I
Сначала был звонок будильника!.. Звонок был противный, дребезжащий, трясущий и скребущий по костям. Не то, что раньше. Людвиг открыл глаза и посмотрел в потолок. Потолок был всё тот же. Да он и не менялся за последние шесть лет. Людвиг специально его не перекрашивал, ибо потолок для него был первым индикатором изменений в Мире. Вот откроет он глаза, а потёки от прошлогоднего прорыва трубы у соседа сверху исчезли или вообще потолок поменял цвет. Тогда Людвиг и поймёт, пока он спал, в Мире что-то изменилось и нужно быть готовым к этим Изменениям. Ведь может дойти вообще до конфуза. Проснуться в одной постели с незнакомой женщиной, так она ещё и женой окажется. А так, сразу видно, что чего-то за ночь изменилось и надо готовиться к… любому. Необязательно к худшему, бывало и к лучшему, но уж точно готовиться стоит…
Тем временем Людвиг поднялся с кровати и пошёл на кухню. Чайник поставил на плиту, включил керосин, маслянистая жидкость медленно растеклась по ямке, чиркнул спичкой, керосиновое пламя обволокло синий чайник с побитой кое-где эмалью (чайник тоже был индикатором, старый, побитый и любая новая трещинка на его боку тут же вызывала подозрения). Пока чайник грелся, Людвиг направился в ванную, где совершил все необходимые для обычного цивилизованного человека мероприятия.
В последнее время он часто рассматривал давно знакомые вещи. И этому было две причины. Первая: Людвиг жил последнее время ожиданием Изменений. Ещё бы, в воскресенье будут выборы. Обычно Изменения происходили на второй-третий день после выборов, но если политика государства менялась кардинально, то они могли искривить мир уже за месяц до события. Нет, Людвиг не ждал от нового Президента чего-то из ряда вон выходящего, но страх перед каждым выбором у него появлялся. Вторая же причина: он старался их (вещи) запомнить такими, какие они есть. Потому что даже самые элементарные, повседневные вещи менялись резко. Взять хотя бы плиту. Теперь в ней горел керосин. А было время, когда плита работала на бензине, на газе, даже на электричестве. Каждый Президент выбирал топливо для плиты в каждом доме, основываясь на ценах на то или иное топливо и прочие свои интересы. Можно было конечно вещи зарисовать или сфотографировать, но все эти изображения исчезали вслед за вещами. Нет вещи – нет и изображения. И этот чайник был у Людвига не всегда, а лишь последние лет шесть. Людвиг даже его иногда специально ронял, дабы оставить след покрупнее и попамятней. И след этот можно приметить даже толком не раскрывая глаз.
Людвиг закончил утренний туалет, включил радио и принялся готовить завтрак из того, что было в холодильнике. В холодильнике так ничего не изменилось. И хорошо, а то проснулся Людвиг в прошлый раз после выборов, на работу пора, а есть нечего. А ещё вчера набрал на избирательном участке разных деликатесов, ещё вчера всё было, но кое-что (а именно то, что водилось только на избирательном участке) было в дефиците. Зато на следующий день времена были уже сытые, а холодильник пуст.
Людвиг решил не забивать себе голову разными «а вот было» и «ещё ничего не изменялось», а принялся под радио завтракать. Радио уже начало сообщать исторические новости:
– В этот день пятьдесят шестого года царь Карл XXX Добрый добровольно отрёкся от престола в пользу своего сына Карла XXXI. В этот день шестидесятого года Президент нашей страны Ханс Умберссен во время ежегодного осмотра страны был убит киллером-одиночкой, заказчиков не обнаружили. Киллер почти сразу же покончил с собой. В этот день шестьдесят шестого года министр финансов Карл Дройтен предложил революционный законопроект по реформированию тяжёлой промышленности… В этот день шестьдесят восьмого года прекратилась Гражданская война в нашей стране. Обе политические стороны подписали в столице мирный договор и приняли Новую Конституцию…
И так далее. В этот день… в этот день… Откуда они только знают что произойдёт дальше? Ну, настоящее ещё куда ни шло, а вот недалёкое будущее… Конечно, могут и рассчитать, хотя учтёшь ли всего в такой временной катавасии?
Людвиг глянул на свои часы с ликом действующего Президента на циферблате. Время ещё было. Троллейбус должен был скоро подойти. Но ещё можно было себе позволить положить грязную посуду в мойку, одеться и выйти, на бегу отключив вэтотденькающее радио…
II
Сегодня на улице был ветер и пыль так и норовила пробиться прямо в глаз. А ведь перед выборами обычно улицы убирали, мыли, пылесосили – Президент (причём каждый) хоть как-то хотел скрасить последние дни перед выборами. Увидит обыватель такое внимание к себе простому и ординарному, смахнёт слезу и поставит галочку, где надо. Да, каждый Президент хотел продлить своё правление на два или три срока. В сущности, что такое два года для проведения реформ? Чушь, момент. Его и не поймаешь вовсе. Это когда-то, до изобретения Машины Исправлений Времени (короче, МИВ), реформы совершались долго, принятием долгих законопроектов, расчётами, длинными перечнями исправлений, прениями в Сенате. Не то, что сейчас. Дали заказ Аналитикам, те сделали расчёт, послали группу в Прошлое, там кому-то дорогу перешли, кому карьеру испортили, кому машину задержали (были ещё радикалы – они предлагали человека сразу убивать). И всё! Мир меняется. И ведь все – газеты, радио, телевидение – утверждают, что вреда никакого для простого народа не будет. На самом деле они ничего и не замечали. Для них ничего не менялось. Всё так и было от их рождения. Волна Изменений, шедшая после каждого полёта на МИВе просто оказывалась для них незаметной. А волна эта перетаскивала людей с места на место, разрушала семьи, рушила дома и даже убирала людей. Нет, не убивала. А убирала. Шедшее Изменение нередко разрушало человека даже не в утробе – в планах. Нет больше такого человека и всё, да и не было никогда вовсе. Да, люди обычно не замечали этого… но не все.
Из-за угла выскочил «однорогий автобус» – троллейбус. Когда-то одному Президенту пришло в голову, что хорошая экономия будет в стране, если троллейбусы будут ходить на переменном токе. Это же такая в стране экономия электричества и железа. Даже шутка была, что такое Изменение далось совсем легко. Аналитики даже не хотели долго принимать сей план. Просто слетали в далёкое прошлое (для этого нужно было специальное разрешение и даже всенародный референдум) и у первого конструктора троллейбусов в чертеже стёрли один троллей. Штука до идиотизма простая. Никому, правда, в голову и не приходило, что однорогий троллейбус трогался с места как перепуганная насмерть пушечным залпом лошадь.
– О! – сказал один человек на остановке. – Едет! Автобус, которому жена изменила один раз!
М-да, когда-то шутили, что просто жена изменила, подумал Людвиг. Впрочем, тогда и троллея было два.
Троллейбус резко затормозил и люди, хорошо утрамбованные в его внутренностях, повалились вперёд. Но, как ни странно, на задней площадке меньше народу не стало. Парадокс троллейбуса какой-то. Вышло трое. Людвиг залез, залез ещё один человек. А больше места и не было. Ещё один троллейбусный парадокс. Сколько не вылезет в час пик, а места всё равно мало. Двери, скрипя и надрываясь, закрылись. Троллейбус рванул с места, так что люди уже посыпались назад. Раздались чьи-то недовольные крики и робкие извинения, старушечьи жалобы и громогласные сообщения водителю, что же он такое везёт. Кондуктор тут же закричал (это был мужчина, ибо женщинам Президент запретил трудиться на этой вредной работе), что неплохо бы всем оплатить проезд. Забавно, но кондукторам-мужчинам пассажиры платили охотнее, чем женщинам, особенно таких пропорций, как этот. Ещё один парадокс.
Ну, ничего, подумал Людвиг. До работы ехать ещё далеко, а потом толпа и рассосётся. Под конец можно в этом троллейбусе не то, что сидеть – лежать, вытянув ноги. Лавки-то в это президентство у троллейбусов на три человека – места вздремнуть хватит.
III
Первое в своей жизни Изменение Людвиг даже и не запомнил. Он его потом вычислил. Это было во времена смены Президента Уго Квартена Прайдом Елсеннем, самому Людвигу было тогда года три, а такого возраста обычно никто не помнит. Правда, иногда из глубин его памяти возникало лицо матери. Той, Первой Матери, как он её теперь называл. Обычно Изменения выражались в смене профессии, положения в обществе или же просто домашнего адреса. А в раннем детстве всё было иначе. У него менялись родители, один раз даже пол. Два года он был девочкой. С косичками и голубенькими бантиками. Но с годами Изменения для него становились всё тише и тише. Происходило это оттого, что был Закон, согласно которому нельзя оперировать в далёком прошлом. Только кто же мог проверить? Был Контроль. Только и его можно было обвести вокруг пальца…
Троллейбус постепенно пустел. Люди вырывались из пут автобуса-единорога, вздыхали полной грудью, ощупывали себя и шли дальше. Рабочий день только начинался!..
От каждых выборов Людвиг ждал не изменений в жизни страны, он с опаской смотрел в Будущее и ждал оттуда каких-то неожиданных изменений в своей судьбе. Вдруг чего ещё выкинут эти Аналитики. Они же считали всё в сумме, в усреднениях, использовали макроподход. А вычислять Изменения, заботясь о каждом человеке, – так никаких машин не хватит. А у Аналитиков были самые лучшие вычислительные машины в стране. Он это точно знал, ибо несколько сроков назад сам был Аналитиком. Вот и выходило, что сегодня Людвиг занимается одним, а завтра другим. И самое обидное – навыков новой профессии у него и не было, приходилось навёрстывать всё за самые короткие сроки. То надо зубрить пять языков – твой начальник едет за границу, а без переводчика он даже попросить попить не сможет в баре, то срочно надо написать книгу, глубокую, мудрую, то вдруг вытаскивать из глубин своей души любовь к детям и учить оглоедов столь нелюбимой ими физике, то вообще окажешься прикованным к креслу и единственным твоим развлечением будет лишь собирание авиамоделей… да всего не перечесть…
Людвиг встал в самом конце троллейбуса, расправил руки в стороны, ухватился за два поручня и ехал теперь так. На каждой остановке он прогибался то в одну, то в другую сторону. Но не падал. Это была самая стабильная поза в троллейбусе. Устойчив как Ванька-Встанька.
За окном пронёсся щит с рекламным плакатом очередного кандидата в президенты. Со стандартной для этих типов фразой: «Изменим Настоящее к лучшему». Ничего нового не придумали. Хотя с другой стороны, кто же знает, было это у кого-то или нет? В их-то варианте Настоящего этого лозунга никогда не было и он был на редкость лаконичным, ёмким и главное – оригинальным!..
Людвиг посмотрел вперёд и заметил, что в другом конце троллейбуса прямо напротив него стоит девушка. Девушка сложила руки за спиной и так держалась за поручень. Что ж, ещё одна стабильная поза. Она была какой-то задумчивой. С грустью смотрела в окно. На пейзаж пыльного города. Этой задумчивостью она Людвигу и понравилась. Но… уже было поздно. В воскресенье будут выборы, уже в следующий вторник Президент получит чемоданчик для управления МИВом, и не увидит Людвиг её больше. Не будет она кататься в этом троллейбусе или вообще, возможно, её больше и существовать не будет. Так что даже не стоило метаться. На одну ночь ему никто не был нужен, а жениться было бесполезно. Ещё неизвестно, что будет с твоей женой после очередных выборов. А ведь привыкание остаётся! Странная вещь, эти Изменения. Тело-то и его окружение меняется, а вот все знания, накопленные за годы жизни, остаются. Хотя так даже интересно. В свои годы Людвиг уже много чего умеет. Дом даже может построить в одиночку, это уже проверено. Так что привязывать себя кем-то не стоило. Всё равно исчезнет…
За окном появился купол Института Временных Изменений и Анализа. Купол, потому что сам Институт находился в статистическом поле («центрально-симметричном», как говорили учителя физики), его не могло поколебать Время и Изменения обходили стороной. Это чтобы неудачное Изменение можно было исправить, а вот если Волна поглотит сам Институт – исправлять уже будет некому. Да и самой Машины может не оказаться.
– Заметили, да? – сказал сосед Людвига. – Институт. Здесь храниться Архив, для потомков.
– Какой такой Архив? – спросил Людвиг.
– А такой, что после каждого Изменения история Прошлого и Настоящего кривиться, а именно здесь находиться Архив, где всё точно и записано. Для Подлинной Истории, для потомков, – сосед задумался. Видимо, сказал чего-то даже для самого себя непонятного. – Потом по этому Архиву учебники истории пишут и колонки «В этот день…» в газету или на радио рассчитывают, – он снова задумался, но вскоре добавил. – Кажется… только это всё неважно. Однажды, во время одного из Изменений, энергию отключили, Поле исчезло и всё…
– Что ещё? Что «всё»?
– Нет у нас больше Подлинной Истории. Сама собою переписалась… Кажется… Сюда даже Президента после выборов помещают, чтобы Волна не задела.
Да, нового Президента стали помещать под Поле после одного случая. Людвиг сам хорошо помнил этот ляпсус. Сразу после выборов прошла Волна и Президент сам собою сменился. Аналитики не стали сознаваться, что Президент несколько не тот – для него всё было как надо, но на всякий случай внесли поправку в Закон.
Людвиг бросил взгляд на девушку. Она не смотрела на купол Института. Она смотрела в другую сторону, на аллею, также стараясь вглядываться в каждый листочек. Амнезией она, что ли, страдает?
Единорог в очередной раз затормозил. «Типография». Людвиг вылез из троллейбуса, бросив прощальный взгляд на девушку (всё же жалко было, что так поздно он её увидел) и пошёл дальше…
IV
Не то, чтобы сегодняшняя работа нравилась Людвигу – у него не было другого выбора останавливаться на чём-то одном. Всё равно каждые президентские выборы поставят его на другое место. Так что ничего нельзя было поделать. Всё менялось, вокруг, только он оставался всё таким же. Это даже не дар. Это было просто проклятье. Как перекати поле шататься по свету против своей воли. Был ли на свете ещё один такой несчастный – Людвиг не знал. Может быть, кто-то был, также наблюдал окружающий мир как в вагоне экспресса. Проехали степь, пустыню, лес, а ты всё такой же. Разве что пассажиры в твоём купе меняются. Так что ничего хорошего в этом не было. Никакого постоянства. Когда был Аналитиком, надо было внести в Закон поправку, чтобы точно просчитывали Траекторию одного конкретного человека имеющего сейчас такое-то имя, дабы Волна его не очень задевала. Так не успел же. Впрочем, Изменения, как уже говорилось, с каждым президентским сроком становились всё тише. Авось некогда, в старости, его уже никто не будет трясти. И окончит он свою жизнь в одном и том же доме в окружении вечно меняющихся внуков и детей. Слишком путанная перспектива.
Людвиг вошёл в здание типографии, показал пропуск вахтёру.
И тебя на следующей неделе здесь может и не быть, подумал Людвиг. И меня…
Это в древние времена было. Сменился монарх или президент, а потом летят головы. Правительство меняется. А тут же меняется почти всё. Вплоть до последнего жителя страны. И жизнь в стране менялась. И не всегда к лучшему. Люди были всякие. Тираны и либералы, реакционеры и консерваторы… На своём веку Людвиг пересмотрел всякого. Мир вокруг него крутился, менялся, да вот только он сам оставался на месте.
Он прошёл в свой кабинет, повесил пальто на крючок и прошёл к мольберту. Сегодня ему предстояло дорисовать рекламный плакат нового кандидата в Президенты. Кандидат очень желал, чтобы буквы на его плакате были позамысловатее. Да, рисовать Людвиг не умел, а как только узнал, что его новая работа – художник в типографии, пошёл к начальнику и попросил перевести его на шрифты. Уж копировать чужое можно, а вот вырисовывать что-то объёмное, двигающееся, живое – это уж было выше его сил. Художник-портретист постарался на славу. Кандидат был изображён мужественно, будто рыцарь из сказки. Пример для мужчин, мечта для женщин. За такого любая пойдёт без вопросов, ничего не говоря про галочку в бюллетене.
– Интересно, каков же вы, господин хороший, на самом деле? – спросил его Людвиг. – Такой же рыцарь или же гномик?
Политикой он специально не интересовался. Как-то он решил, что мучительней сюрпризов – ожидание. Так что теперь он просто ждал новых изменений, а не гадал и надеялся. Он даже на выборы из принципа не ходил. Зачем лишний раз разочаровываться?
– М-да, забавный текст, – сказал Людвиг. – Оригинальный. «Сотворим наилучшее Настоящее». Конец разговорам. Буду работать. Творить Настоящее…
V
Очередное Изменение Людвиг даже не заметил. Всё вроде бы таким и осталось. Только на улицах стало чище. Дома кое-какие стояли теперь на других местах, а на тех местах раскидывались автострады (явно коммерческий заказ был для этого Изменения). Людвиг работал теперь ещё дальше от дома. На конечной остановке того же самого троллейбусного маршрута, по которому ездил предыдущие два года. Остановка имела неблагозвучное название «Кладбище» (страшновато ездит в таком троллейбусе, если в конце будет кладбище).
И вот в одно утро он заметил ту самую девушку. Он даже её сразу не узнал. Просто заметил её серый задумчивый взгляд и потом долго вспоминал, где он его видел. Когда же вспомнил – пришло время сходить. Не было теперь времени знакомиться. Людвиг только понадеялся её встретить ещё раз и проводил взглядом. Девушка шла по улице, к другой конечной остановке. Неужели она решила просто сесть на другого единорога и поехать обратно? Это было абсурдно. Но так оно и оказалось. Троллейбус развернулся, девушка села в него и уехала. Интересная ситуация. Нет, человек мог просто пропустить свою остановку и потом на неё вернутся. Но почему-то такая мысль казалась Людвигу невозможной, абсурдной. Девушка, судя по всему, просто решила прокатиться на троллейбусе ещё раз, только в другую сторону… странная девушка…
VI
В следующий раз Людвиг её встретил только через пару дней. И на этот раз дождался, когда в троллейбусе будет не так тесно, подошёл познакомиться. Она его не отшила, а даже как-то с интересом глядела серыми слегка задумчивыми глазами. Слушала внимательно. Звали её Карин. И она была очень даже не против поужинать с Людвигом где-нибудь вечером. Местом встречи назначили конечную остановку с неблагозвучным названием.
И вот тогда всё и завертелось… Карин сразу поразила Людвига своей начитанностью и мягкостью характера. Она была очень похожа на его самого. Людвигу даже стало жаль, что года через два он её может уже никогда не увидеть. Она может оказаться замужем с тремя детьми на руках. Она может оказаться в другом городе. Она может исчезнуть вовсе. И он старался растянуть те дни, которые они проводили вместе. Ему вообще очень хотелось оттянуть эти проклятые выборы. Или даже взорвать МИВ и Институтом. Но ни того, ни другого он сделать не мог. А потому делал лишь одно – растягивал время и старался не думать об их совместном будущем… Во всяком случае, далёком будущем.
Но месяца через два случилось непоправимое…
VII
В тот день они сидели в кафе, а по телевизору объявили о покушении на Президента. Его изрешетили пулями двое в масках. Президент и его шофёр погибли на месте. Это явно дело рук радикалов. Теперь в самое ближайшее время пройдут новые выборы. А это значило, что Людвиг может больше никогда не увидеть Карин. И осталось им наслаждаться счастьем всего лишь два месяца.
Людвиг сообразил это быстро и тут же поменял тему. Ему не хотелось просто потерять её в одночасье. Просто не заметить, как он её потерял. Это тяжело… Тяжелее будет ещё отгонять её образ от себя, увидеть её на улице с мужем… Не стоило оттягивать этот момент, надеясь на то, что всё обойдется… Но жизненный опыт подсказывал ему, что Волна всё раздавит и даже не заметит…
– Карин, – сказал он серьёзно, – нам надо расстаться…
– Почему? – она явно не ожидала такого поворота событий.
– Потому что… – неопределённо ответил он.
– Почему? Я тебе больше не нравлюсь, ты меня больше не любишь?
– Нет, но… Нам надо расстаться…
– Ты женат?
– Нет.
– Ты смертельно болен?
– Нет.
– Тогда почему же? Ответь мне.
– Карин, я не могу. Президента убили и… я не могу… прощай, не держи на меня зла… – он встал и пошёл прочь. Да, так плохо ему ещё никогда не было. Но он ничего не мог поделать. Ибо всё равно бы её потерял. И искать её было бы бесполезно, где были гарантии, что она бы снова полюбила его? Это было просто невозможно… Волна изменяла целые города, стирала с лица земли целые пустыни и реки, крушила под собой целые армии. Что же говорить о судьбе двух любящих людей?..
Выборы прошли через два месяца. И эта Волна была на редкость сильной. Даже государственный герб перекроили…
VIII
«Двурогий автобус» или троллейбус медленно выскочил из-за угла и шёл навстречу Людвигу. Он стоял на остановке и размышлял. Сколько в нём теперь народу? Месяца три назад, до выборов на этой остановке в него ещё можно было залезть, а вот как теперь? Может и мимо проскочить… Каждая Волна делала в троллейбусе свою наполненность. Каждая Волна втаскивала в троллейбус одних людей и вытаскивала других.
Нет, было свободно. Людвиг залез, прошёл в салон. Теперь можно было встать на две ноги спокойно, не держась за поручень. Троллейбусы отныне ходили медленно и не рвали с места…
Она стояла всё так же. В самом носу троллейбуса, держась двумя руками за поручень. Конечно же, он её узнал. Но постарался теперь не глядеть. Нечего лишний раз ранить сердце. Видимо, Карин всё так же развлекалась, катаясь туда-сюда на этом троллейбусе…
– Здравствуй, Людвиг! – сказала она. Она уже подбежала к нему и стояла рядом.
Невероятно! Она знала откуда-то его имя! Волна не разрубила их любовь? Это же что-то невероятное…
– Здравствуй, Карин, – ответил оторопело Людвиг.
– Тебя зовут всё также?
– Что значит «всё также»?..
– Ты всё тот же. Я тебя сразу узнала… И ты меня сразу, только взгляд отвёл.
– Карин, я конечно рад тебя видеть, но…
– Что «но»?
– Но я тебе уже всё сказал…
Тут как раз водитель троллейбуса рванул с места, что многие повалились назад. Карин, не державшаяся ни за что, конечно, полетела на Людвига и повисла на нём как на дереве. Водитель извинился – теперь они были вежливыми. Их за такие происки теперь, наверное, увольняли.
– Что же ты мне сказал?
– Карин я…
– Глупенький…
– Почему?
– Испугался, потому что. Испугался, когда Президента укокошили… – тут Карин осеклась. Она заметила, что на неё странно глядят. – Испугался, что больше меня не увидишь, и я тебя не узнаю… – добавила она тише.
– Почему?
– Потому что ты такой же как и я, дурачок… Я это поняла как только ты отвёл глаза. Ты узнал меня, а Волна меняет всё, даже внешность… но память, чувства не может изменить… Во всяком случае не у нас с тобой. Ин у меня, ни у тебя. Я такая же как и ты!..
– Прости, я не знал…
– Прощаю. Одного тебе не прощу: как ты мог только подумать, что мы друг друга не найдём?..
– Я же не знал…
– Трусишка.
– Карин…
– Да, Людвиг.
– Я всё ещё люблю тебя.
– Я знаю. Но всё же, как ты мог только решить, что я не найду тебя?..
Так они и жили отныне. Как только проходила Волна, они тут же отправлялись на поиски друг друга. И всегда находили, всегда…