Я не знаю, что сказать тебе, мой милый. Чем помочь и как успокоить. Я не "вижу" днем и не знаю, где твой дом. Знаю только, что стоит он в городе Мокрых Ветров и Серого Тумана. Но из какого окна смотрит на свет твое безрадостное, печальное лицо я не знаю. Слаб стал "при солнце" мой Кадет. Немощен, стар и одинок.
Сегодня я написал тебе что-то похожее на стихи, но они непонятны глазам. Да, они, глаза, могут прочесть мои слова, сложить их в строчки, задуматься над многоточиями… Но смысл… и еще боль и сострадание, спрятанные рифмой в ритме покачивания «маятника», они понять и передать не смогут. На это способен только Голос. Но не крик, не вопль, не стон. А дыхание его. Легкое, прохладное, усыпляющее. Уносящее тенету отчаянья с твоего лица, охлаждающее разгоряченный мозг, целующего родничек жизни на верхней точке линии спины.
Но мое дыхание не долетит до тебя. Я грешен.
Распахнутое окно? Может быть помогут птицы, прилетающие каждое утро поклевать крошки с моей ладони?
Сейчас и я среди них. Подоконник заполнен воробьишками… по характеру и страстному темпераменту вы похожи. И характером тоже. Задорная и даже нахальная непосредственность перемежается с нахохленной обидой. Я шепчу им рифмованные строчки… медленно и прерывисто… может долетят до тебя… Увы… им не до меня… у них ссора… потом перемирие… снова ссора… Все как у людей. Кроме убийства собрата. Немножко ненависти, на капельку зависти, чуть-чуть задора и… все… рассыпан порох… потушен огонек
Но вот прилетел Ветерок… Чмокнул меня в ладошку с солнышковыми семечками и шутя разметал их, смахнув далеко вниз. Воробьиная стая устремилась за ними… на землю…
Эй, Ветерок не улетай… а…! Поговорим!!!
Мы же друзья. Ты младший в семье ветров и я «каде» в своей стае. Нас всегда старшие обижают. Тебя борей или ураган, меня – человеческий гомон и гам. И я, как ты, тоже ниже всех летаю, меньше всех понимаю, жить не умею, но ничего не разрушаю… И тоже, как ты, высоко не порхаю. Любуюсь полетом братьев с земли-геи… ну…иногда предупреждаю, напоминаю о бедах-штормах. Как и ты о злобных ветрах.
Прости маленький Эол, я задумался и забыл про тебя. А… возможно, ты слышишь меня, если до сих пор не улетел? Я чувствую твое дыхание кончиками пальцев! Тогда прошу, возьми мой наговор, унеси его далеко-далеко, к мостам, к высоким церквям.
Вот высыпаю тебе своих «крошек». Вот они, мои маленькие безумные рифмочки с разноцветными и несоразмерными крылышками. Видишь, слетают с ладошки на цветок, где ты отдыхаешь? Эй, ветерок! Я нашепчу, а ты подхватывай.
Ах, улетел… озорник...
Что с него взять – он еще ребенок малый. Как и ты …
Я жду ночь… это мое время… когда я смогу тебе помочь.
Разве ты никогда не чувствуешь ночного присутствия меня в твоем доме?
Не видишь моей тени, сидящей в изголовье твоей постели?
Моих рук, отнимающих у тебя сверкающие осколки разбитой чаши жизни?
Шепота молитв в левом углу своего жилища?
Языческой Шемкувы, стоящей в правом…?
Не видишь невидимые изумрудные слезы хамелеона, падающие в чашу, которую ты держишь в руке – они растворяют сверкающие крупинки ядовитого забвенья истерзанной души…?
К/огда ты мечешься, разбивая стены, я пытаюсь спасти, уберечь твое тело от ударов серого камня.
А/ когда ты сидишь в оцепенении, я вынимаю осколки кривого зеркала из твоего сердца.
Д/аже когда ты, съежившись, лежишь в позе «младенца», мой «йгъ» ворожит над твоей головой, высекая из "кремня терпения" угасший свет.
Е/сли бы я был из плоти и крови я был бы рядом.
Но я бессилен против одного. Против твоего Эго. Сейчас он твой враг и только ты сам волен увидеть в нем Друга. Разделившиеся половинки нельзя примирить насильно. Сшить, слепить, спаять.
Они соединяются только в объятьях.
В объятьях самой сказочной и самой бессмертной дамы на свете.
Воздушной и земной, серьезной и смешной.
Грустной и веселой.
Порочной и чистой.
Заигрывающей с Василиском и плачущей над Красотой.
Она все знает, спасает, утешает и все понимает.
И раны врачевать умеет.
На Земле ее называют Любовь, а на Мерцающей Звезде – Лигейя…