Я не читаю гороскопов и не верю в предсказания. Зато я знаю точно, что если не суждено сбыться чему-либо, если, как говорится, не судьба, то это уже не победить и не исправить вовеки.
С Юрой, вернее с Юрием Валерьевичем, я познакомилась, когда мне было 10 лет. Тогда мой отец только открыл кооператив, начал зарабатывать деньги и у него появилась куча новых знакомых. Эти люди то и дело появлялись в нашем доме. Для солидности отец называл их «деловыми партнёрами». Одним из таких партнёров и был Юрий Валерьевич.
Первый раз я увидела его у нас на даче в самый разгар лета. Помню это был вечер. Я прибежала с пляжа в огромной соломенной шляпе, накупавшись до голодного журчания в желудке. Отец и незнакомец стояли у ворот. Они смеялись и очень оживлённо обсуждали что-то. Я могла бы прошмыгнуть мимо них незамеченной или вежливо поздороваться и пройти своей дорогой, но это было не в моих правилах. По моим правилам нужно было обратить на себя внимание. Что я и сделала.
– Это дочь моя, принцесса Элизабет. – сказал отец. Он часто меня так называл, считал умницей-красавицей и прощал мне все мои бесконечные девичьи прихоти. Хотя, если честно, я была худенькой, угловатой, как кузнечик, избалованной девчонкой, заслуживающей лишь хорошей порки.
– Действительно принцесса, – наверное, из вежливости согласился его собеседник. Мне сразу понравился тембр его голоса и взгляд. Именно взгляд привлёк моё внимание, такой спокойный и глубокий. – Купалась? Ну, и как водичка?
– Нормально. А ты кто? – вообще-то я знала, что взрослым не говорят «ты», но нового знакомого мне захотелось называть именно на «ты».
– Я Юра. Дядя Юра. Мы с твоим отцом теперь работаем вместе.
– А ты к нам в гости.
– В гости, но не сегодня. Завтра. Если ты не против?
– Нет не против. – задрав голову, я смотрела ему в лицо, но его это не смущало, скорее забавляло. Кажется, я ещё что-то спросила. Сейчас я понимаю, что взрослым мешала моя детская болтовня, но тогда мне было всё равно, воспитанием меня явно не отягощали.
– Слушай, Лизка, отстань, пожалуйста. А! – прикрикнул на меня отец. – Иди, давай к матери, она тебя искала.
– До завтра, принцесса Лизка. – мужчина с самым приятным голосом на свете попрощался со мной, а я даже не сказала ему «до свиданья». Хмыкнула и убежала.
Дети часто испытывают чувство влюблённости, хотя взрослые об этом порой и не догадываются, предпочитая оставлять это сложное состояние души себе. Детское сердце влюбляется сразу и безоглядно. Любовь эта беспола, и более того она не всегда направлена на человека, предметом страсти может стать животное или игрушка, или даже картинка из журнала. Но при этом она не лишена некой доли эротизма или скорее невнятного карамельно-тягучего желания, суть которого ребёнку не ясна. Главное, в ней нет эгоистичного стремления использовать предмет своей страсти, сломать его или переделать. Вот так просто любят и всё, что называется таким, какой есть. Началом этого чувства всегда бывает что-то необычное во внешности или поступках обожаемого предмета, например красота или сила. И потому мы в детстве постоянно влюбляемся, то в весёлого учителя, то в красивую тётеньку (именно тётеньку, а не женщину, это слово из взрослого мира и оно полно каких-то стыдливых полутонов и намёков), а может и в маленького писклявого котёнка. Возможно, это просто тренировка перед прыжком, но любая тренировка не менее ответственна и сложна чем сам прыжок.
Я не была исключением и тоже периодически влюблялась. Дядя Юра стал моей очередной любовью. За то только, что он был красив. Как бы пошло это не звучало, но он был идеалом мужской красоты: высок, строен, с ранней проседью в тёмных волосах и так называемым «благородным» профилем. Только лицо у него было словно чуть мятое или выщербленное. Но это не портило общего впечатления от его облика, главным украшением, которого были огромные синие глаза в обрамлении густых, тёмных ресниц, из-за чего взгляд приобретал глубину.
Вряд ли я тогда отдавала себе отчёт в своём чувстве, но следующего дня ждала с нетерпением.
Гости приехали часа в четыре вечера. Голубая новенькая «восьмёрка» въехала во двор нашей дачи. Я стояла за домом и издали наблюдала, как из неё выходят люди: высокая женщина в тёмных очках и сарафане цвета морской волны, что делало её похожей на стрекозу, две девочки-близняшки, с косичками на бок и в модных тогда штанах бананах. И, наконец, человек, которого я ждала так долго.
Оказалось, что женщину зовут тётя Лена, а девочек Светочка и Мила, и они младше меня. Поэтому я сразу взяла над ними командование, показывая с видом знатока цветы и морковку, которые мы с мамой высаживали по весне. С умным видом рассуждала о пользе и вреде насекомых, о методах подкормки и удобрения. Для них это всё было ново, видно их мать не увлекалась садом-огородом. Зато они обе учились в английской школе, играли на фортепиано и танцевали вальс. К сожалению, моё образование было не столь утончённым и вскоре мне надоело чувствовать себя деревенской дурочкой, я поссорилась с ними и ушла есть малину.
Тем временем мужчины приготовили шашлык, а женщины накрыли стол, уставив его редкими, по тем временам, рыбными консервами и копчёной колбасой. Мама, как всегда, нарезала целый таз салата из свежесорванной зелени. Она вообще любит у меня всевозможные ароматные травы: мелиссу, кориандр, сельдерей, тмин, чеснок. Всё это, в немыслимых количествах, мелко-мелко, шинкует в салат и заливает жирнющей деревенской сметаной. Обычно, уставшим от скудного, на зелень, пайка, городским жителям такое травяное изобилие доставляет удовольствие. Но мне, видевшей это каждый день, порядком поднадоело, и матушкины салаты я ела нехотя.
Когда стол был накрыт, мама позвала всех к обеду. Стол у нас тогда был круглый, большой с тяжелыми резными ножками. Из-за его формы, за ним удобно было собираться и знакомым и незнакомым людям, все как бы находились напротив друг друга, и ни кто не сидел во главе. Так сказать - обеденное равноправие. Так уж получилось, что меня посадили рядом с Юрием. То есть с дядей Юрой.
– Тебе салата положить? – спросил он меня, входя в роль обеденного кавалера, что вызвало у меня целую буру эмоций, причём самых противоречивых. От бешеной радости до смущения и подростковой, совершенно необоснованной злости. Я покраснела, низко опустила голову и огрызнулась:
– Нет.
– Как пожелаете, сударыня, – он снисходительно усмехнулся и нагрёб себе в тарелку целую кучу салата, после чего, вкусно похрустывая, приступил к еде. У меня даже слюнки побежали оттого, что он так аппетитно жевал.
– Я тоже буду, – буркнула я.
– Какие вы женщины постоянные! – меня ещё ни разу, ни кто не называл женщиной. Это было … приятно.
– Ну что, господа-товарищи, выпьем? – предложил отец – За успех нашего нового дела. За суку Удачу, тудым-сюдым её за ногу.
– Паша, Паша, – заволновалась моя мама – Тут же дети!
– Да, дети. Извиняюсь. Ну, короче, чтоб у нас с Юрой попёрло. – отец замахнул и выпил залпом стопку. – А если у нас попрёт, то и у вас, девушки, всё хорошо будет. – он выдохнул и стукнул стопкой об стол.
– Берите, берите же мясо, колбаску. Девочки, вам ещё рано о фигуре-то думать. – мамина забота всегда была излишне навязчива, но сейчас она была кстати. Гости, имею в виду тётю Лену и девочек, вели себя очень скованно и нехотя ковырялись вилками в своих тарелках. Разговор среди женщин тоже не завязывался, ни как не могли найти общую тему. Моя мать бухгалтер со средним образованием, была домохозяйкой, со всеми вытекающими отсюда последствиями. А красавица тётя Лена, окончившая какой-то столичный ВУЗ, преподавала, что-то безумно сложное типа квантовой физики. В общем, она была очень умной и зачем-то всё время делала акцент на разнице в образовании. А мама пыталась не обращать на это внимание, улыбалась, хлопотала и со всем соглашалась.
Мне надоели эти взрослые разговоры не о чём, я вышла из-за стола. В конце концов это их проблемы.
– Лиза, – сказала мне мама, – позови девочек, поиграй с ними.
Я поморщилась и пробубнила, что иду туда, куда ходят по одному. А сама убежала в берёзовую рощу, что росла прямо около нашего участка. Там, на турнике, между двумя высоченными берёзами, были устроены верёвочные качели. До сих пор люблю качаться на качелях. Наверное, люди ни когда не смирятся с тем, что не умеют летать, и потому всегда будут стремиться оторваться от земли. Хотя бы на верёвочных качелях. Летишь на встречу ветру, а волосы шлейфом догоняют тебя, а небо всё ближе и ближе, кажется, отпусти руки, расправь их и вспорхнёшь над землёй. Но рук отпускать нельзя. Разобьёшься. Вот так всегда в жизни и бывает, нельзя делать то, что хочешь.
Качаясь между гроздьями сочной листвы, сквозь которые пробивалось воспалённое, от заката, июльское солнце, я не сводила глаз с главного гостя. Раньше я и не думала, что один внешний вид мужчины может быть настолько притягательным. Просто не возможно было не смотреть на него. Он сидел на скамейке возле стола в летнем льняном костюме и, наклонившись немного вперёд, пил белое сухое вино. Глаза его были сощурены, скулы, под натянутой кожей, при каждом глотке напряжённо двигались, а нижняя челюсть выдавалась чуть вперёд. Следя за тем, как он глотает, я чувствовала, что вино кислое и прохладное, что ему нравится его вкус.
Отец сидел напротив, расставив ноги так, что его брюшко, в заляпанной помидорами футболке, свисало к низу. Он пил пиво большими глотками из полулитровой кружки и громко говорил Юрию:
– Да пойми ты, Юр, кидала он, кидала! Не слушай ты этого пацана!
– Павел, нам не нужны эмоции. У нас деловые отношения, как говорят на западе - бизнес. – вот такой он и был всегда, сдержанный и интеллигентный, полная противоположность моему отцу. Тем не менее, они не плохо ладили.
Обиднее всего было то, что на меня он не обращал ни малейшего внимания. Взрослому мужчине не было, ни какого, дела до девчонки-малолетки, это нормально, но понять это я смогла много позже. Тогда же мне хотелось, чтобы он заметил меня. Раскачиваясь, всё сильнее и сильнее, я откинулась назад, прогнув своё худенькое детское тельце, болтала ногами и хохотала, что есть мочи. Эдакая ранняя нимфеточка. Может кто-то скажет, что десятилетняя девочка не способна на такое явное кокетство, тем не менее, это новое, чисто женское поведение, проснулось во мне именно тогда и оно не зависело от возраста.
Результат не заставил себя ждать. Юрий поднял голову, посмотрел на меня, а потом сказал своим скучающим дочкам.
– Девчонки, хватит киснуть. Идите, поиграйте, побегайте. Смотрите, какие тут замечательные качели!
Вот и всё. А вы чего ожидали?
Остаток вечера мне пришлось таки провести со Светочкой и Милой. Позже, мы даже не плохо сдружились, ведь наши отцы работали вместе, и мы частенько виделись.
* * *
В течение нескольких последующих лет Юру я видела постоянно, раз в неделю, а может и чаще. Сейчас я думаю, что если бы мы встречались реже моя неожиданная любовь быстро бы погасла. Но получилось иначе. Иногда он бывал у нас, один или с девочками, иной раз я забегала после школы к ним в «офис», но ни разу мы семьёй не были у них дома. В общем-то, объяснимая на бытовом уровне холодность, со стороны жены Юрия к нашей семье, была сильнее партнёрских отношений её мужа и она даже не пыталась это скрыть. Отец с матерью не обращали на это внимание, им хватало друзей и знакомых и без неё. Я же её просто ненавидела за это, и не только, всей своей необузданной детской душой.
Офис, или как говорил отец «офись», располагался в цокольном этаже, какой то пятиэтажки, там было ужасно жарко и сыро, и пахло канализацией. Сотрудники, их было человек семь, вечно изнемогали от духоты и потому расстёгивали рубашки, блузки, снимали пиджаки и галстуки, помню, кто-то даже умудрялся ходить босяком. Отец тоже всегда сидел там с ослабленным галстуком, но ни когда не снимал его совсем, наверное, подчёркивая, тем самым, значимость своей должности. Он вечно ругался по телефону или не по телефону, но обязательно ругался с кем нибудь, словно вся его работа заключалась только в этом. Поэтому, когда я появлялась в подвальчике, ему всё время было не до меня.
И тогда я шла к дяде Юре. Его словно не трогала та жуткая вонючая атмосфера их «офися». Он всегда великолепно выглядел, был выбрит, носил исключительно белые или бежевые рубашки, цветные галстуки и любил мужскую бижутерию, всякие там запонки, часы. Его стол стоял в углу, возле окна. Так ли это было на самом деле или мне просто казалось, но его рабочее место было самым солнечным и уютным в том подвале. Начать хотя бы с того, что вокруг было много цветов. Они постоянно цвели, а зелень их была неестественно яркой, словно эти цветы, как женщины, искусственно прихорашивались для Юрия. На столе стоял компьютер, фотографии и разная канцелярская мелочь, всё как у всех, но мне нравился именно его стол. Рядом стул для посетителей. Это был мой стул.
Очень скоро я освоилась там и чувствовала себя как дома, а Юра, не разу не сказал мне, что я мешаю ему или что у него дела, более того, у него всегда в ящике стола находилась какая-нибудь мелочь интересная ребёнку. Кубик-рубик, шоколадный батончик или импортная жвачка, то есть всё то, что появилось в нашей стране во время перестройки и было в большой моде. Из-за этого я фантазировала, что он ждёт меня, ведь у других то этого ни чего не было. Иногда он даже позволял мне поиграть на компьютере. Если учесть, что в офисе было всего два компьютера, и они нужны были для работы, то это была не позволительная роскошь. Даже отец не разрешал этого, а Юра разрешал. Короче он баловал меня больше собственных родителей.
Но меня не поэтому тянуло к нему. Мне нравилось быть рядом с ним, болтать с ним о пустяках. Как и любой взрослый он спрашивал о школьных оценках, совершенно искренне полагая это важным для меня. О друзьях, которых у меня почти не было, ведь они все салажата, а я уже взрослая и мне с ними не интересно. Я продавала ему свои детские секреты по очень дорогой цене. Он платил мне за них, сам того не подозревая, своим временем, своим голосом, своим вниманием.
А ещё я ловила его запах, который помню до сих пор, безумно приятный, но очень мужской запах. Даже сигареты, что он курил, пахли не мерзким табаком, а смесью трав. Иногда у меня возникало желание прикоснуться к нему, потрогать его горячую сухую кожу, жесткие волосы, но я не позволяла себе этого. Слишком откровенно. И тогда я, как бы невзначай, дотрагивалась до его вещей. До золотой запонки или шариковой ручки, которую он только что держал в руках и от этого она была ещё тёплой.
Говорят, что человек ко всему привыкает, и я привыкла к своей любви, которая росла вместе со мной. Не то чтобы я её не замечала, скорее просто она стала частью меня и порой мне было даже не важно, вижу я этого человека или нет. Главное я была с ним всегда. В своих мечтах, конечно. В то время я научилась мечтать и уделяла этому большую часть своего времени, порой на дни или даже недели погружаясь в свой мир, где всё было красиво и хорошо. Только это доставляло мне удовольствие и казалось настоящим. Я бежала от реальности в свои фантазии, как наркоман бежит в свои, ведомые лишь ему одному с помощью очередной дозы, только мне не нужны были галлюциногены. Я просто отключалась и всё. Тело моё в реальном мире ходило, говорило, что-то делало, но меня с ним не было. Из-за этого я становилась несколько чудаковатой.
И без того сложный подростковый период обострился моей крайней рассеянностью, я всё время что-то забывала, теряла, не обращала внимания на, казалось бы, простые, но важные вещи. Стала хуже учиться. Бедная моя мама! Она всё время получала выговоры на родительских собраниях. Ей говорили, что даже дети «новых русских» должны пройти школьную программу, не смотря на то что «их папачка» и обещал им устроить в этой жизни «всё о,кей». Мать больше всего злило, когда отца называли новым тогда термином «новый русский», так как считала это оскорблением для своего пролетарско-крестьянского происхождения. Приходя домой она устраивала мне взбучки, из-за которых я становилась ещё злее и ещё больше уходила в себя.
А Юрка, надо сказать, очень мудро относился к моей возрастной агрессии, он просто не обращал на это внимания, хотя и ему частенько доставалось от моего языка.
– Дюрзкая, какая же ты дюрзкая, Лизка. Просто злюка. – говорил он мне, но ни когда не обижался на мои подколы. Иной раз он вступал со мной в словесные перепалки, да так, что я чувствовала себя равной ему. Он вообще ни когда не говорил мне, что я ещё маленькая или что-то в этом духе и, особенно приятно было то, что не сравнивал меня со своими детьми. А я очень комплексовала рядом с его развитыми и благополучными дочками, казалась себе тупой, неуклюжей дылдой.
А потом я узнала, что Юрий развёлся со своей умной стрекозой, вернее она от него ушла. Почему не знаю, да и ни кто не знал, ведь он был отличным семьянином и их семья казалась идеальной во всех отношениях. Оба молодые, красивые, преуспевающие, каждый в своей области. Чудные дети. Просто невероятно! Когда отец сообщил об этом матери она выразилась очень коротко и ёмко:
– Дура! – а потом добавила, – Будь у меня такой мужик я бы с него пылинки сдувала. – и ещё раз – Дура!
Отец насторожился, но ни чего не сказал. Тема была закрыта.
Зато я ликовала.
– Спасибо, тебе, тётя Лена, спасибо! Вот умница, вот удружила! Хоть одно доброе дело сделала – говорила я сама себе.
Жалеть мне приходилось лишь о том, что я ещё школьница. Ну, и что всякое ведь в жизни бывает. В конце концов пока он страдает я подрасту, а потом…. Мои юношеские фантазии щедро подпитывались юношеским же эгоизмом и не имели границ. К тому же, как я уже говорила, тётю Лену я, мягко говоря, не любила и считала её недостойной Юрия.
* * *
Как я попала на ту попойку одиноких мужчин, уже не вспомню. То ли с матерью поссорилась и хотела куда-нибудь смыться, то ли что-то мне нужно было забрать, в общем, на своём велосипеде я приехала на дачу. Отец с Юрой сидели в нетопленном доме, а был октябрь и уже холодно, и пили водку, закусывая, чем придётся. Меня они, конечно, не ждали и оба смутились, при моём появлении. Но отец тут же нашёлся и дал мне задание чего ни будь «постряпать». Сам истопил печку. Скоро в доме стало тепло и уютно. Мужчинам я явно мешала, но уходить не собиралась.
Наевшись варёной картошки с поздним луком, они подобрели и решили не обращать на меня внимания, сидели, обсуждали, ругали всё на свете: женщин, правительство, конкурентов, плохой клёв. Короче, говорили по душам.
– А Ленка твоя - дура, вот и моя жена говорит, что она дура. Ничего и года не пройдёт ты найдёшь себе другую дуру. Ещё лучше. Это я тебе говорю. – дойдя до определённой стадии мужчины подошли к теме вечера.
– Нет, нет. Не буду. Не буду я жениться. Поживу один. Мне и одному не плохо. А потом вот Лизка твоя вырастет, я на ней и женюсь. – неожиданно сказал Юрий.
– Правильно, Юр, правильно. Куда тебе торопиться? Ты ещё молодой, у тебя вся жизнь впереди. Да, ну, этих баб.
– Чё, Лизк, пойдёшь за меня замуж? – не обращая внимания на комментарии отца, спросил меня Юра.
Если честно я почувствовала себя оскорблённой. Мне показалось, что моё высокое, я бы сказала великое, чувство было осмеяно пьяным мужиком. Конечно, я мечтала об этом, но не так же это должно было быть. А где красота? Где романтика? Я смерили его уничижающим взглядом:
– Найду себе кого нибудь помоложе.
Наверное, он был слишком пьян, чтобы скрывать свои эмоции и совершенно искренне расстроился.
– Эх, – махнул он рукой, – ни кому я не нужен. И тебе, Лизонька, не нужен. Не обижайся. – Юра хотел в знак примирения похлопать меня по плечу, а я резко отстранилась. Он пошатнулся, стал хвататься руками за стол, но не смог удержаться и упал на пол, прихватив с собой клеёнку и всё, что на ней стояло. Как-то не удачно упал, разбив себе лоб, хотя рана была не большая, но крови оказалось много. Тут же всё лицо и руки, которыми он закрывался, стали красными. Мне пришлось вести его к озеру умываться, просто по тому, что один он был не в состоянии идти, а отец сам плохо понимал что происходит.
Он долго сидел на берегу и смотрел в воду, ища своё отражение. Потом так же долго держал руки в ледяной воде и неспеша смывал с них кровь, потом умывал лицо и опять опускал руки в воду, держал их там до ломоты. Всё это время он разговаривал сам с собой, смеялся, словно знакомясь с новыми ощущениями.
– Как свинья. Нет, честное слово напился, как свинья. Лиза, не обращай внимания на пьяного идиота. Честное слово, я первый раз так напился. Сам от себя не ожидал. Больше не буду, ни за что не буду. Веришь, нет?
– Это ваше дело, дядя Юра. Моё дело смотреть, что бы вы в воду не свалились.
– Ты умная девочка. Хорошая. – он помолчал. – А я вот ни кому не нужен. Смешно? – он взглянул на меня снизу вверх, но мне было не до смеха. Юра огляделся по сторонам, словно ища подсказки или чего-то такого, что помогло бы ему подобрать слова. – Я как это жалкое деревце. – он неопределённо махнул рукой в сторону густых прибрежных зарослей. – Стою, покачиваясь от ветра над тёмной водой. Один. И ни кто ко мне не придёт.
Нетвёрдым шагом он подошёл к тонкой осинке, склонённой над озером. Она действительно выглядела очень жалко, мелко трясясь от холода всеми своими веточками-верёвочками и пожухлыми листочками, погладил её большими холеными руками. Потом обнял, прижался к ней лбом, размазывая кровь по серой, влажной коре. И жадно поцеловал. До слёз было жаль его. И себя жаль. Что-то подсказывало мне в тот момент, что я уже допустила единственную возможную в жизни ошибку.
Примерно через полгода он уехал. Продал всё и уехал. Кажется в Москву, а потом в Штаты. Отец купил его долю в кооперативе и стал хозяином. А мне пришлось учиться жить без Юры, что оказалось достаточно тяжело.
* * *
Годы прошли быстро, словно кто-то невидимый, тихонько, перелистнул и выкинул в вечность сразу несколько календарей. Я и не заметила. Просто проснулась однажды, а мне уже 30 и в соседней комнате посапывает мой длинный и вихрастый сын Мишка. Ещё в институте я вышла замуж, скорее чтобы доказать себе, что я такая же как все и не хуже. Но мой брак не дал мне ничего хорошего кроме ребёнка. Очень скоро муж ушёл от меня к «нормальной бабе», как он выразился. Не скажу, что я горевала, но была очень обижена. Да, ладно, ерунда всё это.
Отец так и остался предпринимателем средней руки. Он сильно постарел, поправился и часто выпивает, дела у него идут, не сказать, чтоб очень хорошо, но и не плохо. Теперь у него магазин, я работаю с ним, можно сказать являюсь его правой рукой. Работы много, времени мало, особенно на личную жизнь. Сын живёт, в основном, с бабушкой, там ему и до школы ближе и друзья, но мы стараемся вместе проводить выходные. Летом, конечно, на даче. Теперь это совсем другая дача. Там дом со всеми удобствами, сад, над которыми поработали садовые архитекторы, и даже бассейн есть, больше похожий на лужицу, хотя то озеро по-прежнему рядом. Мама, тем не менее, отвоевала себе уголок под зелень, и, жалуясь на радикулит, ползает, но полет травку. Это её жизнь. А Мишка уже катает на велике соседскую девочку, очень, кстати, симпатичная девочка.
Конечно, я совру, если скажу, что все эти годы я безумно страдала от любви к бывшему папиному компаньону. Нет, но и забывать я его не забывала. Сначала было больно, я ждала его, и всё надеялась, что он вот-вот вернётся и именно ко мне. Потом стало легче. В студенческие времена, как принято говорить, в счастливые студенческие времена, было шумно и весело, были ухажёры и друзья. Ну, а потом жизнь взяла своё. Работа, семья, работа. В беспросветной суете ничего не замечаешь, живёшь одним днём, стараясь не обращать внимания на прошлое и не бояться будущего. А это самое прошлое, иной раз нагло, без стука, ворвётся в мозг во время разговора или во сне, как воспоминание, о каком-то старом и очень красивом фильме, разбередит душу, а потом вновь исчезнет. И останется царапина…
Юра стал для меня вот таким прекрасным сном. Не думала, что когда-нибудь увижу его вновь.
Это случилось вечером. Мы с Мишиком уже собирались спать, зазвонил телефон. Я взяла трубку. Звонил отец, похоже, он был навеселе.
– Не спите?
– Нет, ещё. А что, пап?
– У меня для тебя сюрприз.
Не успела я спросить какой, как он уже передал кому-то трубку.
– Добрый вечер, Елизавета Павловна. – прозвучал в трубке голос, который мне казался давно забытым, но вдруг так неожиданно стал вновь самым дорогим. – Может, Вы меня не помните, это … – он с ума сошёл, как я могла не помнить его!
– Юрий Валерьевич, конечно, я помню Вас. – почти шепотом прервала я его. – Но Вы ли это? И какими судьбами?
– Я в гостях у Ваших родителей. Недавно приехал. Может, и мы с Вами, как нибудь, встретимся?
– Я скоро буду, – решение принято. Кидаю трубку, на ходу кричу Мишке, чтобы он одевался, сама бегу в ванну, крашусь, причёсываюсь, что-то одеваю на себя, потом бегу в комнату и меняю брюки на юбку, белую блузку на красную, потом на скромненькую синюю. Хватаю шкатулку с украшениями, бижутерия разлетается по всей спальне, я подаю на пол и ищу подходящую пару серёг, при этом колготки цепляются за что-то острое и рвутся, неистово дёргая ногами, я пытаюсь стащить их с себя. Всё эти действия сопровождаются сбивчивой руганью и причитаниями.
– Мам, ты чего? Заболела что ли? – голос сына.
– Что? – я даже вздрогнула от неожиданности.
– Какая-то ты странная.
Только тут я понимаю, что сын стоит в дверях в трусах и майке, почёсывает себе затылок и ни куда не торопится. А я сижу на полу в спущенных рваных колготках, растрёпанная и зарёванная. Нет, так дело не пойдёт, надо успокоится. Ладони сами тянутся к лицу вытереть слёзы, тушь размазывается по щекам.
Начинаём всё сначала.
– Давай, Миш, одевайся, к бабушке пойдём. Там гости приехали.
Теперь и я не тороплюсь, если он вновь появился в моей судьбе, то уже ни куда не денется. Поэтому, не спеша, подбираю себе достойный наряд и накладываю вечерний макияж. Пришлось хорошо поработать. Чем старше я становлюсь, тем меньше люблю зеркала и они не очень любят меня, ни когда не говорят мне комплиментов, только правду: тёмная кожа вокруг глаз, ранние морщинки, предательски широкие поры. Сказывается усталость и одиночество. Интересно, какой сейчас Юрий, изменила его жизнь или нет? Эти мысли снова рождаю дрожь в моих руках.
Примерно через час мы были у родителей, благо живём рядом. Мама, как всегда, накрыла великолепный стол, настроение у всех было приподнятое. Юра остался таким же, как был, только голова совсем побелела, да голос стал чуть тише. Выглядел он вполне благополучным и состоявшимся, впрочем, он всегда так выглядел. Мне, при встрече, поцеловал руку и весь вечер называл исключительно на «Вы» и по имени отчеству, что меня забавляло и старило одновременно.
Оказывается, его замучила ностальгия, и он приехал в отпуск всего на неделю. Живёт в Штатах, не женат, с дочками переписывается, они к нему приезжают. Очень хотел бы увидеть своего недавно рождённого внука (это Мила постаралась, Светочка вся в науке). Боже мой, он уже дед! Мои родители давно стали дедом и бабкой, но меня это не смущало, а вот то, что Юра стал дедом - поразило.
Вот и всё, а что ещё можно узнать о человеке за пару часов беседы, после многолетней разлуки?
Мы славно поужинали, если не считать того, что отец опять напился и уснул. Зато мама всё хлопотала без устали и пыталась выдать максимум информации за минимум времени. А я весь вечер молчала, смотрела на него и наслаждалась его присутствием. Именно наслаждалась. Как и прежде мне нравилось следить за движениями его рук, губ, видеть, как он ест, как пьёт, что и как говорит, как меняется при этом выражение его лица. Я пыталась заглянуть ему в глаза. Не глубоко, глубоко страшно. А он сидел напротив и так же внимательно смотрел на меня. Рассматривал. Наверное, его удивляло то, что я уже взрослая, умом он это понимал, но глазам своим не верил. Или мы просто так играли? Как дети играют в «гляделки». Кто кого?
В какой-то момент нам обоим стало ясно, что я уже не маленькая девочка, а он не взрослый чужой дяденька и мы больше не будем лгать друг другу. Зачем? И так потеряно слишком много времени. Поняли это без слов. За весь вечер мы обмолвились едва ли парой стандартных фраз.
Уже поздно. Мишка уснул. Мать пыталась растолкать отца, чтобы отправить его в спальню и всё время уговаривала Юрия остаться ночевать, так как ночь уже глубокая, а места у них много, всем хватит. Он отказывался. Я тоже собиралась уходить.
– Елизавета Павловна, я провожу Вас?
– Да, пожалуй.
Мы вышли из подъезда и пошли к моему дому. Осенняя ночь моросила пыльным дождём.
– Вы так смешно называете меня, так официально. – надо было завязывать разговор, я старалась. И ещё, какие-то, незначащие фразы, так мы дошли до дома.
– Лиза, – он резко оборвал мою пустую болтовню – Давайте поговорим серьёзно.
– Давайте. Говорите, дядя Юра. – мы оба рассмеялись.
Он помолчал не много, собираясь с мыслями:
– Если положить руку на сердце, то я приехал сюда только ради Вас. – он опять замолчал ожидая реакции, но реакции пока не было. – Потому что, все эти годы, дерзкая, глазастая девчонка не выходила у меня из головы.
«Начал, продолжай» - думала я в тот момент и не хотела идти ему на помощь. (Всё-таки женщины глупые существа!)
– Мне хотелось узнать как Вы живёте, счастливы Вы или нет? Или может, Вам нужна моя помощь?
Так, издали? Почему не сразу по прямой? Ах, ну, да, конечно, так не принято. Тут я поняла, что должна что-то ответить, но слова долго не слетали с моего языка. Я просто боялась вместе с ними разрыдаться. Наконец собравшись с силами, после глубокого вздоха, я сказала:
– Я уже не дерзкая и не глазастая. Наверное, счастлива. Хотя, что есть счастье? Я не знаю. – и всё же я разревелась, откровенно, искренне и совершенно по бабьи, всё что копилось во мне долгие годы стремилось вырваться наружу. – Почему ты не приехал раньше, я так ждала тебя. Каждый день ждала. Я так боялась, что ты меня и не помнишь вовсе.
Он не растерялся, обнял меня, мокроносую и, прижав голову к своему плечу, начал целовать сначала макушку, потом щёки и губы.
– Прости, я не мог приехать раньше. Я не мог. Но я всегда помнил тебя.
Потом мы ещё долго бродили вокруг моего дома и говорили, и целовались, как подростки, и вспоминали всё, что касается нас.
– Ты мне всегда нравилась, такая невинно-дерзкая, очень естественная. Сначала я думал это оттого, что ты так не походишь на моих девочек, я всегда хотел такую дочь. Потом у меня мысли всякие в голову полезли. Нехорошие мысли, но такие сладостные.
– Да ты что? Что же ты не попытался их реализовать? – спросила я, с удовольствием покусывая его за подбородок.
– Лизка, больно. – он одёрнул голову. - Дурочка, тебе 14 лет было, я же не извращенец. Честно, я тогда боялся, что у меня с головой не всё в порядке. Иной раз как подумаю, что какой-нибудь старый козёл так же глазеет на моих девчонок, начинаю себя ненавидеть. А потом посмотрю на твои коленки, загляну в твои пёстрые глазища и всё по новой. До головной боли, до ломоты в костях.
– Знаешь, если бы мне сейчас снова было 10, я бы опять в тебя влюбилась. Ведь ты такой особенный, неподражаемый. И самый, самый лучший.
– Пойдем домой, спать пора, – он легонечко толкнул меня за плечи, – принцесса Лизка.
Мы пришли ко мне. Я постелила постель…
* * *
Говорят, что если чего-то очень захотеть, то это обязательно сбудется. В то утро, а потом ещё неделю, я верила в это. Потому что была счастлива. Впервые в жизни счастлива. Странно всё-таки устроен человек, можно иметь всё, что угодно: друзей, ребёнка, деньги, но если нет рядом любимого человека, то и жизнь не в радость. По-моему, это особенно касается женщин. Мужчина без любимой женщины просто одинок, а женщина без мужчины не полноценна, ущербна. Думаю, ей можно даже инвалидность оформлять.
Так вот, наконец-то, я была рядом с любимым, значит здорова.
Мы не расставались ни днём, ни ночью. Я не выходила на работу, и всё это время мы щедро тратили друг на друга, даря нежность и заботу накопленные и не растраченные до сего времени. Мы старались угодить друг другу во всём, кажется, даже читали мысли друг друга, по крайней мере, думали мы точно одинаково. Можно бесконечно рассказывать о тех днях и ночах, что мы провели вдвоём. Но зачем? Это мои воспоминания. Все влюблённые ведут себя именно так и не иначе, и думают, что это навсегда, что они сильнее времени и обстоятельств, что они ни когда больше не расстанутся. Мы тоже так думали.
И я решила всё бросить, чтобы переехать к нему. Хотя, что я здесь бросала? Пьющего отца. Мать с её огородом. Пару несчастливых подружек, да бессонные, одинокие ночи. Дело нескольких недель, только документы на Мишку оформлю и всё.
А пока он уезжал, но не надолго. Ему нужно было решить свои проблемы, мне свои. Договорились перезваниваться, я обещала ждать его сколько надо. Он даже вещи свои не все забрал. Так и висят у меня в шкафу две Юркины рубашки и футболка (они до сих пор пахнут им).
Тогда был полдень, не солнечный, но и не мрачный, мы стояли на перроне железнодорожного вокзала и прощались.
– Жди меня. Поняла?
Слёзы опять лились у меня из глаз, но я не плакала, это получалось помимо моей воли. Он вытирал слёзы своими большими руками и улыбался. Ему нравилось смотреть на моё лицо, распухшее от слёз и поцелуев. В самый последний момент я вдруг вцепилась в него руками и губами и не хотела отпускать, он еле отодрал меня от себя.
– Лизонька, Лизка, пусти, я опоздаю. Ну, потерпи, я скоро приеду, и мы снова будем вместе. Обещаю.
Уже поезд тронулся, а мы все стояли, целовались, глядя, друг другу, в глаза. Проводница, уставшая от нашего слишком бурного прощания, кривила губы, качала головой, а потом проскрипела:
– Гражданин, гражданин, мы отправляемся. – да так противно, что я тут же оттолкнула от себя Юру.
– Поезжай.
Зачем я отпустила его?!
Он уехал. Я осталась. Стало пусто и совершенно не интересно, но оставалось ещё ожидание.
Постояв немного на перроне, я заметила, что пошёл дождь, а зонта с собой у меня не было. Пришлось идти домой так. Промокла. Немного простыла. Дома пила чай с лимоном. Спала.
Юра позвонил в тот день и сказал, что всё хорошо, сказал снова, чтоб ждала. Мы долго говорили и смеялись, стало легче и ожидание уже не казалось таким серым. А на следующий день вечером из «Новостей» я узнала, что самолёт, на котором он вылетал из Москвы, разбился, едва поднявшись в небо. Никто не выжил.
Мне не удалось обмануть судьбу.
Даже не знаю, зачем она так посмеялась надо мной, дав мне этого мужчину на неделю. А может, не посмеялась? Наградила. Далеко не каждому выпадает счастье быть любимой, хотя бы на такой короткий срок. Теперь мне вновь приходится учиться жить без Юры. Сейчас сложнее чем раньше, ведь опыт, накопленный за годы одиночества, не даёт мне поводов для радужных взглядов в будущее.
Что я чувствую? Ничего.
Я просто дерево, дрожащее на промозглом ветру.