Лариса ФЕДОТОВА
СВИНЬЯ НА ОБЛАКЕ
В субботу Антон был пьян и не запер хлев – вот как получилось, что хряк Прохор выбрался на улицу и с радостным хрюканьем принялся рыться в куче отбросов возле стены сарая.
Конечно, на утро Антон протрезвел бы и водворил бы Прохора обратно, осенью порося бы зарезали и наготовили целую прорву всяческой вкуснятины. Но на Прохорово счастье в то время, когда Антон благополучно храпел в доме, на крыше сарая материализовался самый настоящий ангел. Надо понимать, что у него были какие-то свои дела или же вовсе не было дел и он просто хотел полюбоваться на разлив реки с высоты сарая – чтобы там ни было, посланник неба возник на крыше и из-за этого оттуда свалился кирпич, угодивший Прохору аккуратно по шее.
Разумеется, это свиновредительство произошло совершенно случайно, и можно со всей ответственностью заявить, что ангел не имел дурного умысла, когда его крыло спровадило кирпич на хряка. Надо сказать, что это очень больно – получить по шее, а для поросёнка вообще нестерпимо, потому что шея у него устроена по-особому. Прохор хрюкнул от боли, мотнул головой и стал первой свиньёй, которая смогла поднять рыло и увидеть небо.
Была весенняя ночь, и звёздные наколки на чёрном бархате сияли особенно ярко. Они звали с собой в невообразимую глубину бесконечности… Поражённый Прохор смотрел в эту тёплую пустоту, а острые лучики звёзд резали до слёз его непривычные глаза и озаряли своим светом его тёмный разум. Благодать снизошла на хряка, коснулась его ума, и просветлённый Прохор заплакал от счастья. Так свершилось чудо, прецедентов какому ещё не было: поросёнок, увидев небо, стал разумным.
- Ничего ж себе, пробормотал Прохор, - как же я раньше не видел неба? Не в луже, а наяву, как сейчас?..
Он утёр копытцем слезу и продолжил:- Как же это хорошо! Я просвещён. Моему взору открыты бесконечные миры, о которых я и не ведал. А ведь и где-то там, на звёздах, тоже есть разум и создания, подобные мне. О!..
С крыши свесилась голова ангела, который услышал Прохора и поспешил посмотреть на это чудо природы.
- О, философствующее творение Господа нашего, - обратился он к хряку, - ответь мне, как случилось, что ты говоришь? Как мне известно, твои собратья немы и не обладают разумом.
- Так! – ответил Прохор, - И я был всего лишь тупой кучей мяса, довольствовался отбросами и жил в навозе, но потом увидел звёзды, мой тёмный разум просветлел, и я обрёл дар слова.
Некоторое время ангел и поросёнок молча смотрели в небо, а потом Прохор спросил:
- Скажи мне, а есть ли разумные миры там, среди этих звёзд?
- Бессчётное количество, - глубокомысленно изрёк ангел.
- А есть ли там свиньи?
- Не везде, но есть.
- А люди?
- Есть и люди, и всякие прочие существа, наделённые разумом. Творец премудр!
Они снова замолчали. Звёзды медленно текли по своим путям, а тишина стояла такая, что было слышно, как с хлюпаньем и плеском прорастает трава.
Внезапно тишину разорвал крик Прохора, исполненный боли и отчаянья:
- О горе мне! Я же поросёнок! Пусть я разумен – меня всё равно зарежут и съедят! О, горе, горе!!!
И Прохор стал невразумительно рыдать и бить копытцами в грязь.
- Но ведь так заведено, - попытался ангел его утешить, - все твои сородичи идут людям в пищу…
Но к его словам Прохор остался глух.
- Господь не велел истреблять разумных созданий! Когда я был поросёнком, мне было всё равно, но теперь я просвещён и не хочу становиться окороком! Так нечестно!
Ангел хотел было что-то сказать, но Прохор разошёлся не на шутку и не дал ему и слова вымолвить.
- Если я неразумен, то я – мясо! Если я разумен – человек! А чего? Вон Антон, когда напьётся и валяется в грязи – свинья свиньёй! Тут полдеревни по праздникам несёт чёрт-те что, хуже поросят!
Прохор поднялся на задние ноги, а так как был довольно высоким хряком, то достал до самой крыши и заголосил:
- Хочу быть человеком! Хочу быть человеком!
Что было дальше, трудно сказать с исчерпывающей точностью. Свидетель Петя, шофёр-дальнобойщик, уверяет, что видел ночью свинью в телогрейке, которая шла с котомкой в город, а рядом с ней шагал странный человек с бумажными крыльями на спине. Но этот свидетель очень любит закладывать за воротник и потому не может пользоваться доверием. Милиционер Сидоркин рассказывает о банде свинокрадов, которые уволокли Прохора. Маленькая девочка Катя говорит, что Прохор испугался забоя и ушёл в леса. В общем Антон прошляпил породистую свинью.
А со мной по соседству уже два месяца живёт студент физического факультета Прохоров. Он не ругается матом, не курит в подъезде и очень аккуратен. Только вот лицо у него какое-то поросячье… А впрочем, кто разберёт, где люди, где свиньи? И если порой венец природы теряет человеческий облик, то почему же свинья не может увидеть неба?
КОГДА ОН УПАЛ
- Иногда я думаю, что никто не любит землю так, как мы. Когда ты летишь и видишь каждую её чёрточку, каждую складочку… хочется просто кричать от восторга и радости самого бытия. Понимаешь, что нет на свете ничего более прекрасного, чем твоя земля и это небо над ней.
Потом он упал. Она видела как самолёт вдруг стал слабым, беспомощным и ухнул на землю – распластался, как подбитая птица.
- Боюсь ли я? Вряд ли. Когда ты летишь, то просто не можешь позволить себе страха. Испугаешься – погубишь и себя и машину. Так что бояться нельзя. И сама подумай, какая смешная штука смерть – я ведь улечу прямо к Богу, в небо, которое я так люблю. Чего же бояться?
Вместе со всеми она бежала к самолёту, и в голове стучала одна мысль: этого не может быть! Боковым зрением она видела фигурки спасателей и репортёров – как и разбитый самолёт, они были нереальными, неправильными.
- Весь мир закручивается винтом, земля бросается в глаза, небо падает под ноги – я думаю: всё, конец – и выхожу из фигуры. Всё становится на свои места, но мысль о хаосе болезненно колет висок. И знаешь что? – я чувствую себя Творцом.
Потом она вдруг почувствовала, как дрожит земля, уходя из-под ног. Падая в обморок, за миг до погружения в полную тьму, она услышала чей-то голос: «Да это же его жена!»
- Я часто думаю о тебе и жалею, что не могу поделиться с тобой всем тем, что у меня есть. Знаешь, я иногда забываюсь и говорю тебе: «Смотри!» В такие минуты я понимаю насколько сильно люблю тебя. И мне хочется на весь мир прокричать об этом.
Постепенно она привыкла к мысли о том, что его не стало. Человек ко всему привыкает, иначе можно просто умереть. Вот и она притерпелась к своему одиночеству и даже может слушать без слёз те кассеты, которые он записал для неё. Одного только она не может: сказать себе, что он умер. И она говорит: он улетел. Это ведь ближе к истине.
- Мне хочется на весь мир прокричать об этом.
ЗВЕЗДА
Юле в память о нашем разговоре
"Если бы ты прислал открытку, то был бы первым и единственным, кто поздравил меня. Впрочем, мне все равно. Сегодня 8 марта, и я никак не могу убить этот день. Он кажется бесконечным."
Марина ушла из дома около десяти утра и весь день бродила по улицам, периодически забредая во встречные кафешки согреться кофе или выпить пива.
"Ненавижу праздники: меня нигде никто не ждет и некуда пойти. День теряет смысл. Жизнь тоже."
Вчера Марина как-то бесцельно отиралась по комнате, трогая ко-решки книг и изучая вкладыши в компакт-дисках. Она ждала сегодня-шнего дня, а когда он пришел и почтовый ящик оказался пуст, Марина с какой-то злобной веселостью - не помнишь? и не надо! - отправилась на улицу.
"Иногда между людьми поднимается стена, возникает барьер отчуж-денности. У каждого кого-то есть кто-то, а ты внезапно оказываешь-ся выброшенной за пределы круга."
Пальцы мерзли - не самая хорошая идея писать письмо на скамей-ке в парке, да и вообще писать это письмо. Сунув листок в карман, Марина неторопливо побрела к очередной кафешке без названия.
"Я кричу, но меня никто не слышит. Если это кара, то за что? За нашей надеждой обычно ничего не стоит, но люди надеются..."
Кофе был обжигающе горячим, но Марина не обратила на это вни-мания. Кафешка была почти пуста, и никому из ее посетителей не бы-ло дела до девчонки, сидевшей у окна и скребущей ручкой по листу бумаги.
"Где-то я прочитала такую вот вещь: Ад - это запрещение молить-ся. Мне никто не запрещает взывать к Богу. Тогда откуда же такое чувство, что я в Аду? Потому что Он не слышит?"
Вечно жизнерадостный ди-джей сообщил, что уже шесть вечера, и все слушают "Радио-100" Марина не могла не улыбнуться: еще два часа и можно будет вернуться домой и завалиться спать. А завтра будет новый день. Всегда что-то бывает.
"Многие люди умеют притвориться, что у них все хорошо. Самое интересное - они в это искренне верят, и почему я не такая, как все? Почему я не могу притвориться, что счастлива?"
Она никогда не отправит этого письма - нечего! У всех свои проблемы, и бессеребреников, слушающих чужие, на свете почти не оста-лось, а если они и остались, то не по ее душу. Разорванный в клоч-ки листок отправился в урну, а Марина вышла на улицу и побрела в сторону Вечного Огня.
Она заметила Звезду случайно, когда подняла голову, чтобы рас-смотреть пеструю вывеску. Обычно на главных улицах города звезд не видно, их затмевают неоновые надписи и фонари, но этой Звезде все было нипочем, и она дерзко горела над городом, презирая закон рекламы и порядки уличного освещения.
Сперва кто-то из прохожих задевал Марину. Потом толпа приспособилась и стала плавно обтекать девчонку, замершую посреди тротуара с запрокинутой головой. А Марина стояла и смотрела - Звезда была доброй, и ее лучи резали Марине глаза, но от этого было не больно, а приятно, и даже слезы, стекавшие по щекам, не ранили.
-Девушке понравилась звездочка?
Рядом с Мариной непонятно откуда возник парень в одежде клоуна и с накинутым на плечи пальто. Скорее всего, он вышел из магазина игрушек покурить. Его круглый красный нос почему-то светился в темноте, а пряди пестрого парика вставали дыбом от мороза. Клоун стряхнул пепел со своей сигареты и заговорщически спросил: -Понравилась?
И Марина улыбнулась. Сперва улыбка вышла натянутой, но потом стала шире. Еще шире, мягче. Слезы застывали на щеках и ресницах, но Марина улыбнулась. Еще шире. Вот так.
-Да. Понравилась.
Клоун опустил глаза, протянул ей руку и смущенно сказал:
-Тогда на, - и вложил Марине в ладонь желтую мягкую звездочку с раскинутыми лучками и широко распахнутыми глазами.
-Ой! - воскликнула Марина. - Это...мне? Подняв глаза, она увидела, что рядом никого нет. Клоун успел скрыться за дверью магазина. А звездочка глядела на Марину во все глаза и тянула к ней ладошки, словно хотела обнять свою новую хо-зяйку.
-Слушай... - тихо сказала ей Марина. - Я поняла... Ведь почта се-годня не работает!
"Ты знаешь, а ведь на свете не все так плохо. Ну, бывает, конеч-но, что завыть хочется, но так чего не бывает?"
Звезда смотрела на нее сверху и смеялась.
ПЕРВАЯ ОСЕНЬ
Черные птицы кружат над городом хлопьями золы. И весь этот мир похож на огромный костер: пламя осенней листвы и - зола ворон в бледном выцветшем небе. Вчера в трол-лейбусе обросший мужчина неопределенного возраста пропо-ведовал по поводу гостей из иных миров: "Они уже давно живут среди нас!" Впрочем, его пылкий монолог вскоре зву-чал на остановке и обвинял в бедах человечества уже не инопланетян, а гадов-контролеров. И ветер кружил вокруг его ног опавшие листья, делая его похожим на сжигаемого колдуна.
Запиликал сотовый телефон, который я вчера чуть не забыл на скамейке в парке, - и услышал Голос. Где найти слова, чтобы описать его? Это музыка луча, пронзающего пространс-тво, это грохот шторма и гул огня... Как же беден и ничто-жен здешний язык! Голос проникал во все молекулы тела, напол-няя меня неописуемым восторгом. Я таял, растворялся в нем, обращался в пар и взмывал вверх ветром и пламенем - как раньше. Но этот Голос - и по сотовому?
- Что тебе снилось, Корат?
Попадая сюда, мы меняемся, становимся совсем другими, и пользуемся человеческой речью.
- Собака, - ответил я, и со мной заговорили на здешнем языке:
- А какая она была?
-Очень большая. Ты говоришь оттуда?
-Да. Это можно, и что ты сделал?
- С кем?
- С собакой.
-Проснулся. Она осталась там.
В трубке потрескивание и гудки. С высот иного пласта бы-тия я спускаюсь сюда багровым кленовым листочком и несколь-ко долгих минут, слабый и опустошенный, смотрю на улицу. Там - зрелище, которое в иное время позабавило бы меня, а сейчас кажется на удивление жалким. На лавке сидит белобрысый студент, лицом и прической похожий на Гоголя и слушает дородную даму, которая свесилась из окна и бранит беднягу на чем свет стоит. "Еще месяц я тебя, Лютер Иваныч, держу, а потом плати, либо катись до чертовой матери со всеми своими гребариями!" Денег у Лютера Иваныча - шиш и идти некуда. Ветер сыплет ему на макушку искры листвы. Лютер горит. Квартирная хозяйка гневно плюет вниз и принимается энергично те-реть щеткой окно.
Я взял в холодильнике две бутылки пива и вышел на улицу.
- Тебя и вправду Лютером зовут?
- А ты почем знаешь?
- Слышал. Так и вправду?
- Леша меня зовут. А Лютером тетка окрестила, мол, слишком умный.
По этому поводу мы уходим за дом на трубы теплотрассы раз-давить пива. Вместе с нами там уселась старая облезлая двор-няга и сразу же уснула в тепле. Я зачерпнул полные горсти листьев, подержал в ладонях и бросил на землю, и вовсе они не горели и не жгли, эти ленты мертвого осеннего пламени,
лишний раз напомнив мне, что я не дома, я - другой и все кру-гом другие. Горестно вздохнув, я одним глотком допил пиво и швырнул бутылку в сторону.
Дворняга подняла голову и грус-тно посмотрела на меня, словно хотела спросить: "Кто ты? И что тут делаешь?" А бутылка подмигнула мне блестящим боком зеле-ного стекла - "не греют эти листья, ни капельки не греют" - Ну и лежи себе, - ответил ей я.
Она вылетела на меня из-за угла. Ее каблучок сломался, за-цепившись за какую-то ерунду, так что не возникни я на ее пути, она непременно бы упала - а так просто наткнулась на меня вытянутыми вперед руками. Я подхватил ее под локти и помог встать ровно. Потом наши глаза встретились.
Из-под ее пушистых ресниц светились два куска зеленого льда. Она была такой холодной, что я удивился: почему из ее рта не вырываются облачка белого морозного пара. Паутина трещин в заснеженном окне... врывается холод, ходит белыми страшными столбами. В атаке на небо мы проиграли... Легендарная снеж-ная королева.
В телефонной трубке - сразу два перепуганных Голоса:
- Что ты сделал?
- Где она?
Я провожаю ее взглядом. Там, где она проходит, земля трес-кается и становится белой-белой. Над ней кружат светлые ис-крящиеся струйки пара. Листья скручиваются, сереют и рассы-паются пеплом.
- Она ушла.
Голоса исчезают в свисте и шорохе помех. Я убираю телефон в карман и иду к трамвайной остановке.
Сверху что-то зашумело и подняв голову, я увидел довольную круглую физиономию фонаря. Он плевался во все стороны лучами и был рад тому, что стоит здесь, такой желтый и теплый, что пришел вечер и кому-то нужен его свет.
-Привет! - сказал ему я.
-Вечер добрый, - ответил фонарь.
-Как вы думаете, сударь, мы с вами родня?
-Вполне возможно. Среди ваших предков были свечи?
-Свечей не было. А огонь - был.
-Тогда, сударь, мы безусловно родственники, и я с удовольст-вием пожал бы вам руку, будь у меня руки.
-А кто была та женщина? Снежная королева?
-Ну что вы, дражайший родственник, нет, конечно. Ее бросил возлюбленный, и от этого ее сердце раскололось и превратилось от горя и боли в кусок льда.
-Надо же, какая неприятность с ней случилась.
-Это пройдет. Все проходит. По весне она растает.
-А будет ли весна, сударь?
-Ну конечно. Весна всегда наступает, можете мне поверить.
Я касаюсь его темного тела с благодарностью. Фонарь улыбается и сыплет лучами направо и налево. В почтовом ящике - открытка. "Дорогой Сережа, с днем рож-дения. Готовь грибочки, на ноябрьские праздники приеду. Я тебя очень-очень люблю, Марина"
Этот Сережа жил тут до меня и куда он подевался теперь - неведомо. Сегодня 26 октября и что я скажу Марине, когда она приедет?
-Как поживаете, брат фонарь?
-Холодно, братец Корат, ой, холодно. Аж до проводов заби-рает, вот как.
-Осень.
-Скорей бы снег выпал, что ли. Все не так грустно. А вы, су-дарь, что-то который день печалитесь, или беда какая?
- Что-то меня забыли. Там, наверху. Не звонят. Мне плохо одному.
-Помнят они, даже не сомневайтесь. Дел, поди, по горло, вот и не звонят. Шутка ли дело за всем мирозданием следить.
-У, ты прямо как философ говоришь.
-Это не я сам. Так приятель той ледяной девушки говорил. Подо мной на лавочке сидели.
-Вот откуда ты все знаешь!
-Да, мы, фонари, много чего видим.
Их двое. Один маленький и толстый, у него в руке нож, вто-рой высокий, похож на обезьяну. Я чувствую холод, идущий от их тел. Над их головами завиваются ледяные струйки морозного воз-духа. Я хочу убежать, но что-то во мне не позволяет двигаться. Оно держит меня возле фонаря, и я смотрю, как эти двое прибли-жаются.
-Слышь, ты, - лениво бросает толстый, - бабло гони.
Я смотрю ему прямо в глаза, но не вижу абсолютно ничего. За ними ночь. За ними мрак.
-Ты чё, оглох? - повторяет он.
Высокий делает шаг вперед.
-Ребята, не нарывались бы, - советую я, и тогда толстый дела-ет выпад. По его замыслу нож должен был войти в мое тело меж-ду шестым и седьмым ребром. Какое же удивление я вижу на его лице, когда нож пронзает пустоту, а сам он взлетает вверх и хлопается об асфальт. Высокий испуганно переводит глаза то на меня, то на поверженного приятеля, сил которого хватает толь-ко на то, чтобы тихо материться в мой адрес.
-Ну? - Гневно вопрошаю я. - Тебе тоже схлопотать не терпит-ся?
Через секунду оба исчезли.
Я сел на лавку и закрыл лицо ладонями. Только сейчас, пос-ле того, как все кончилось, я понял, насколько сильно испу-гался этой глупой неприкрытой агрессии. Потом я то проваливался в сон, то просыпался. Мне виделись стены гудящего огня, надвигавшегося на меня - злого и холод-ного. Собака из моего сна гналась за мной, поливая слюной стены и пол. Снежная дева смотрела на меня глазами из зеле-ного льда, В атаке на небо мы проиграли, проиграли.., про-играли... меня забыли. Там, наверху, я был им братом, а те-перь стал жалким смертным, обреченным на страх, холод и оди-ночество.
Не знаю, что это было, может быть, я просто заболел, и у меня поднялась температура. Не знаю. Пока я сидел на лавочке и думал обо всем этом, пытаясь понять, кем же теперь стал и как мне жить дальше, медленно наступило серое утро, и я за-метил, что пространство вокруг меня раздвинулось, раздалось, стало ярче и тоньше. За ночь на всех деревьях опали листья, и клен, растущий напротив моей лавочки, голыми ветками впи-вался прямо в небо. Взглянув на него, я понял, что наконец-то проснулся.