ВОЯЖ
Ну здравствуй-здравствуй, славный достопочтенный град Петров. Дай-ка я снова полюбуюсь на тебя. Ради такого случая на мне парадный свитер и потрясающие новые штаны. Да и она не ударила в грязь лицом. А уж в рюкзачке-то у неё… целых шесть больших бутербродов made in Moscov on mamania - для меня, и целых два малюсеньких, красивеньких, восхитительных бутербродика – для неё. И сосуд с живительной влагой тоже у неё в рюкзачке. Мне, как оруженосцу доверен штопор. Что ещё надо, чтобы спокойно встретить старость.
Мы приветствуем вас, воспетые вашим почётным Городничим, атланты. Вы исполняете волю богов, о которых напоминают сейчас только руины Афин, да театрализованное представление под символом пяти колец. Только мифы напоминают о них. И вы. В ваших скукоженных набухших плечах, готовых разорваться от напряжения дельтах – вызов всему Олимпу. Всему свету и мраку.
Ведь сколько времени прошло...
Сколько воды утекло – другие давно бы уже согласились на амнистию, но только не вы. Для вас это было бы равносильно признанию вашей давнишней вины. Вот и небо вечно хмурится над Питером, не может оно сломить вашей гордыни. Вот оно и переживает...
Да уж, не нам вас менять.
По случаю нашего приезда Питерская ночь надела белую рубаху с манжетами невских маяков. Глядя на неё, чайки тоже приоделись и исполнили для нас лезгинку на воде, напоминая - что у них сегодня - не рыбный день.
Задетые за живое, решили не отставать и мосты... Вставши на дыбы, они отдали нам честь и команду смирна. Ну а тем кто просмотрел "спокойной ночи" её-же и пожелали.
И даже мальчики... Те самые золочёные мальчики вспомнили, что похабничают-то на царском дворе, и приостановили своё золотое бесстыдство. Я правда, в меру своей испорченности предположил вслух, что они просто-напросто без аншлага не хотят начинать. А аншлага не наблюлось пока... Такое у них золотое бесстыдное правило.
Добившись от золотых шалунов более-менее достойного поведения, перестала дуться и Невская губа и мы с тобой друг на друга. Бутыль портвейна примирительно приоткрыла нам свои уста и отдалась обоим страстно и без остатка. С её божьей помощью, мы и впрямь как-то подобрели друг к другу. Мы, в общем-то и не ссорились... Так только, поругивались... "Миловались" как говорят.
Даже одинокая, бог весть откуда взявшаяся ворона, вдруг начала проявлять недюжинные актёрские способности. Глядя на мои огромные бутерброды(её маленькие женственные бутербродики она не удостоила и долей своего внимания и таланта), она начала прикидываться то утицей, то прекрасным лебедем. Видя, что имеет оглушительный успех только у обладательницы этих двух неказистых подобиев бутерброда... Видя такое неуважение к её труду на подмостках Невской губы... Ну тут уж она предстала во всей красе отчаяния. Её Катерина Островского в прибрежных предштормовых волнах, в кои она очень достоверно бросилась, была искренна и убеждающа. Я по колено влез на ледяную сцену с вожделенным букетом своих, весьма мужественных бутербродов и спас её от голодной и холодной смерти. Но только она начала на бис отбивать поклоны над икебаной сыра с колбасой и котлетами...
... Как появились три прекрасных вороных "лебедя", и стали её убеждать, что они тоже участвовали... Пусть справедливо сама выбирает, кем они участвовали: лебедями, с отлично поставленными картавыми голосами, рабочими сцены, они и на это согласны. Но не как не зрителями были.
Но они точно помнят, что участвовали.
Оставив их одних делить лавры, мы покинули Петродворец, по пути в Питер стали подсчитывать оставшиеся деньги. Я очень слаб в арифметике, и очень рад был, что это не обнаружилось, потому что считать-то было и нечего. Утекли наши денюжки вместе с выходными. Хорошо ещё, что Питер оказался по пути в Москву. Полюбуемся напоследок, а там будем ловить попутные электрички на Златоглавую, и загадочно улыбаться кондукторам, надеясь, что нас посетит вдохновение, и мы им такое наврём, что мир содрогнётся.
Пусть будет нам дорога скатертью узорчатой.