Выгода

Юрий Горский
Жизнь не всегда подводила Толика, как прочих. Вот и на юбилейный пятидесятый годок позабавила замечательным событием, протрубив второй женитьбой.
И вроде бы всё стало корректно и чинно в жизни Толика, да вот незадача... Дети (их было трое от первого брака) в один голос уполномочили его немедля выплатить кругленькую сумму. Иначе они, если он набычится, упекут его (горемыку) в горемычные селения, о чём заранее сожалеют, но поступить по-другому не могут, ибо сегодняшняя жизнь требует конверти¬руемых затрат.
«Вот подлецы, — рассуждал Толик, — я их растил, а они упечь хотят. Вот улечу на Марс, тогда и будет вам хохлома конвертируемая...»

Уже почти тридцать пять лет Толик плотничал по раз¬ным местам: на стройке, в гостиницах, в ЖЭКе и частных фирмах. Рабо¬ту свою знал на отлично, стало быть, халтурил по-умному. То есть понимал, когда «льзя», а когда нет.
О себе он говорил так: «Я не только почетный донор, но и почетный труженик, потому без соплей — прямо хожу».
Что именно вкладывал Толик в этакую поговорку, знал только Толик. Сам комментариев не давал, а над чужими посмеивал¬ся, дескать, гадай-гадай, — отгадки всё равно не ви¬дать.
— Ну, что, Толян, вдарим по единой, — говорили ему со¬бригадники. И он вдарял, не отказывался. Особенно теперь, когда троица детишек к суду зовет, да деньжат, как манны, тре¬бует.
Но единая затянулась. И выпитая — стопка за стопкой — водка успешно протекла по Толиной глотке бутылочной рекой. И спустя месяц аукнулась отъездом его молодой жены домой в град Могилев с угрозой развода и мордобоя со стороны тестя.
Толик осерчал и пить стал размашисто и буйно...

Шел второй месяц жаркого лета рука об руку с Толиным запоем. Толик уже буквально напивался до чертей. Они приходи¬ли скопом, хвостато и рогато заполняя Толину голову.
Толик уже свыкся с ними и даже скучал, если их не было более суток. Он корчил им рожи. Вопрошал о своем будущем. Ругался им. Поучал и полюбовно хвалил их. Черти были довольны и сочувственно допекали Толика дальше. Однажды ему пришлось поделиться с ватагою гнусов о своей мечте. Он попросил их показать ему Марс. Они согласились. Но только с одним условием. Если он отомстит тому, кто не поверит ему об их существовании и захочет поссорить его (Толика) с ними (с чертями). А пока он должен подготовиться к встрече с этим челове¬ком. Стало быть, для этого должен: бросить пить, уйти с прежней работы и наняться в школу, что на Малокозловском, плотником на август месяц, поскольку там задумали они (черти) реставрацию. Толик согласился.
Заключив сделку выливанием свежеоткупоренной пол-литровки в сортир, он тут же отправился в школу...

Школа оказалась еврейской: от учительского персонала до газетно-плакатных стендов, красноречиво ин¬формировавших об этом.
Древо сефирот зияло отовсюду, как аппликация, символ, намек. Одним словом, ортодоксаль¬ный порядок царил во всем заведении. Мальчики и девочки учились отдельно. Перед общеобразовательными предметами три часа уделялось молитве и изучению Торы.
Толик весьма смутился такому повороту дел. Он не мог взять в толк, как его друзья-чертенята рекомендовали столь неприятное его нутру место. Но после одной спасительной мысли он успокоился. Ведь он здесь для того, чтоб наверняка попасть на Марс. И потому вытерпит всякую моральную неприязнь ради свершения сделки...
Первую неделю Толик отработал добросовестно, без нареканий. На вторую — затосковал. Затосковал крепко, как зек по воле. Захотел выпить. И так, чтобы очень.
«Ни к чему договор — катись всё к едрени-фени!» — подбадривал себя Толик.
Но — договор есть договор, и черти бдят его с пристрастием...
Как только Толик отправился на поиск партнера — принять с ним горькую, черти тут как тут напомнили о себе. Выйти из раздевалки они ему не дали. Дверь оказалась сплошь слитой со стеной, как если бы ее не было вовсе. «Как так? — более чем энергично запротестовал Толик, — не может быть!»
«Может, может», — услышал он в ответ.
Толик обернулся — вместо классной комнаты, которую выделили под раздевалку — была как бы пещера. Сталактиты, сталагмиты и прочая дрянь завращалась пред Толиными глазами.
Далее Толик ощутил нестерпимый холод. Его челюсть, наподобие зуммера принялась отчеканивать пронзительный ритм. Супротив себя, мало-помалу, он разглядел очертание какого-то существа. Лицо не проглядывалось. Лишь металлический блеск бисерных глаз просверливал Толика насквозь.
— Ступай ко мне ближе, — возвестило существо.
— Мне и здесь неплохо, — промямлил Толик.
— Повторяю, следуй ближе...
Толик ощутил на себе силовое воздействие. Его тело, словно намагниченный предмет, невольно потянулось к месту, откуда слышалась речь.
— Теперь стой тут, — скомандовал всё тот же голос.
Толик попытался разглядеть лицо еще раз, но кроме прежних бисерных глаз очертание лица оставалось непроглядным.
— Вот договор. Настало время исполнить тебе взятые на себя обязательства, чтобы я выполнил свои — намерения...
— А кто ты? — пролепетал Толик.
— Паромщик на Марс, — расхохотавшись, отозвалось существо. После чего в Толиной голове опять всё пошло кругом. Пещера обернулась классом, сталактиты — партами, а сталагмиты — стульями. Очертание существа обрело плоть и кровь директора школы, который стоял над Толиком и возбужденно говорил:
— Что с вами случилось, Анатолий Иванович, что случилось?
— Нет, ничего... Немного подурнело что-то. Жара видно, — посетовал Толик.
— Ничего себе, подурнело, — проёрничил директор, — а кричать-то зачем, что выхода нет. А? Я вас спрашиваю.
— Горлов не кричит. Он констатирует, — резко ответил Толик.
— Ну-ну, ну-ну, судить не мне, — подытожил диалог директор и вышел вон...

День и впрямь выдался жаристым. Жарило давно. Сплошь три недели солнце кинжалило острооточенными лучиками плоть асфальтового города. Городская кровь сочилась газпивнапитками, бульварными фонтанами и прочей городской жидкостью.
Московская парилка похлеще сауны раскаляла дома. Окна, словно поры человеческих тел, были распахнуты. И у такого вот распахнутого окна расположился Толик с папиросой в зубах, помышляя о пиве, в худшем случае о квасе...
Через минуту-другую к нему подошел парень, держа в руке бутыль кваса. Толик смотрел на бутыль, бутыль — будто бы на Толика, а парень поочередно на них обоих.
— Угощайтесь, — сказал парень, и бутыль прямехонько направилась в руки Толика. — Вас, наверно, Толиком зовут... Меня — Владом. Я от Валеры, в напарники к вам, — Влад протянул руку.
— Значить, работать вместе, штоль?
— Выходит.
— Я очень нелюдимый и с чертями дружу. Многим не нравится, а мне всё равно. Ведь чорт, если друг, человека лучше. Он службу оказать может. А человек что? Человек — дерьмо! О себе и для себя только мысль теплит...
— Пьете много...
— По-русски, как доброволец...
Разговор перевели на работу. То-сё, короче, деловито знакомились дальше...
Влад Толику пришелся по душе. Чем дольше говорили, тем больше обнаруживалась комплиментарность отношений.
По ходу беседы Толик часть за частью напрочь забывал о сделке, о бесах в целом, да и о прочих подробностях.

Близился день сдачи объекта. Основная работа была почти исчерпана, остались мелкие недоделки. Влад и Толик выполняли их без энтузиазма. Толик халтурил, а Влад с неофитской ревностью обличал его. Закончилось ссорой. Тот и другой, обоюдно обидевшись, прекратили работу вовсе.
Молчание прервал Толик. Влад язвительно отозвался. Спустя три минуты взаимных препираний порешили о мировой. Обменявшись рукопожатием, направились в магазин.
Купили перцовой, колбасы, хлеба и консервной закуси...
Пока пили и ели, оба признавались в интимных закутках своих душ, где располагались алтари их побочных божков. Каждый по-своему выказывал преимущества своего бога и веры. Толик утверждал своего бога воинственно, Влад — по-человечьи, гуманно.
Сходство было в одном — говорили неуступчиво, страстно, до крику.
— Вот, к примеру, сказать, ты, — назидательно говорил Влад, — не ведая о фундаментальных вещах, треплешься о Боге, как о своем отражении в зеркале.
— А ты как думал? Вне меня ничего нет. Он и я поочередно мною правим.
— Чертовщина какая-то...
— А что, ты против? — возмутился Толик. И тут, как по команде, в его голове всё всколыхнулось. Медленно и подробно, точно профессионально откомментированный репортаж, обнаружилось забытое бесообщение, — Значит, по-твоему, и чертей нет? — вдруг ни с того ни с сего выкрикнул он.
— О чем ты?
— Может, ты меня с ними ссорить будешь? — прогремел еще раз очумело пьяный Толик...

Впоследствии, будучи на судмедэкспертизе, в беседе с лечащим врачом Толик займет оправдательную позицию. Дескать, Влад оскорбил Толика своей некорректностью. После интимных признаний о главном он (Влад) насмеялся над ним, бестактно критикуя его (Толика), которого надобно было, наоборот, доверительно поддержать. И тогда он (Толик) принял соломоново решение. То есть извлек выгоду для них обоих: ему и себе...
— Ведь ему, убиенному, — вещал Толик, — по вере его — рай, а мне по договору — Марс. Я так и сказал ему, мол, отрекись — оставлю тебя в покое, а нет — умучаю. И тогда нам обоим — выгода. Он выбрал второе.
— Однако я, — с грустью заканчивал Толик, — почему-то, вместо Марса, здесь у вас кукую. И что к чему — ведать не ведаю, как если бы день от ночи отличить не мог и, солнце, с луной путая, называл бы их дырами...