Чёрно-белый этюд в ярко-рыжих тонах, усыпанный гроздью бриллиант

Гараф
Н. сидела за партой, нервно теребя рукой страницы конспекта, справа от неё, впав в некое подобие транса, сидел паренёк, который занимался тем, что размалёвывал свою тетрадь чем-то, что Н. называла «кепками».
Н. сидела молча… её тело нервно вздрагивало от каждого звука, что доносился из вне, а веки закрывались наполовину, словно в ожидании удара.
Ярко-рыжие волосы Н. могли посоревноваться с самим Солнцем, а лазурно-голубые глаза были глубже самого глубокого моря.
Н. сидела молча… словно хотела услышать биение своего сердца.
Лёгкая дрожь вдруг пробежала по Н. — чудо современной техники связи популярной финской фирмы подало признаки жизни. Н. нервно сжала его в руке и гипнотическим взглядом впилась в экран…
… Н. сидела молча…
А из окна доносилась жизнь во всей своей бесталанной красе, во всём своём нищенском великолепии: ругань прохожих сливалась с гудками машин и переходила в щебет птиц, шум листвы, скрежет метлы дворника о серый асфальт, лязганье трамвайных рельс, скрип оконной рамы, стон ветра в вентиляционной трубе, гул проводов — все эти звуки сливались в единую симфонию жизни.
Н., увлеченная музыкой города, медленно повернулась к окну. Солнечный зайчик кокетливо прошмыгнул по её щеке и присел отдохнуть на влажном веке; с ресниц Н. на колени посыпались сотни мелких-мелких бриллиантов…
Н. сидела молча…
А солнечный зайчик всё также беспардонно прыгал по лицу Н.; а муха, что залетела из распахнутого окна, всё также назойливо жужжала. Музыка звучала в голове Н. Её собственные мысли сплелись в безумный хоровод и кружились в такт городу. Восемнадцать мелодий радости и горя, счастья и одиночества проносились у Н. в голове…
Н. сидела молча…