Бабка появилась в антикварном салоне “Арт Нуво” под вечер. Стояла слякотная и промозглая ранняя московская весна, на посетительнице было доперестроечного покроя пальто с облезшим воротником из нутрии , и малоуместная с таким пальто вязаная лыжная шапочка . Ее черные ботики на “молнии” подмокли, несмотря на надетые старомодные калоши ; она стояла перед входом , нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Под мышкой женщина держала большой плоский сверток в газете, перетянутый бечевкой. Газета тоже слегка подмокла.
Охранник, показавшийся за стеклянной дверью, окинул взглядом посетительницу, и буркнул “Скупка во дворе” . Старушка пробормотав что-то невнятное , засеменила в указанном направлении. Охранник провожал ее взглядом. Она вошла в замызганное парадное, поднялась на шесть ступенек вверх и очутилась перед обитой жестью дверью с табличкой “Скупка антиквариата” .
На приемке за обшарпанным конторским столом сидела Аделаида Викентьевна - дама лет тридцати; экзистенциальная тоска была, казалось, навечно прописана в ее помятом лице. “Я гроблю свою молодость за обшарпанным столом – неужели я не заслужила чего - то лучшего? словно бы вопрошали ее обведенные косметикой тусклые глаза за царапанными стеклами очков.
- Что у вас? - тоскливо спросила приемщица.
- Картина. Айвазовский . “Закат над морем”.
- Айвазовский? Хм. Прямо-таки. Ну, покажите.
Старушка стала копошиться с бечевками. Сначала она извлекла из вороха газет большой полиэтиленовый пакет, затем из пакета появился холст без рамы обернутый еще газетами. Растрепанная упаковка походила на попавший под грузовик капустный кочан. Картина была небольшой - ( примерно 40 на 60, автоматически отметила приемщица) ; изображен был морской пейзаж - где-то на юге - темная рыбачья шаланда вплывала в бухту . Солнце садилось в алые облака с левого края , и по неспокойной воде к зрителю резво бежала дорожка бликов.
Почему без рамы?
Старушка стала длинно и путано говорить, что рама толстая, тяжелая, и в транспорте с ней тяжело, и она попросила Сергея чтобы вынул , а тот был как всегда то ли нетрезвый, то ли с похмелья, и раму уронил , а она сломалась. Попутно она объяснила, что картина принадлежала ее покойному брату, а тому досталась от отца, и он когда умирал все говорил - “картину, Маша, береги. Не продавай ни в коем случае. “ Но сейчас денег совсем нет, и жить не на что, пенсии не хватает. Старушка вопросительно смотрела в глаза приемщице. Та, поколебавшись, взялась за телефон: “Игорь Михайлович, подойдите пожалуйста! Интересный экземпляр.” Минут через пять в комнате обозначился сам хозяин заведения. Игорю Михайловичу на вид было около сорока, он был толстоват, его галстук был слишком ярок, а брюки добротного костюма плохо выглажены. От хозяина пахло дорогим заморским алкоголем – не то виски, не то коньяком. Он возвышался над обоими женщинами как прибрежный утес над выброшенными на берег ракушками.
Владелец салона примерно десять минут смотрел на картину, поворачивая ее под разными углами к свету, тщательно оглядел изнанку, вынул из кармана брюк лупу, посмотрел в лупу , колупнул ногтем на сгибе, где холст крепится к подрамнику. Его лицо ровным счетом ничего не выражало. Наконец, он, не сказав ни слова, вышел из комнаты.
Оказавшись во дворе, он вынул из кармана мобильник, и набрал номер своего давнего приятеля Ипполитова, работавшего в Третьяковке и консультировавшего, в непростых случаях.
-Григорий, как жизнь? Слушай, тут одна старушка, божий одуванчик , у нее, похоже, Айвазовский . Не подъедешь помотреть?
-Без рамы?
-А ты откуда знаешь?
- Она с этим Айвазовским полгорода обошла - мне уже из нескольких мест звонили.
- А откуда именно?
- Вот этого я тебе не скажу – не только ты мне платишь.
- Похоже, настоящий, ты как думаешь?
- Похоже, - отозвался Григорий. Если не оригинал, то очень хорошая имитация. Старая.
-Сколько может стоить?
- На аукционе – тысяч до семидесяти. Пятьдесят – наверняка. Айвазовский сейчас бодро идет. Конечно, экспертиза нужна.
Во время разговора Игорь Михайлович вышагивал взад и вперед по подворотне. Окончив, он сложил мобильник, задумчиво выкурил папиросу, ногтем отшвырнул окурок под ноги и отправился назад в приемную. Там он еще некоторое время разглядывал картину и, наконец , вынес вердикт.
“Копия это. Неплохая, старая, но копия. Мазок не тот – видите; настроения нет, света. Настроение, его не подделаешь. Знаток сразу скажет. “
Старушенция снова принялась объяснять про брата, и про не продавать, и про пенсию. Игорь Михайлович слушал ее с непроницаемым и лицом.
"Пятьсот долларов – сказал наконец он; копия неплохая, старая. В интерьере смотрится. И рамы нет. Хотите берите, хотите нет. Больше никто не даст. Спросите на Арбате, если не верите."
Старушка, которая, ясное дело, уже спросила и на Арбате, и в Кривоколенном и еще Бог знает где, попыталась поднять цену. “Мне в другом месте две тысячи предлагали . Тоже, говорят, копия. Может все-таки экспертизу сделать?”
"А у вас есть триста долларов за экспертизу? Сделаете, вам скажут то же самое, и еще триста долларов возьмут. Берите, право слово. От чистого сердца вам советую, входя так сказать в положение. Ваш брат думал, что подлинник, а это копия; продавайте - не пожалеете. Пятьсот долларов – хорошие деньги." " Зачем мне за пятьсот – мне две тысячи предлагали" – сказала бабка, поджав губы.
"Ну ладно, подождите еще немножко. Я сейчас позвоню знакомому коллекционеру, может он соблазнится. Только из уважения к вашей старости." И Игорь Михайлович снова вышел во двор. Однако этот раз никуда звонить он не стал, прошел в магазин, и подозвал движением пальца продавца. Они углубились в подсобное помещение, о чем-то побеседовали и минут через пятнадцать, уже вдвоем, еще раз оказались в обществе приемщицы и старушки.
Процедура осмотра повторилась. Игорь Михайлович подробно объяснял якобы гостю, что это за копия, и чем она хороша. Приемщица отрешенно смотрела в пыльное окно на прыгавших у лужи воробьев. Бабка слушала. Якобы гость покачивал головой.
Антиквар и покупатель вышли. Вновь появился Игорь Михайлович, и торжественно провозгласил: "Повезло тебе. Получишь свои две триста. И скажи спасибо." На лице бабули отражалась смутная борьба между желанием получить побольше и страхом, что если сейчас отказаться, выйдет только хуже. Она случайно глянула на часы и, вдруг, встрепенувшись засобиралась, быстро и путано говоря что-то о Елизавете Ильинишне, которая должна подъехать и завезти не то дрожжи, не то сметану. Антиквар, видя что сегодня уже ничего не выйдет, вручил ей визитную карточку, обведя ручкой номер телефона. " Позвоните, если надумаете. Но не тяните долго, а то покупатель может отказаться."
Бабка позвонила через два дня. Слезно уговаривала купить за две пятьсот. Игорь Михайлович, поморщившись, накинул стольник. На этом и сошлись.
"Я тут приболела – доносился до антиквара плаксивый старческий голос. Не мог бы кто-нибудь подъехать забрать. Это недалеко, в центре." Условились на четыре вечера.
За картиной послали Аделаиду. Дом был старый. Аделаида поднялась на четвертый этаж по дурно пахнувшей лестнице - лифт не работал - и брезгливо вдавила грязную белую кнопку звонка с фамилией старушки “Малышева”. Звонков было пять. Бабка открыла быстро - ждала . На ней был затертый махровый халат, на ногах – рейтузы и толстые шерстяные носки. Оставить пальто в полутемном длинном коридоре, загибавшимся куда-то влево, Аделаида побоялаясь, только расстегнула его и прошла в комнату. На нее повеяло плесенью и нищетой. Треснувшее запыленное окно выходило в колодец двора, в комнате стоял полумрак. Пахло сердечными каплями. Шторы были почти полностью задернуты. Оттенки серого заполняли пространство. Засаленные обои казались желто- серыми, пыльный потолок нависал серой лепниной над запыленной люстрой. Рассохшийся темный паркет лежал корой исполинского дерева. Единственным предметом, несколько привлекавшим внимание была фарфоровая статуэтка балерины в бледно-розовой пачке, красовавшаяся на витрине в обществе нескольких разнокалиберных фужеров.
На мгновение Аделаиде стало стыдно за осуществляемую ею торговую операцию. Но о том, чтобы вернуться без картины, не могло быть и речи. “Почему я гроблю свою молодость, зарабатывая деньги этим людям – думала она. У них хватает совести обманывать беззащитных старух ; они ездят на иномарках , а я, человек, получивший высшее образование, корячусь за мизерную зарплату. Почему так несправедливо устроено в этом мире? ” Надо ли говорить, что вопросы Аделаиды не находили ответа. Пока полотно заворачивалось в газеты, а затем в полиэтиленовый мешок, приемщица еще раз мельком увидела картину. В скверно освещенной комнате краски будто поблекли, а контуры слегка расплылись. Даже дорожка бликов уже не рвалась навстречу зрителю, а лениво и кривобоко тащилась из угла к середине нижнего края. Малышева плотно завязала сверток бечевкой, и вручила покупателю. Аделаида отдала конверт с долларами – старуха их тщательно пересчитала, водя по банкнотам грязным пальцем с неакккуратно обстриженными желтыми ногтями.
Оказавшись на улице, Аделаида вздохнула с облегчением. Назад, в салон, учитывая ценность покупки, можно было возвратиться и на такси - Игорь Михайлович поморщится, но оплатит - можно даже запросить на десятку больше. Но сначала она зашла в кафешку и, положив картину на соседний стул, заказала чашечку “эспрессо”.
По ее приезде разразилась буря. “Что ты мне привезла! ” - орал хозяин. "Ты хоть смотришь , что берешь?" В ярком электрическом свете безграмотная мазня выглядела откровенным кошмаром. Копия была, судя по всему, исполнена на досуге первокурсником художественного училища; лишь во тьме старухиного жилища ее можно было спутать с тем, что рассматривали здесь два дня тому назад. Аделаида держалась левой рукой за грудь - на глаазх у нее были слезы. “Оставайся тут, дура!” - кричал разгневанный озяин. " За что меня бог наказал такими работничками!" Он и продавец, исполнявший роль коллекционера, вскочили в джип ; машина, разбросав мокрый снег, завиляла по улице, вталкиваясь в густой поток часа пик. Когда они оказались наконец у цели, было уже поздно. На звонок к Малышевой никто не отвечал. Стали нажимать все подряд. После долгого трезвона дверь наконец открылась на цепочку, и в щели показалось веснушчатое девчоночье лицо. “Вам кого?” Выслушав едва сдержвиющегося Игоря Михайловиа, девчонка ушла вглубь по коридору. “Тетя Зоя, тут насчет жильцов!”- словно из погреба донеся ее голосок. Шаркая шлепанцами приблизилась тетя Зоя. Не открывая двери, пояснила, что комната Малышевой сдается на короткие сроки приезжим; сама же Малышева живет у сына и полгода как парализована . На вопрос, видела ли она последнюю съемщицу, Зоя ответила утвердительно, пояснив что обычно заходит посмотреть, все ли в порядке. Ей показалось очень странным, что приехавшая в приличном пальто и с двумя хорошими чемоданами женщина облачилась в рваный халат, задернула среди бела дня шторы, и поставила на витрине статуэтку с танцующей балериной – но мало ли у кого какие причуды. Жилица уехала давно, сразу после визита. Зоя слышала, что около полчетвертого она заказывала по сотовому такси на четыре тридцать. Пустить антикваров внутрь она категорически отказалась, на проявленную настойчивость пригрозилась вызвать участкового. Грязно ругаясь, Игорь Михайлович, сопровождаемый продавцом, спустился к джипу. На металлике оставленного во дворе средства передвижения выделялось процарапанное гвоздем слово “козел” - дворовые мальчишки не дремали. Антиквар в сердцах пнул шину ногой.
- Может, в милицию обратимся - спросил продавец.
- У тебя что, совсем крыша поехала ? - злобно отозвался шеф. Ты что покупал? Копию! Копию и имеешь. Вы меня разорите! Сами без работы останетесь - и меня разорите.
Таксомотор высадил Лидию Васильевну у Ленинградского вокзала. Времени до отправления поезда было еще более чем достаточно, но она предпочитала привести в порядок прическу, сделать маникюр и провести остаток за чтением купленного в ларьке детективного романа. Носильщик довез до камеры хранения чемоданы. В молодости Лидия Васильевна была актрисой театра оперетты, пела и танцевала; ее всегда отличала любовь к авантюрам ; один из поклонников и подарил ей фарфоровую статуэтку балерины. Картина Айвазовского действительно досталась ей от брата ; он просил картину не продавать , и передать племяннице, когда та подрастет. Мизерной пенсии не хватило бы и на пристойные похороны, детей у нее не было; небольшой поход по антикварным магазинам Москвы принес около пятнадцати тысяч – года на три хватит. А там... “Широка страна моя родная” - думала Лидия Васильевна. Она всегда была оптимисткой.
Рассказ был написан на сетевой конкурс , но после написания выяснилось что надо не меньше 15 кб; есть же на свете такие болтуны!