Максим Леонидович ехал из загорода в Москву.
Машину обдувал ветерок, весело скрипели тормоза, дорога была легкой.
В Москве его ждала семья – жена и двое детей, балбесов правда, но своих.
Внезапно Максим Леонидович увидел женщину, которая совершенно голая купалась в речке.
От увиденного зрелища, Максим Леонидович остановился, давненько он такого не видел. Когда он ездил с семьей последний раз в Сочи, все загорали в закрытых купальниках, еще тогда Максим Леонидович подумал: - И что за мода нынче пошла, все закрыто, ничего естественного нет, тело не загорает, и соответственно болеет население, не понимая, откуда беды, и что здоровье в природе, и отказе от всех новомодных штучек.
Женщина нагнулась к речке, и плеснула на лицо водой, ее тело было совершенно, округлые формы искрились от капель, которые задерживались, и спадали к ногам, блестевшим в лучах солнца.
Максим Леонидович посигналил, выражая тем самым одобрение, и даже сам растерялся: - Спугнул только, - подумал он, но женщина не испугалась, а обернулась, улыбнулась, и замахала ему рукой, приглашая подойти.
Максим Леонидович открыл дверь машины, и, размявшись, стал нарочито медленно спускаться к ней, по пригорку.
-Здравствуйте. Какими путями в краях наших? – первой заговорила женщина.
- Да вот домой еду, к детям и жене, - сказал Максим Леонидович, и прислушался, - Красота – то какая, - подумал он. – Птички поют.
Женщина, тем временем не спеша, одевалась.
Вместе они подошли к машине.
И тут Максим Леонидович понял, что никуда он ехать не хочет: - Вот век бы здесь жить, - подумал он.
Разговорились. Марина оказалась разведенкой, к тому же без детей и при своем доме.
Максим Леонидович тут же напросился в гости, и вот они уже сидели, чинно попивая чаек с малиновым вареньем, обмакивая им блины.
Непроизвольно он приблизился к женщине, и вот губы уже их соприкоснулись в жарком изголодавшемся поцелуе.
От Марины пахло вареньем и почему – то молоком. Деревенский воздух кружил голову, и распалял. Максим Леонидович потерял голову, такого раньше с ним не случалось, трогая Маринину наливную грудь, он зарывался в ней, как маленький мальчик, и сопел.
В тот момент, когда он уже снял с себя всю одежду, и окунулся в жаркие бабьи объятья, он вспомнил о семье, и внезапно пронеслась вся его жизнь, лицо жены Любы, и Максим Леонидович поспешно отстранившись, засобирался.
Выскочил он как ошпаренный, подскочил к машине, и понесся, как ураган ищет ветра в поле, подъехав к дому, он радостно позвонил в дверь, никто не открыл, и тогда Максим Леонидович, осторожно ступая, проник в квартиру. Он прошел на кухню, залпом выпил бутылочку пива, и заспешил в спальню, чтобы отдохнуть от поездки. – Жена наверно снова к соседям отошла, - подумал он, входя в спальную комнату.
Жена Люба лежала на диване, на ней лежал поджарый мужик, похожий на борова, жена Люба мычала, выражая одобрение. Мужик обернулся, и увидел Максима Леонидовича. Лицо его побагровело, скулы налились:
- Пошел вон! – заорал он на него, и тут Максим Леонидович подумал о простой женщине Марине, из деревни, снова почувствовал вкус ее малинового варенья на губах, снова ему стало так хорошо и уютно.
Молча, в какой – то дремоте, он снова спустился вниз, и слезы радости струились по его лицу, когда он ехал обратно, к природе, к свежему воздуху, к здоровой и простой женщине Марине, чьи наливные груди говорили Максиму Леонидовичу, что все будет хорошо.