ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ТЯЖЁЛАЯ ВАХТА
АРСЕНИЙ ИВАНОВ:
«Обычный россиянин живет на 15,4 года меньше американца, на 17 лет меньше француза, на 19,1 года меньше шведа, на 19,6 года меньше японца…».
источник: http://www.utro.ru
09 ноября, 13:39
Глава № 1
СТАЦИОНАР
Мама в больнице. Вторую неделю. Как неожиданно всё произошло. Всего полмесяца назад рано утром Седой Тилацин, спеша на работу, ещё на лестничной клетке слышал её шаркающие шаги. Она с трудом отмыкала упругий дверной засов, скрипели ржавые петли и тяжёлое металлическое полотно, тихо подрагивая, открывалось перед любимым сыном.
- Зайди на минутку.
Какой у неё слабый голос – надорванный, старческий, пропадающий в утреннем гуле подъезда, как бегущая в радиоприёмнике волна. Она вовремя услышала хромую походку сына, торопливо опускающегося вниз - с верхнего этажа их старой «хрущобы». Терпеливо ждала его за дверью.
- Выпей молока, сынок.
Дрожащими руками матушка брала с тумбочки заранее приготовленное молоко и протягивала немолодому уже мужчине до краёв наполненную посуду.
- Ты же знаешь, мама, что я никогда не ем по утрам.
Он принимал у неё из рук бокал и торопливо пил, а старушка искала тряпку, чтобы вытереть с пола белые капли, так неосторожно ею пролитые.
- Пойду я, мама. Спасибо.
Следующий приём пищи ждал его поздно вечером в этой же самой квартире после тяжёлого рабочего дня. И длилось это долго. С самого начала приватизации государственного имущества в России - с тех давних пор, когда простые люди перестали верить в то, что зарплату им отдадут вовремя и в полном объёме.
- Пятый месяц без денег.
Старики, получавшие пенсию более-менее своевременно, помогали детям и дарили гостинцы внукам из мизерного жалования по сусекам набранного для них в дырявой казне державы. Сбережения же - деньги, отложенные на старость, обесценились. Радужные фантазии законно избираемой народом власти о скором экономическом буме оказались преступлением против устоев нравственности. И по сей день, законотворческий террор в России не остановлен ни людьми, ни высшими силами.
Хирургическое отделение. Стационар. Диагноз - трофическая язва. Невозможно ходить, очень больно подниматься с кровати и садиться на её край, чтобы покушать. И ложиться обратно. И переворачиваться с боку на бок без посторонней помощи тоже проблематично.
- Сердечная недостаточность.
Самое огромное сердце однажды ослабевает и у него уже не хватает больше сил нести кислород по большому кругу кровообращения. Язва не заживает и мягкие ткани около поражённого ею места чернеют. Отекает нога и болит. А так хочется уснуть и успокоиться.
- Дайте морфину, - еле шепчет она родным.
- Мама, это наркотик. Это решает врач.
- Вам уже давали его вчера. Нельзя же так много.
- Я понимаю это… Но… Очень уж больно…
Близкие не оставляют её одну ни на минуту. Что это? Последняя вахта? И ни у кого не поворачивается язык произнести эти страшные слова, но она догадывается сама. Когда порывы боли ослабевают, и глаза проясняются, пожилая женщина задумывается о детях и о муже, и о прожитой ею жизни.
- Я скоро умру, - выдыхает она. - Вы не обижайте сына.
Седой Тилацин для неё по-прежнему самый маленький и беспомощный ребёнок. Отворачивается в сторону и тихо плачет его сестра. Она старше брата на десять лет.
- Почему ему всегда достаётся больше любви и внимания. И прощаются все его слова и дерзости, и поступки? Которые не красят взрослого человека.
В самом деле? Были тяжёлые роды, едва не стоившие жизни матери и сыну. И угадывала она в его хромоте свою наследственность, и боялась, что ему останутся после её смерти все её недуги. Неправильный обмен веществ и, как следствие, сахарный диабет, гипертония и стенокардия. Не желает она сыну такой судьбы, и думает ежеминутно о нём, и просит за него родных и близких. И бога.
Кто его накормит уставшего и грязного, пропахшего гарью и потом? На работе, где не прохлаждаются люди, где воняет аммиаком дырявая роба. Кто её заштопает? Кто починит носки и нальёт молока?
Тяжелая вахта.
Будет ли ампутация или нет?
Хирурги боятся прогнозировать успех. Они с сомнением покачивают чубами и не ручаются за благополучный исход операции.
- А что ещё скажет анестезиолог?
И он говорит своё веское слово.
- Вы знаете Ларису? – спрашивает старшая медсестра у женщины, опекающей маму. – Вот её телефон.
Город не велик. Хорошо расспросишь первого встречного и найдёшь, ни одного и даже ни двух общих знакомых.
- Да, я знаю, – и, уставшая от долгой бессонницы, дочь поднимает покрасневшие глаза на посредницу. - Мы с нею учились в школе.
- Вы позвоните ей?
- Да, конечно.
Чем же может быть ей полезна эта давняя подруга? Неприкаянная в жизни и очень далёкая от медицины? И с тайною надеждою накручивается подсказанный номер.
- Нужно четыре рулона сетки рабицы врачу-анестезиологу, и он примет решение о возможности ампутации ноги.
Еле прослушивается матушкино сердце.
- Но у нас уже четыре года, как она снята с производства?
- Может быть, ещё есть на складе или где-нибудь в дальнем углу в цеху?
- Я поспрашиваю.
Но - шаром покати. Уже кончились те времена, когда ликвидный товар задерживался у производителя. Если что и было не продано, то давно в гаражах у «избранных». И мечутся лихорадочно озадаченные люди по рынкам и по магазинам - ищут металлическую сетку, как самое дорогое лекарство, предписанное корифеем.
Новотроицкая городская больница номер один.
- И вы знаете фамилию врача?
- Конечно!
- Вы её назовёте?
- Нет.
Сколько стоит в России ответственный работник? Милиционер, чиновник, трудовой инспектор, врач?
- Они не торгуются.
Собрали вы себе на старость копейки - малую толику на смерть - столько это и стоит... Вас найдут. И вы не отчаивайтесь. Ждите дорогого гонца и держите под рукою телефон. И заучите назубок потёртую фразу для родственников или для меценатов:
- Помогите медицине. Внесите свой посильный вклад в поддержку отечественного здравоохранения. Продлите человеку жизнь. На месяц, на день или на час. Ну, хотя бы ещё на одну минуту. На его последний вздох. Глубокий. На тот самый глоток жизни, который по частям будет с хрипом выходить из остывающего тела, вселяя надежду детям. А вдруг ещё бьётся любимое сердце? Но нет, это воздух. Это только воздух…
- Сколько стоит больничный лист? По уходу за матерью или за другом, или за собою - хромым симулянтом? Где его купить? И как?
- Вот и сравнил ты врача и чинушу. Кто же, скажи мне, с утра и до вечера ковыряется в анализах, в моче и в гное? Мент поганый?!
- Нет.
- И рискует подхватить туберкулез или гепатит. Или хуже того - ВИЧ-инфекцию?
- А липовые больничные? Вы же их просите с будуна или съездить куда-нибудь, чтобы с работы не выгнали.
- И в самом деле…
Глава № 2
ВЗЯТКА
Нет. Ему не стало легче. Прошла ночь и кашель к утру вроде бы утих, но сглатывать пищу по-прежнему больно. Слизью заложен нос. Когда высморкиваешься или отхаркиваешь из горла мокроту кружится голова и темнеет в глазах. И нужно бы на какое-то время остановиться, чтобы прозреть. Чтобы не казалось, что лестничный марш под ногами шаток.
- Это же не дымовая труба, раскачиваемая ветром.
И всё же глюки: серый огромный кот несётся по ступенькам наверх - в хирургическое отделение. Полосатое чудовище величиною с рысь. Разве что только уши без кисточек и без традиционного кошачьего пушка - приземистые и сухие, со ржавою плешью, захватывающей затылок.
- Словно железо, поруганное водой, - удивляется человек и догадывается: - Это всё вчерашний день. И моя болезнь, хватающая за кадык при каждом вздохе.
Мама не спит уже вторые сутки. Полусидя на кровати, она забывается на короткое время и всхрапывает со стоном, и снова открывает глаза, измученные болью.
Вчера он принёс ей верёвку длиною в четыре метра и привязал её один конец к дужке кровати, чтобы измученная женщина могла, хватаясь за неё рукой, иногда подниматься с подушки и медленно опускаться обратно. Двигаться к тумбочке с едою и запивать лекарство, сидя на одной уцелевшей ноге. Но не становится ей легче от принятых таблеток, напротив, её тошнит, и человек идёт к заведующему отделением просить последнее средство - морфин.
В кабинете у врача пожилая санитарка. Она всхлипывает, она оправдывается перед ним.
- Я не успеваю из-под неё утки вытаскивать и в туалет их выносить. Пускай она позовёт сиделку
- У неё нет никого, Валентина Семёновна.
- В отделении сто человек больных и за каждым досмотр нужен и уход. А я одна. Кто же ей мешал детей рожать, чтобы они были рядом?
- Подождите за дверью, - заведующий выпроваживает не ко времени вошедшего человека.
Седой Тилацин извиняется и оставляет их наедине. И слышит, как озабоченный начальник отчитывает санитарку и грозит ей увольнением, как она оправдывается и плачет:
- А кто за такие деньги работать сюда пойдёт?
И спешит, шмыгая носом, обратно на службу - к своим больным. А врач распахивает окно и закуривает. С улицы врывается в помещение тёплый летний ветер и до отказа отбрасывает на стену дверное полотно.
- Вообще-то курить здесь нельзя, - произносит врач, обращаясь к вошедшему в кабинет мужчине, - Вы что-то хотели, молодой человек?
- У меня мама в палате не спит. У неё ампутировали ногу.
- Да, я знаю вашу маму. Подождите минутку, я сейчас докурю. И прикройте, пожалуйста, двери.
Он жадно заглатывает табачный дым и извиняется за сцену, невольным свидетелем которой стал вошедший.
- Действительно, никто не идёт сюда работать за эти деньги. И не уволю я её. Она права… Мизерная зарплата… Разве можно жить на такие гроши? И работать за них?
- Я заплатил бы, доктор.
- А я что, возражаю? Но у вас уже есть сиделка. С вашею мамой всегда кто-то рядом.
- Я бы вам заплатил. Выпишите, пожалуйста, ей лекарство - морфин. Только Вы можете разрешить его применение.
Заведующий заканчивает курить и гасит окурок в пепельнице. Дым из помещения скоро вытягивается на улицу и пожилой человек закрывает со скрипом тяжёлые металличесие створки окна. Дребезжат неприжатые стёкла.
- Не даст, - удручён посетитель.
Врач садится за стол и начинает перебирать бумаги, он долго думает, он взволнован не меньше сына, ампутированной позавчера его пациентки, поправляет перед собою письменные принадлежности, тяжело вздыхает и отвечает посетителю по существу его просьбы:
- Денег мне ваших не надо. Запрошенное вами лекарство лимитировано. У меня два десятка безногих больных. И ваша мама ещё не в самом тяжёлом состоянии.
- Извините меня. Я пойду?
- Нет! Я могу попросить вас об одолжении?
- Чем я буду полезен?
- Там безногая женщина в дальнем углу. Она одна. У неё нет близких. Вы её видели - такой огромный кот лежит у неё на кровати, полуухий и страшный. Гнать его на улицу надо, а я не могу… Не жилец она… Её надо срочно выписывать и отвезти домой.
Посетитель испуган.
- Вы меня правильно поймите. Это будет уже второй труп за эту неделю. Ночью во вторник в двадцатой палате мужчина, с виду крепкий, жить бы ему ещё да жить, сразу после операции ночью накинул себе на шею простыню и удавился. А этого не должно быть. Какое впечатление на выздоравливающих пациентов оказывает чужая смерть? А мы врачи? Комиссии, проверки, прокуратура. Вот и спешим избавиться от безнадёжных больных. Я сам повезу её домой - завтра, но мне нужен помощник. Я выпишу вам больничный лист по уходу за матерью.
- Я помогу вам, доктор.
- Спасибо. Но вы не подумайте плохо. Я не брошу её. Я её буду навещать. Четыре года назад зимою в карьере она выручила из беды моих детей.
- Да, я помню этот случай. О нём написали в газетах.
- А потом отморозила ноги. Спасала мальчишку в горах, кажется, с ним ничего не стряслось - только лёгкие травмы. Мне её удалось поставить на ноги – тогда, но годы… Варикозное расширение вен, тромбофлебит и последствия того обморожения дали знать сейчас. Заражение крови, гангрена. Да, конечно, я помогу вашей маме.
Глава № 3
АНГИНА
- Ты не слушаешься маму. Бухикаешь. Опять мороженое ел.
- Я не ел мороженое.
- Тебе нельзя много сладкого. Растолстеешь и будешь болеть, как и я.
- Простыл я немного. На улице слякоть. К утру полегчает.
- Я сделаю тебе компресс. Сядь поближе.
Она тянется к тумбочке и руки у неё дрожат.
- Сынок, дай бутылочку. Она там – на полочке. Поищи её, я совсем уже не вижу, где она стоит.
Мама давно уже плохо видит и слышит. И дома она засыпала в кресле перед телевизором, не понимая о чём же пекутся жизнерадостные телеведущие: кто кого ищет и находит в популярной передаче «Жди меня» и кто выигрывает суды вместе Павлом Астаховым в той далёкой и демократической Москве. О чём рассказывает народу президент, когда случаются взрывы в столице.
В коридоре тишина. А в палатах больные стонут и плачут, но негромко - нет силы, и не слушают их дежурные медсёстры. Ноги болят не только у безногих, но и у тех кто не знает покоя на службе. Неиссякаемый источник страдания и не вычерпаешь его преждевременно, до окончания смены, как ты только не носись по коридорам. Медленно - по плану, от палаты к палате катаются капельницы. Родные и близкие безногих, у кого они есть, они рядом. И помогают, как могут в обслуживании любимых людей - суетятся: кормят их с ложечки и следят, чтобы вовремя принимали лекарства опекаемые ими больные. Чтобы не выпили лишнее, чужое, не предписанное врачами.
Жизнь без лекарств? Замечательный лозунг. Для молодых, и здоровых, и сильных, ещё надеющихся похудеть и окрепнуть, покорить какие-то вершины или сердца возлюбленных, двигаться по службе, расти…
А для стариков? Для безнадёжно больных, ампутированных, опухших - не кощунственный ли это призыв?
- Наши болезни заложены в наших генах. Деградирует наша нация и расплачивается за грехи отцов, - поучают «мудрецы» и рассказывают, как успешно они преодолели зубную боль на позапрошлой неделе.
И право, попостившись, посмотришь на себя в зеркало и тешит самолюбие знание, что голод излечивает ото всех болезней. А сахарный диабет? За какие грехи он нам послан? И как его лечить? А старость? Она неизлечима. Кажется, что отрезанная нога отекает и болит, и будет уже ныть до самой смерти. И кощунственно бить себя в грудь, пересказывая очередную систему омоложения или «Уринотерапию» Малахова.
Во флакончике спирт и «малыш» подаёт его маме.
- Открой мне, пожалуйста, я не сумею.
Она медленно ощупывает марлевую повязку, достаточно ли она сыра, хорошо ли пропитана спиртом?
- Сядь поближе, сынок. Расстегни рубашку.
И лечит его, как в детстве, и вспоминает былое.
Непослушного сына нельзя было загнать домой. Зимою он строил из снега сказочные города и ревел, когда они таяли. Но бежали ручьи по асфальту и, боже ты мой… Кто же весною не мерит лужи? Сколько было работы у матери, когда её сын, начитавшись рассказов о море, мечтал о нём и приносил в квартиру грязь?
Дважды она оборачивает сороколетнего человека серым пуховым платком, и не смеет ей перечить детина, и молчит, не мешая проведению этой бесхитростной процедуры. Неизлечимая мать врачует любимое чадо перед лицом неминуемой смерти.
- У зайчатки боли, у мишутки боли, у кота усатого, серого, лохматого…
И как в далёком детстве её упрямый малыш не согласен, чтобы его любимые игрушки болели. Ему кажется нечестным такое перераспределение ноши.
- Ведь они тоже ласковые и слабые.
Улыбается безногая женщина в углу. И тоже сквозь слёзы. Вчера ещё крылья носили её над миром, а сегодня ей очень хочется рассказать что-то важное…
- Моего кота не назовёшь слабым. Он сильный - мой кот.
Серое чудовище, свернувшись кольцом, лежит у больной в том самом месте, где ещё недавно были ноги. Ободранный и укороченный в драках хвост шевелится и щекочет, подвёрнутую к нему, усатую морду. Хриплое урчание слышится при каждом вдохе и выдохе могучего задиры.
- Сатанинский зверь.
Комплимент не ко времени и не к месту.
- Святое животное, - не соглашается она. - Его уже не погладишь и расчешешь, как домашнюю белую киску. Плеши на шкурке никогда уже не покроются породистою шерсткой.
Она пытается дотянуться до него рукою и кот, словно чувствуя это её движение, сам поворачивает голову хозяйке.
- Ур-рр –р…
- Ушки отморожены, округлились они и выцвели и стали как у мышки. Верите ли, вы, что этот малыш пробежал две с половиною тысячи километров, чтобы вернуться ко мне?
- Я слышал об этой необыкновенной способности у кошек. Очень сильно развитый вестибулярный аппарат. Но разве это малыш?
Глава № 4
БУЛИНЬ
Что же случилось в горах в ту далёкую и холодную ночь? У Камня.
Небо упало на кроны деревьев. Ветер свистел, и хрипела природа, как вдох и выдох тяжелобольного пациента. И на вздохе, когда на мгновение становилось тише, из леса доносился крик кота, зовущего обратно свою хозяйку. Но маленький отряд из четырёх человек уже поглотила голодная мгла.
- Дышите друг другу в спину. Эта ночь будет долгой и трудной.
Светлячок ведущего прыгал по камням и нащупывал дорогу в небо, шаг за шагом расталкивая могучие тучи и отдаляя вселенский холод. Но злорадствовали окрестные скалы:
- Остыньте люди! И упадите в объятие льда! Вечный покой и нетленность будут вам достойной наградой за дерзновение.
Две силы столкнулись лбами. Неорганический и безгрешный, и необъятный, и поэтому вечный мир, и суетливый и горячий, и тесный, и поедающий друг друга, и друг друга любящий - мир органический. Маленький, но стойкий на последнем своем рубеже в минуту сурового испытания холодом. Тянется к плоти плоть, лепесток к лепестку, к клеточке клеточка. Органические молекулы сплетаются в соединения, и растут, и множатся, и залатывают бреши, пробитые камнем. И тают льды, напитывая неуёмную плоть.
- Отключите фонарики. Берегите заряды батарей.
Витя пошёл в обход. По оползню, по размытому дождями склону. В сухую погоду он не единожды успешно проделывал этот путь. Но в этот злополучный вечер…
Дважды он бил крючья и подстраховывался фалом, и дошел бы цели успешно, один, если бы не камень, ударивший его в предплечье. Всего только на долю секунды потемнело у человека в глазах, и парень сорвался вниз. Он висел в безопорном пространстве, живой, но беспомощный. Правая его рука болталась, как плеть и твердела опухоль около поломанного места. На земле, на тверди, даже зафиксированная шиной, это очень серьёзная травма, хотя и позволяет человеку идти, опираясь на плечи ведущего. А между небом и землёй во тьме в непогоду, не имея под ногами опоры и поминутно забываясь от боли, вытащить себя одною рукой наверх не под силу даже самому отважному человеку. Задушенные лямками страховочной системы, ноги отекают, и нужно искать ими опору - скользить по отвесному камню носками ботинок, восстанавливая в отяжелевших конечностях нарушенное кровообращение.
- Витя, сынок!
- Я здесь.
Ветер подхватывает его стоны и глушит. И кажется парню, что никто его не услышит.
- Папа!
- Ты цел?
- Я поломан! – он трясётся и плачет: от холода, от боли, от страха…
Долго длилась спасательная операция. Мальчишку нашли и одели, и зафиксировали ему поломанное предплечье шиной и обезболили его как могли - закололи новокаином. Но поднявшийся к этому времени буран ещё сильнее озадачил спасателей. Глаза у людей и лица, и фонарики залепило снегом, и последние капельки света обессилили в борьбе со стихией. Уставшие и больные спасатели наскоро вырыли лопатами пещеру в снегу и заночевали в ней, согревая друг друга дыханием и теплом горелок.
Ближе к утру горючее у них окончилось. Но и буря утихла. Запасы летящего снега иссякли, а переменившийся ветер разогнал поредевшие тучи.
Вскоре вертолётчики обнаружили людей, зовущих на помощь. Обессилившие и обмороженные герои были доставлены в областную больницу.
- Вот так и потерялся мой Барсик. А через месяц я уже долечивалась дома. И вдруг! Вы не верите в сказки, молодой человек?
Мы улыбнулись ей.
- Чудовищный зверь напал на меня в саду. Я охнула и упала без чувств. Первый раз в жизни. Такого страха я не переживала даже в ту ночь, когда мы искали Виктора, сына моего друга… Он нашёл меня - мой кот, он преодолел невозможное - два горных хребта!? Вы видели горы? Настоящие, покрытые шапками снега.
Седой Тилацин закашлял и утвердительно кивнул.
- Я видел горы, окованные льдами, обдуваемые ветрами и разбитые ударами молний.
- Три могучие реки и десятки других водных артерий разделяли нас. Вы знаете, что коты боятся воды?
- Я знаю.
- Но как он возмужал и окреп. Какие лапы.
Кот вытягивает их коготками вперёд и урчит, высоко выгибая спину.
- Гора - настоящая, серая гора. Я отдыхаю от боли, когда вижу вот это. После урагана я потерпела фиаско в жизни и признала свое бессилие перед стихией, я поняла, что мне никогда уже не увидеть вершин, укутанных белою ватою облаков. Я сгибала в коленях ноги, у меня были ноги, обтянутые больничной простынёй и сквозь прищуренные глаза, сквозь слёзы, различала двуглавый Эльбрус и Белуху - горы моей молодости… Вам нравятся эти горы?
- Я сфотографировал одну из них. Издалека. В походе.
- Я так и подумала, когда увидела у вашей мамы верёвку - эту цветастую, весёлую змейку. И булинь - узел, завязанный вами на дужке её кровати.
ЮРИЙ ВИЗБОР:
И если огонь на печальной золе
Погаснет, воскреснуть не смея,
Я грудью прижмусь к этой мерзлой земле
И может её отогрею.
Забудутся песни и споры,
Но там, где мы шли на подъём,
Вот эти Хибинские горы
Останутся в сердце моём…
авторская песня - «Хибины»