01
- Почему вы совершили это? Почему? - несимпатичный доктор в белом халате (а какого же он ещё должен быть цвета?) посмотрел на Наташу поверх очков уродливой шаровидной формы.
- Лучше скажите, почему я здесь… И потом, называйте вещи своими именами, чего уж тут церемониться, меня не заденет, я не столь религиозна, - Наташа усмехнулась, глядя, как доктор неуверенно ёрзает в кресле за широким столом, продолжая внимательно её рассматривать.
- Итак, почему вы сделали решительный шаг навстречу смерти? – доктор остался доволен красиво сказанной фразой, которая, к тому же, помогла ему избежать неприятного слова «самоубийство» или ещё хуже «суицид».
- Просто так, делать было нечего, - Наташа зевнула, подложила руку под щёку и, в свою очередь уставилась на доктора.
- Пока вы всего лишь на дневном стационаре психиатрической лечебницы, но потом вас переведут на постоянное лечение, если не расскажете мне, почему же вы сделали это? – доктор недовольно стучал ручкой по столу.
- Риторический вопрос. А почему мои родители решили, что я сумасшедшая? Я что, действительно псих?
- В моём заведении не содержат сумасшедших людей, - резко отчеканил доктор, - мы всего лишь предупреждаем возможные недуги, связанные с психическим состоянием, чтобы вовремя их предотвратить.
Наташа опять зевнула: всё шло по знакомой схеме. Утром мама привезла её к лучшему специалисту Петербурга – Дубровскому Николаю Сергеичу, который уже целый месяц пытался поставить хоть какой-то диагноз. А если диагноза просто не было и не должно было быть? Почему человек, решившийся на самоубийство сразу же сумасшедший?
- Наталья, я хочу вам помочь, неужели нельзя ответить на пару простых вопросов? – Николай Сергеич перешёл к третьему пункту знакомой схемы: показу каких-то картинок, пёстрых и непонятных. После этой процедуры у Наташи рябило в глазах, клонило в сон.
- Мне бы хотелось, чтобы к следующему разу вы были более разговорчивы, потому что я не могу работать в таких условиях.
Наташа вздохнула, следующий визит к психотерапевту доведёт её до очередной попытки убить себя, хотя опять же ничего не выйдет. После трёх часов изнурительного безрезультатного разговора пришла мама Наташи и ещё на час осталась в кабинете Николая Сергеича, который наверняка вздыхал, поправляя очки и говорил о том, что ситуация безнадёжная, нужно принимать серьёзные меры, то есть госпитализировать, брать под полное наблюдение «безукоризненного» медицинского состава.
- Наташенька, Николай Сергеич сказал, что хотел бы поместить тебя на недельку в клинику, чтобы полностью обследовать, - мама как всегда настаивала на своём.
- Я здорова, хочу в школу, а не в здание со стенами персикового цвета, ненавижу персики, - буркнула Наташа, усаживаясь в машину.
Пусть они спрашивают её почему, она не скажет. Чтобы совершить самоубийство нужно иметь веские на то причины, а Наташа, сколько не искала их, найти никак не могла. Всё началось ещё шесть лет назад, когда ей было десять лет. Она чётко помнила тот день, когда они с подругой детства гуляли в Таврическом саду. Наташа остро чувствовала кожей весну, молчала, слушая детские глупости подружки. С этого самого проклятого дня кончилось детство, кукол Наташа запихала в обувную коробку и отправила на антресоли, написав в дневнике фразу, которую она сама плохо понимала, но которая заставляла кровь кипеть, а сердце биться чаще: « Началась взрослая жизнь, другая, теперь я взрослая». В школе она обратила внимание на симпатичных мальчишек из старших классов, причём сделала это не просто, а по-взрослому. Следующим шагом к коренным преобразованиям стала смена увлечений, в первую очередь пересмотр музыки. Сладкая девочка Бритни Спирз сменилась депрессирующим рэпером Эминемом, потом вовсе наступила эра грубых немцев Rammstein. Прежние подруги остались в прошлом, теперь у Наташи были другие интересы, она окружала себя другими людьми, прогрессирующими, как и она сама. Первого своего мальчика она помнила отчётливо. Его Наташа встретила в лагере, он ей приглянулся, впрочем, как и ещё тройка парней из старших отрядов, просто Пашка вертелся рядом, вот и попался в сети неопытной охотницы. Когда закончилась смена Наташа со вкусом поцелуев на губах уехала в Петербург, где-то месяц получала нежные sms-ки, деньги на телефонный счёт, а потом всё кончилось. Зачем же плакать?
- Как насчёт Mayday? Клёво там будет, пойдёшь? Все наши будут, повеселимся… - запись на автоответчике прервала цепочку мыслей Наташи.
Нет, очередной ночной дискотеки не будет, потому что за ней последует очередной срыв, а потом темнота, пустота, укоры мамы, воскресенье у психиатра. Мама твёрдо решила, что дочь надо положить в клинику, надо, чтобы опытные врачи излечили её от пороков, отмыли от грязи, вернули в светлый мир. Не хотелось ничего! Мама считала, что не заслуживает такого отношения к себе, она не заслуживает Наташиных друзей, вваливающихся в квартиру по праздникам и не только, её наглого парня с видом собственника, её ночных бдений где-то не там, где надо. Наташа тоже считала, что не заслуживает всего этого, но совершить переход к другой жизни не могла.
- В «Туннеле» сегодня Днюха Сашки, оторвёмся на полную! Натаха, ты где? Вернись к нам! – резкий голос Андрея заставил Наташу поморщиться, оторваться от размышлений буквально на минуту.
Он уже не её парень, просто друг. А с ним она потеряла свою девственность в начале этого года. Они так решили вместе с друзьями, что под Новый год будут дружно терять девственность у Наташки. Все комнаты были заняты, поэтому Андрей и Наташка отправились в ванную, долго целовались, потом он стянул джинсы, посадил её на жёсткий бортик раковины и всё… Больно, противно, гадко…
- She will be loved, will be loved, will be loved… will be… will be, - надрывалось радио, озвучивая песню о несуществующей любви.
Никита – предыдущий парень сказал, что с ним «это» будет приятно, будет здорово, ну Наташа согласилась. Разочарование. Полное.
Громкий звук, ультрафиолет. Ты лучшая, самая лучшая, все парни твои. Электронная музыка, в которой можно утонуть и в которой тонешь, не в силах ухватиться за что-нибудь, потому что этого самого чего-нибудь нет. Пот течёт с тебя градом, липкие капельки путешествуют по оголённой спине, добираются до самого копчика, попадают в новые розовые стринги. Туалет. Зеркало, а в нём незнакомое лицо – лицо эйфории, лицо с безумными бегающими глазами… Из кабинки вываливается парочка. Они смеются, переговариваются и собираются к ней или к нему, не важно. Выхода нет, потому что завтра снова Drum and Base или Mayday, может ещё что-нибудь, какая разница. Все будут там, все, значит надо идти, пусть через силу, через себя, но надо быть там и снова сидеть в туалете перед унитазом, выворачиваясь наизнанку от палёного пива и вонючих сигарет.