Ольга Фёдорова
С той стороны зеркального стекла, или Сны о чём-то большем
(Жизнь и Борис Гребенщиков)
фантазия на тему вечного на фоне будничного
«… БАНАНАН. Только такой невоспитанный
мурзик, как вы, может не знать песен Гребенщикова!..
КРЫМОВ. Кто это?
БАНАНАН. Бог. От него сияние исходит…»
(«АССА»)
«… Поведай мне чудо
Побега из этой тюрьмы…»
(БГ, «Ангел»)
«Если бы я знал, что такое Электричество
Я сделал бы шаг, вышел бы на улицу
Зашёл бы в телефон, набрал бы твой номер
И услышал бы твой голос, голос, голос, голос
Но я не знаю, как идёт сигнал
Я не знаю принципа связи
Я не знаю, кто клал кабель
И вряд ли я услышу тебя, тебя, тебя, тебя…»
(БГ, «212-85-06»).
«… Разве я знаю слова
Чтобы сказать о тебе?..»
(БГ, «Серебро Господа»).
«…Только ночь и снег. В это время он шёл один, сосредоточась на том, как удобнее открыть глаза против колючего снежного вихря. И голос, заговоривший справа от него, сначала не удивил.
- Поэтому люди и становятся поэтами. Собственная жизнь вдруг оказывается мала…. Следующая страсть – музыка. Строишь из перебираемых струн лестницу, поднимаясь по которой твоя душа обретает вдруг неповторимую возможность чувствовать, как не умеют люди, кристально правдивую и тем не менее протяжённую во времени, как поцелуй только что выпавшего снега.
Уинки шёл, забыв о снеге в лицо, боясь повернуть голову, чтобы не спугнуть эту сияющую явь…. Человек шёл вперёд, как бы поверх ветра. Он не обращал внимания на идущего рядом с ним, на снег, на реальность снежной пустыни, простирающейся вне всякого пространства и времени…»
(БГ, «Роман, который никогда не будет окончен»).
Что это было? Наверное, всё-таки сон. Но почему-то это так реально – это всё вокруг меня. Я помню город. Город был всегда рядом, не оставил и теперь. Возможно, была зима. Неизвестно как я вышла из дома, как всегда, остановившись, и, может быть, оглянувшись. За пределами моего дома, моей лестницы, моих родных (нет, лучше любимых) четырёх стен, моего мира – этот город, эти совершенно чужие люди. Снова надо было жить так, как хотят те, кто вокруг. Потом было забвенье, потом как-то само собой, будто на крыльях – вперёд, вперёд…. Снова Невский, где знаком каждый переулок, что-то близко, что-то немыслимо далеко, как эти древние памятники…. Да, ещё было небо. Его нет только дома, но здесь это не так важно, не так нужно. Моя жизнь, в сущности, состоит из дома и города, неба и… чего-то ещё. Но когда много камней, это не так светло.
Определённо, это был сон. Какой-то странный двор, проходной, конечно. Тёмные арки – там шаги слышны явственнее, какие-то странные старые дома…. Я хочу остановиться, постоять – но мне нужно дальше. Таковы законы города – если задержишься хоть на миг, то рискуешь остаться навсегда на одном и том же месте. А может, я и стою, может, для того, чтобы двигаться дальше, и не нужно никуда ходить? Все мы здесь, чтобы сказать своё слово, а надо ли его говорить для того, чтобы тут же его забыли и поглотили окружающие предметы?
Какое-то голубое здание светит сквозь колодец двора. На очень светлой стене ослепительно белым мелом неумело нарисованный профиль в жёлтом каскаде света. Откуда здесь солнце – кажется, это зима…. Подъезд, лестница – ступени, перила, ступени, стены, стены, стены, тупик. Что мне здесь нужно? А что бывает нужно во сне? Кого и что нужно искать во сне? Каморку сторожа Сергеева, неуловимого и загадочного капитана Африка, может, Ивана Бодхидхарму, который отправился в новый поход сквозь облака, а может, просто постучаться в соседнюю дверь к незнакомому пока ещё Мастеру Бо…. Я знаю, он будет мне рад, несмотря на то, что его уже достали бесконечные телефонные звонки, эти друзья на один день, которые завтра повесят на его фото мишени и будут упражняться в стрельбе, по-снайперски прикрывая один глаз. Он будет мне рад, потому что ночь съела все облака, выпила небо, закусив отчаянно жарким солнцем, потому что он снова один в своём мире закрытых дверей, в котором можно жить, но постичь вряд ли возможно, потому что на столе горячий чай, наспех разлитый хозяином, хотя очередная порция кипятка уже уходит с дымом из чайника. А где же он сам? Наверное, он уже никого не хочет видеть, на глазах его повязка, словно у Фемиды, он сидит за столом и что-то пишет вслепую – тут не нужен искусственный свет, но строчки получаются необъяснимо прекрасными, утончёнными, но темно и никто их не может видеть. Он устал, ему ничего не нужно, но подсознательно он ждёт звонка в дверь…. Я не знаю, где он живёт, я знаю его дверь, я стою напротив неё, но я не знаю номер этой квартиры. Может, для того, чтобы это понять, надо вспомнить, не моя ли это дверь? Но нет, хотя все двери в мире одинаковые.
Да, всё-таки это был сон. Что мне здесь нужно? Новые слова уходят вперёд, проталкиваясь между старыми и вытесняя их. Руки в карманах, взгляд – в потолок, а голова вниз. Стая голубей неожиданно и шумно взлетает с соседней крыши. Автоматически в мозгу всплывает слово «стена». Да, в самом деле, может, стены подскажут? А стен и вовсе здесь нет, есть только слова – «Аквариум», аквариум, аквариум…. Вот! Но что это? И потолка тоже нет, над головой только чистое синее небо. Но как же так – я ведь стою на ступенях? Нет. Ступеней тоже нет, теперь я – посреди зелёного поля, оно очень широкое, ему не видно ни конца ни края, но я знаю, что там, дальше, что-то есть…. Наверное, это был сон…. Я уже не помню, а если и воскресить всё это в памяти, то слова «Аквариум» тогда ещё и не было. Вообще ничего не было. Были только серые тона, расплывчатые лица, культпоходы туда-обратно. Можно быть новорожденным ребёнком десять с лишним лет, пока что-то не оборвёт искусственную гармонию фальшивого царства. Это может быть только что-то очень сильное, только то, что разбудит и толкнёт прямо в жизнь…. (Обратно? Нет, в другое её измерение). Так поступают только бомбы, солнце и вода.
Был ли путь домой, или не было ни пути, ни дома? Но было темно, зима, цветной шаг при свете фонаре в парке. Темно и фонари, и дорога вперёд (потом уже – тёплый автобус, потом – снова дома и лучше, если надолго…. Нет. Хочется вернуться. Словом, какая разница?). Может, на небе уже показалась та самая звезда? Звезда падает, солнце тихо тонет в море, взрыв…. Конец сну! «Аквариум»….
«Я выкрашу комнату светлым
Я сделаю новые двери
Если выпадет снег
Я узнаю об этом только утром
Хороший год для чтенья
Хороший год, чтобы сбить со следа
Странно: я пел так долго…
Возможно, в этом что-то было…»
Что же было в то сумасшедшее время? На первый взгляд, ничего. Можно говорить что-то типа «поэтами не рождаются»… а зачем? Сегодня наше поколение живёт фильмами, а раньше…. Раньше можно было спокойно разгуливать по улицам, напевая что-то типа «Обручального кольца» или «Травы у дома», потому что больше ничего не…. Нет, было. Простое соотношение: в год, когда я родилась, БГ написал свой «Мочалкин Блюз». Издевательство? Отнюдь. А что же было ещё писать, когда вокруг пели хвалебные гимны очередному заступившему на пост Генсеку, да ещё и оглядывались: как бы чего лишнего не сказать. И в то время (спасибо Леониду Ильичу) где-то в подполье зрел наш русский рок-н-ролл, музыка детей, не желающих быть обманутыми. Отсюда – ироничное отношение как к Советской власти, так и к тогдашнему быту и их представителям типа старика Козлодоева и Полтораки из цикла о похождениях Иннокентия. И тот же БГ, будучи недавним школьником, старательно подбирал на гитаре «Ticket To Ride» и бредил жёлтой субмариной, и наверняка был в восторге от имиджа Джорджа Харрисона (благо эта кличка приклеилась к его другу Анатолию Гуницкому, ныне известному театроведу и критику) – словом, «Битлз» было тем первым «нашим», которое впоследствии и стало тем Словом, которое было в начале.
Странное всё же то время…. За сейшен, устроенный на ступенях Инженерного замка, могли забрать на сутки в отделение, а по BBC передать, что это был первый русский рок-фестиваль…. Это всё было, а мы, подрастающие дети, жили в полном неведении, что существует какая-то иная музыка, и что её можно и нужно слушать. Кончилось тем, что мои мозги к пятому классу общеобразовательной средней школы были забиты попсой всех видов плюс разоблачающие статьи на все ведущие рок-группы от «Рагу из Синей Птицы» и до «Красной Волны» на мутной воде». Это было до такой степени эффективно, что, видя на экране телевизора достойнейшего из рок-музыкантов, я отважно переключала на другую программу, не поняв, о чём речь. Впрочем, это было лирическое отступление (или историческая справка, без которой сие творение было бы неполным).
А вот в неофициальной самиздатовской прессе было модно критиковать, причём критикуемые ничего не имели против, лишь бы быть кем-то замеченными. Там же, на страницах подпольных журналов впервые появился какой-то непостижимый и загадочный БГ. Довольно скупые отзывы – ужасная репутация, крайне непонятные и даже бессмысленные тексты. Авторитетные суждения критиков частично стремились опровергать ещё немногочисленные тогда поклонники (кто бы мог подумать, что через энное количество лет сам БГ встретится с кумиром юности Харрисоном, сам он будет собирать огромные концертные залы, «Битлз» будут каждый день крутить по радио и т. д. и т. п.). Тогда же – квартирники, путешествия из Петербурга в Москву, перемена мест жительства и работы, а что у нас? У нас всё то же.
В начале было слово, точнее песня, чудом прорвавшаяся в эфир, покорившая буквально всех. Среди всевозможных сладких песенок на эстраде появилась Песня с непонятными, но чарующими словами, исполняемая кем-то каким-то неземным, даже потусторонним голосом. Это было не похоже на то, к чему мы привыкли. Это было чем-то новым. Это не было политическим памфлетом, какие запрещали в эфире, но по силе воздействия это Нечто ничуть не уступало тем ударным сильным песням, которые нам ещё предстояло услышать. Хотя нашлись и такие, кто под «городом» подразумевал коммунизм – но что тут можно сказать…. Библейские «животные невиданной красы», мистика какая-то…. В целом впечатление оставалось как от.. . да-да, канатная дорога, море, юг, цветы, корабли – но каждый видел здесь что-то своё, подчёркнутое голосом неизвестного исполнителя, которого, как оказалось, звали Борисом Гребенщиковым («ни слуха, ни голоса!»), и к созданию этой песни он отношения никакого совершенно не имел. Но знакомство с «Аквариумом» началось именно так.
Утро, будильник, завтрак, утренний чай, школа. Один час, два, три, четыре…. Привет. Пока. «Родители, друзья, уроки…» Магнитофон. Телевизор. Обед. Телефон. Прогулка. От звонка до звонка. Ужин. Телевизор, будильник. Спокойной ночи. Доброе утро. Стоп-кадр. Ускоренная перемотка плёнки. Зима…. Весна…. Лето. Стоп-кадр.
«Фантастический день
Моя природа не даёт мне спать
Пожарные едут домой, им нечего делать здесь
Солдаты любви
Мы движемся, как призраки фей на трамвайных путях
Мы знаем электричество в лицо –
Но разве это повод? Развяжите мне руки…
Я вызываю капитана Африка…»
Порой меня не покидает ощущение, что куда бы я ни поехала – везде меня не ждут, везде я лишняя, и что я там делаю, тоже не знаю. Но если я там, значит, так надо. Из событий пяти-шестилетней давности я уже мало что помню, но один из дней того лета я помню хорошо. Какой-то пансионат, море, волны, залив…. Тогда я ещё не любила это, но когда я уехала, мне стало не хватать этого моря, этого лета…. Там тоже был свой дом, своя отдельная комната, был даже балкон, с которого было удобно смотреть вниз. Карикатурные танцы в ротонде под вездесущий попс, культурная кормёжка, фильмы, интернациональный КВН…. Нет, это было не там…. А из настоящего было разве что искусственное, словно декорации на морском берегу, которые вот-вот сложат и уберут. Теперь можно чуть свысока смотреть на то, как люди рядом убивают свои годы, не постигнув элементарных законов вечности, не умея оставить в стороне все свои житейские проблемы, забыть о том, что мешает. Не знаю, можно ли считать вкладом созерцание, понимание и воплощение, но… всё имеет право на материальное. А вечность всё-таки у каждого своя. Встречный вопрос: что же, у тебя вечность замыкается на музыке? Я бы ответила: нет, но на мыслях, которые она рождает – может быть. И скажите мне, что делать, когда не на что смотреть и некуда деваться? Что честного есть у нас сейчас? Сознание так скоро не перестроишь, а способ приспособления (масло масляное?) сам по себе противен.
Когда происходит взросление духа, он не приемлет примитивное. Не знаю, насколько душа – это дух, но почему-то настоящее всегда происходит в искусственном. Если есть один берег, где-то должен быть и другой. И почему нам нужны стихи без музыки, ведь первое слово уже сказано?
Поэзия – это не всегда рифма, и прекрасное – не всегда то, что красиво. Всё началось, наверное, с того, что в этом приморском поселении оказалось кооперативное видеокафе, и мне туда достали билеты на «АССУ». Об этом фильме я могу сказать многое, что новая эпоха, перестройка, новое поколение, выход из андеграунда, ещё рок-музыка какая-то…. Общее впечатление сначала было не очень цельным – какая-то бана(-на)льная, на первый взгляд, история – известная структура соловьёвских фильмов (один из любимейших мною режиссёров), но за ней угадывается множество глубинных пластов (этим и похожи Соловьёв и БГ, возможно, поэтому они так успешно сотрудничают). Из всех персонажей запомнились рок-музыканты, тогда ещё не слишком известные обывателю: Африка, он же Сергей Бугаев, Цой и БГ. Почему БГ, его же в кадре не было? Но он был в настроении картины, несмотря на то, что он находился за кадром, его дух незримо присутствовал практически в каждом эпизоде, благо его музыка, зловещая и притягательная, сыграла-таки свою роль.
Кроме знакомого и всеми любимого «Города» запомнилась «Плоскость» - светлая неземная песня на фоне вполне тёмного действа. Далёкое инструментальное вступление (ощущается виртуозное владение инструментом, хотя в музыке царит полный хаос), и далее сильное ведение мелодии романтически-магнетическим голосом БГ. Была во всём этом какая-то мистика, и обладатель этого голоса по наивности мне представлялся сказочно прекрасным. Он знал разгадку «тайны исполнения песни», и было несколько страшновато – слишком уж необычно, ведь за вуалью недосказанности кроется нечто очень сильное, и даже хорошо, что мало кто понимает.
Лирическое отступление: главная черта поэзии ЮГ – подвигнуть слушателя к процессу мышления, пораскинуть мозгами, поскольку слова и предложения у него играют роль объектов вдумчивого изучения и исследования, за которыми скрываются такие бездны мыслей, что они автоматически возникают и исчезают. Многие упрекают его в неискренности, но здесь всё от себя, к себе и через себя, так как БГ может запросто объяснить любую строчку любой своей песни, а также донести её до зрителя должным образом, дотрагиваясь (затрагивая) до воображения и вызывая в нём самые разные образы. Это – атрибут вечного, и мало того – это поэзия. О взаимодействии поэзии и музыки – разговор особый.
БГ состоит из сплошных парадоксов – взять хотя бы сон Бананана № 2 – совершенно райская музыка, просто берущая за душу (если бы сердце состояло из струн, они бы все отозвались), спокойная, с инструментальной в чистом виде аранжировкой, но под эту мелодию в фильме произошло убийство. Но это – не единственный парадокс БГ и фильма в частности, об этом говорили в какой-то передаче: любовь и ревность, зима и юг, гостиница и тюрьма, роковая красавица и роковой мафиози. Но всё же упомянутое выше трио запомнилось – каждый по-своему. Африка – своей непосредственностью, естественностью, артистизмом и – неожиданно – режиссурой снов своего героя, Цой – яркостью, эффектностью, просто контрастом, а БГ, помимо своих гениальных противоречий, талантливыми композициями, умеренностью и умением оставаться в тени…. Фильм произвёл впечатление. Очень сильное. Наверное, потому, что «АССА» немыслима без рока, и рок немыслим без «АССЫ». Не только из-за перемен, разумеется.
Всё стоит на любви, любовь – это ключ всего, и музыки – тем более, а уж рок-музыки – особенно. Её ключом для меня есть и остаётся классический «со здоровым элементом бардака», ни на кого не похожий, вышедший из берегов своего замкнутого элитарного мира феномен, имя которому – «Аквариум».
«… Статный, высокий… он продолжал говорить вслух.
- Тогда становишься актёром и живёшь каждый день новой чужой жизнью…. Ты понимаешь, чего не хватало пению – неожиданности бытия, мельчайших пустячков, которые делают следующий миг непредсказуемым, возможность всякий раз собирать жизнь иначе – меняешь реальность, как Господь Бог, сотни раз возвращаешься в исходный момент…. Однако, всё остаётся на своих местах…. Это странно – сотни раз прожить, искренне веря, что изменишь мир силой своей веры, но придти к концу, вспомнив каким-то десятым чувством, что всё это уже было, и ты всё делал в никуда.
Человек помолчал несколько метров, и – тоном ниже:
- Хотя, если верить, что мир неизменим, то может быть.
«А если нет?» - мысленно изрёк Уинки и мысленно прикусил язык.
- Тогда опять начинаешь писать…»
(БГ, «Роман, который никогда не будет окончен»).
«Аквариум» - это образ жизни. Вошедший в него уже никогда не сможет выйти. Это кто-то очень справедливо сказал. Но бывает так: ты стоишь у ворот и хочешь, чтобы тебя впустили, но ты не знаешь тех, кто там, за воротами. И, когда двери открываются, ты замечаешь, что они – такие же люди, не инопланетяне, не какие-то люди-звери, а просто люди. Так и я тихо-мирно вошла в этот образ жизни, сама о том не подозревая, зная хозяина этого мира только по голосу, как в «Аленьком цветочке». И когда нас с ним столкнули лоб в лоб (через телевизор), я просто не поверила. Кто это? Это – БГ? ЭТО – БГ?.. Честно говоря, я была слегка разочарована, и только потом поняла, что это можно даже любить. Не знаю, как это случилось, но я люблю всех музыкантов, которые входят в образ жизни рок-н-ролл, но БГ выделяю особенно. Просто мыслей его хватит на бессчётное количество лет, если тогда что-нибудь будет…. Определённо – будет.
«В книгах всегда много правильных слов
Но каждую ночь я вижу всё, как в первый раз
Никто не сможет вывести меня из этого переплетенья перил
Но та, кто смотрит на меня из темноты пролётов
Не слыхала про крылья, и
Она не знает, что это сны…»
В той суете, что вокруг нас, можно пройти мимо настоящего, можно просто не заметить. Можно бежать, бежать, захочется остановиться, но уже поздно. Те предметы, которые принимаешь на бегу, не можешь принять такими, какими они есть, на самом деле. А это настоящее – вот оно, рядом – чарующая, почти классическая музыка, это – симфонический оркестр, где все образы более зримы, чем в другой, незнакомой музыке. Магнетический, сильный голос, порой твердящий непонятные мантры, порой прописные истины – если прислушаться внимательно, то начинаешь плыть по волне этой музыки. Оказывается, что в пространстве, не имеющем границ, можно научиться держаться на воде. Хаос звуков, гармонично слитых и построенных в мелодию, голос ведёт то резко вверх и вверх, потом резко вниз, так, что захватывает дух, будто провал в безвоздушное пространство. Столько образов и ассоциаций, что все не поймать, не уловить. Здесь – вроде танец духов, там – что-то вроде звезды, источающей зримые лучи, а ещё дальше – долгий переход по воде на тот берег, которого пока не видно. Именно такое построение, другого быть просто не может. Каждая новая песня – открытие, и я счастлива, что мне ещё предстоит сделать много таких открытий, пусть даже и в том, что хорошо знакомо, порой находишь много нового и неожиданного. Например, прослушав песню «Дерево» в пятидесятый раз, стояла у окна зимой, смотрела вверх на дерево, растущее под окном. «Но вот лист пролетел мимо лица…» И на этот самый раз я, наконец, поняла, что эта песня вообще обозначает. Да не про дерево она вовсе, хотя и про это тоже. Это такая радость – понимать то, что очевидно! Не знаю, можно ли объяснить каждую строчку каждой песни, нужно ли? Ведь вдохновение – это то, что приходит, когда надо сделать так, как это нужно делать, и поэтому вряд ли нужно что-то изменять, добавлять, понимать – за каждой строкой просто глубина без дна – его просто нет. Можно слушать, мыслить, находить – за одной дверью ещё масса таких же дверей, а ты не знаешь, сколько их там всего.
БГ – это небо, звезда, свет и бег. Вечный. Можно (лучше) – движение. Потому что стоит только остановиться – и пропал. Поэтому здесь – вечное движение, вечный бег от себя – в себя. А что же для него вечность? Наверное, это то, во что он верит, и то, что созерцает. С высоты высокого дома (не небоскрёба), когда внизу расстилается город, какой он есть, видны дома, улицы, люди, которые совсем маленькие…. И ещё: не каждый сможет подняться вверх и удержаться там. А потом так можно глядеть и на всю землю, и на весь мир, и дойти до Вселенной – хотя бы силой мысли (вспоминается фраза БГ, когда его попросили прокомментировать выступление своих коллег: «Мне было как-то не по себе…. Они-то звёзды, а я кто?). И вот, что касается этой силы мысли – с её помощью можно сделать всё, главное, чтобы она была реальна, осязаема, почти материальна, чтобы она била наповал, чтобы вела вдаль – всё, что угодно, лишь бы можно было её поймать, лишь бы она была….
«Февральским утром выйду слишком рано
Вчерашний вечер остаётся смутным
В конце концов, зачем об этом думать
Найдётся кто-то, кто мне всё расскажет
Горсть жемчуга в ладонях –
Вот путь, который я оставлю тайной
Благодарю тебя за этот дар –
Уменье спать и видеть сны…»
Одни из первых впечатлений и образов: сначала удивление, недоумение, потом радость вперемешку с восхищением. Всё это привело к тому, что я сказала самой себе: это гений, и придерживаюсь этой точки зрения до сих пор. Если мне скажут, что гении были только в прошлом веке, я не совсем соглашусь – у них было своё, у нас – своё время. Но лучшего творца в нашей отечественной музыке, на данный момент, по-моему, нет. Наверное, так и должно быть….
Великий дворник. Почему великий? Разве дворник может быть великим? Разве можно об этом писать? И зачем он оказался «в полях бесконечной росы»? Ему же положено подметать двор, потом отдыхать, получать свои деньги, жить так, как положено нормальному советскому человеку – так нет! «Они не властны над тем, что по праву твоё…» Потом это всё принялось, стало своим, знакомым – непостижимые аранжировки, общее впечатление невесомости. После появились образы: «аквариумисты» по одному приходят в какой-то подъезд, на какую-то лестницу, с гитарами, со спокойными улыбками на лицах. Садятся на ступени, звучит музыка, эхом отзывающаяся в лестничных пролётах. БГ стоит чуть в стороне, задумчиво смотрит вниз, чуть перегнувшись через перила. Такое ощущение, что он знает что-то такое, что другим неведомо, и он понимает это. Говорят какие-то слова, символы того, что так и должно быть, что всё отлично, что так было всегда…. И вдруг появляется дворник. Он очень странный – в парадном костюме под ватником, с напомаженными волосами, с дипломатом в одной руке и с неизменной метлой в другой. Он говорит что-то вроде «хватит» и выгоняет их всех во двор. Они бегут от него, сознавая, что всё равно ему с ними ничего не сделать, и у них удивлённо-счастливые лица. А этот самый дворник удовлетворённо поправляет галстук, запахивает ватник и отправляется в жилищные конторы, где седой полумрак, где ждут Сирин, Алконост и Гамаюн, и они там же, по ту сторону стекла. И снова предутренний туман и пустая лестница, в воздухе витают те слова-законы, что были сказаны в этом подъезде. Но, может быть, потом кто-то ещё придёт сюда, или они сами вернутся навсегда?
Никому не обойтись без своей звезды. Она есть у каждого, и имеет самые разнообразные очертания. И свет у неё тоже есть, для каждого – свой. Она освещает всю жизнь того, кому она дана, и без неё – нельзя. Может, это – смысл жизни, или просто так…. В мире, который создаёт себе БГ (или он просто пришёл в него), есть сад, ангелы, звёзды (одна конкретная), есть зелёное поле, небо самых разнообразных оттенков, есть та, чей телефон – 212-85-06, а также масса других, случайных и в то же время далеко не случайных персонажей, которые порой из статистов превращаются в главных героев, и сам творец становится наблюдателем, который неизвестно каким образом пропустил в свой мир четверых, которые разожгли костёр на берегу двух рек, и сам он стал четвёртым – а назавтра вновь будет сон, наблюдателем, который видит, как «на горной тропе Далай-лама встречает Кама-Сутру», несчастного матроса, полярников, которым нужно дать на время покой, реальных и выдуманных персонажей, которые приходят, когда из не зовут, но когда они нужны. А нужны они всегда.
Пожалуй, самый удачный видеоклип на тогдашнем ЛТ (если там вообще было что-то удачное в 1986 году), является вариант «Танцев на грани». Это вечный бег, то самое движение (пусть несколько избитое на экране), дома что-то не даёт покоя, бежишь вниз по лестнице, догоняя кого-то (возможно, себя), добегаешь до высоких железных ворот и останавливаешься, глядя вокруг – никого. А потом поле, вечно живая трава, там нет никого – но есть всё. И так всю жизнь: от быта к вечному, от неба к будничному. И всё равно каждый вернётся домой, к своей кухне, к своей чашке чая, к своим законам, которые выдумываешь для себя, и которые обретают смысл только в конкретных стенах. Например, одни оклеивают стены над столом фотографиями в каком-то отчаянном порыве – не то свои, не то больше, а кто-то хочет, но нельзя – можно испортить обои. И так всегда: приходится за что-нибудь прятаться. Странная всё-таки штука – жизнь….
«Тронулся лёд – так часто бывает весной
Живущим на льдинах никто не сказал
Что может быть так…»
Существует масса легенд о сотворении «Аквариума», и, в частности, его музыки. На первый взгляд, эта музыка не мальчишек из подворотен, а вполне серьёзных людей. Но это предположение опровергается полностью, так как достаточно одного взгляда на этих «серьёзных людей» - БГ то в кимоно, то в турецком халате, то с газовым шарфом на шее. Всё аранжировки, которые по идее должны быть тщательно подобраны, подогнаны друг к другу, оказывается, рождаются спонтанно – то есть каждый играет то, что хочет, а получается нечто, что в целом воспринимается потрясающе. К тому же группа за время своего почти двадцатилетнего существования практически не репетировала. Рассматривать феномен «Аквариума», разбирать, что к чему –
это вряд ли к этому «чему-нибудь» приведёт. Но всякий феномен и всякий образ жизни состоит в основном из противоречий, и эта группа, как и (главным образом), её лидер являет собою яркий тип таких противоречий (хотя бы на уровне внешнего и внутреннего). Такова идеология хиппи, к которым на первых порах причислял себя БГ, и которые до сих пор считают его своим. Но, если вспомнить времена «Битлз», то Джон Леннон, как известно, тоже был непосредственно связан с хиппи, а Джордж Харрисон первым приблизился к восточной философии, на которой, словно на прочном фундаменте, базировались спустя несколько лет первые песни БГ, правда, вперемешку с высокопоэтическими откровениями «Джорджа» Гуницкого. Кстати, их сотрудничество длится и по сей день – знаменитый хит про пятнадцать баб, имеющий маршевую основу, и появляется ощущение, что «где-то это уже было». И действительно, БГ подсознательно прорабатывает очень известные темы, делая вариации, давая им жизнь в новом варианте. Примеры – хотя бы «Государыня», где проигрыш смахивает на марш Мендельсона, а «Поколение дворников» - нечто среднее между русским народным и классико-симфоническим. Но это уже из области анализа творчества, а этим заниматься ненужно и неинтересно, поскольку критиковать легко, а попробовать написать трудно…. И у нашего поколения, и у шестидесятников много разногласий между физическим и духовным – хулиган и романтик одновременно. Хотя нет, это уже тоже где-то было….
Я не хочу по нескольку раз анализировать то же, что уже было в статьях или отзывах, хочу просто сказать. Не знаю, для чего и зачем, ведь мыслей по этому поводу может быть множество. Но «Аквариум» - это отчасти и мой образ жизни, а такой жизнью могут жить не все, и поэтому думать так могут тоже не все. Это трудно объяснить – можно только принимать и не принимать, но это бездонно, и мысли по этому поводу могут повторяться или быть новыми, но они не иссякнут никогда, во всяком случае, пока будет существовать этот мир в мире.
«… - Ещё хочется иногда… поговорить или с тем, кого сам написал, или с тем, кого написать никогда не сможешь…. Так это просто! Да и, в конце концов, просто послушать, как Джон с Полом поют то, что они не успели спеть в этой реальности…. Прости, пожалуйста, - вдруг повернулся он к Уинки, - у тебя не найдётся лишней сигареты?
- Только «Беломор», - вдруг неизвестно почему сказал Уинки…. Полчаса назад его не было. Незнакомец обрадовано пробормотал:
- Так это же прекрасно!
Уинки показалось, что он знает человека в чёрном пальто уже много лет, и не одну тысячу лет они охраняли огонь ладонями в самой середине метели.
- А что же было дальше? – спросил Уинки, когда вопрос пророс в нём, созрел и был готов для произнесения.
- А чёрт его знает, - как-то очень уютно и просто сказал незнакомец. – Так странно – переходить из одной жизни в другую, как переходят из комнаты в комнату.
- Ты вечен теперь? – не удержался Уинки.
- Нет, конечно. Но – всегда. Понимаешь, я всего-навсего не кончаюсь…»
(БГ, «Роман, который никогда не будет окончен»).
«Не надо звонить:
Мы поймаем машину внизу
Я надеюсь, что ты разбудишь меня
Не раньше, чем нас довезут
Ещё один вечер
Ещё один камень – смотри на круги
Нас забудут не раньше, чем в среду к утру
Я опять не замечу, когда нам скажут: «Беги!»
И вот – вновь в толпе людей, спешащих навстречу зовущему, любимому и кричащему Невскому. От знакомых масс магазинов рябит в глазах, лоточники скучают под огромными зонтами, на остановках – скопление народа, ожидающего своего часа. Здесь главное – не останавливаться, не заглядываться на людей, на витрины, на хмурых одиноких фотографов – иначе унесёт, затянет, закружит – где тогда искать выход? Вдали – золочёный шпиль Адмиралтейства, буквально через каждые шестьдесят метров, виднеются выступы с мигающими надписями «Колизей», «Октябрь», «Титан», «Аврора» и множество других названий…. Это до такой степени привычно и чудесно одновременно, что забываешь, где, в какой точке пространства и времени находишься. Небольшие группы людей у домов – кооператоры. Они в чём-то тихо разговаривают, и в воздухе слышно невнятное бормотание, хотя порой можно разобрать и слова:
- Как всегда… только вчера вернулся… апельсины… сигареты… дамские туфли «Дана», духи «Шанель», коньяк «Наполеон»… дома-то как?
Всех очень много, и такое впечатление, что все рекламируют огромный город. «Летайте самолётами Аэрофлота», «Посетите наш магазин» - это рекламные щиты, их много, и они очень-очень большие. А за Аничковым мостом – поворот, там, в переулке – чужой мятежный дом – рок-клуб. Подожди. Давай ещё немного здесь постоим.
… Машина проезжала по набережной, когда они заметили высокого человека в белом шарфе, в задумчивости прислонившегося к граниту бортика и смотрящего на реку.
- Слушай, по-моему, это БГ.
Он обернулся, всмотрелся в стёкла машины, узнал их и тут же подошёл.
- Привет. Почему вы не на празднике?
- Мы на минутку – только заскочим к Гавриле…. А что ты не пришёл?
- Транспорт плохо ходит, а денег на такси, как всегда, нет.
- Как в старые добрые времена?
- Да. Вот такие дела.
- Так садись, мы тебя подвезём.
- Нет, тут уж недалеко, я своим ходом. Вам же всё равно к Гавриле.
- Да это же недолго, мы только….
- Нет, я доберусь. Как раз успею к концерту. Поезжайте, а то опоздаете.
- Но мы встретимся?
- Конечно.
Они уехали, а он стоял на дороге и смотрел им вслед, потом медленно направился вдоль набережной, напевая про себя: «А в топке паровоза ждёт дед Семён – он выползет и всех нас съест…»
«Она использует меня, чтобы заполнить пустые места
Использует меня, чтобы заполнить пустые места
Знаешь, если бы мы были вместе, то эта задача проста
Но я дал тебе руку – и рука осталась пуста…»
- Алло!
- Привет!
- … (привет).
- Привет, говорю!
- А, это ты… (ну, узнала я, узнала, я рада, но тебя плохо слышно).
- Я вспомнила!
- Да?
- Помнишь, я нарисовала свой портрет – ну, пластмассовая линейка, которая гнётся, но не ломается. Такого серо-буро-малинового цвета? Ага?
- Ага. (Помню, помню, ну, что там у тебя ещё? Я пишу сочинение про БГ, ты сбиваешь меня с мысли).
- Так вот…. А знаешь, твои изображения можно увидеть в каждом доме и везде – у тебя, у меня, у Козы…. Понимаешь?
- Ну? (Что за ахинею ты несёшь? Плохо слышно).
- И знаешь, что это? Это… окно. Точнее, стекло. Ну, как тебе наворот?
- Ничего…. (Рекламная пауза? А почему не собака? Почему не стенка?).
- Так вот: стекло, в которое видно всё, что вокруг. Потому что стекло прозрачное, и в нём всё отражается, почти как в зеркале…. Ты не обижаешься?
- Нет. (В честь чего это я должна обижаться, я только хотела сказать, что…).
- Да, и если идёт дождь, то стекло мокрое, а если летят камни, то стекло пробивает…. А рама – это вроде рамки. И ещё окно такое чистое, что не по себе становится. Ну, как тебе? Я права?
- … (Может быть. Но вот чтобы чистая – это нет. Знала бы ты…. А ещё ты так свободно рассуждаешь о вечности…)
- И вот есть люди, которые за стеклом, а есть те, кто на стекле. Те, которые по ту сторону, они не замечают и проходят мимо, а другие остаются, потому что….
- Ничего себе… (Какое, к чёрту, окно?.. Стоп! Это же мысль! Ты же мне мысль подсказала! Вот теперь тебя люблю я! БГ, с той стороны зеркального стекла…. Поняла, всё, есть!).
- Да, слушала я вчера БГ….
- Ну, и как?
- Знаешь, очень сложно так, сразу, сказать…. Мне это даже нравится. Когда слушаю, всё понимаю, когда читаю – как-то не очень.
- Ага. (Пять тебе с плюсом! А для меня всё равно, всё равно – ты посмотри, сколько там мыслей!).
- Ну, ладно, пошла я заниматься делами…. А потом я ещё раз посмотрю на твой портрет, ладно?
- Ладно. (Делай, что хочешь, только не сбей меня с твоей же собственной мысли).
- Пока… (гудки).
- Ну, пока, пока….
«Я вижу провода, я жду наступленья тепла
Мне кажется, что я из стекла и ты из стекла
Но часто мне кажется что-то ещё…
Мне снится пепел…»
Если я отсижу ещё хотя бы один час в этих четырёх стенах, я этого не вынесу. У меня болит голова ото всех высказанных и невысказанных мыслей. Мне нужно домой, я хочу услышать голос этого, этого и ещё вот того. Мне нужно написать хотя бы строчку, мне нужно упражняться на гитаре, мне нужно спать, мне нужно… мне нужно…. Скажите, что мне надо было уйти. Пока.
Домой, домой, быстрей, ещё быстрей. Что ты идёшь по дороге – так дольше, давай прямо по газону. Вот он, дом – чего тебе ещё надо. Звонок, закрытые окна и двери, открытые глаза, включённые уши, тишина…. Всё, теперь я спокойно могу заняться делом…. Так, здесь доделать музыку…. Нет, что-то надо делать…. Нет, есть не буду. Только на минуту закрою глаза….
Звонок. Что? Уже три часа…. Опять ничего не сделала, не успела…. Кто там ещё?
- Алло!
- Ты не можешь сейчас приехать?
- Выезжаю.
«Твоя мать даёт мне свой сладкий чай
Но отвечает всегда о другом
А отец считает свои дела
И считает меня врагом
И в доме твоём слишком мало дверей
И все зеркала кривы
Так не плачь обо мне, когда я уйду
Стучаться в двери травы…»
Ты не видишь – я умираю…. Только бы прожить ещё один день, дальше будет лучше. Я хочу оставить свой след (что ты говоришь, «Аквариум» - это предел, но …) и всё это – суета. Но если идти, не оставляя следов, зачем тогда жить, а? Ну, зачем? Это только быт. Я так не хочу. Умрём-то мы быстро, да вот умираем всю жизнь…. Господи, сделай так, чтобы я осталась жива сегодня, тогда… тогда…. Но если не будет и этого, что же останется мне? Просто стеклянные стены аквариума без воды, в которых не отражается ничего. А где он? Он вышел из берегов – он выше их, он затопил всю мою кухню. И теперь там не то море, не то святая вода…. Какую чушь я несу? (…)
Каждый хотя бы раз в жизни писал стихи. Поэзия – это бред, без неба она ничего не изменит. Настоящая поэзия – это когда не знаешь, что (не о чём!) ты пишешь и как ты пишешь – это само собой, нужен только лист и ручка. Так же и в рисовании – обводишь невидимые контуры – и всё видно, всё ясно…. Без «Аквариума» стоять мне на низшей ступени развития, а теперь-то я хоть знаю закон правильного написания… того, что надо написать. Может, я немного переросла детский лепет.
Без БГ не было бы меня – личности. Хотя о моей личностности – ещё спорный вопрос, если послушать родственников. Впрочем, это не важно. Я не собираюсь на что-то уповать, поскольку уже достаточно знаю о жизни, но почему БГ – это несерьёзно? Это просто то, чего нет в этом быте, этой суете, в этом выверенном маршруте. Всё же и так ясно: утро, день, вечер, ночь – изо дня в день одно и то же. Все так живут, и те, кто это не принимает, понимает искусство. Ведь рядом порою то, что никто не замечает. Воистину – «сегодня помрёшь, завтра скажут – поэт!» Он – поэт в широком смысле этого слова, хотя такой профессии нет и быть не может – на всё нужно соизволение свыше. Если я так о нём отзываюсь, можно подумать, что я не замечаю всех его внешних противоречий – нет, замечаю, но ведь просто ходить и философствовать скучно. Достаточно заучить какую-нибудь фразу и повторять с умным видом.
Как-то Курёхин, известный своими экстравагантными штучками, выдал перед журналистами гитариста «Кино» Юрия Каспаряна за БГ, и что же? Тот с ролью вполне освоился и важно извекал: «Я обещал своим ребятам тысячи и тысячи…» И ведь поверили! Но каждому – своё.
- Ты что, любишь БГ?
- А ты – нет?
«Дай им, Господи, печали
Чтоб различать цвета
И людям дневным
Дай ночную звезду
Чтоб эта звезда им разомкнула уста…»
Всё так очевидно, что даже становится страшно – не слишком ли много ему известно? Но для изощрённых умов врагов рок-музыки это вполне безобидная бессмыслица. Пусть так считают - может, это и к лучшему? Время рассудит, поэтому не буду судить за время.
Трудно писать о том, что любишь – получается совсем не то, не о том – но о чём же? Гораздо проще было бы выдать биографию: Гребенщиков Борис Борисович, родился 27 ноября 1953 года, учился там-то, после рок-фестивалей был изгнал оттуда-то и оттуда-то, женился, крестился (на Соловках) и т. д. и т. п. … Но зачем?
Мне показалось, что пока я это писала, время остановилось ровно на час. Это иногда бывает. Самое интересное, что и жизнь порой проходит так же…. Кому-то не важно, что будет потом, но всё же всем хочется, чтобы помнили. БГ обеспечена память и слава на долгие годы, потому что он уже стал классиком, несмотря на свой «прекрасный дилетантизм» на первых порах. Всё появляется из ничего под воздействием внешней среды. Каждая (каждый) из составных частей «Аквариума» тоже играет определённую роль (вообще или в роке в целом; ну, рок – слово говорит само за себя). Всеволод Гаккель – по легенде, дух «Аквариума», Александр Ляпин – виртуоз, лучший соло-гитарист (чуть было не добавила – всех времён и народов), Александр Титов, мощнейший басист, играющий на безладовой гитаре – все они утверждают, что «Аквариум» не отпускает их от себя (надолго или навсегда, но не отпускает). Что ж, значит, действительно образ жизни…. Но это и так уже давно всем известно, но мы порой столько раз доказываем одно и то же….
«Легко ли тебе, светло ли тебе
И не скучно ли в этом тепле?
Крылат ли он?
Когда он приходит
Снимаешь ли ты с него крылья и ставишь за дверь?
Кто ты сейчас? С кем ты теперь?..»
Каждый сам для себя – маленький бог, потому что душа – это частица Бога. Что ему нужно, кто он такой? А он «просто хотел быть любим». А «Бог есть Любовь». Наверное, для счастья человеку больше ничего не нужно. Ангелом не может быть человек, потому что ангел – дитя Бога, а значит, дитя Любви. Наверняка подсознательно каждый в своих четырёх стенах мечтает о любви, а что она есть в вечности? А может, эти два понятия едины (прямо как народ и партия)? Уже потом когда-нибудь мы пойдём, что нам не хватало для счастья, да и есть ли оно? Мы задумываемся об этом, лишь когда становимся несчастными. А не оставит ли нам в стороне общественное сознание и жить просто так, как живётся?
- Что такое совесть?
- М-м-м…. Это когда ты чего-то хочешь, но этого нельзя, и тогда надо поступать так, как надо, и делать не то, что хочешь.
- А может, оставить её, эту совесть, а? И жить в своё удовольствие?
- А если бы каждый делал то, что хотел….
- А ты не задумывайся о том, что было бы. С совестью иногда можно не считаться. У тебя есть совесть – ты долги отдаёшь на следующий день.
- Это разве совесть?
- Ну, да. Так что не думай об этом. Просто живи.
Хочется продолжить: «Так сделай то, что хочется сделать, спой то, что хочется спеть…» Но (почти в рифму, которая, кстати говоря, не играет такого уж большого значения) – «Покажи мне счастливых людей – я покажу тебе смерть…»
«Я видел вчера новый фильм
Я вышел из зала таким же, как раньше
Я знаю уют вагонов метро
Когда известны законы движенья
И я читал несколько книг
Я знаю радость печатного слова
Но сделай лишь шаг – ты вступишь в игру
В которой нет правил…»
Если птицы зимой стремятся на юг, то каждый человек стремится в рай. И мне в последнее время почему-то кажется, что рай – это та же вечность, только для каждого – своя. И каждый человек представляет себе рай по-своему и, значит, рай будет для него таким, каким он его представляет. Для каждого – свой рай, так как каждый человек в конечном итоге заслуживает счастья хотя бы потому, что он выдержал это испытание жизнью. И мы ничего не знаем, мы только на пути к познанию в этой машине, в которой каждый держит свой руль, имеет право повернуть вправо или влево, ехать прямо или подать назад. И, наверное, ещё мы стремимся к солнцу и звёздам, дню и ночи одновременно, потому что так не бывает. Нам солнце не достать, и мы плачем, а что мы бы с ним делали, с этим огромным раскалённым шаром? Так же и любовь к человеку, к которому идём всю жизнь – и всё напрасно. В нём же тоже своя душа, свой мир, и с ним тоже трудно, но мы всё равно стремимся к недостижимому, потому что иначе нельзя. Без трудностей мы бы вряд ли смогли выжить. Но надо уметь вовремя заметить, что с неба нам всегда что-то светит… или, скажем, ни с неба, а просто в знакомом окне горит свет, и всё, больше ничего не нужно.
Наверное, мы уже привыкли смеяться, зная, что всё равно рано или поздно жизни придёт конец, поэтому чистого смеха не бывает. Так и в рок-музыке – повеселиться можно, только всегда есть оттенок иронии, и появляется какой-то нездоровый элемент, брутальный…. А ведь, казалось бы, весело – значит, надо веселиться….
БГ – ироничный, тонкий наблюдатель, это можно заметить и в «Мальчике Евграфе», и в «Старике Козлодоеве», в «Аристократе». Пожалуй, самый известный и яркий пример:
«Несчастный матрос, твой корабль потоп
Клопы завелись в парусах
Твой боцман – любитель портвейна и сноб
С прокисшей капустой в усах
Со злым тараканом один на один
Ты бьёшься, бесстрашен и прост
Среди осьминогов, моржей и сардин
Прекрасный, как Охтинский мост…»
Странное дело: можно цитаты не искать, а наугад открыть книжку – всё нужное находится само собой. Прямо как у Пушкина (это вовсе не дико – сравнивать БГ и Пушкина, как на первый взгляд может показаться – я их и не сравниваю, они только в разнообразии мыслей и трактовок этих мыслей и похожи). Но не будем спорить с классиками, а будем двигаться дальше – я не знаю, в чём секрет БГ, мне, возможно, ещё предстоит его разгадать, но у меня есть мечта. Мечта почти детская и совершенно простая: просто попить чаю с БГ на кухне, просто посмотреть друг другу в глаза, просто поговорить ни о чём и в то же время обо всём сразу. Именно на кухне, потому что без неё рок-музыка немыслима, и только там можно по-настоящему понять себя и других.
«… - Нет, слов для этого я ещё не придумал, но я как-нибудь постараюсь написать это специально для тебя. У нас ведь много чего впереди.
«А сейчас?» - успел было подумать Уинки, но опять незнакомец его опередил.
- А сейчас уже холодно, и потом, у меня появилась одна идейка. Так что до скорого свидания, Уинкль. Ты уже замёрз, я знаю. Вон, видишь ту дверь? Там тебя напоят горячим чаем. Кстати, там прекрасный и очень вкусный чай. Ну, счастливо.
Уинки увидел, как из снежной каши выплыл круглый жёлтый бок чего-то, напоминающего то ли самолёт, то ли…. Название опять ускользнуло из памяти…»
(БГ, «Роман, который никогда не будет окончен»).
Все мы живём под единым небом, нас греет одно солнце (можно всегда искать его глазами, а можно просто не замечать), все мы замерзаем под одним снегопадом, и у каждого есть своя тёплая кухня, где всегда согреют (но не всегда поймут), где можно отдохнуть от суеты, просто глядя в окно. Но окно одних из нас отражает ветви деревьев, зелень, какие-то лесные пейзажи вдали, что навевает меланхоличные и спокойные мысли, в окне других – лишь небо и больше ничего, но небо разных цветов, но – только небо. Это если очень высоко, так высоко, что людей не видно, и можно только глядеть вниз, если они станут нужны, но они так далеко, что кружится голова, и если что-то кричать им, то они всё равно не услышат. Зато потом можно спуститься вниз по лестнице и находить с ними общий язык, а можно выбрать кратчайший путь и пожертвовать жизнью. А у кого-то в окно виден город, настоящий, живой город, и владелец такого окна невольно связывает свою жизнь с жизнью этой шумной улицы, этого города, постепенно привыкая к шуму, к трамвайным звонкам, к своим проходным дворам, которые служат посредниками между городом и этим окном…. Больше всего в деталях города люблю старые дворы. Они очень длинные и порой кажется, что они никогда не кончатся, они включают в себя и старые загадочные дома, в которых уже почти никто не живёт, но которые всё-таки таят в себе какую-то частицу души их бывших хозяев. И ещё – эти дворы обязательно куда-нибудь выведут. Как правило, это сразу людная улица, где все – туда-сюда, где ничто не стоит на месте. Ещё одно противоречие, ещё один контраст города. Тогда снова понимаешь, что хотел сказать БГ, что рано или поздно устаёшь и ищешь тишину, или просто хочется удалиться в свой «ослепительный сад» хотя бы на несколько минут, чтобы после снова вернуться к сумасшедшей жизни своего города, хотя сад – это ведь тоже город. И этот город всего один. Все петербуржцы, возможно, согласятся с Саш-Башем: «В Москве можно жить, а в Питере стоит жить». Москва – она слишком далёкая, слишком неродная, в неё так негармонично вписываются камни. Там всё «слишком», а это не всегда хорошо, даже старинные памятники начинают разрушаться. Впрочем, у каждого – своя точка зрения, но всё же Питер – один из красивейших и жилых (живых?) городов мира, и только в этом городе могут рождаться такие образы. Только здесь и нигде больше, здесь важна та атмосфера, то внешнее давление, которое присутствует в каждой детали, даже самой незначительной. Наверное, всё же существует какая-то связь между городом и человеком, и вместе это, возможно, будет человеком города, и то, что говорит этот человек, становится жизненно важным и для него, и для других, и для окружающего мира в целом, потому что всё то, что сказано, имеет право на существование и никогда не говорится просто так. И вообще, ничего не бывает просто так, иначе это никому не было бы нужно. И не бывает так, чтобы НЕЧТО было совсем уж никому не нужно. Так просто не может быть изначально.
«Некоторым людям свойственно пить
Но, раз начав, нужно допить до дна
И некоторым людям нужен герой
И, если я стану им, это моя вина.
Прости мне всё, что я сделал не так –
Мои пустые слова, мои предвестья войны…
Господи, спаси мою душу –
Я начинаю движенье в сторону Весны…»
Ещё одна сторона феномена «Аквариума» (для меня это и по сей день остаётся загадкой) – почему, невзирая на внешнюю туманность текстов и странный имидж, у БГ столько почитателей? Хотя другой вопрос: все ли они мыслят о том, что они слушают и о чём они в этот момент мыслят. А если они вообще ни о чём не думают? Например, один рок-исполнитель из молодого поколения написал песенку «Летаргический сон». Очень удачная, кстати, песенка, и там интересны такие строчки: «Я очень люблю засыпать под звуки «Аквариума» или «Адо». Но это – уже совсем другая история…. Далеко не каждый может «постичь красоту, глубину – от Москвы (в других вариантах – от земли) до загадочных звёзд…»
Заменять некоторые слова совершенно другими в процессе исполнения – ещё один парадокс БГ, но тоже вроде всё объяснимо. Знакомые фразы обретают совершенно новый смысл, и воспринимаются тоже совершенно по-иному, и такие экспромты принимаются как должное. И правильно, между прочим. Происходит это иногда машинально, а иногда умышленно, причём это ничуть не меняет смысла, только расширяет его, а по силе текст ничуть не уступает первоначальному варианту. И ещё, если вспомнить, что «Аквариум» работает практически без репетиций…. Выходит, всё спонтанно, а это – первый признак яркого таланта. Ни одна тема не повторяет другую, то же и с композициями. Каждая песня – это свой мир на пять минут, который становится и твоим миром, из которого нельзя ничего убрать – можно только добавить, и этот процесс добавления происходит постоянно. Наверное, так и должно быть…. По собственному опыту эту музыку не понять – слишком сложно, хотя… как сказать.
- Знаешь, за что я люблю рок?
- Ну? (Чёрт возьми, как интересно!)
- Потому что…. Ну, вот послушаешь песню раз, два – вроде нравится, и вроде немного непонятно…. А потом всё это понимание приходит, всё – со временем. Ну, как тебе? Впечатляет?
- Ага. (Как знать, как знать…).
- И когда у тебя хорошее настроение, ты приходишь домой, включаешь магнитофон – и ты понимаешь то, что раньше никак не могла понять, вот эту вполне конкретную ситуацию…. А раньше, до этого, это было незнакомо. Понимаешь?
- Понимаю. (В самом деле!).
- То же самое, когда плохое настроение…. Вот это – рок, а в попсе такого быть не может. Там думать-то не над чем.
- Вот именно (Правильно – там вообще мысли нет, это же чисто развлекательный стиль).
- У них там всё больше чем пошло… не знаю даже. Хотя бы та же любовь…. Вот у Шевчука, например, все песни о любви. Это у него – основа всего. Любовь в широком смысле слова, ну, это – всё вокруг.
- Точно (И не у него одного так).
- Да, и у других, между прочим, тоже так же. Поэтому я люблю рок…. Или, не знаю…. Просто люблю, и всё.
- … ( Я тоже).
«В трамвайном депо пятые сутки бал
Из кухонных кранов бьёт веселящий газ
Пенсионеры в трамвае говорят о звёздной войне
Держи меня. Будь со мной
Храни меня, пока не начался джаз…»
- Ты знаешь, мне так понравилась твоя тема. Я тоже хочу что-нибудь такое написать.
- Ну, и напиши.
- Ага. Вот у меня уже мысли появились, только у меня почему-то слов не хватает.
- Не может быть.
- Ну, не знаю… ещё рифмы эти…. Они мешают только.
- А это и необязательно. Просто пиши то, что пишется, что надо написать.
- Да? Ну, я попробую.
- Кстати, «Осень рок-н-ролла» - удачная вещь, чего ты….
- Может быть…. А, я вспомнила!
- Что?
- Что я хотела тебе сказать…. Одно время я хотела написать одну вещь в прозе…. Но у меня так не получится.
- Получится.
- Нет, и у меня к тому же всегда нет времени…. С текстами-то ещё куда ни шло, но я хочу, чтобы мы никогда не стали исполнителями, но это так и будет…. И правильно.
- И что за вещь? (Как знать, как знать…)
- Я уже не помню, по-моему, это мне приснилось…. Сказочка такая. Жила-была Оля, вроде всё у неё было, но она была очень несчастная. Ей всё время надо было куда-то бежать и всегда чего-то не хватало, и всё время хотелось удавиться просто потому, что следующий день всегда похож на предыдущий, и никогда не будет по-другому, а если и будет, то ненадолго. А потом… она жила-жила и умерла.
- Хм.
- И попала она в рай.
- Ну-ну… (Разумеется, в рай – куда ж ещё, иначе и быть не может).
- Там было всё очень красивое, белое, она сидела под деревом, и вроде всё было, как в раю, но… было ещё хуже, чем в жизни. Ангелы с крылышками порхали вокруг, стройными голосами пели какие-то песни, а она машинально срывала цветы, которые росли вокруг, и потом поняла, что так существовать в раю, без мыслей, без чувств, имея только тихую радость, невозможно. И тогда она попросила, чтобы её отправили в ад….
- Ну?
- А в аду… там было очень весело. Всё такое красно-чёрное, горит большой костёр, вокруг него кто-то пляшет, ей машут руками и зовут её к себе. И тогда…. Сначала ей показалось, что это очень здорово, и это то, что нужно, а потом…. Потом она поняла, что и это – не то…. И тогда её сбросили обратно на землю, и она снова стала жить… только немного по-другому. Всё-таки ей повезло…. Ну, как тебе наворот? Это я экспромтом всё наговорила.
- Ничего (А что-то в этом есть…).
- Ты мне потом скажешь, что ты обо всём этом думаешь, ладно?
- Ладно.
«Какие нервные лица – быть беде
Я помню, было небо – я не помню, где
Мы встретимся снова, мы скажем: «Привет»
В этом есть что-то не то…
… Локоть к локтю, кирпич в стене
Мы стояли слишком гордо, мы платим втройне
За тех, кто шёл с нами, за тех, кто нас ждал
За тех, кто никогда не простит нам то, что
Рок-н-ролл мёртв, а я – ещё нет…»
Когда БГ в одном из интервью спросили, что он думает о музыке вообще, он долго распространялся на тему вечности в музыке и музыки в вечности и пришёл к выводу, что рок-н-ролл был всегда, и что он – вечен (для него корни – англоязычный рок, и в то же время чисто русский – противоречие!). «Как же так, - возразила ему, - вы же говорили в своей песне, что рок-н-ролл мёртв…» «Говорил, - улыбается БГ, - и не собираюсь это отрицать. Я не изменю в своих песнях ни строчки». Вот так. Значит, он в этой песне имел в виду что-то другое…. Символы? А почему бы и нет?! Если принять во внимание всю условность слов, то это так и должно быть.
Если смысл не понятен сразу, то начинаются разногласия между двумя началами: «чушь какая-то» и «в этом что-то есть». Так вот, именно что-то, это самое неуловимое «что-то», и оно для каждого своё. Главное, что оно есть.
«Аквариум» (не как группа, а как образ жизни) – это какое-то пространство типа вспаханного поля, которое надо засеять, а по краям – деревья, и их очень много – наверное, это всё-таки лес…. И оно (пространство) не нуждается в том, чтобы его охраняли, но каждый день приходит человек. Он обходит вокруг, проверяя, всё ли на месте (простое любопытство?). Он в тулупе, воротник поднят, через плечо – ружьё (воображаемое?). Он ходит туда-сюда, потом уходит в лес, садится на траву под большим деревом и смотрит в небо. А по небу идут облака, и в каждом он что-то (кого-то) видит, заранее зная, куда они держат свой путь. Ему известны все слова, все истории, которые рассказывает мир, и самые яркие из них откладывает в тайник своей памяти, чтобы в один прекрасный день извлечь их оттуда и вернуть миру. Такой вот круговорот…. И, когда он уснёт, ему приснится его жизнь, и ему покажется, что это реальность – сон, и что всё лучше, чем мы видим. Он узнаёт, куда нужно пойти, чтобы получить новый день, и как не упустить его в вечность, не подарив ему частицу самого себя. Всё это было когда-то ему известно, возможно, он просто забыл – но он обязательно вспомнит. Потому что ничего не бывает просто так…. Поэтому он приходит туда каждый день. И это всё равно, где он – в Америке или в России, главное, что маршрут его никогда не изменится, и он приходит туда. Каждый день.
«Я был вчера в домах
Где все живут за непрозрачным стеклом
Я был вчера в домах
Где все живут, чтобы забыть про свой дом
Я был один
Но мне казалось, я – кто-то другой
Я был один
И я не знал, кто я…»
Она сказала: выпьем за то, чего никогда с нами не будет…. Всё же иногда хочется заглянуть в будущее, где нам суждено либо вернуться в подвалы, либо выйти из них. Каждый получает своё, и, если будет, всё продолжится примерно так: сижу на кухне, пью чай. Как всегда к обеду, звонок.
- Алло!
- Я тебе не помешала?
- Нет.
- Чай пьёшь?
- Точно, чай пью.
- Сегодня играем.
- Где?
- Квартирник.
- А аппарат?
- Всё будет, всё надёжно. А с кем играем, знаешь?
- Ну?
- С «Аквариумом».
- Ясно. И что же?
- Да, ничего. Нормально, в самый раз.
- Во сколько?
- Подъезжай ко мне примерно через час, там всё обсудим.
- Ладно. А что ещё?
- Денег хватит? На такси придётся ехать….
- Наверное. Я посмотрю.
- Так что допивай свой чай и приезжай.
- Помнишь, ты говорила, что нам в рок-н-ролле делать нечего….
- А ты: образ жизни, образ жизни…. Знала я про этот образ жизни. Детский лепет. Кто же мог подумать….
- Вот тебе!
- А иначе-то как же? Иначе и нельзя…. Устроим торжественную встречу…. Так едешь?
- Ну, а как же? Жди, еду.
«Мы никогда не станем старше
Мы никогда не станем старше
Мы пили воду, мы пили эту чистую воду
Мы никогда не станем старше…»
Выгляни в окно – всё, что ты видишь там, это рок. Пройди по улице – это тоже рок. И то первое лицо, что ты запомнишь, и то, что ты хочешь от этой жизни – и это рок. Но только рядом с тобой всегда будет смерть, и надо уметь жить, зная, что она здесь, надо жить, глядя ей в глаза, не даваться ей, и знать, когда нужно сделать наоборот. Это страшно, но так живёшь ты, и так не смогут жить они, и если это то, что тебе надо – протяни руку и бери, открой ворота и войди, спроси, но тебе не сразу ответят.
«Вытри слёзы, если есть ещё слёзы
Значит, то, что случилось, не так уж плохо
Вытри кровь, их не догонишь
А если догонишь, то может быть хуже
Мы всегда гордились тем, что мы вне
Нам повезло, мы остались живы
Мы могли бы стоять лицом к стене…»
Лучше этого мира ничего не может быть – лучше этого мира просто нет, и когда он становится частицей тебя, то это просто… счастье, наверное. Сознание того, что это – только твоё, никто не может думать точно так же, как думаешь ты. Больше ничего не нужно.
В казённых домах на меня всегда сыплется штукатурка, мне там не везёт, мне там холодно. Я иду на остановку и жду знакомый автобус, еду от кольца до кольца, выхожу, потом еду обратно. Это – своеобразный ритуал убегания от жизни в жизнь. В этом автобусе тепло и сухо, только иногда открываются двери, и входят новые люди. Всю жизнь так едешь…. Входят и выходят, и сначала. Но если хочешь остановить этот автобус, ничего не выйдет, если захочешь остановить того, кто должен выйти – нарушишь правила. А если так – тогда далее следует пробуждение.
С транспортом много чего для нас связано. Был ещё такой случай: еду в электричке, смотрю в окно. Всё зелёное, красивое, вагон полупустой, сонные люди…. Напротив меня сидит человек лет пятидесяти, седой, но лицо его совсем молодое. «Как это может быть?» - думаю я и смотрю в его глаза, будто в окно. А взгляд у него какой-то загадочный, отрешённый. Смотрю так на него минут пять…. Голос рядом: «Вроде на БГ похож». Присматриваюсь – правда, похож, но почему седой? Бывают же похожие друг на друга люди…. Потом в электричке стало тесно, и его не стало видно.
Все мы живём на фоне вечности, но время бежит так быстро, что мы даже не замечаем этого. Ждём единственный день, но он приходит, проходит, и уже нечего ждать…. Песни Бориса Гребенщикова вечны, потому что оригинальны, таких никогда и ни у кого не было и не будет. Но есть люди, которым не нравится, как выглядит БГ, как он одет, как он поёт, как говорит. Но песни БГ, его голос или его музыка нравятся многим, поэтому можно не видеть, можно только слышать. Так что пусть лучше скажет он сам.
БГ (из интервью): Всё получилось… как в фотоаппарате, когда наводишь на резкость. До этого момента я был простым парнем, который учился в школе, получал там тройки, пятёрки, четвёрки…. Писал так называемую прозу – просто много книг читал, потому и писал. А тут мне всё стало ясно: кто я такой, что я хочу делать и зачем я это хочу делать. И всё это стало ясно на подсознательном уровне. То есть ясность-то наступила тогда, а выразить я её могу только сейчас, тогда бы мне в голову не пришло её выражать. Да я бы и не смог. И за последние двадцать лет ясность эта не менялась ни на мгновение…. Беда людей в том, что мы всё время дёргаемся, хотим что-то создать, а всё уже есть. Надо совершенствовать то, что уже есть…. Нужно просто сделать дело – и притом, довести до конца…. Да, мне говорили, что много тысяч людей не считают меня уже человеком, мне намекали – не Бог ли я?» (смеется).
«Он подходит к дверям
Он идёт, ничего не ища
Его чело светло
Но ключ дрожит в кармане плаща
Какая странная тень слева из-за спины
Зловещий шум лифта, новая фаза войны
Жизнь проста, когда ждёшь выстрелов с той стороны…»
«… - Но возьмём рок-н-ролл в восприятии публики. Для неё это – нечто совершенно иное!
БГ: Так для неё и Бог – совершенно иное. Для неё и природа – совершенно иное. Для неё и дерево – совершенно иное, просто древесина, которую надо валить и что-то из неё делать. Или просто спилить для того, чтобы свет не заслоняло. А то, что это живое существо – так это их не волнует.
- А твоя задача художника – донести это до них?
БГ: Моя задача художника – донести это в первую очередь до самого себя. Только! Любое искусство – это метод усовершенствования самого себя…. Поэтому для меня рок-н-ролл – парадокс…. Рок всегда был эпицентром, он черпает свою энергию и является структурой центра, центрального ядра, энергией света. Рок – такая форма, которая изначально была именно этим, и к ней, не переставая, подключаются те или иные каналы, поколения, и те или иные слои, но сам он всегда первичен. В песнях «Битлз» это внутреннее стекло становится для меня почти прозрачным. Я ехал в электричке несколько лет назад. Солнце и рябь деревьев. Я сидел, закрыв глаза, на веках у меня играла эта солнечная рябь вперемешку с тенью листвы. Это у меня главная ассоциация с «Битлз» 66-67 г. … У меня много прямых ассоциаций. Скажем, в другом месте, много лет назад, я поднимаюсь в какую-то деревню с берега моря, деревня абсолютно пустая, солнце, полдень, ни одного человека, стоят какие-то домишки в зелени, и из одного звучит «Strawberry Fields Forever» - это я не шучу, это было на самом деле. И то, что Патти Смит говорила, что рок-н-ролл – это первейшая универсальная форма коммуникации после христианства, для меня – недооценка, ведь это и есть христианство!..»
«Прошлой ночью на площади
Инквизиторы кого-то жгли
Пары танцевали при свете костра
А потом чей-то голос скомандовал: пли!
Типичное начало новой эры…»
«Ей всё замечательно ясно
Но что в том небесам?
И каждый умрёт той смертью
Которую придумает сам…»
А потом они уходят. Уходят тогда, когда об этом знаешь, но меньше всего ожидаешь этого, и оказываются распятыми на том самом кресте, который они сами ставили. Уходят нелепо, тихо, неожиданно и светло. Но, умирая, звезда излучает особый свет, который так и не гаснет. Может быть, этот свет вечен, но они уходят светло, зато на следующий день будет лить дождь. Они уходят в каком-то строго определённом порядке, как-то по рок-н-ролльному…. А люди-то близкие (по духу), и каждый новый уход – новый рубец на сердце. И когда приходишь с очередных поминок, хочется выть – отчего так несправедливо? Садишься на пол, прислонившись к стене, думаешь. Никто не поймёт, разве что кошка придёт, утешит по-своему, по-кошачьи. Есть ещё телефон…. Но пока слушаешь только магнитофон – БГ. В его загадочных туманных мирах этого всего нет. Борис Гребенщиков отрицает смерть. Он не верит в неё, поэтому мы ему верим. Если он в этом уверен, если он это знает – значит, смерти нет. Все ушедшие всегда с нами, у них другие имена, и те, кто там, в небе, они и только они знают всё. Значит, есть другое измерение, и это значит, что бояться нечего. Всегда найдётся оправдание, и будь что будет….
БГ: А по поводу того, что через нас говорит…. Существует бесконечное количество районов, областей, плоскостей бытия, населённых духами или, не знаю, гениями разнообразных названий и иерархий. Но есть непосредственно какой-то слой, духи которого являются воплощённой идеей, ощущением. Судя по всему, это то, что называется «астральная плоскость». Эти духи являют собою подход к бытию как эмоциональному знаку бытия. Но чтобы проявляться, им нужен кто-то, духу нужен человек, чтобы что-то появилось. Они равные партнёры в этом деле. И, насколько я это понимаю, перед тем как человеку родиться, дух себе готовит почву для воплощения, то есть выбирает тело, место, время…. Я думаю, что духовная работа, которую предстоит проделать этому человеку, тоже учитывается…. За спиной живого человека говорить неудобно, а за спиной мёртвого невозможно – он всё равно здесь…»
«Не стой так близко ко мне –
Воздух здесь слишком прозрачен
А год уж запомнился всем
Своим количеством смертельных исходов…
… И может быть, я сделаю шаг –
Ещё один шаг в эту пропасть
И в момент, когда тронется поезд
Мы впервые встретимся взглядом.
… Так что же стало с плохими детьми
С теми, кто не слушался старших?
Они куда-то ушли
И едва ли вернутся обратно.
И мы вычеркнем их телефоны
И мы сделаем двери прочнее
И будем молчать – и молчанье
Сыграет с нами в странные игры.
И один, если так будет нужно
Я забуду всё, что я должен…»
Так как же у нас – у нас всё так же. Всё о том же поём, всё о том же мечтаем, всё тех же любим. А жизнь продолжается….
Удивительное дело, как иногда совпадают мысли у совершенно разных, и в то же время похожих людей – Джон Леннон и Борис Гребенщиков…. Весь мир в детстве – школа, друзья, родители, двор, а всё остальное – как-то не в счёт. Мальчик долго ждёт автобус, чтобы доехать до дома из математической школы, наверняка замёрз. И вот, когда автобус, наконец, приезжает, он забирается в коней салона, занимает место у окна. Он очень устал, и мерное движение его укачивает. Колыбельную поют открывающиеся и закрывающиеся двери, он засыпает. И видит сон – свою жизнь, как он выходит из автобуса, идёт домой, и что там всё то же, что было вчера, и завтра ничего не изменится. Снова обед на кухне, уроки, тот же вид из окна, ругающиеся родители, телевизор, спать…. Так он спит, видит сны, а автобус движется дальше, и мальчик просыпает свою остановку. Когда же он, наконец, открывает глаза, он видит, что едет по шоссе, вокруг – деревья, а впереди – какой-то зелёный лес, куда и направляется этот автобус. «Наверное, шофёр забыл про свой маршрут», - думает мальчик и во все глаза глядит на чудесный вид, открывающийся из окна. И, когда дорога кончается, открываются двери, выходит водитель, который почему-то оказывается Джорджем Харрисоном, и говорит на чистейшем русском языке: «Приехали». И больше ничего нет, можно просто убежать с ним в этот лес навсегда, к его и своим друзьям, убежать от этой жизни, убежать к тому, чего он в действительности заслуживает. Возможно, всё это будет когда-нибудь и с нами. Джон Леннон открыл это для себя несколько по-иному в песне «Один день в жизни», а БГ уже достиг этого леса. Это не бегство от жизни, а новое её осмысление. Тот самый образ жизни, выйти из которого можно, но забыть – никогда.
«Аквариум» - это однажды открытый «праздник, который всегда с тобой»…. А если упомянуть те обязательные факты из биографии БГ, можно процитировать Александра Житинского: «Чем больше слушаешь песни Гребенщикова, тем больше хочется их слушать. Его мягкий сладкозвучный тенор, казалось бы, совершенно не соответствует далеко не идиллическому содержанию песен, он создаёт иллюзию покоя, он убаюкивает, тогда как тексты действуют возбуждающе. Неподготовленного слушателя некоторые из них попросту шокируют. А между тем ничего страшного. Во-первых, абсурд английской народной поэзии – один из ключей к его текстам. «Я возьму свой там, где я увижу своё» - и он берёт, потому что это право художника – брать там, где ему нужно. Во-вторых, не надо придавать поискам логического смысла преувеличенное значение. Не надо выискивать подтекст там, где его нет. Гребенщиков не занимается составлением ребусов. Его тексты рассчитаны на целостное восприятие. Они скорее создают атмосферу, настроение, чем формулируют мысль. Оценить прелесть «Аквариума» можно легче всего можно, прослушивая хорошую магнитную запись в стереонаушниках. Тогда замечательно слышно все инструменты? Великолепная гитара Александра Ляпина, бас Александра Титова, ударные Петра Трощенкова, виолончель Всеволода Гаккеля, флейта Андрея Романова, перкуссия Михаила Васильева. И, конечно же, голос Бориса Гребенщикова, чарующий в подлинном смысле этого слова, то есть обладающий чарами».
Согласна. Ещё хочу добавить, что этот самый ангельский голос с «волнообразной» манерой исполнения в сочетании со скандальными (если вдуматься) текстами создаёт этот парадокс БГ и «Аквариума», конфликт, противоречия между своим «Я» и природным «Я». Но эти все разногласия формируют личность (не только исполнителя, но и слушателя), дают возможность разобраться во всех остальных противоречиях жизни, найти к ним ключ.
БГ никогда не уходил от политической темы (о позднем «БГ-бэнде» - чуть позже), более того – этот конфликт переходит в разбор более серьёзных проблем вплоть до социалистических. Он – патриот, готов в случае начала гражданской войны «на тачанку – и вперёд». Этим тоже немало сказано, ведь даже далеко не каждый политический деятель на это способен. Так что политика – она присутствует, но это не главное, ведь жизнь – больше, чем политика, потому что есть любовь, а это – основа всего.
«И как у всех, у меня есть ангел
Она танцует за моей спиной
Она берёт мне кофе в «Сайгоне»
И ей всё равно, что будет со мной…»
«Я ранен светлой стрелой – меня не излечат
Я ранен в сердце – чего мне желать ещё?
Как будто бы ночь нежна
Как будто бы есть ещё путь –
Старый прямой путь нашей любви…»
Из интервью:
«… - Ты вообще-то – мистик?
БГ: Я не знаю, что это значит. Я считаю себя абсолютным реалистом, материалистом, просто я воспринимаю материализм шире, чем это принято.
- Что для тебя любовь?
БГ: Тогда – состояние, теперь – метод.
- Точнее!
БГ: Метод подхода ко всему существующему живому…»
Сразу возникает вопрос ко мне: зачем так много цитат? Отвечаю: писать о БГ без его живого слова неправильно и нечестно. К тому же, я привожу цитаты, необходимые Мне в Моей Работе, а также те, которые Меня особенно поразили. БГ – мастер давать интервью, его слова невесомы и значительны.
Теперь о главном: почему же распался «Аквариум»? Официальная версия гласит – в группе изначально был принцип «хотим – играем, хотим – нет, но все этим живём», у каждого – полная свобода действий. Следовательно, многие утверждают (преимущественно сами музыканты), что есть надежда, что «Аквариум» соберётся вновь. Это вполне вероятно, тем более, что «БГ-бэнд», просуществовавший меньше года, и был назван пост-«Аквариумом», тоже растворился. Теперь Борис Гребенщиков выступает как автор-исполнитель, что тоже весьма удачно.
Мои впечатления от концертов «БГ-бэнда» и от последних работ БГ: тупик на дороге без конца, потому что этого тупика совсем нет. «Никита Рязанский» - очень удачная баллада русского народного типа: это если бежать по снегу и всё время спотыкаться, но бег получается очень быстрый, особенно когда наблюдают сверху. «Жилищные конторы» - очень жизненно, особенно если представить таковые на тронувшемся льду, когда надо что-то делать, а там никого нет, кроме трёх божественных птиц. Поэтому нужно «брать на себя зеркала, хмель и трепетный вьюн». Камлание, странные звуки в проигрыше, но всё же – тревожная, на первый взгляд, совершенно безобидная, музыка (если учитывать ещё и внешний вид друзей БГ). «Государыня» - какая-то камерная песня, при всей её силе (в основе – марш Мендельсона). «Скажи мне, зачем тогда статуи падают вниз, в провода? Зачем мы стреляли(-сь) и шли горлом на плеть?» Ого! Сначала был «город скрипящих статуй», теперь статуи уже упали, хотя прошло не так уж много времени с тех пор, когда они только скрипели. Сразу возникает мысль о логической связи с другой песней.
«Твои самолёты – им никогда не взлететь
Твои горизонты чисты, твои берега не знают прибоя
На улицах много людей, но тебе не сказали, что это такое
Ты бросаешь им золото – тебе не сказали, что это медь
Из тех, кто был здесь сначала, с тобой остаются лишь трое
Но, королева, кто позволит им петь?»
Из самых сильных концертных песен – «День Радости» и «Волки и вороны». Если говорить о первой песне, то вначале в тексте всё идёт гладко, если бы не мгновенный контраст, что дед Семён, неизвестно откуда взявшийся (поезд в огне?) «выползет и всех нас съест». После этой фразы в зале слышатся аплодисменты. Он ждал, потому что было светло, а теперь, в темноте, можно и вылезти – никто не заметит. А темнота уже и так поглотила нас, и если «вокруг стоит крест», значит, будет светлее, и, значит, мы дождёмся Дня Радости, который наступит тогда, когда будет «не от кого прятаться в круг». А в чём же радость? Для каждого – опять же своя, но центральной фигурой в песне является всё же Бог, а не пресловутый дед Семён, призрачный и парадоксальный.
«Волки и вороны» - целый изобразительный ряд. Чёрное и белое – чёрное небо, ночь и ослепительно белый снег. Обязательно ночь и обязательно снег. Холодно, но нужно дойти до «тёплой и чистой звезды», чтобы согреться и обрести что-то такое, до чего никто не дошёл. Где те, кто шёл туда до нас? Куда пропали, живы ли, встретим ли мы их на пути – кто знает…. И вперёд по белому снегу, а впереди ничего не видно – куда идём, где начинается небо, где кончается земля? Хочется повернуть назад – уже поздно, где-то здесь стоит храм, туда можно войти и тут же выйти, потому что в карманах ни гроша, и что же делать? Нужно просто идти дальше. Кто покажет дорогу? Волки и вороны, вечные проводники, вечные источники тепла; они спасут нас ото всех неприятностей только здесь, на земле, а дальше им нельзя – нет у них души. Хотя здесь слова – тоже символы. Рядом с нами всегда достаточно таких волков и воронов, которые могли бы растерзать, но зачем? Никто ещё не доходил до звезды, и здесь, на этом снегу у этой реки многие забывали, куда они идут. И если злые ангелы придут за нами по воде, ещё есть надежда спастись, ведь «если нам не петь, то сгореть в пустоте», а если будем держаться друг друга, всегда жива надежда, что уцелеем, «чтоб хоть кто-нибудь дошёл до этой чистой звезды». Так что мы передохнём здесь – и дальше, вперёд.
«Двигаться дальше, двигаться дальше –
Как страшно двигаться дальше
Выстроил дом – в доме становится тесно
На улице – мокрый снег
… А кто-то смеётся, глядя со стороны
Да, это Мастер Иллюзий
Простые слова, их странные связи –
Какой безотказный метод
И я пишу песни – всё время одни и те же –
Хочется сделать шаг…
… Я оставляю эти цветы
Для тех, кто появится после
Дай Бог вам покоя
Пока вам не хочется сделать шаг…»
Вечность – это и музыка тоже. Случайно попав в этот образ жизни, я остаюсь в нём навечно. Заканчивать надо тем, с чего всё начиналось. Нужно собирать дом, вместо крыши которого было небо, надо возвращать на место лестницу и сесть на её ступени, как это и полагается в домах, когда там никого нет. Если это сон, то хорошо бы подольше не просыпаться, а если нет – нужно идти домой. Но я хочу задержаться здесь ещё на мгновение, и пусть оно будет равно вечности.
«Этот поезд в огне
И нам не на что больше жать
Этот поезд в огне
И нам некуда больше бежать…»
«Хозяин, прости, что тревожу тебя
Это несколько странный визит:
Но я видел свет в окнах твоего этажа
Дверь открыта, вахтёр уже спит
У новых жильцов вечеринка
Они, выпив, кричат, что ты – миф
Но я помню день, когда я въехал сюда
И я действительно рад, что ты жив…»
«… Название опять ускользнуло из памяти. Открылась жёлтая дверца. Человека в чёрном пальто втащили за руки внутрь, и перед глазами, перед тем, как дверца захлопнулась, кто-то знакомый чуть ли не с рождения, усатый, в круглых металлических очках, помахал Уинки рукой.
Жёлтая махина плавно поднялась над землёй и исчезла в снежно-ветренной каше. Уинки проводил её глазами и поплёлся в дверь, которая одиноко возвышалась над гладкой, как стол, равниной, щедро засыпанной снегом – одна и больше ничего. Но, приоткрывая её, он вдруг понял, что непонятно, почему, отчего и как, но он счастлив.
- Субмарина, - произнёс он вслух вспомнившееся слово, и, засмеявшись легко и чисто, вошёл в дверь, аккуратно затворив её за собой, чтобы не нанести внутрь снега…»
(БГ, «Роман, который никогда не будет окончен»)
1993