палата зазевала, зашевелилась. Савва открыл глаза. Пока он вспоминал, где находится, коридорное эхо еще раз донесло это пронзительное «на уколы». Савва с удовольствием подумал о том, что ему пока не назначили никаких уколов. Плотнее укутавшись в одеяло, он с улыбкой наблюдал, как его сонные соседи таращат дикие глаза, с трудом отрывают всклоченные головы от маленьких больничных подушек и пытаются попасть ногами в тапочки.
-Вот гады, не имеется им, – сплюнул молодой парнишка, натягивая штаны.
-А я забил на это. – Его грузный сосед прокашлялся и перевернулся на другой бок.
Два старика, которых, судя по всему, подселили поздно вечером или ночью, а может, перевили из другой палаты, оказались более дисциплинированными. Они первыми вышли из палаты и первыми вернулись, потирая свои впалые ягодицы.
-Вот тебе Вася и легкая рука. – Покачал головой один.
-А? – не расслышал второй. Он оттопырил ухо и наклонился к товарищу.
Тот огляделся, чтобы убедиться, что никто уже не спит.
-Я говорю – рука у нее совсем не легкая!
-Ну да. – Согласно закивал седой головой Вася. – А что, Ефимович, когда нас домой?
-Бог его знает, Василий. – Тихо сказал Ефимович, потом опомнился и повторил громче, - бог его знает. Может через пару дней.
Дед Василий кивнул и стал укладываться.
-Ну вот, - прокряхтел послеоперационный. – Был один глухарь, а стало два.
Приподнявшись на локтях, Савва посмотрел на кровать глухого старика. Тот все еще лежал на спине и двигал челюстью. Только теперь глаза его были закрыты. Он спал, и что-то жевал во сне. Может, ему снилась молодость? Первое мая, демонстрации трудящихся, холодное жигулевское из желтой бочки и ароматный шашлык? Может именно шашлык он так жует? Интересно в его время шашлык был ароматным? Или, может, он всегда был резиновым, и все они старперы попридумывали. Нафантазировали себе социализм и счастливую жизнь. Жили как дураки в какой-то дреме, а настало настоящее и жизнь их подошла к концу.
Савве стало неприятно от таких мыслей. Он лег на спину и стал рассматривать лепнину в углу.
Грузный, только что умывавшийся с брызгами и хлюпами, остановился у его кровати, вытирая полотенцем тройной подбородок.
-С чем ты?
-Язва, - ответил Савва. – Кровотечение.
-Хреново. – Посочувствовал Грузный. – Меня Женькой зовут.
-Савелий, - представился Савва.
Позднее Савва узнал, что Женьку на самом деле зовут Виктор. Он придумал себе другое, конспиративное имя. С какой целью – неясно. Хотя может ему просто не нравилось собственное. Ведь человек в праве называться, как ему заблагорассудится. Даже такой неинтеллигентный, каким показался Савелию Евгений-Виктор. Этот упитанный парень, вечно небритый, с постоянной ухмылкой на губах мало говорил о себе. Его положили в больницу с подозрением на аппендицит, но диагноз не подтвердился. Зачем его продолжали держать здесь, было неясно.
-Вон тот в углу грамотный, - Женька кивнул на молодого парнишку, - это Пашка. Этот, после операции – Артем. Дедов я этих двух знать не знаю. А этого мы Шустрым зовем.
-Которого? – не понял Савва.
-Того, что жует. – Женька ухмыльнулся. – Ты не смотри что он такой старый, и двигается кое-как. Он за день сто раз в туалет ходит туда и обратно.
Савва улыбнулся. А Женька закинул полотенце на плечо и повернулся к палате.
-Ну, ребята, кто со мной курить?
Савва попытался заснуть, но соседний глухой дед вдруг расшевелился и стал наводить жуткую возню. Он шуршал бумагой, что-то доставал из пакетов, которые как назло были хрустящие, шумно пил, фыркал и без конца сморкался. Савва раздражено перевернулся с бока на бок, накрылся одеялом с головой, изо всех сил зажмурил глаза и попробовал досчитать до двадцати двух. В этом числе не было никакой магии. Домашний пятисотстраничный справочник народной медицины рекомендовал вести счет до шестидесяти шести. Савва обычно вырубался на одной трети.
После того, как двадцать два превратились сначала в сорок четыре, потом в рекомендованные народным лечебником - шестьдесят шесть, и, наконец, в восемьдесят восемь, Савва не выдержал, соскочил с кровати, сунул ноги в плоские больничные тапочки и вышел в коридор. Воздух здесь был не такой сухой, после душной палаты – просто блаженство. Лекарственный запах почти не ощущался. Прохладный сквознячок приятно холодил голую грудь. Савва проводил взглядом забинтованного человека, которого куда-то везли на каталке, и решил спуститься в вестибюль. Там, если только он правильно запомнил, должен был быть телефон. Если бывшей его жене наверняка было все равно – где он и что, то на работе уже должны были заметить пропажу.
Савва не ошибся. Телефон действительно был. Он висел на стене у аптечного киоска и был безнадежно занят дамой в голубой ангорской кофточке. Савва прошелся по пустому вестибюлю, заглянул в небольшой магазинчик, который занял место гардероба, вытеснив стойки с вешалками в жалкую полукруглую нишу. В магазине продавались журналы с улыбающимися девушками на обложке, соки, минеральная вода и печенье. Несколько минут проскучав у витрин, Савва заглянул в гардероб, где выяснил цену на прокат бахил и белых халатов, а так же то, что только в гардеробе больницы можно купить самые свежие сканворды за три рубля, а за шесть - практически не списываемые авторучки.
Тем временем дама в ангорке все еще занимала единственный в вестибюле телефон. Она уже не говорила сама, а очень эмоционально слушала трубку. Одна ее нога гуляла по полу, другая нервически вздрагивала коленным суставом. Савва закусил губу. После минутных колебаний, он решительно двинулся к телефону, но, перехватив взгляд ангорки, который оценил, как хищнический, свернул к аптечному киоску.
-Простите, здесь есть другой телефон?
Аптекарша вытянула и без того длинное лицо, поскребла длинным искусственным ногтем подбородок и мотнула головой.
-А в приемном покое?
Аптекарша надула губы.
-Ну, там, наверное, только служебный. А вообще я не знаю. Откуда мне знать. Я в аптеке работаю.
-И то - правда, - сказал Савва рассеяно.
Он отошел от киоска, увидел скамейку и сел. Вестибюль начал заполняться людьми. Каждую минуту хлопали двери и на пороге показывались засыпанные снегом посетители. С противоположной стороны, через турникет, к ним спешили пациенты. В повязках и все той же синей больничной пижаме. Как успел заметить Савва, здесь вообще все было строго по форме. Врачи носили просторные зеленые штаны, зеленые же безрукавки и зеленые колпаки. Форменная одежда медсестер отличалась только по цвету. Их штаны, безрукавки и колпаки были бледно желтыми. И только нянечки и молодые санитары, да врачи на практике оставались в традиционных белых халатах. Как посетители. Их уравняли в правах с посторонними для больницы людьми, что выглядело очень, очень унизительно.
Савва подвинулся, давая возможность присесть полной женщине с повязкой на запястье. К ней присоединился сухонький мужичок, и они стразу заговорили о деньгах. О сбережениях и зверской инфляции. Точно в мире не существовало иных тем. Точно это были не простые люди, и встретились они не в больнице, а были это крупные знатоки экономической теории и сидели они сейчас на каком-нибудь швейцарском саммите.
-Этот Сорос твой, тоже хорош. – Женщина гладила замотанное бинтом запястье. – Читала, что это он устроил нам тут дефолт.
-Чушь. – Отмахивался мужичок. – Я его знаю. Он всегда помогал. «Форбс» о нем очень положительно писал. Да что говорить, Сорос единственный, кто поправку Джексона-Венника все время просит, чтоб отменили.
Женщина возмущенно фыркала и несла что-то уже совсем немыслимое.
Удивительно, слушая их, думал Савва. Удивительно, что этих людей, существующих на жалкие гроши, кое-как сводящих концы с концами, заботит кредитный рейтинг России. Удивительно, что беспокоит их судьба родины, давно наплевавшей на таких вот маленьких людей. Нынче вытирает родина ноги уже о других. Тех, кто может позволить себе личный самолет или футбольный клуб.
Савва погрустнел и отвернулся. И как раз вовремя. Ангорка, наконец, повесила трубку, но к телефону через весь вестибюль уже, задыхаясь, отмахиваясь краем шарфа, точно веером, неслась румяная тучная женщина. Следом за ней развивался парусный шлейф подбитого норкой кашемирового пальто. Весь ее взбудораженный вид говорил о том, что ей немедленно позвонить. Ну, просто сейчас или никогда.
-Простите, - мяукнул Савва, мягко отстранив взбудораженную.
-Стойте, - взвизгнула женщина. – Мне нужно.
-Не нужно толкаться. Дайте позвонить, я жду уже очень давно. – Савва старался не смотреть женщине в глаза. Боялся увидеть в них что-то, что заставит уступить. Отвернувшись к стене, он стал накручивать диск, неожиданно трудно вспоминая цифры своего рабочего номера. Он слышал, как женщина цокнула каблучком у него за спиной, щелкнула замком на сумочке и чем-то зашелестела. Савва услышал слабый всхлип и тут же, спиной, ощутил ее молящий взгляд. Бросив трубку на рычаги, он резко развернулся. Его взгляд уперся в пышные волнистые волосы. Женщина достала из сумочки платок, и стала аккуратно, стараясь не размазать косметику, вытирать влажные от слез глаза.
-Звоните, - сдался Савва, – я подожду.
Он, конечно, не ждал благодарности, но был немного огорчен, когда женщина, не сказав ни слова, бросилась к аппарату. Огорченный, он вернулся на скамейку. Парочка любителей-экономистов расставалась. Он пообещал принести домашнего компоту, а она – беречь руку. На место женщины присела худенькая большеглазая девочка с косичкой. Она не доставала ногами до пола, болтая ими в воздухе. Ее огромные, ясные как безоблачное летнее небо глазки пристально смотрели куда-то на стену. Савва проследил ее взгляд. Оказалось, что девочку заинтересовало человеческое легкое, на плакате о туберкулезе. В ярких красках этот рисунок последовательно изображал на разных участках легкого все стадии ужасной болезни. Савва отдал должное хладнокровию девочки. Возможно, сейчас рядом с ним сидела будущая медсестра или даже хирург. А, может… - и это угадывалось в спокойном изучающем взгляде небесных глаз, - будущий патологоанатом.
3
Было уже начало десятого, когда Савве, наконец, удалось пробиться к телефону. Он набрал рабочий номер и ждал ответа, гадая, кто же из коллег возьмет трубку. Ответила Таня из отдела рекламы. Услышав знакомый голос, Савва ощутил острую потребность выговориться. В течение следующих десяти минут он, взахлеб, рассказывал потрясенной Тане о своей запущенной язве, о страшной потере крови и ужасах вероятной операции. Наконец, когда его словесный поток иссяк, настала очередь Тани.
-Ты не представляешь, что тут было без тебя. Никто же не знал где ты и что. Шеф на уши всех поставил. Мы с ног сбились. Звонили твоей бывшей жене. Маринка звонила…. Ну я тебе скажу…, извини меня, ну и халда.
-Это еще мягко сказано, - вставил Савва.
Таня хмыкнула.
-Потом кто-то пустил слух, что ты уволился. Мужики всполошились. Стали искать источник. Источником оказалась Петрова из верстки. Это новенькая. Как выяснилось, она вообще про тебя не говорила. Говорила она про свою бывшую работу…, просто кто-то не дослушал, ну, как всегда…
Таню продолжало нести. Савва начал зевать, когда, она, наконец, вспомнила, что он лежит в больнице, что у него язва и что ему, возможно, скоро станут разрезать живот.
-Ты что? Ты это правда, про операцию?
-Конечно! – Савва показал три пальца подошедшему к телефону санитару. Тот кивнул и двинулся в магазин. – А ты думаешь – мне до шуток.
-Я ничего не думаю, - обиделась Таня.
Святая простота, подумал Савва. Он хотел уже прощаться, но вновь заговорила Таня. Теперь ее голос обрел нотки сочувствия.
-Как ты там вообще?
-Нормально.
Может что-то тебе принести? Может фруктов? Я могу прийти и сдать кровь, если нужно. У меня много крови.
-Нет. У меня все есть. И кровь. Но все равно спасибо. – Савва вдруг подумал о том, что Таня совсем не пустышка, как казалось ему до сих пор. Ее последние слова задели его до глубины души. Выйду и куплю ей цветы, - решил он. – Куплю розы.
-А если обойдется, когда тебя могут выписать.
-Что? Извини, я задумался.
-Если не операция, когда тебя выпишут?
Савва не знал что ответить. О чем там говорил врач в приемном покое? Интенсивная терапия? Неделя, полторы? Что-то около этого.
-Где-то недели через две, ответил он. – Я не хочу торопиться. Ты знаешь, этот наш бедлам в последний месяц. Никакой охоты ходить на работу. И вообще, я устал приносить себя в жертву.
-Ну и правильно! – Неожиданно поддержала его Таня. А Савва ждал, что она станет его ругать. Она ведь трудоголичка. Все время пропадает на работе. Может быть и рада отдохнуть, но боится потерять в деньгах. Говорит - волка ноги кормят. Уверенно так говорит и улыбается устало.
«Нет. Цветы это чепуха. Лучше приглашу ее ужинать. Сам приготовлю мясо по-французски, куплю бутылку какого-нибудь вина…»
Савва увидел выходящего из магазина и направляющегося к нему санитара.
-Ладно, тут уже целая очередь к телефону, - не без сожаления солгал он в трубку.
-Но ты обещай звонить, если что-то будет нужно.
-Хорошо. Спасибо.
-Не за что. – Савва почувствовал, что его собеседница улыбается. Он тоже улыбнулся и надавил на рычаг.
Это было в десять, а в одиннадцать к нему в палату пришел тот самый врач с лицом юноши. Он попросил Савву оголить живот, долго погружал в него пальцы, задумчиво прощупывая внутренности, потом раскрыл историю болезни и принялся читать.
-Ну, как наше самочувствие? – спросил он, наконец.
-Боли, - признался Савва. – Вроде как тянет что-то вот здесь. Савва приподнял голову и показал где.
-Угу. Еще?
-Изжога.
-Это закономерно, - пробормотал врач. – Закономерно.
Достав из картонной папки какую-то бумагу, он стал внимательно ее читать. Савва не совладал с любопытством. Приподнявшись, он заглянул в листок. Единственное что он смог прочитать это свою фамилию и аббревиатуру ФГС.
-Ну что же?! – Врач убрал листок обратно в папку с историей болезни. – Ранка у вас рубцуется, так что оперативное вмешательство не понадобится.
Савва облегченно вздохнул.
-Сделаем вам переливание, - продолжал врач. – Полежите под системой. Я прописал вам хорошие уколы, так что через неделю будете прыгать. Только придется нам соблюдать диету, если не хотите повторения.
-Ну а что делать!?
-Вот именно. – Собрав бумаги, врач распрощался с больными и вышел.
-Пожалел тебя Эдуард Максимович. – Артем слабо улыбнулся. Операцию ему делали еще неделю назад. Все было хорошо и, несколько дней спустя, ему разрешили вставать. Но после первой попытки, длинный вертикальный шов стал кровоточить. Пришлось зашивать бедолагу заново. Все это рассказал Савве Женька, с которым они поднимались в палату из вестибюля.
Савва подошел к умывальнику.
-До чего же здесь сухой воздух, - обрызгав лицо холодной водой, пожаловался он.
-Это потому что во влажном воздухе много бактерий, - не отрываясь от своей книги, заметил Пашка.
-Грамотный! – Женька хмыкнул, переворачиваясь на другой бок.
Едва Савва вернулся на кровать и улегся, как в коридоре послышались голоса. Дверь распахнулась, и двое санитаров вкатили в палату каталку.
-Где тут свободно? – пробасил худой санитар в маске.
-Прямо перед вами, - сказал Женька, тыча пальцем в кровать.
Второй санитар, был без маски. Его полные плохо выбритые щеки лоснились.
-Слезай, - скомандовал он, бесцеремонно откидывая простынь в сторону.
Худой старик, абсолютно голый, если не считать широкой повязки из бинтов на впалом животе, слабо заворочался.
-Тебе помочь? – спросил первый санитар тоном, абсолютно отрицающим существование такой вещи как милосердие.
Кряхтя и задыхаясь, старик стал медленно сползать с каталки. Савва спрыгнул на пол и за мгновение до того, как старик рухнул на кровать, успел убрать из-под него чистую простынь и одеяло. Старик что-то простонал. Савва хотел спросить про одежду и вещи, но санитаров уже простыл след.
-Все нормально! – склонившись над новым соседом, сказал Савва. – Спи, отец.
Старик кивнул и закрыл глаза, а Савелий вышел в коридор. Здесь было намного прохладнее, чем утром. Как будто где-то поблизости было открыто окно. Озябнув, Савва застегнул рубашку пижамы на все пуговицы. Проходившая мимо нянечка строго на него посмотрела.
-Не стойте, - сказала она сердито. – Идите в палату.
Савва молча повиновался. Он вошел, как раз в тот момент, когда Женька распаковывал огромную пачку сладких кукурузных палочек.
-Будешь? – предложил он.
Савва замотал головой.
-Не знаешь, здесь где-нибудь продают газеты или журналы?
Женька закинул в рот порцию палочек и закатил глаза, как будто вспоминая.
-Внизу, - громко сказал Артем.
Старики у окна заворочались. Савва уже заметил, что соседство с молодыми людьми их раздражает. Они почти не разговаривали, на вопросы отвечали односложно, общались только между собой. Если нужно было что-то спросить, делали это нарочито вежливо.
Брезгливо глядя на пожилых соседей, Женька прожевал первую порцию палочек.
-Там внизу одни кроссворды. Если тебе нужны нормальные газеты, спорт там, или что, нужно идти через переход.
-Через переход? – удивился Савва.
-Через подземку, - вставил Пашка. – Он отложил книгу и стал объяснять, как попасть в журнальный киоск. Объяснял он долго и бестолково. Слушая его, Савва не мог отделаться от мысли, что уже где-то встречал этого парнишку. Или подобного ему.
4
Это сверху, с высоты птичьего полета больница была похожа на санаторий. А снизу она напоминала тайное убежище. Бесконечные полутемные коридоры без указателей и стрелок соединяли между собой все больничные строения. Два главных коридора пересекались под прямым углом где-то в районе автостоянки у центрального входа в старый корпус. Ответвляющиеся от них сумрачные коридорчики то внезапно заканчивались тупиком, то глухой железной дверью с непонятными буквами и цифрами. А иногда и решеткой, через прутья которой просматривается длинный коридор с многочисленными дверями по обеим стенам.
Это похоже на паучьи норы, подумал Савва, ступая по бетонному полу. Гулкое эхо шагов, едва родившись, рассеивалось в многочисленных ходах и ответвлениях. Где-то рядом прогрохотала тележка, Савва замер, опасаясь, что невидимая повозка выскочит из бокового коридора. Выждав, он осторожно заглянул за поворот. Боковой ход обрывался глухой стеной в десяти шагах от главного коридора.
-Ерунда, какая-то, - прошептал Савва, утирая испарину со лба.
Ускорив шаг, уже через минуту он достиг просторного светлого зала. Отсюда наверх шла крутая железная лестница. Она привела Савву в другой зал с двумя лифтами. Оглядевшись и не обнаружив двери, Савва стал давить на кнопки вызова. Лифты, которые сначала показались ему мертвыми, вдруг, ожили один за другим. Грузовой засветился изнутри и заскрежетал, а пассажирский услужливо распахнул дверцы.
-Добро пожаловать! – Савва раскланялся с воображаемым лифтером и шагнул внутрь.
В забытом богом газетном киоске, что обнаружился в недрах запутанного нового корпуса, как ни странно, было полно свежих газет. Савва выбрал несколько по своему вкусу, свернул их в рулон и двинулся в обратный путь. Путешествие через катакомбы, как, улыбаясь, сказал он киоскерше.
Когда он вернулся в палату, Женька, Артем и Пашка играли в карты. Парочка неприятных дедов исчезла. Их кровати были аккуратно заправлены свежим бельем. Вновь прибывший старик спал, запрокинув голову. Савва остановился у его кровати.
-Да дышит он, - улыбнулся Пашка. - Не температурь! Пошли лучше в карты.
-Нет. Я лучше почитаю. – Савва бросил стопку газет на тумбочку.
-Ну, как тебе катакомбы? – спросил Женька, со своей обычной ухмылкой.
Савва уселся на кровать.
-Гиблое место. Настоящий критский лабиринт.
-Какой лабиринт? – не понял Пашка.
-Критский, - объяснил Артем. – Типа очень запутанный.
-Понятно, - пропел Пашка. – Кто сдает? Только не я. Я в натуре уже запарился сдавать.
-А ты записывай на бумажке, - посоветовал Женька. – Давай сюда колоду.
Савва взял с тумбочки первую попавшуюся газету и улегся с ней на кровать. Он без интереса пролистал несколько страниц, пока не нашел интересную статью, в которую и углубился. Очень скоро он понял, что расписанная на целый разворот статья явно не оправдывает своего громкого заголовка. Журналист слишком полагался на собственное остроумие и пренебрегал фактами. Его аналогии и противопоставления оказались притянуты за уши. Савва отыскал внизу текста имя автора. Статья оказалась подписана Катериной Батур. Не очень удачный псевдоним, с раздражением подумал Савелий. Более органично Катерина Батур звучало бы, пиши она не о социальной политике городского совета, а о жизни театральной богемы, например, или похождениях кинозвезд. И все-таки Савва решил дочитать статью до конца. Зевая, он добросовестно домучивал текс, и лишь на последнем абзаце уронил газету себе на лицо, и задремал.
Разбудил его хрип, сап и чей-то громкий кашель.
-Что за черт? – Савва отбросил помятые газетные листки и сел. В палате было уже темно. Узкая полоска желтого света, проникающая из коридора через приоткрытую дверь, разрезала мрак. Савва уловил движение на полу перед умывальником. Соскочив с кровати, он подошел ближе и разглядел во мраке барахтающегося на полу старика. Того самого, что был практически глух и проводил дни, беспрестанно рассматривая потолок мутными подслеповатыми глазами. Измотанный безуспешными попытками подняться, тот мычал, пускал пузыри и сопел, как смертельно раненый зверь.
Савва опустился на колено, подхватил старика под мышку и рывком поставил на ноги. Старик захрипел, опираясь рукой о раковину.
-Ты кто? – громко спросил он. Голос у него был высокий, дрожащий.
-Тише, - сказал Савва шепотом, прижимая палец к сухим, горячим губам.
-Ты кто? – повторил глухой старик еще громче.
-Тьфу! Ты же глухой, как я мог забыть. – Савва толкнул дверь ногою. В глаза им ударил яркий желтый свет, льющийся из шарообразных светильников под потолком. Развернув деда лицом к себе, Савва снова приложил палец к губам.
-Ага, - сказал дед уже тише. – Все спят?
Савва кивнул.
-Я хотел в туалет. В туалет хотел выйти и упал. – Стал объяснять старик. – Тебя как зовут?
-Савва.
-Как-как?
-Савелий. - Притянув старика к себе, отчетливо сказал он ему прямо в ухо.
-Савка?! – Старик закивал. – Понятно, понятно. – А сына у меня Сашкой зовут. Он здесь в больнице работает. Холодильники им ремонтирует. Целыми днями так и работает.
Что-то не видел я здесь такой кучи холодильников, подумал Савва. Старик продолжал трепаться, но Савелий больше не слушал. Он тащил старика обратно к его кровати, осторожно пробираясь между спинками других кроватей и тумбочками.
-Противный дед! Что ж ты так разговорился?!
-Что? Я не слышу. Контузия у меня.
Контузия у него, подумал Савва с раздражением. Он уже добрался до кровати, прислонил деда к спинке, а сам принялся поправлять сбившийся на бок матрас. Дед, тем временем, продолжал говорить.
-Я в семнадцать лет на фронт попал. Контузию заработал. Инвалид войны. А здесь в больнице у меня сын работает. Сашка. Не знаешь его?
Савва помотал головой.
-Я инвалид. Ранение было. Пять тысяч девятьсот рублей пенсии получаю. Хорошо?
Савва несколько раз энергично кивнул.
-Ну ладно дед. Пообщались, и хватит. Спать пора, давай в кроватку.
-А что? Ты постелил? Спасибо, спасибо. Как тебя звать-то?
-Миша, - ответил Савва закипая. – Давай ложись!
Дед осторожно опустился на кровать, ухватился за край простыни и, укладываясь, натянул ее на себя.
-Ну вот, молодец, - похвалил Савва старика. – Теперь спи.
Старик что-то тихо забормотал. Савва склонился к нему и тут же отпрянул, в сердцах обругав деда. В очередной раз тот сообщил, что сына его зовут Сашкой.
5
Доктор не обманул. Он действительно назначил уколы. Четыре укола утром, в обед и вечером. Всего двенадцать. Савва с ужасом представил, в какое решето превратятся его ягодицы всего через пару дней такого лечения.
-Не температурь, Савка. – Пашка улыбался во весь рот. Зубы у него были все в коричневых пятнах от никотина – Мне вшарашили уже, наверно, сто пятьдесят уколов. Жопа болит, конечно, ну и что?! Жопа, на то и жопа. Ха, ха.
Пашка тоже лежал с язвой. Как выяснил Савва, ему было всего только восемнадцать лет. И судя по тому, как сам парнишка относился к своей болячке, к тридцати эта язва могла благополучно переродиться в опухоль. Злокачественную, разумеется.
В больнице Пашка лежал, как на курорте. Он не соблюдал никакой диеты, плевал на таблетки, которые попросту сваливал в тумбочку и больше о них не вспоминал. Единственное от чего тот никак не мог отвертеться, так это уколы. Медсестры грозились выписать его за нарушение режима. А возвращаться на учебу, у парня не было никакого желания.
-Думайте чего хотите, пацаны, - говорил Пашка, поедая сочащийся жиром беляш, - а мне все равно, что говорят эти. Я всегда делал то, что хотел. И ем я только то, что хочу. – Пашка доел беляш, вытер жирные руки о больничное полотенце и закинул его за спинку кровати. - Я так себя поставил. Домой с пятнадцати лет ночевать не ходил. Папик пытался сначала права качать, но я его быстро обломал.
-Как понять обломал? – спросил Артем.
Пашка начал злиться.
-Как обломал? Так и обломал, как всех обламывают!
-Ну, ты расскажи, расскажи – вытянул шею Женька, - что ты ему говорил, что он говорил тебе.
Резко, как умеют только дети и сумасшедшие, Пашка перестал злиться и развеселился.
-Да чего рассказывать. – Он сбросил тапочки и закинул ноги на кровать. – Нечего. Просто поставил я себя так. Втыкаешь?
-Нет. Не втыкаю. – Женька быстро обернулся и подмигнул Савве. Потом пытливо посмотрел на Пашку. – Ну, давай, колись. Как ты застроил родителя. Поделись опытом, я вот своего уже двадцать семь лет строю, а он все права качает. Может по голове ему дать? Раза два. Или три.
Растерянный Пашка хлопал глазами, не понимая – то ли шутит с ним старший товарищ, то ли говорит серьезно. Он сделал попытку улыбнуться, но лишь состроил гримасу. Женька, которого, похоже, разжалобило это зрелище, смилостивился.
-Ладно, Павлик, не грей голову, я прикалываюсь.
Пашка уронил голову на бок и оскалился. Улыбки у него все равно не получилось.
-Ну, чего ты? – Женька подошел к совсем уже скисшему парню и потрепал его по загривку. – Давай, хорош дуться. Идем курить.
Пашка нехотя слез со своей кровати.
-Идем.
Они вышли. Женька с незажженной сигаретой в губах и полотенцем через плечо и Пашка, понуро бредущий следом.
-Чего он прицепился к парнишке? – Артем сбросил одеяло и, морщась, сел на кровати. – Уф. Брюхо чего-то болит. Видно обратно не так зашил. У-у, лепила.
Савва отбросил газету.
-Тёма, ты вообще давно здесь?
Артем некоторое время глядел перед собой, что-то складывая и вычитая в уме.
-Если с первого дня считать, когда меня целый день по кабинетам, да по анализам таскали, то выходит…, - он сам удивился, подсчитав. – Вторая неделя заканчивается…, вот это да! Еще неделька с хвостиком и будет месяц.
-Вот мой дед, - неожиданно подал голос новенький старик. – Мой дед в селе жил. Я думаю, что в сороковых годах это было…. Этого села уже давно нет.
Савва усмехнулся.
-Сейчас уже и страны этой нет.
Старик воздел к потолку костлявый палец.
-Тут ты прав. Чертовски прав!
Голос его ослабел, рука бессильно упала на грудь, и старик заснул. Савва осторожно приблизился к его кровати.
-Эй, - позвал он тихо.
Оттопырив штаны, Артем пытался заглянуть под повязку.
-Не трогай ты дедушку. Пускай спит. Уф. Это у него после наркоза такое. Со мной тоже было. – Он усмехнулся. – Маму все звал. А мама-то моя на Алтае живет. Возле горы «Белой». Слыхал?
-Да, вроде, - неуверенно протянул Савва.
Артем свернул одеяло в рулон и положил его в изголовье.
-Подушки тут совсем никакие. То ли дело у нас. У нас знаешь, какие подушки? Я в институт поступал – одну с собой привез. Вот такую. – Артем выпучил глаза и развел руки на всю ширину. Подушка его выходила каких-то совершенно невообразимых размеров.
-А что у вас там растет? – вырвалось у Саввы. Он ждал ответа и мысленно ругал себя за такой глупый вопрос.
-Да все растет. Трава всякая. – Немного подумав, сказал Артем. Потом опять ненадолго задумался и, наконец, махнул рукой, – да вообще черт его знает, что там растет. Ты про сад спрашиваешь?
-Да, - серьезно сказал Савва и, помедлив, с важным видом добавил, – культурные растения.
Артем задумался, ничего не ответил, а нагнулся к холодильнику, и достал банан.
-Ты вот… какие-то вопросы мне задаешь. Я даже не знаю. Мы скотину разводили всю жизнь, поэтому из культурных я знаю только сено. – Артем рассмеялся. – Вот самогон батя варит – будь здоров. Я своим институтским пацанам, перед самим новым годом, четыре литра привозил. Он как водичка. Чистенький и пьется, знает, ну как слабый сахарный сироп. И вроде ничего сперва ты не чувствуешь, а потом по ногам как даст! Так ваши олухи, которые отродясь только пепси-колу пили, а ну давай хлестать, как лимонад. Я им говорю – бросайте, одуреете. А они хлещут! – Артем прервался, доел банан, и повесил шкуру на спинку кровати. – Вот так, Савва! До чертей пацаны допились. Их потом на четырех скорых увозили. Чуть не передохли все. Вот такие культурные растения!
Грохнула дверь. Вошел Женька, вытирая на ходу влажное лицо.
-Вода у нас из крана вонючая. Который раз зарекаюсь умываться в туалете, да забываю все.
Савва встал.
-А где Пашка потерялся?
-Да пришли к нему. – Женька перестал тереть лицо, посмотрел на полотенце и бросил его на кровать. – Отец к нему пришел. Нянечка прямо из курилки дернула. Ты бы видел, как он побежал. Соскучился пацаненок.
Артем взялся за спинку кровати и зашипел от боли, ставя себя на ноги с помощью одних только рук. Согнувшись, он осторожно проковылял к окну и замер, глядя на заснеженный теннисный корт внизу.
-Да…, а на улице-то… Зима!
6
Бывает, что происходит, как раз то чего совсем не ждешь. Не обязательно что-то плохое. Может, как раз даже хорошее. Но чаще ни то ни се. Таким вот и вышел визит Сони на третий день пребывания в Саввы в больнице. Она зачем-то принесла целую сетку груш, и какие-то серые таблетки в бумажном конверте.
Долго смотрела она на бледного, исхудавшего Савелия, потом коснулась пальцами его небритой щеки.
-Привет.
Савва посмотрел на лекарства и надул губы.
-Что это?
Соня расцвела.
-Это мой сюрприз. Китайское средство. Я тебе рассказывала?
Савва замотал головой.
-Не рассказывала? – возмутилась Соня. – Олег сейчас работает в одной конторе, которая торгует вот этими лекарствами. Они идут к нам эксклюзивно прямо из Пекина. Помогает от всего. Говорят ими даже рак лечить можно.
-Лечиться раком? – усмехнулся Савва, и, заметив, как скисла Соня, осекся. Но уже через мгновение подумал - «и как я мог любить эту дуру? Слава богу, теперь все в прошлом». Стоило ему вспомнить о недавнем разводе, как рот наполнился горечью. Чтобы как-то заглушить ее, он достал из сетки грушу и откусил от сочного желтого плода почти половину.
-Ты что? - выпучила глаза Соня. – Они же немытые.
Савва махнул рукой.
-Зараза к заразе не пристает.
Соня некоторое время наблюдала, как Савелий поедает грушу, потом вдруг спохватилась:
-А тебе вообще фрукты можно?
-Черт его знает, - пожал плечами Савва, и проглотил очередной кусок. – Может и можно, а может и нельзя.
Не торопясь, он доел грушу, после чего рассмотрел коричневый хвостик и, зачем-то убрал его в карман пижамы. Настало время для главного вопроса. Савва сам не заметил, как сжал кулаки.
-Зачем ты пришла?
-Что значит – зачем? – удивилась Соня. – Пришла к тебе. Я волновалась. Мне позвонили и сказали, что ты в больнице, да еще с язвой. Это так ужасно. Я хотела приехать сразу, но меня не отпустили с работы. Олег… нет, он ни при чем. Просто мне не хотелось портить отношения с начальницей. А как только смогла, я сразу приехала к тебе. Разве ты не рад?
«Рад ли я? Снова дурацкий вопрос. Только на этот раз уже не звучит так глупо. Звучит издевательски»
Савва усмехнулся. Разжав кулаки, он стал рассматривать на ладонях следы от ногтей.
-Ты мне не ответил. Ты не рад? – повторила свой вопрос Соня.
-Нет. – Савва поднял глаза и встретил ее взгляд. – Чему мне радоваться? Язве? Тебе радоваться? Еще не понятно, что хуже. Ты притащила какие-то лекарства, но даже не говорила с врачом. Ты же не говорила с ним?! Конечно же - нет. Так чему мне радоваться? Сейчас мне радоваться нечему! Совсем нечему! Спасибо, конечно, за гостинцы, но…. Вот. Забери. Я вспомнил, что груши мне нельзя.
-А лекарства?
-Соня! Я тебя умоляю. Какие-то непонятные таблетки, в конверте, черт знает, что. Коричневое вещество загадочного происхождения. Может, это какой-то пекинский подросток сходил в туалет?
Соня подскочила. Ее глаза полыхнули.
-Савелий!
-Да?
-Неблагодарный сукин сын!
«Любимая песенка. Врезать ей, что ли?»
Савва оглянулся. Кроме парочки стариков у справочного окна, да только что вошедших двух молодых парней в вестибюле было пусто. Не было видно ни гардеробщицы, никто не маячил за прилавком магазинчика, и даже интеллектуальная блондинка аптекарша прикрыла свою лавочку.
Стараясь не смотреть на свою бывшую жену, Савва тихо сказал:
-Сядь. Прекрати строить из себя неизвестно что.
Запахнув пальто, Соня развернулась и быстро зашагала прочь. Уже у двери она остановилась, обожгла Савву своим ненавистным взглядом и вышла.
Вскочив на ноги, Савва подбежал к окну. Он оказался прав. Олег, этот модник и плакса, мужчина, который продал бы душу за возможность каждый день душиться новой туалетной водой, ждал Соню неподалеку от крыльца.
-Скатертью дорога, – прошипел Савва им вслед. – Лечитесь раком!
Соня и Олег шли рука об руку. Савелий видел, как, остановившись у замусоренного бассейна, Соня швырнула в него сетку с грушами, потом обернулась и что-то быстро заговорила, потрясая кулачком.
Савелий, наблюдавший за этим в окно, лишь усмехнулся.
В палате, если не считать обоих стриков, никого не было. Даже изрезанный вдоль и поперек Артем куда-то ушел.
Стрик еще не отошедший от наркоза спал, а контуженый, едва заметил Савелия, поманил его к себе.
-Садись, посиди, – громко, сказал он. – А то что-то заскучал я.
-Ну и новости, – проворчал Савва. Он постоял у своей кровати, потом все-таки подошел к деду и присел на край. – Ну? Что скажешь?
Дед не расслышал вопроса. Он вытащил из под–подушки портативный радиоприемник и показал Савве.
-Сын принес. Погоду слушать.
-Дурак, твой сын, - сказал Савелий в сторону.
Дед не расслышал и этого.
-Нужно поставить батарейки, – сообщил он. - У тебя есть батарейки?
Савва замотал головой.
-Сашка мне принесет батарейки, - заверил его старик. – Обещал завтра придти. Сашка, сын мой - холодильники здесь в больнице ремонтирует. Но это подработка. Он вообще у меня инженер… - Старик вдруг замолчал. Пожевал синими губами и закончил, - а может и не инженер.
Будильник на полке у Женьки показывал начало пятого. Савва зевнул.
-Давай-ка дедуля спать.
-Что? – оживился дед. – А?
Савелий склонился над стариком. Скривившись от неприятного запаха, он прокричал:
-Спать.
Любимый сын контуженого старика пришел навестить родителя только на третий день. На вид ему было около сорока лет. Он был толст, неопрятен и пах машинным маслом. Темно синий халат, застегнутый на все пуговицы, туго облегал круглый живот. Полное широкоскулое лицо его было бы симпатичным, если бы не маленькие бегающие глазки. Казалось, что его взгляд не останавливался ни на мгновение. Вот он пробежал по кроватям, и тут же начал скользить по полу. Потом газа его уперлись в лежащего на кровати старика, часто заморгали, и превратились в узкие щелки.
-О-го-го, - прогудел Сашка, морщась.
Пригладив всклоченные волосы чумазой рукой, он уселся на край отцовской кровати и показал старику большой палец.
-Ну, чего?! Нормально – да!
-Сашка, - пропищал дед, делая судорожную попытку подняться.
-Ну а ты думал кто? Сын к тебе пришел. Лежи, лежи.
Дед послушно лег.
-Машка звонила, хотела приехать.
-Кто? Машка!?
-Да, Машка. Спрашивала про тебя. Хотела приехать. Говорит – хочу отца навестить. Я ей запретил.
-Запретил? – рассеяно переспросил дед.
-Да. – Сашка важно кивнул. – Я ей запретил. Опять про дом спрашивала.
-Хрен ей, а не дом, - взвился старик. – Он нащупал под кроватью костыль, поднял его, зацепился за спинку и сделал новую попытку подняться.
-Что ты! – Сашка подхватил отца. – Лежи. Лежи. Не приедет она. – Видя, что дед не слушается, он надавил ему на грудь и толкнул на подушки.
Получив отпор, старик сдался. Силы оставили его. Он выпустил из рук костыль и повалился на спину, хрипя и пуская пузыри.
-Ну, вот видишь. Только измучил себя. – Сашка вытер потный лоб грязным рукавом. Потом достал из кармана платок и тщательно вытер руки.
-У-м-м, – простонал старик.
-А, да, - спохватился Сашка. – Я ж тебе батарейки принес.
Отыскав под отцовской подушкой приемник, Сашка вставил в него две квадратные батарейки и щелкнул тумблером. Противно зашипел динамик. Сашка покрутил ручку настройки, но напрасно. Ничего, кроме шипения и скрежета, от которого у Саввы стало ломить зубы, он от приемника не добился.
-Ну что? – спросил старик.
-Вот, - Сашка показал отцу приемник. – Будешь погоду слушать.
-Погоду слушать, ага.
Савва почувствовал раздражение. Еще немного, подумал он, и я сойду с ума. Соскочив с кровати, и недружелюбно взглянув на гостя, он натянул тапочки и вышел. Ему вдруг до смерти захотелось выпить. Наплевать на лечение, выпросить у санитаров стакан спирта и, осушив его, долго пить холодную воду из-под крана. А потом лечь на кровать и быстро уснуть. Хотя быстро – наверняка не удастся. От одного стакана разыграется кровь. Потянет в женскую палату, на шутливый, с намеками, разговор или даже на что-то большее. Но больше не хотелось. Здесь в больнице. Без душевой. Так что – только на разговор. Легкий такой треп, бессмысленный, но жгуче сексуальный.
Савелий остановился у окна, зачем-то взял с подоконника засохший листок фиалки и рассмотрел его на свет.
Подошел Женька.
-Гуляешь?
-Гуляю.
Женька зевнул, взял из руки Саввы сухой листок и смял его в большом розовом кулаке.
-Пашку в реанимацию положили, - буднично сказал он. – Скрутило его прямо в коридоре.
-Ты от него?
-Ага. – Женька сдул с ладони остатки листа. – Не пустили.
Когда они зашли в палату, Сашка прощался с отцом. Он объяснил ему, как правильно обращаться с приемником, и пообещал не пускать в больницу Марину и Ольгу.
-Ты мой сын, - плаксиво говорил дед. – Дом я на тебя перепишу, ты не волнуйся. А Ольгу не пускай. Я ее видеть не хочу. Так ей скажи – не хочет отец тебя видеть.
-Она меня про дом спрашивала, - ехидно напомнил Сашка.
-Хрен ей, а не дом.
-Ну ладно. Ладно. Давай спи. – Потрепав стрика за худое плечо, Сашка, ушел. Судя по выражению лица - очень довольный тем как сложился разговор с отцом.
-Гнида, - прошипел Женька.
Савва махнул рукой.
-Не наше дело.
-Тоже правильно. – Женька подошел к Пашкиной тумбочке, достал из верхнего ящика мобильный телефон. Понажимав на кнопки, он протянул трубку Савелию. – На. Скажи матери его, что все нормально. Я не смогу. Наговорю еще ерунды. Давай.
Савва взял телефон и надавил кнопку «вызов».
7
Весь следующий день и всю ночь, Савва думал о старике. Конечно, не забывал он и о работе, даже спустился вниз и позвонил в редакцию. Поговорил с Таней, посочувствовал ей связи с потерей очередного любимого и пообещал сбежать из больницы, если не выпишут к понедельнику. Этот звонок и разговор немного отвлекли его от сумрачных мыслей о немощной старости и неблагодарной молодости, но стоило вернуться в палату, как все начиналось по-новому: старик с приоткрытым ртом, полуслепые его глаза, что-то ищущие на потолке, среди паутины трещин. Все возвращалось. Жалость и отвращение, боль и гнев.
С того дня, как старика навестил сын и принес, на беду всей палаты, батарейки, старик не давал никому покоя. Раз в полчаса, он обязательно доставал приемник и начинал крутить ручки настройки. Черная коробка издавала хрипы и стоны, жуткий треск и пронзительный вой.
-Погода, - кричал дед, высоким дребезжащим голоском. – Сейчас узнаем, какая там погода!
-Тьфу ты, черт, я с ума тут сойду, – жаловался Женька. – Глухому приемник! - вот ведь дубина этот его сынуля. Был бы отец слепой, он бы ему телевизор принес!
-Заберите у него батарейки, - советовал Артем.
-И дайте по башке, - добавлял новенький.
-Я сейчас т е б е дам, – сказал Женька мрачно. – Он почему-то сразу невзлюбил этого высокого и стройного парня, попавшего в больницу с подозрением на аппендицит. – Старик на войне был. Ранение имеет. А ты, фраер, на войне был?
-Ну и ты тоже не был, - ехидно заметил новенький.
-Я и не лезу.
-Кончайте, - сказал Артем. – Тут еще драки не было, с выбитыми зубами и сломанными костями. Из хирургии и в травматологию – три этажа, а на лифте вас все равно не повезут.
Безучастный к происходящему Савва лежал на спине закрыв глаза. Он думал о жизни, о судьбе. О том, что этот вот полумертвый старик на соседней кровати все-таки любит сына. Очень любит. И не замечает, или не хочет замечать его недостатков. А может он, этот больной старик, и не заслужил сыновей любви. Кто знает – какой он был отец? Даже если он не был жесток, а просто был холоден. Одного этого уже достаточно, чтобы воспитать человека с черствым сердцем. Но, что если сын ненавидел его всю свою жизнь, а теперь изо всех сил держит себя в руках, чтобы не высказать ему, беспомощному, все накопившееся на душе за долгие годы?! Если все так – где справедливость? Где правда? На чьей стороне?
Савелий открыл глаза. Прямо над ним сетка трещин на потолке. Любимая картина старика, подумал Савва. Что он видит там, этот дед? Он прищурился, представляя себя близоруким. Трещинки потеряли четкие края и переплелись в причудливом узоре. Солнечный лучик, отразившийся в блестящей спинке кровати и упавший на потолок, добавил ему красок.
Шум приемника стих. Дед отчаялся что-либо услышать, и засунул его обратно под подушку.
-Слава богу, - сказал Женька. Он поднялся с кровати и подошел к Артему. – Идешь курить?
-Я иду, - сказал новенький.
-П…дуй один, - огрызнулся Женька. – Ну, ты как Тема?
Артем нехотя отложил книгу и стал подниматься.
-Если вы вниз, купите мне газет, - попросил Савва.
Женька остановился на пороге.
-Каких?
-Что-нибудь спортивное. Можно Футбольное Обозрение за неделю.
-Ладно.
Женька вышел. Ковыляющий вслед за ним Артем, остановился у койки Саввы.
-Вот меня что поражает: играть в футбол – я и сам играю. Ну и смотрю тоже с удовольствием. Но вот читать про футбол... По-моему – это извращение. А ведь кто-то еще о нем пишет! Ты скажи – разве можно пересказать хороший фильм?
-Да нет, наверное.
-Да нельзя, конечно. Так же и хороший матч!
-Ну, значит я извращенец, - улыбнулся Савва.
-Значит – извращенец. – Артем усмехнулся и заковылял к двери, где его нетерпеливо поджидал Женька. Теперь они всегда курили вдвоем. Не брали никого. Может быть, в память о Пашке, который умер на следующий день, после того, как его перевели в реанимацию. Савва вспоминал об этом каждую ночь. Вспоминал с горечью. Особенно свой звонок и разговор с матерью Пашки. А у нее был такой приятный, молодой голос.
Савелий поднялся с кровати, вымыл лицо прохладной водой и достал из холодильника сок. Наливая сок в стакан, он перехватил взгляд новенького.
-Хочешь пить? – спросил Савва.
-Нет. Спасибо.
-Тебя как зовут-то?
-Николай. Можно просто Коля.
-А меня Савелий.
-Очень приятно. – Новенький достал из пачки сигарету, повертел ее между пальцами, подумал и убрал за ухо.
-Ты с чем тут? – спросил он.
-Язва.
-Не повезло, - сочувственно закивал Коля. – Я мне уже третий раз пытаются вырезать аппендицит. И каждый раз подозрение на острое воспаление.
Савва убрал сок в холодильник, взял стакан и стал прохаживаться по палате, медленно потягивая холодную тягучую жидкость.
-У меня мать работает в этой больнице, - поделился Коля. – Как только я пожаловался на боль в боку, она сразу запихнула меня в хирургию. Жалко, конечно, что одноместных здесь нет. Я бы телевизор принес.
-Одноместные палаты есть, - сказал Савва. – Но там лежат тяжелые старики.
-Те, что делают под себя. – Коля противно рассмеялся. – Я в прошлый раз лежал в больнице, так рядом кого-то с ножевыми ранами положили. Только представь: весь в дырках. И грудь, и живот и вообще все. Даже пальцы были порезаны. Так у него дерьмо, из ран на животе, прямо через простыню сочилось! А в другой раз я в сельской больнице лежал…
Коля продолжал увлеченно о чем-то рассказывать, но Савва уже его не слышал. Холодный кислый нектар – удивительно средство. Савва почувствовал, как с каждым глотком к нему возвращается ясность мысли. Муть, которая обволакивала сознание, теперь отступила. Савва допил сок и поставил стакан в мойку.
-Вот и хорошо, - громко сказал он. – Вот и отлично.
-Ты что? – не понял Коля.
-Ничего. Просто мне хорошо. Вдруг стало хорошо. Даже цвета стали ярче!
-Тут все серое, - подал голос послеоперационный старик.
-Но оттенки! Оттенки то – разные! – Сказал Савва и рассмеялся. Он подошел к окну, оперся о спинку кровати и забрался на подоконник. Стекло оказалось прохладным и влажным. Савва провел по нему ладошкой и прислонился лбом.
Всего за пару теплых солнечных дней снег во дворе больницы почти растаял. Теперь небольшие почерневшие кучки его лежали в тени голых тополей. На пустой волейбольной площадке носилась маленькая черная дворняжка. Она лаяла на воробьев и, то и дело ускоряясь, безуспешно пыталась ловить этих шустрых птах.
Савва зажмурился от яркого солнца.
-Черт возьми. Вот она весна. Вот она красота и вот она, черт возьми, любовь.
Он еще не знал, что долгожданная выписка случится уже завтра. Но, когда бы это ни произошло, в одном он был уверен. Первым делом он купит огромный букет цветов и подарит Тане. А потом попросит всего лишь один упоительно долгий поцелуй.
P. S.
К концу недели четыреста десятая палата опустела. Коля выписался в один день с Савелием. В пятницу друзья по общежитию забрали Артема. Женька не стал дожидаться больничного листа и ушел домой в пятницу. Послеоперационного старика перевели в другую палату. Ну а что касается контуженого деда – он благополучно покинул больницу и вернулся в свой просторный деревянный дом, у искусственного моря, в районе шлюзов. Это дом он двадцать лет строил своими руками. Через месяц он сжег его и закончил свои дни в доме инвалидов.
P.P.S
А все это время, прозрачные пластиковые мешочки на станции переливания, продолжали жадно высасывать кровь из живых людей.